«Робот-зазнайка» и другие фантастические истории

– Разумеется, – кивнул Уолл. – Она разрежет сталь, как нитка режет масло. Превосходно, мистер Гэллегер. Но нам необходимо провести испытания.

– Валяйте – испытания подтвердят мои слова. Эту проволоку можно протянуть по кораблю из конца в конец, обогнув любые углы, и она никогда не сломается от деформаций. Потому что слишком тонка. И не лопнет от натяжения, потому что, опять же, слишком тонка. Ни один проволочный трос на такое не способен. Вам нужна прочность на изгиб, которая не скажется на прочности при растяжении.

Коммандер ухмыльнулся. Он был доволен.

– Вам, наверное, теперь понадобятся деньги? Можем оплатить любые материалы, в пределах разумного, конечно. Как насчет десяти тысяч?

Вперед рванулся Хоппер.

– Гэллегер, я проволоку не просил! Мой заказ не выполнен!

Гэллегер не ответил – он перенастраивал лампу. Голубая флуоресценция сменилась желтой, та – розовой.

– Вот тебе твой экран, зануда, – сказал Гэллегер. – Видишь эти миленькие цвета?

– Конечно вижу! Я же не слепой. Но…

– Цвет меняется в зависимости от того, сколько ангстрем я даю. Вот так – синий. Так – красный. Так – опять синий. А когда выключаю лампу…

Проволока, которую держал Уолл, осталась видимой.

Хоппер со щелчком закрыл рот. Наклонился вперед, свесив голову набок.

– У проволоки тот же показатель преломления, что и у воздуха. Я специально так сделал.

Гэллегеру хватило совести слегка покраснеть. Ничего, еще будет время поставить Гэллегеру-Штрих выпивку.

– Специально?

– Тебе нужен стереоскопический экран, на который можно смотреть с любого угла, и чтобы при этом не возникало оптических искажений. И чтобы показывал в цвете – иначе в наше время нельзя. Ну так вот он.

Хоппер задышал тяжело. Гэллегер продолжил, глядя на него с ухмылкой:

– Возьми каркас ящика и сделай стенки из проволоки, чтобы получился сетчатый куб, причем сетка будет невидимой. Но это в обычном свете. Если же менять длину волны, появится изображение – цветное, в зависимости от количества ангстрем. Твой кинофильм или телепередача будет показываться в красках. Причем объемно, поскольку изображение создается невидимым кубом. И наконец, с любой точки оно будет смотреться без искажений, ведь это не оптическая иллюзия стереоскопического изображения, а настоящее трехмерное изображение. Дошло?

– Да, – слабым голосом ответил Хоппер. – Я понял. А почему… почему ты раньше об этом не сказал?

Гэллегер поспешил сменить тему:

– Коммандер Уолл, мне требуется защита полиции. Гангстер по имени Макс Кафф намерен прибрать эту машину к рукам. Сегодня его громилы пытались меня похитить…

– Вмешательство в дело государственной важности? – мрачно проговорил Уолл. – Знаю я этих хищных политиканов. Если разрешите воспользоваться вашим видеофоном, Макс Кафф вас больше не побеспокоит.

Узнав, что Макс Кафф крепко получит по шее, Смейт просиял. Жизнерадостный блеск его глаз подсказал Гэллегеру, что не мешало бы предложить гостям выпивку. В этот раз даже коммандер не устоял – закончив разговор по видеофону, принял из руки Нарцисса стакан.

– Ваша лаборатория будет охраняться, – сообщил он Гэллегеру. – Кафф для вас больше не опасен. – Он выпил и пожал Гэллегеру руку. – Я должен срочно доложить правительству о вашем успехе. Огромное спасибо и всего вам доброго. Завтра созвонимся?

Коммандер ушел, а с ним и полицейские. Залпом выпив коктейль, Хоппер сказал:

– Я должен извиниться. Надеюсь, старина, ты зла держать не будешь.

– Не буду, – ответил Гэллегер, – если заплатишь, что обещал.

– Получишь чек по почте. И… ох… И… – Хоппер умолк.

– Что с тобой?

– Ничего… – пролепетал позеленевший Хоппер. – Мне нужно на свежий воздух… Гррл…

За его спиной хлопнула дверь. Гэллегер и Смейт озадаченно переглянулись.

– Странно, – произнес Смейт.

– Должно быть, наказание свыше, – предположил Гэллегер. – Мельница богов…

– Ну что, убрался Хоппер? – спросил Нарцисс, вошедший с наполненными стаканами.

– Ага. Интересно, что это с ним?

– Я ему сделал «микки финн»[19], – объяснил робот. – Он же ни разу на меня не взглянул. Я не особо тщеславен, но человек, настолько нечуткий к красоте, определенно заслуживает урока. А теперь прошу меня не беспокоить. Я иду на кухню, буду там отрабатывать танцевальные движения. Пользуйтесь алкогольным органом. Впрочем, не запрещаю прийти и полюбоваться.

Жужжа шестеренками и колесиками, Нарцисс покинул лабораторию. Гэллегер вздохнул:

– Куда все катится…

– Что именно?

– Да все. К примеру, я получил заказ на три совершенно разные вещи. А потом напился и собрал устройство, решающее все три проблемы. Мое подсознание их как орешки щелкает. Но, увы, протрезвев, я ничего не могу понять.

– Зачем же тогда трезветь? – серьезно осведомился Смейт. – Как работает этот алкогольный орган?

Гэллегер продемонстрировал.

– Погано себя чувствую, – пожаловался он. – Мне бы проспать целую неделю или…

– Или?

– Напиться. Пусть так и будет. Знаете, какой вопрос не дает мне покоя?

– Какой?

– Почему эта машина, когда работает, поет «Сент-Джеймсскую больницу»?

– Хорошая же песня, – сказал Смейт.

– Спору нет, но ведь мое подсознание следует логике. И пусть это безумная логика, но…

– Да не берите в голову, – посоветовал Смейт.

Гэллегеру сразу полегчало. Он вновь почувствовал себя в своей тарелке. Вернее, в теплом розовом тумане. Теперь есть деньги в банке. Судиться не надо. Макс Кафф наверняка получит по заслугам. А тяжелый топот говорит о том, что на кухне отплясывает Нарцисс.

Уже миновала полночь, когда Гэллегер поперхнулся выпивкой и заявил:

– Вот я и понял!

– Свмпмф… – просипел разбуженный Смейт. – Вы о чем?

– Похоже, я люблю петь.

– И что с того?

– Похоже, я люблю петь «Сент-Джеймсскую больницу».

– Ну так пойте, – предложил Смейт.

– Но не в одиночку, – пояснил Гэллегер. – Я всегда пою, когда пьян, однако считаю, что в дуэте у меня получается лучше. Вот только я был один, пока работал над машиной.

– И?..

– Должно быть, вмонтировал в нее воспроизводящее устройство, – предположил Гэллегер, содрогнувшись при мысли о колоссальных возможностях и диковинных психических девиациях Гэллегера-Штрих. – Подумать только, я сделал машину, способную одновременно выполнять четыре операции: есть землю, производить тягу для ручного управления космическим кораблем, изготавливать главную деталь для стереоскопического неискажающего экрана и петь со мной дуэтом. До чего же дико все это выглядит.

Поразмыслив, Смейт заключил:

– Вы гений.

– Ну это само собой. Гм…

Гэллегер встал, включил машину и возвратился на любимый насест, то есть на Бурчуна. Смит переместился на подоконник, чтобы зачарованно взирать, как мелькающие щупальца расправляются с землей. Желобчатое колесо тянуло невидимую проволоку из волочильного отверстия. Мелодичные, а то и не очень, тона «Сент-Джеймсской больницы» бередили ночную тишину.

Вдруг над скорбным голосом машины взмыл густой бас, неистово горюя о той безымянной, кто

…Может обыскать весь огромный мир,Но никогда не найдет такого мужчину, как я…

Это был Гэллегер-Штрих – ему вдруг захотелось петь.

Ex maсhina

[20]

– Идею мне подсказал флакончик с этикеткой «Выпей меня», – вяло произнес Гэллегер. – Я ведь не инженер… когда не пьян. Не знаю, в чем разница между электроном и электродом – кроме той, что один из них невидим. То есть бывают периоды, когда знаю, но потом все смешивается. У меня проблема с семантикой.

– У тебя проблема с алкоголем, – произнес робот с прозрачным корпусом и закинул с тихим хрустом ногу на ногу.

Гэллегер поморщился:

– Вовсе нет. Когда я пьян, все прекрасно получается, а когда трезвею, в голове каша. Это технологическое похмелье. Осмос вытягивает из глазных яблок жидкий юмор. Я что-то осмысленное сказал?

– Нет, – ответил робот по имени Джо. – Это просто слезы. Ты зачем меня включил, просто аудитории ради? Я, между прочим, сейчас делом занят.

– Каким еще делом?

– Анализом философии как таковой. Как бы ни были вы, люди, уродливы, а все же иногда у вас рождаются толковые идеи. Чистая интеллектуальная логика рафинированной философии стала для меня настоящим открытием.

Гэллегер брякнул что-то насчет твердого самоцветного пламени. Время от времени его прошибала слеза, напоминая о флакончике «Выпей меня», который, в свою очередь, напоминал о стоящем возле дивана алкогольном органе.

Гэллегер заставил свое долговязое тело деревянными шагами двинуться через лабораторию, огибая три громоздких предмета. Это были генераторы: Монстр, Бурчун и…

Откуда взялся третий?

Вопрос лишь слабенько блеснул в похмельном мозгу. Поскольку генераторы смотрели прямо на Гэллегера, он поспешил отвести взгляд, усесться на диван и нажать несколько клавиш. Однако спиртосодержащая жидкость не соизволила оросить иссушенную жаждой глотку. Изобретатель вынул изо рта краник, растерянно потаращился на него и велел Джо принести пива.

Стакан был полон до краев, когда изобретатель подносил его к губам. Но опустел, не дав Гэллегеру сделать и глотка.

– Это очень странно, – проговорил Гэллегер. – Ощущения, как у Тантала.

– Кто-то выпил твое пиво, – объяснил Джо. – А теперь оставь меня в покое. Кажется, я теперь могу еще выше оценить мою дивную красоту – потому что постиг сущность философии.

– Не сомневаюсь, – проворчал Гэллегер. – Ну-ка, отвали от зеркала! Кто выпил мое пиво? Крошечный зеленый человечек?

– Мелкое коричневое животное, – загадочно ответил Джо и вернулся к самолюбованию, предоставив Гэллегеру скрипеть зубами от злости.

Уже в который раз у изобретателя возникло желание крепко связать робота и положить под капельницу с соляной кислотой. Вместо этого он снова потребовал пива.

И снова результат оказался обескураживающим.

Разозлившись, изобретатель встал и прошел в кухню за бутылкой газировки. Должно быть, такого рода напитки мелкое коричневое животное жаловало даже меньше, чем сам Гэллегер: мистического исчезновения воды не произошло. Малость утолив жажду, зато придя в еще большее недоумение, Гэллегер окинул третий генератор взглядом ясных синих глаз, а затем угрюмо перевел этот взгляд на рабочий стол. Помимо всякой технической всячины там стояли бутылки с разными жидкостями, явно безалкогольными, хотя этикетки ни о чем не говорили. Этой ночью подсознательное «я» Гэллегера, освобожденное спиртным от оков, промаркировало бутылки для упрощения ориентации. Но поскольку Гэллегер-Штрих, даром что гениальный техник, смотрел на мир сквозь невероятно кривую призму, для просто Гэллегера этикетки оказались бесполезны. Одна сообщала: «Только для кроликов». Вторая вопрошала: «Почему бы и нет?» А на третьей было написано: «Рождественская ночь».

А еще на столе обреталось нечто мудреное, собранное из колесиков, шестеренок, шлангов, цепных передач и трубчатых ламп и подключенное к розетке.

– Cogito, ergo sum, – пробормотал Джо. – Даже когда на дворе ни души[21]. Гм…

– А что скажешь насчет коричневого зверька? – поинтересовался Гэллегер. – Он реален? Или всего лишь плод воображения?

– Что есть реальность? – произнес Джо, добавив в разговор сумбура. – Я еще не пришел к удовлетворительному решению этого вопроса.

– К решению он не пришел! – фыркнул Гэллегер. – Я проснулся с десятибалльным бодуном, а ты не можешь ничего мне дать на опохмелку. Сначала рассказываешь сказки о каких-то коричневых животных, крадущих мою выпивку, а теперь излагаешь заплесневелые философские концепции. Видишь фомку? Если я за нее возьмусь, ты прекратишь и существовать, и мыслить, причем в самое ближайшее время.

Джо с достоинством пошел на попятный:

– Это на удивление резвое животное. Так быстро двигается, что ты его не видишь.

– Сам-то как видишь?

– Не вижу, а вариширую, – ответил Джо, чей набор чувств далеко не исчерпывался пятью человеческими.

– И где же оно сейчас?

– Недавно вышло.

– Н-да… – Гэллегер замялся, не зная, что и сказать. – Должно быть, ночью что-то случилось?

– Разумеется. Но ты меня выключил, когда явился этот лопоухий уродливый мужчина.

– Помню. Ты ни на секунду не закрывал свой пластиковый рот. Что за мужчина?

– Уродливый. Ты предлагал дедуле выйти проветриться, но он никак не желал разлучаться с бутылкой.

– Дедуля?.. Гм… И где же он?

– Может, вернулся к себе в Мэн? – предположил Джо. – Он все грозился это сделать.

– Он бы ни за что не уехал, не опустошив погреб, – сказал Гэллегер, после чего включил аудиосистему и проверил все комнаты.

Никто не откликнулся на его зов. Тогда Гэллегер встал и обыскал дом. Дедуля отсутствовал.

Изобретатель вернулся в лабораторию и, стараясь не коситься на синеглазый третий генератор, без всякой надежды снова осмотрел сооружение на рабочем столе. Джо, позируя перед зеркалом, заявил, что он, пожалуй, уверовал в фундаментальную философию под названием интеллектуализм. А поскольку, добавил он, интеллект Гэллегера явно пребывает в состоянии неопределенности, возможно, есть смысл включить устройство аудиовидеозаписи и выяснить, что произошло ночью.

Изобретатель счел совет дельным. Трезвому Гэллегеру никогда не удавалось вспомнить приключения Гэллегера пьяного, поэтому недавно первому пришла в голову спасительная идея: установить умную систему, которая сама будет включаться в соответствующих обстоятельствах. Как именно работает эта система, Гэллегер представлял себе довольно слабо. Наверняка знал лишь одно: она неким чудесным образом анализирует содержание алкоголя в его крови и по достижении определенного процента включает запись. В данный момент машина была укутана одеялом. Гэллегер сорвал покров, развернул экран и приготовился увидеть и услышать то, что его интересовало.

Итак, Джо стоит неподвижно в углу – должно быть, мыслит. Дедуля, сморщенный коротышка с физиономией раздраженного Щелкунчика, сидит на табурете в обнимку с бутылкой. Гэллегер вынимает изо рта краник алкогольного органа – он достаточно нализался, чтобы пошла запись.

Тощий мужчина средних лет с большими ушами и выражением крайнего нетерпения на лице аж приплясывает, наблюдая за Гэллегером.

– Вздор, – звучит скрипучий голос Дедули. – Когда я был мальчишкой, мы охотились на гризли, убивали их собственными руками. А эти новомодные идейки…

– Дедуля, умолкни, – велит Гэллегер. – Не так уж ты и стар, зато врать горазд.

– Вот был случай: иду я по лесу, а навстречу гризли. И нет при мне ружья. Сказать тебе, что я с ним сделал? Ухватился за пасть…

– У тебя пойло кончилось, – пускается на хитрость Гэллегер.

Пауза: озадаченный Дедуля изучает бутылку.

– Мистер Гэллегер, у вас самые лучшие рекомендации, – говорит лопоухий незнакомец. – Надеюсь, вы поможете мне. Мы с партнером в безвыходном положении.

Гэллегер озадаченно смотрит на него:

– У вас есть партнер? Кто он? И раз уж на то пошло, кто вы?

Повисает мертвая тишина – лопоухому надо справиться с изумлением. Дедуля опускает бутылку и говорит:

– Она была не пуста, зато теперь пуста. А еще у тебя есть?

Лопоухий растерянно моргает.

– Мистер Гэллегер, – лепечет он, – я вас не понимаю. Мы же все обсудили…

– Верно, – кивает Гэллегер. – Извините. Просто я не слишком силен в технических задачках, когда не… гм… простимулирован. А когда простимулирован, я гений. Но ужасно рассеянный. Уверен, я могу решить вашу проблему, но вот беда: забыл, что она собой представляет. Предлагаю начать сначала. Кто вы? И получал ли я от вас какие-нибудь деньги?

– Я Джонас Гардинг, – представляется гость. – У меня в кармане пятьдесят тысяч кредитов, но мы еще не заключили сделку.

– Ну так выкладывайте наличку, и ударим по рукам, – с плохо скрываемой алчностью предлагает Гэллегер. – Денежки мне нужны.

– Вот уж точно, – подтверждает Дедуля, оторвавшись от поисков бутылки. – Ты настолько превысил кредит, что в банке, завидев твое приближение, запирают двери. Я хочу выпить.

– Проверь, может, в органе что-нибудь есть, – советует Гэллегер. – Итак, мистер Гардинг…

– Мне бутылка нужна, – брюзжит Дедуля. – Не доверяю я этим твоим штучкам-дрючкам.

Гардинг, при всей его нетерпеливости, не может скрыть растущий скептицизм.

– Что касается оплаты, – заявляет он, – думаю, мы сначала кое-что обсудим. Рекомендации у вас прекрасные, но, возможно, нынче у вас неудачный день.

– Нормальный день! Выкладывайте…

– С какой стати я должен платить, прежде чем мы договоримся? – возражает Гардинг. – Особенно если учесть тот факт, что вы забыли, кто я и чего хочу.

Гэллегер тяжело вздыхает:

– Ладно, будь по-вашему. Рассказывайте, кто вы такой и что вам от меня нужно.

– Домой уеду! – грозится Дедуля. – Где бутылка?

– Вот что, мистер Гэллегер, – негодует Гардинг, – есть предел моему терпению. То ваш робот меня оскорбляет, то дед требует, чтобы я с ним выпил…

– До чего же я соскучился по кукурузной самогонке, – бормочет Дедуля. – Вы, молокососы, даже не представляете, какая это вкуснятина…

– Тогда перейдем к делу, – бодро предлагает Гэллегер. – Мне уже вроде получше. Я прилягу, а вы расскажете все по порядку.

Он вытягивается на диване и сует в рот краник алкогольного органа, чтобы посасывать коктейль «джин бак». Дедуля ругается.

– Приступайте, – говорит изобретатель.

Гардинг вздыхает:

– Что ж… Я совладелец компании «Надпочечники инкорпорейтед». Мы предоставляем услугу. Это роскошная услуга, как раз в духе времени. Я уже говорил вам…

– А я все забыл, – хмыкает Гэллегер. – Надо было вам рассказать под копирку. Так что у вас за бизнес? Воображение мне рисует крошечные сборные домишки, у которых вместо фундаментов почки, но я чувствую, что ошибаюсь.

– Вы ошибаетесь, – подтверждает Гардинг. – Вот вам копирка. Наш бизнес – стимулирование выработки адреналина. Жизнь современного человека спокойна и безопасна…

– Ну да, как же, – с горечью перебивает Гэллегер.

– …Благодаря технологиям защиты, прогрессу медицины и общей архитектуре социальной жизни. А ведь адреналиновые железы выполняют важную функцию, они необходимы человеку для здоровья. – Гардинг явно оседлал любимого рекламного конька. – Тысячелетия назад мы жили в пещерах, и, когда из джунглей выскакивал саблезубый тигр, у нас молниеносно срабатывали надпочечники, или гландула супрареналис, наполняя адреналином кровеносную систему. Столь же молниеносно человек делал выбор, сражаться ему или бежать, и эта периодическая встряска давала тонус всему организму. Я уже не говорю о психологическом преимуществе. Человек – животное, эволюционировавшее в конкурентной среде. И пусть наш состязательный инстинкт давно спит, его можно пробудить путем искусственной стимуляции надпочечников.

– Выпивкой? – с надеждой спрашивает Дедуля, почти ничего не понявший из объяснений Гардинга.

У того на лице появляется хитрое выражение. Он подается вперед и говорит заговорщицким тоном:

– Романтика – вот ответ. Мы предлагаем приключение. Безопасное, но драматичное, будоражащее, воодушевляющее, романтичное приключение заеденному рутиной современному мужчине или женщине. Не пресную суррогатную эмоциональность телевидения, а нечто настоящее! «Надпочечники инкорпорейтед» поможет вам встряхнуться и заодно поправить физическое и психическое здоровье. Вы наверняка видели нашу рекламу: «Попали в колею? Закисли от обыденности? Отправьтесь на Охоту – и вернетесь посвежевшим, окрепшим, счастливым и готовым покорить весь мир!»

– Охота?

– Самая популярная наша программа, – отвечает Гардинг, перейдя на более деловой тон. – Вообще-то, в этом нет ничего нового. Когда-то бюро путешествий зазывали публику на увлекательную охоту на тигра в Мексике…

– Нету в Мексике тигров, – заявляет Дедуля. – Бывал я там. Предупреждаю: если не дадите мне бутылку, сейчас же отправлюсь домой, в Мэн!

Но Гэллегер уже сосредоточился на проблеме:

– Не понимаю, почему вам понадобился именно я. Ловить для вас тигров не возьмусь.

– Мексиканский тигр на самом деле не тигр, а другой представитель семейства кошачьих. Пума, кажется. У нас по всему миру разбиты специальные заповедники, и там мы проводим Охоту – разумеется, по очень тщательно разработанным сценариям. Риск должен быть сведен к минимуму… даже к нулю. Но требуется иллюзия опасности, иначе клиент не получит своей встряски. Мы пытались формировать поведение зверей, чтобы они не могли причинить человеку вреда, однако… э-э-э… серьезного успеха не достигли. Потеряли несколько клиентов, как это ни печально. Деньги в предприятие вложены гигантские, и нам необходимо возместить убытки. Но, как выяснилось, мы не можем использовать тигров, да и любых других крупных хищников. Это просто-напросто небезопасно. А как же быть с иллюзией опасности? Не можем же мы деградировать в клуб стрельбы по тарелочкам. Что в ней рискованного, в такой стрельбе?

– Что, желаешь поразвлечься? – спрашивает Дедуля. – Поехали со мной в Мэн, я тебе покажу настоящую охоту. В наших горах медведи все еще водятся.

– Кажется, начинаю понимать, – говорит Гэллегер. – Но если посмотреть на проблему с личной точки зрения… Занятно. Что такое, по сути, опасность?

– Опасность – это когда кто-то пытается тебя сожрать, – заявляет Дедуля.

– Неизвестное, таинственное тоже опасно, по той простой причине, что мы его не понимаем. Этим, к примеру, объясняется всегдашняя популярность историй о привидениях. Рев во тьме пугает сильнее, чем появление тигра при свете дня.

– Я понял вашу мысль, – кивает Гардинг. – Но есть еще одно обстоятельство. Игра не должна быть слишком легкой. Много ли нужно ума, чтобы перехитрить кролика? И разумеется, мы вынуждены предоставлять нашим клиентам самое современное оружие.

– Зачем?

– Мера предосторожности. Проблема в том, что с таким оружием, да со сканером, да с анализатором запахов любой дурак сможет выследить и убить зверя. Даже тигр-людоед не успеет его как следует напугать.

– Так чего же вы хотите?

– Сам не знаю толком, – медленно произносит Гардинг. – Может, нового зверя? Чтобы соответствовал критериям «Надпочечников инкорпорейтед». И что же это за зверь? У меня нет ответа, иначе бы я не обратился к вам.

– Новые звери из ничего не рождаются.

– Откуда же вы их берете?

– Хороший вопрос. С других планет? Из иных секторов времени? Из вероятностных миров? Помнится, однажды я выловил несколько забавных зверьков, либбл, из марсианского будущего, но они для вас уж точно не годятся.

– Как насчет других планет?

Гэллегер встает и подходит к рабочему столу. Соединяет друг с другом какие-то штырьки и трубки.

– Я вот о чем думаю. У человеческого мозга есть скрытые возможности. Сейчас мои скрытые возможности просыпаются. Ну-ка, ну-ка… Возможно…

Гэллегер умолкает, полностью сосредоточившись. Его руки споро сооружают устройство. Вдруг, выругавшись, он отбрасывает сделанное и направляется к алкогольному органу. Там уже пристроился Дедуля, но поперхнулся от первого же глотка «джина бак». Он грозит вернуться домой и захватить с собой Гардинга, чтобы показать ему настоящую охоту.

Гэллегер сгоняет пожилого джентльмена с дивана.

– Вот что, мистер Гардинг, – говорит он, – к утру я сделаю то, что вам нужно. Мне предстоит хорошенько подумать…

– В смысле, хорошенько выпить, – хмыкает Гардинг, извлекая из кармана пачку кредитов. – Я наслышан о ваших повадках, мистер Гэллегер. Вы работаете только из-под палки. Палец о палец не ударите, если не назначен жесткий срок. Ну а как вы посмотрите вот на это? Пятьдесят тысяч кредитов. – Он глядит на наручные часы. – Даю вам один час. Если не решите проблему за это время, денег не получите.

Гэллегер взвивается с дивана как ужаленный.

– Один-единственный час?! Да вы издеваетесь!

– Я человек методичный, – берет непреклонный тон Гардинг. – А вы – нет; я вас изучил достаточно. Мне не составит труда найти другого специалиста, толкового инженера. Один час! Или я выйду через эту дверь и унесу пятьдесят тысяч кредитов!

Гэллегер жадно взирает на деньги. Наконец, хлебнув спиртного и тихо выругавшись, возвращается к рабочему столу.

Некоторое время спустя там ослепительно полыхает. Гэллегер вскрикивает и отшатывается, схватившись за глаза.

– Что с вами? – вскакивает на ноги Гардинг.

– Ничего, – рычит Гэллегер, щелкнув выключателем. – Вроде наклевывается. Этот свет… Уй! Я обжег глаза! – Он смаргивает слезы и подходит к алкогольному органу.

Хорошенько приняв на грудь, Гэллегер кивает Гардингу:

– Вроде понял, чего вы хотите. Но не могу сказать, сколько еще мне понадобится времени. – Он кривится. – Дедуля, ты что, перенастроил орган?

– Не делал я этого! Всего лишь нажал несколько кнопок.

– Так я и думал. Это не «джин бак». Фу-ух…