скачать книгу бесплатно
– Это похоже на догмат о непогрешимости римского папы.
– Не совсем, но это попытка решить тот же самый вопрос: что является критерием религиозной истины, через какие инструменты и механизмы Бог открывает истины веры? Католики утверждают, что римский папа «экс катедра»[7 - «Экс катедра» – дословно – «с кафедры», то есть «будучи при исполнении…»] непогрешим в вопросах веры и нравственности, то есть голос папы – голос самого Бога. Шиитский имам – нечто в этом же роде и даже более того, поскольку шииты полагают его не только непогрешимым в вопросах веры, но и свободным от личных грехов. Так много римские папы на себя не берут, тут они вполне согласны с утверждением всех остальных христиан о том, что без греха один Бог. Но если римский папа и по сей день может изрекать непогрешимые суждения, то голос шиитских имамов не звучит уже более тысячи лет. Следовательно, для шиитов единственным критерием истины является изучение речений и деяний 12-и древних имамов.
– Похоже, шииты куда мистичнее суннитов: глубже лезут, о таинственном вопрошают.
– Вот-вот. Ещё у ранних шиитов принято было размышлять над вопросами весьма таинственными. Какова природа загробной жизни? Что есть Божественное откровение? Возникла целая тенденция, получившая от её противников название «гуллув» («преувеличение») – склонность заходить в этих мистических копаниях глубже, чем позволяют религиозные приличия. Между тем, сунниты склонны ограничивать религиозную сферу формальным исполнением шариата, то есть норм и правил. Когда мы говорим о рационализме или юридизме ислама – это относится прежде всего к суннитам, каковых большинство в исламском мире.
– Юридизм суннитов так же заставляет вспомнить про каталицизм.
– Ну да. А есть и ещё сходство. Шииты, критикуя идею халифата, говорят, что халиф – это «жрец-император». Разве это не заставляет вспомнить про римского папу, претендующего одновременно и на религиозную, и на политическую власть? Шиитам не нравится идея такого совмещения.
– А ты говорил, что расхождения между суннитами и шиитами идут только по политическим, но не по богословским вопросам. Но и «талима» и «гуллув» – богословские понятия, никакого отношения к политике не имеющие. И различное отношение к идее скрытого имама показывает богословские, а не политические расхождения.
– Тут, пожалуй, ты меня урыл. Соглашусь: между двумя основными направлениями ислама есть богословские отличия и, отрицая это, я несколько погорячился. В своё оправдание могу сказать, что сами же шииты настаивают: «Основной вопрос шиизма – вопрос о власти». Они вообще большие путаники, у них нет такого же чётко сформулированного учения, как у нас, а потому трудно бывает разобраться, что у них есть, а чего нет. И ещё раз подчеркну, что разошлись сунниты и шииты по вопросу чисто политическому: кто должен наследовать власть Мухаммада, богословские различия появились гораздо позже. К тому же богословские понятия, которые ты вспомнил – чисто шиитские, в суннизме нет аналогичных. Это шииты мучили себя вопросами о том, какие пути ведут к постижению религиозных истин. Суннизм отнюдь не имел другого взгляда на эту тему, он этой темой просто не интересовался.
– Мне кажется, мы не должны зацикливаться на истории. Нам, конечно, важно понять характер первоначальных противоречий и причины их возникновения, но важнее, чем сейчас отличаются сунниты и шииты.
– Сунниты мечтают о создании всемирного халифата. Шииты ждут скрытого имама. Впрочем, первые не только мечтают, но и действуют, да и вторые не только ждут. Современный шиитский лозунг: «Мы должны брать власть и организовывать политическое пространство под скрытого имама».
– Красиво звучит. Завораживает.
– Не увлекайся шиизмом, а то католиком станешь. Говорю же – и у тех, и у других в конечном итоге всё сводится к политике, то есть к обустройству земных дел, а не к заботе о посмертной участи души. Им важно, кто и на каком основании будет править, так что богословские различия между ними, мягко говоря, не актуальны. Впрочем, разница в суннитском и шиитском взгляде на власть носит до некоторой степени богословский характер. Сунниты, как всегда, не сильно морочили себя этой темой: главу мусульманской уммы избирают все мусульмане. Очень обычный, в высшей степени человеческий подход. Шиитский подход другой: «Только Бог выбирает для людей лидера, обладающего абсолютным правом распоряжаться мусульманами и их делами. Подобно тому, как пророка выбирает сам Аллах, так и имама непосредственно назначает Всевышний. Сами люди не в состоянии правильно выбрать имама или правителя на том основании, что только Аллах прекрасно знает, что необходимо людям и что в их сердцах».
– Мне кажется, шиитский взгляд на власть гораздо ближе к христианским представлениях о сакральной природе власти по сравнению с демократическим подходом суннитов.
– Ближе, но не идентичен. На практике в современном мире эти шиитские представления неизбежно приводят к заключению: ни один правитель исламского государства не имеет религиозной власти, никто не имеет права «распоряжаться мусульманами и их делами», пока не пришёл Махди.
Сиверцев обессилено упал на койку и, глядя в потолок, прошептал:
– Теперь мне известна главная причина религиозных войн: легче их всех перебить, чем во всём этом разобраться.
Дмитрий зашёлся в беззвучном смехе:
– Из твоего черезчур радикального суждения можно извлечь некоторую логику. Действительно, для того, чтобы не появилось желания «их всех перебить», необходимо «во всём этом разобраться». Другого пути нет.
***
– Как тебе наша субмарина?
– А разве я её видел?
– Ты видел гораздо больше, чем любой из послушников Ордена.
– Не думал, что подводные лодки бывают такими маленькими.
– Конечно, большинство субмарин, не только атомных, но и дизельных – гиганты по сравнению с нашей малюткой. Здесь экипаж – всего 9 человек – три вахты.
– Зато этим кораблём командует сам великий адмирал.
– Нет, великий адмирал не командует этим кораблём, ему подчиняется весь флот Ордена. Адмирал не имеет нашу субмарину постоянным местом пребывания, так что командир здесь есть помимо него. Наш адмирал носится по разным морям на разных кораблях. Сейчас он здесь, потому что ему надо было встретиться со мной, а мне надо было вплотную подойти к территориальным водам Индии. Эта субмарина практически бесшумна и на радарах не отражается. Она хоть и маленькая, но гораздо более современна и совершенна по сравнению с типовыми субмаринами флотов мира. В известном смысле – это спецназовская подлодка. При максимальном уплотнении может взять на борт десант до 20-и человек – несколько боевых групп. Когда речь идёт о боевых подразделениях Ордена – это страшная сила, большего количества бойцов нам никогда не требуется.
– Ума не приложу, куда тут можно запехать 20 человек?
– Мы с тобой в этом случае не занимали бы вдвоём целую каюту. Впрочем, скоро ты на себе узнаешь великие возможности местного уплотнения. Сейчас идём в Персию, там пробудем совсем недолго. Возьмём людей и… Думаю, предстоит большая бойня. Ты впервые примешь участие в боевых действиях на стороне Ордена.
На Андрея эта ошеломляющая новость, кажется, не произвела никакого впечатления. Не то чтобы совсем никакого, но ни бурной радости, ни нервного возбуждения в его душе не возникло. Человек, который идёт, не слишком удивляется тому, что сделал ещё один шаг. Конечно, это был судьбоносный шаг, сражаясь вместе с тамплиерами, он фактически становился тамплиером, но он уже понял, что главное – не в плаще и не в посвящении. Главное происходит в его душе, и оно, это главное, уже произошло. Он был спокоен. Теперь – если бой, значит бой. Сиверцев лишь несколько иронично спросил командора:
– Надеюсь, мессир, не шиитов придётся резать? А то я их уже немножко полюбил.
– О, нет. Шииты – ангелы по сравнению с тем зверьём.
***
– Мы ничем не отличались тогда. Крестоносцы во имя Христа заливали Палестину кровью. Воины джихада резали крестоносцев, стремясь всех до единого столкнуть в море. Христиане весьма успешно соревновались с мусульманами в жестокости, имея такую же склонность снимать религиозные противоречия при помощи меча. Какие у нас основания утверждать, что ислам – религия войны, а христианство исключительно миролюбиво? – Сиверцев говорил это без внутренней убеждённости, он просто моделировал некую идеологему, пока не зная, что ей противопоставить.
Дмитрий с пониманием кивнул и тихо начал:
– Может быть, мы найдём эти основания в священных книгах наших религий? Коран содержит на сей счёт многочисленные и вполне однозначные указания: «Если же они станут сражаться с вами – убивайте их – таково воздаяние неверных». «Сражайтесь на пути Аллаха». «Аллах любит тех, кто сражается на его пути». «А когда встретите тех, которые не уверовали, то – удар мечём по шее». Это только примеры. Весь Коран – призывает к священной войне. Теперь вспомним Евангелие. Разве Христос хоть где-то хоть раз призывал к войне за веру? «Все взявшие меч, мечём погибнут», – вот пожалуй единственная фраза, выражающая отношение Христа к войне. Чувствуешь разницу с Кораном?
– Спору нет, разница разительная. Коран призывает к священной войне, Евангелие – не призывает. Но вы, мессир, сами говорили, что содержание любой религии никогда не равно содержанию её священной книги. Религия основана на традиции понимания священной книги. И в конечном итоге, и в исламе, и в христианстве всё свелось к одному – режем друг друга, каждый – во имя своих религиозных убеждений.
– Это недопустимая подмена. То, о чём ты говоришь – действия определённых людей, которые не обязательно должны быть равны содержанию религии. Скажем, христиане, убивавшие ради веры – очень плохие христиане, извратившие содержание своей религии. Упрёк этим христианам – не упрек христианству, потому что как раз с точки зрения христианства они заслуживают упрёка. А вот мусульмане, убивавшие за веру, это как раз очень хорошие мусульмане. Они чётко следовали предписаниям своей религии и с точки зрения ислама заслужили только похвалу.
– Значит, Ричард Львиное Сердце, убивая за веру, был плохим христианином, а Саладин, убивая за веру, был хорошим мусульманином? При этом папа римский так же благословил короля, как и халиф благословил султана.
Дмитрий тяжело вздохнул и молчал несколько секунд. Потом продолжил:
– Ты очень красиво и эффектно заостряешь вопросы. Так и надо. Однако, не думай, что на кроткие острые вопросы можно получить такие же короткие острые ответы. Желание получить простой и однозначный ответ оглупляет и примитивизирует духовную реальность, что в конечном итоге и приводит к тупым и грубым столкновениям. Так что наберись терпения. Ответы есть, но они не так просты, как это бывает в исламе.
По поводу твоего сравнения. Действия короля, с христианской точки зрения, очень неднозначны. Не абсолютно отрицательны, но и не бесспорно положительны. Если римский папа благословил его однозначно, так не забывай, что это был глава не какой-нибудь, а именно католической церкви – христианской конфессии максимально близкой к исламу по своему рационализму и юридизму. Представители других христианских конфессий (например, православные) в другие эпохи (например, сейчас) могут совершенно иначе смотреть на действия короля. А вот действия султана, с исламской точки зрения, есть абсолютное, бесспорное и непререкаемое благо. Представители всех направлений ислама, в том числе и шииты, в любую эпоху, в том числе и сейчас, одобряют войну, которую вёл герой джихада.
– Да, вот я уже подумал, мессир, что мы на самих себя бритву точим. Если христианство абсолютно миролюбиво и отрицает войну за веру, значит Орден Христа и Храма – сборище отщепенцев, не имеющих права именовать себя христианами.
– Позднее я докажу тебе, что христианский пацифизм, полностью отрицающий священную войну, это столь же плохое христианство, как и кровожадно-извращённый вариант нашей религии. Пока пойми главное: христиане относятся к священной войне неоднозначно, мусульмане – однозначно. Самым нелепым тут было бы цепляться к одним только крестовым походам, как это делают либералы. Христианству – почти 2 тысячи лет, исламу – без малого полторы. Наверное, стоило бы на всю историю посмотреть. Вспомним первые века христианства. Эта была эпоха почти непрерывного мученичества. Христиан убивали, убивали и убивали, но их ни разу даже мысль не посетила объединиться, вооружиться и вдарить по язычникам. Всем очень хорошо известно, что христиане не проявляли ни малейшей склонности распространять свою веру силой оружия.
Теперь вспомним первые века ислама. Ислам родился из войны. Сам Мухаммад непрерывно вёл войну, отдавал приказы о казнях, делил военную добычу. Однажды один из сподвижников Мухаммада сказал ему, как он решил судьбу пленных иудеев: «Их мужчин я приговариваю к смерти, женщин и детей следует взять в плен, а имущество разделить». Мухаммад на это ответил: «Ты рассудил согласно велению, ниспосланному Аллахом». Вот так всё просто: обезглавили 700 человек, и это им, оказывается, сам Бог велел.
– Это известно из исламского источника?
– Не переживай, из исламского. Автор, оправдывая массовую казнь пленных, одобренную самим пророком, говорит, что те иудеи «совершили военные преступления». Допустим совершили, но что это по существу меняет? Если уж сам создатель ислама не только вёл войну за веру, но и одобрял резню безоружных пленных, так после этого все мусульмане на все времена могли считать вопрос о праве на религиозную войну раз и навсегда решённым.
– Но ты сам говорил, что Мухаммад вовсе не отличался жестокостью и часто проявлял умение прощать и миловать.
– Это так и есть. По меркам того времени, он был довольно гуманным полководцем, иногда он видел смысл в том, чтобы свести до минимума неизбежную жестокость войны. Когда в сентябре 629 года предстояло сражение с византийцами, Мухаммад сказал воинам: «Не убивайте детей, женщин, стриков и уединяющихся в кельях (монахов), не вырубайте пальм и не разрушайте дома». Да, Мухаммад явно не хотел воевать с христианами, не ради этого он поднял знамя ислама. Но если всё же был вынужден к этому, повелел, насколько возможно, ограничить жестокость войны. Но мы говорим не о степени жестокости исламских войн, а о том, что ислам – это война и только война.
– Да тут и о жестокости можно сказать. Если Мухаммаду приходилось специально предостерегать: «Не убивайте женщин, стариков и детей», значит, во всех остальных случаях его бравые парни обязательно вырезали бы всех под корень. И пальмы вырубили бы. И дома разрушили бы. Значит, по отношению к многобожникам не просто велась война, а применялась тактика выжженной земли.
– Действительно. Я и сам об этом не задумывался. Стараюсь быть честным и объективным как по отношению к Мухаммаду, так и по отношению к исламу. Не стоит на них лишнее наговаривать. Но что было, то было.
– Тогда, конечно, можно было сказать, что молодой ислам оборонялся от многократно превосходящего противника, поэтому мусульмане вынуждены были вести войну.
– При Мухаммаде – да. Но первый же его преемник Абу Бакр провозгласил: «Если люди откажутся от джихада на пути Аллаха, Он непременно оставит их без помощи».
– Я, кстати, где-то читал, что слово «джихад» означает всего лишь «усердие», а священная война – «газават».
– Это так. Джихад – старание, усердие на пути Аллаха. Но как-то уж так получилось, что мусульмане с самого начала предпочитали проявлять усердие именно в форме войны, так что термин «газават» не сильно требовался. Не случайно современные исламские источники отражают второе значение слова «джихад» – священная война. Для мусульманина понятия «усердие» и «война» сразу же слились воедино. Не много времени прошло, и преемники Мухаммада завоевали во славу Аллаха Ближний Восток, Персию, всю Северную Африку, большую часть Испании.
– Христианские императоры тоже вели захватнические войны.
– Вели, но никогда не считали это священной войной за веру. Они воевали именно как императоры, а не как распространители христианства.
– Это их оправдывает?
– Это оправдывает христианство. Если византийские императоры из политических соображений захватывали новые территории, Православная Церковь никогда это не благословляла, никогда не объявляла имперскую войну войной за веру. А мусульмане захватили огромные территории, считая, что ведут священную войну ради распространения ислама.
– А когда окрепший ислам стал реальным врагом Византии, православные не пытались объявить крестовый поход против мусульман?
– Да императоры-то были бы не против. Если война всё равно неизбежна, плохо ли подключить к ней ещё и религиозную мотивацию. Но против была Церковь. Православная Церковь решительно выступила против использования христианства для обслуживания военно-коммерческих целей. В X веке император Никифор Фока потребовал от Константинопольского патриарха Полиевкта причислять к лику святых всех без различия воинов, павших в войне с арабами. Патриарх не только отказал, но ещё и ответил императору, что оставшиеся в живых воины только по снисхождению допускаются к принятию Святых Тайн, от которых их надо бы отлучать на 5 лет, как проливших кровь. Не знаю, правда, почему патриарх сказал про 5 лет. Тринадцатое правило свт. Василия Великого предлагает отлучать от причастия воинов, убивавших на войне, на 3 года.
Сиверцев осторожно посмотрел на командора, казалось, вообще ничего не понимая. Он только и смог выдавить из себя:
– Это правило применялось?
– Если оно существовало, значит применялось. Хотя, конечно, со временем его почти перестали применять. Но никогда не отменяли и не отменят. Разумеется, было бы странно, призывая воинов защищать Родину, потом наказывать их за то, что они честно выполнили свой долг. Но если воины, привыкшие и полюбившие убивать, вдруг возомнят себя великими «столпами веры», призывая распространять Свет Христов силою меча, их могут и от причастия отлучить, чтобы помнили – они выполняют очень нужную, но чрезвычайно грязную работу, после которой надо несколько лет отмываться, прежде чем вместе с другими христианами к Чаше подойти. Таково противоядие от объявления чисто имперских войн войнами за веру.
– А как быть с теми, кто убивал, защищая других?
– В XII веке собор в Константинополе постановил, что убивающие разбойников, как при защите, так и ради общей пользы по призыву других, должны подвергаться такой же епитимии, какой подлежат убивавшие на войне.
– Дмитрий, но мы же на свою голову горячие угли собираем. Получается, что тамплиерское служение – сплошной и непрерывный грех. За то, что тамплиеры вынуждены убивать, защищая христиан, Церковь, оказывается, должна наказывать.
– Так и есть. Наше служение греховно. Но мы никогда не сложим оружия. Мы продолжим сражаться, защищая веру Христову.
– Поясни, а то я совсем запутался.
– А это тебе не ислам, где всё просто. В каноническом праве есть такое понятие, как «икономия» – снисхождение. Из икономии некоторые правила в конкретных случаях дозволено не применять. Так же и с этими правилами. Разрешая убивать разбойников или вести войну ради защиты христиан, Церковь из икономии разрешает то, что вообще-то запрещено.
– Совершенно не могу этого понять. Или уж разрешено, или уж запрещено.
– Да разрешено, разрешено, не переживай. Вот, скажем, ты – врач, который ухаживал за больными в чумном госпитале и сам заразился. А тебе разрешают не лечится. Ведь ты же подвиг совершил, за что же тебя теперь истязать мучительными процедурами? Ты обрадуешься такому разрешению? Так же и грех, в том числе убийство, не столько преступление, сколько болезнь, а епитимия – не столько наказание, сколько лекарство. Тебя не столько наказывают, на 3 года оставляя без причастия, сколько предлагают за это время хорошенько подлечиться, очистить душу молитвами, прежде чем приступить к Святым Тайнам. И если из икономии всё же допускают, так это значит, что все будут дружно умолять Бога как можно быстрее очистить твою душу от того ущерба, который ты ей нанёс, когда был вынужден убивать в бою. Христианский воин именно так должен это понимать. Ему не полагается рай за то, что он убивал неверных. Он, убивая, нанёс своей душе ущерб, то есть как раз удалился от рая, и теперь непрерывной молитвой он должен загладить этот грех и всю Церковь просить о молитвах, чтобы его душа быстрее очистилась, и можно было причащаться.
– А вот, почитав блаженного Августина, я думал, что всё проще. В своём труде «О граде Божием» он утверждает: «Не тот убивает, кто обязан служить повелевающему, как меч служит орудием тому, кто им пользуется. И потому заповеди «не убий» отнюдь не переступают те, которые ведут войны по полномочию от Бога».
– При всём моём уважении к блаженному Августину… Разрешение на грех всегда казалось мне разрешением заболеть и не лечиться. Если твоя душа после самого святого боя терзается и болит, если ты чувствуешь, что душа изранена, поможет ли тебе разрешение не чувствовать эту боль? Блаженный Августин – мощный богослов, но порою в его построениях очень много латинского, юридического. Он склонен понимать грех, как нарушение закона, а освобождение от греха, как амнистию. Это очень похоже на ислам.
– Как же тогда понимать служение тамплиеров?
– Как чрезвычайно трагическое. Мы знаем, что убивая в бою за веру, мы грешим, то есть удаляем себя от Бога, от Царствия Небесного. Но, принимая на себя добровольные страдания за Христа, мы, напротив, приближаем себя к Богу, восстанавливаем свой внутренний мир. Греховностью своего служения мы постоянно калечим свои души, молитвою – стараемся исцелить. Но молитва наша может быть слабой, нечистой. Да и можем ли мы поручится, что, принимая на себя страдания, мы делаем это ради Христа, а не ради собственного тщеславия? Служение тамплиеров – воистину страшное. Мы понимаем это. На службе в Ордене мы можем погубить свои души. Но мы уповаем на милосердие Божие, на молитвы всех наших небесных заступников. Мы не можем иначе. Там, где мы с тобою скоро будем, беззащитных христиан истязают и убивают только за то, что они – христиане. Андрюха, я много видел в этой жизни, но у меня волосы дыбом встали, когда я узнал, что там творится. Так, может быть, оставим тех христиан на растерзание? Побережём свои души от греха? Не замараем себя кровью? Нет, мы вступим в бой. Но не думай, что это приблизит нас к Богу. Мы лишь уповаем на то, что Бог простит нас, поможет нам исцелить души, добровольно искалеченные грехом убийства.
Друзья долго молчали. Андрей был потрясен, его душа содрогалась. Он и не думал, что всё вот так. Теперь ему открылась правда. Он в ужасе стоял перед бездной, которая столь неожиданно разверзлась и готова была его поглотить. Он испытывал страх, но растерянность не тронула его душу. Решимость не ослабла. Теперь он окончательно понял, что станет тамплиером.
Когда они отмолчались, Андрей интуитивно ощутил, что надо выруливать обратно, в теоретическую плоскость:
– Как же всё-таки оценить крестовые походы? Из твоих слов можно сделать вывод, что это чисто католическое изобретение, в основе своей – антихристианское.
– Не соглашусь с этим выводом. Точнее – не приму его однозначность. Когда папа римский обещал отпущение грехов всем, кто погибнет во время крестового похода, истребляя мусульман, это была мысль антихристианская, как и вообще индульгенции – кошмарная, совершенно не христианская идея. Уверен, что далеко не все крестоносцы удостоились Царствия Небесного. Иные, может быть, спасли бы свою душу, оставшись дома, а, отправившись в крестовый поход, погубили душу. Если иной крестоносец был уверен, что убивая мусульман, он тем самым прокладывает себе дорогу в рай, то думаю, что всё наоборот – таковые приближались к аду. Однако были и другие крестоносцы, решившие претерпеть ради Христа любые страдания и отдать за Него жизнь. Они тоже убивали мусульман, но цель свою видели не в этом, а именно в том, чтобы пострадать за Христа. Они искренне стремились защищать восточных христиан, уберечь христианские святыни от осквернения и поругания. Уверен, что тысячи таких крестоносцев – чистых, искренних, возвышенных удостоились Царствия Небесного. Возможно, многие из них, оставшись дома, могли погубить свои души, потому что вели бы ничтожную, низменную жизнь, а в крестовом походе – спасли свои души, потому что отдали их «за други своя».
В крестовых походах перемешалось всё – высшие духовные порывы к Небесам и чудовищные греховные бездны, стремление к Богу и стремление к грабежам, самое чистое человеколюбие и самое грязное человеконенавистничество. А в целом, с нравственно-христианской точки зрения, я склонен оценивать крестовые походы скорее положительно. Они подарили Церкви огромный сонм святых мучеников, какого не было с первых веков христианства. В том числе и святых тамплиеров. Мы можем поручиться: те кто в плену выбрал смерть, но не принял ислам, не отрекся от Христа – ныне в Царстве Небесном. Таковые вели войну воистину святую и засвидетельствовали это своей мученической кончиной.
– Зачем же сейчас католики лебезят перед мусульманами, расшаркиваясь в извинениях за крестовые походы? Католическая церковь Германии устроила в музее епископства города Майнц выставку под названием «Святых войн не бывает», предлагая посетителям критически взглянуть на «бесславные деяния» крестоносцев. На открытии выставки кардинал Карл Леман утверждал, что на нечеловеческие мучения в Святой Земле рыцарей толкала не вера, а жажда власти и обогащения. Кардинал сказал, что экспозиция выставки станет началом новых контактов между исламом и Европой.
– Его высокопреосвященство, похоже, судит по себе. Во время крестовых походов в Святой Земле такие как кардинал Леман ради благ земных готовы были ползать на брюхе перед мусульманами. Ведь именно это и делает Леман, заискивая перед влиятельными мусульманскими диаспорами Европы. В его бескорыстии легко усомниться. Кто дал право этому ничтожеству плевать на гробы мучеников-крестоносцев?
– Но, может быть, он действительно хочет мира между мусульманами и христианами?
– Если бы он действительно хотел мира, он мог бы предложить мусульманам организовать аналогичную выставку. Например: «Сражений на пути Аллаха не бывает». Пусть бы на этой выставке муфтий сказал, что воины джихада не за ислам сражались, а воевали ради власти и обогащения. Пусть бы этот муфтий попросил у всего мира прощения за грабительские кровавые завоевания на Ближнем Востоке, в Северной Африке и в Испании. Предложил бы полюбоваться на «бесславные деяния» воинов джихада. Вот тогда всё было бы честно, тогда это, может быть, и способствовало бы миру между нами. Но пока мы просим прощения за крестовые походы, мусульмане продолжают джихад, и даже мирные мусульмане никогда не осудят тех, кто вёл или ведёт джихад. А «кардиналы леманы» заискивают перед воинами Аллаха, выпрашивая себе право на комфортное существование.
– Значит, современные мусульмане не осуждают войну за веру?
– Да что ты… Вот что пишет уже известный нам Сафи Ар-Рахман: «В исламе война стала средством осуществления благородных и похвальных целей, средством освобождения от притеснения и насилия, средством очищения земли Аллаха от вероломства, предательства, греха, враждебности». И это пишет, заметь, не отморозок-террорист, а один их крупнейших суннитских богословов современности.
– Но он, кажется, перечислил достаточно благородные цели войны.
– Ещё бы. Но за трескучим пафосом надо увидеть главную мысль этой сентенции: «В исламе война стала…». Они сами подчёркивают: война – неотъемлемая, органичная часть ислама. Нельзя сказать: «В христианстве война стала…». У нас нет «богословия войны» просто потому что христианство – это религия и не отвечает на политические и военные вопросы. Во всём «Новом завете» мы почти не встретим никаких оценок войны. Обычно ссылаются на два момента. Первый, когда св. Иоанн Предтеча говорит воинам, как надлежит себя вести и при этом отнюдь не призывает их оставить военное ремесло. Ни одобрения, ни осуждения войны из уст Предтечи Христова не прозвучало, потому что он пришёл возвестить истины совершенно иного порядка. Второй фрагмент: Христос не велит апостолу Петру оказывать вооружённое сопротивление. Забывают, правда: дальше Христос говорит о том, что Отец Небесный мог бы послать легионы ангелов, если бы было надо. Господь подчёркивает, что в случае необходимости в военной силе (ангельской!) не было бы недостатка. «Легионы ангелов» существуют! Но сейчас решается вопрос иного порядка. Вопрос отношений между Богом и людьми – не военный, не политический. А ислам – это политика. Политики же без войны не бывает. Соответственно, не может быть ислама без войны.
– У шиитов такое же отношение к войне?
– Тут шииты и сунниты полностью едины. Посмотри изданную в Иране книгу разъяснений и толкований «Свет Священного Корана». Там говорится: «Исламские войны ведутся во имя Аллаха, повелевающего распространять истину, единобожие, бороться с беззаконием, моральным разложением и ересью». Здесь всё ещё радикальнее: во имя распространения истинной религии можно и должно вести войну. Это уже прямой призыв к религиозной агрессии. Опять же обратим внимание на словосочетание «исламские войны». Христиане тоже непрерывно вели войны, но никогда не было «христианских войн», то есть вытекающих из природы христианства. А из природы ислама война вытекает непосредственно и неизбежно, поэтому понятие «исламская война» вполне оправдано.
Единственный раз за всю свою историю христиане позволили себе поднять оружие для защиты единоверцев и религиозных святынь во время крестовых походов. И вот мы уже скоро тысячу лет перед всем миром извиняемся, все дружно осуждают «грабительские крестовые походы», хотя они были чисто оборонительным предприятием с целью остановить агрессию ислама. А мусульмане открыто призывают «во имя Аллаха» к нападению на соседей с целью «распространять истину, единобожие» – и ничего, всё нормально. Они и не думают в этом каяться, да никто почему-то и не призывает их к покаянию, никакие «кардиналы леманы».
– А что творили тевтоны в Прибалтике? Поймают язычника и говорят: «Крещение или смерть».
– Тевтонские отморозки после этого теряли всякое право называть себя христианами. Церковь всегда осуждала практику насильственного насаждения христианства. Тевтоны так поступали, потому что были очень плохими христианами. А мусульмане, насильственно распространяющие ислам, как раз очень хорошие мусульмане. Подобные эксцессы в христианском мире случались только тогда, когда правители прикрывали свои имперские задачи именем Христа, на что совершенно не имели права, либо когда церковные иерархи лезли в политику, что им по сану совсем не надлежало, либо это были простодушные и безграмотные христиане, имеющие очень смутное представление о христианстве. И всё это было давным-давно, новейшая история совершенно не знает подобных эксцессов со стороны христиан.
Но вот что пишет Гейдар Джемаль – не средневековый, а современный исламский автор. Надо ещё сказать, что Джемаль – прекрасно образованный интеллектуал, а не тупой полевой командир. При этом он не относится ни к духовенству, ни к правящим кругам исламского мира, то есть не имеет необходимости оправдывать чью-либо политику. Джемаль лучше других знает, что такое ислам. И вот что он пишет: «Существует 3 мира: дар уль куфр (мир неверия), дар уль харб (мир войны) и дар уль ислам (мир веры). Мир войны – это зона, в которой происходит столкновение с куфром». Неужели ещё нужно что-то объяснять? Ислам не просто одобряет или приветствует войну за веру. Ислам – это и есть война. Они не станут, как мы, засорять себе голову вопросами о том, когда можно, а когда нельзя обнажать меч во славу Божию, когда это грех, а когда – не очень. Во славу Аллаха они всегда готовы убивать, без проблем и без систем.
– И мы скоро вступим в бой ради Христа. И покроем себя грехом.
– Вступим. Покроем. И будем замаливать свой грех, который удалит нас от Царства Небесного. И будем уповать на то, что Господь из великого милосердия своего очистит от крови души грешных своих слуг.
***
Горы дарят небо. В горах небо другое – огромное и близкое. Горы дарят воздух. Здесь человек начинает понимать, что живёт не в пустоте. Горы дарят цветы. Как нежны эти маленькие Божии создания, растущие на камне. В горах мужчина начинает понимать, что значит быть мужчиной. Здесь совершается встреча с самим собой.
Никогда в жизни Сиверцев так не уставал, как во время изнурительного перехода по горам Ирана. И всё-таки он чувствовал себя счастливым, потому что всё было просто – надо выдержать, надо дойти. А больше ничего не надо.
Покинув субмарину и без проблем вступив на персидскую землю, они сначала долго ехали куда-то на машине, которая ждала их в условном месте, потом опять ехали и вот теперь снова шли козьими тропами.
