Мама, не читай!

С Галочкой эту мудрость мне проверить не довелось… Но с очень многими людьми так и получилось. Домолчалась. Довыпендривалась. Когда, как из жерла вулкана, на голову удивлённых свидетелей моей жизни вырвалась лава всех жесточайших проблем, тянувшихся из детства, скопившихся за годы супружества, и мне пришлось пытаться многое объяснять «с начала начал», из старых знакомых мне поверили единицы. А иные решили, что я просто превратилась в чудовище, сбесившись окончательно от своего благополучного жира, и поставили на мне крест. А поверила бы мне Галя? Пугаюсь этого вопроса, но хочется надеяться, что она, может, поначалу и не приняла бы всё сразу, но все-таки поверила бы… Думаю, что так.

А вот Олечка поверила всему, мною сказанному, и моментально.

Олечка

Олечка у меня врач и очень хороший!

С тех пор как мы познакомились в пятом классе, я считала её своей лучшей подругой. Как я уже рассказывала, с ней одной я чувствовала себя в своей тарелке, могла говорить то, что думаю, и нам никогда вместе не было скучно. Особенно мы любили с ней разговоры о политике, о жизни в философском смысле, о книжках, которые читали. Между прочим, Оля читала больше меня, больше всех в классе. Иногда мы давали друг другу советы насчет интересного чтива. Вместе слушали музыку и ходили в «умное» кино. Ну, не всегда, конечно, в «умное»… Но помню, что в четырнадцать лет вовсю обсуждали Тарковского. С кем бы ещё я тогда из сверстников могла об этом поговорить?

Оля – из хорошей семьи, её бабушка училась в институте благородных девиц. Какая это была чудесная старушка! Кажется, у нас с нею была взаимная любовь… Ни разу в жизни я не видела её в халате или без аккуратно уложенной, элегантной прически. Всегда строгий чёрный костюмчик, безупречно белая рубашка с высоким воротничком. И твёрдое убеждение в том, что молодость всегда права.

Олина мама – приятнейшая женщина, переводчик с английского, веселая, позитивная, энергичная. А вот Олиного папу я знала плохо: он, к сожалению, довольно рано умер… Для Оли это было страшным потрясением и, как я понимаю, именно из-за этой трагедии она решила стать врачом.

Удивительно, но в детстве мы ни разу не поссорились! Я вообще редко ссорилась, но это ведь неизбежно – детские конфликты. Так вот, у нас с Олей их не было. Всегда было полное взаимопонимание и нежные, очень доверительные отношения.

Так и продолжалось до… до Шурика, до моего ухода в себя, в замужество, ухода из, скажем так, нормальной активной молодой поры жизни. И вот тогда я совершила одну из серьёзных ошибок, типичную ошибку юности: я недооценила необходимость сохранения детской, а значит самой настоящей дружбы. Вся жизнь была впереди, мало ли ещё будет встреч, знакомств, дружб… Я ушла в свою жизнь, Олечка поступила в медицинский институт, и мы надолго потеряли друг друга из вида. На несколько лет. Виню в этом полностью себя. Олечка – абсолютный интроверт, не лидер в отношениях, это была моя задача – активно поддерживать огонь нашей дружбы. А Олечка всегда радостно подхватывала инициативу. И стоило мне исчезнуть, как тут же ветром унесло и мою подругу.

Я сама позвонила ей, примерно, через семь месяцев после рождения Алисы. Я соскучилась ужасно! И она тут же приехала ко мне в гости. И как и не было вычеркнутых пяти лет! Мы будто с той же точки, в какой прервались когда-то давно в разговоре, начали без умолку болтать. Тогда же Олечка взглядом профессионала осмотрела мою Алиску, ведь подруга стала педиатром. К тому времени дочь уже вовсю шла на поправку, и поэтому про ужасы, которые нам пришлось пережить из-за болезни малышки, испытывавшей нехватку кислорода при внутриутробном развитии, Олечка, охая, узнала из моего эмоционального рассказа.

– Ты даже представить себе не можешь, как вам повезло с вашим лечащим врачом, и как всё вовремя вы схватили! – резюмировала она профессиональным тоном. – Уж я-то знаю, что бывает в таких случаях, когда деток не лечат, а бывает это часто…

Оля рассказала мне пару историй детишек с теми же проблемами, что у Алисы. У меня волосы на голове зашевелились от её слов. Я схватила дочь на руки, крепко прижала к себе, зажмурилась и чуть не заплакала прямо при подруге.

– Ой, прости! Зря я, наверное… – испугалась Олечка.

– Нет, не зря, – твердо произнесла я, справившись с собой. – Мне надо знать об этом как можно больше… Ведь когда крошечной Алиске было плохо, никто не мог помочь, даже близкие опытные бабы оказались дурами. И когда у Алиски родится ребёнок, я хочу быть знающей, полезной и умной бабушкой, на которую можно положиться.

Оля стала нашим семейным «телефонным консультантом». Думаю, что она очень хороший врач, ибо не один раз давала точные и полезные медицинские рекомендации и однажды даже… Но рассказ об этой истории ещё впереди. Так вот, её советы всегда помогали.

После долгого перерыва мы стали видеться не то, чтобы часто, но по возможности регулярно. К сожалению, ей я тоже ничегошеньки не рассказывала о своей жизни! Как и для всех прочих, для Оли у меня всё было «файн!». Но и Олечка у нас «закрытый ящичек», ни-че-го я не знала про её личную жизнь, и даже пытаться проникнуть в её дела было бессмысленно: она ловко «уползала» от ответов, что неудивительно – мы с ней обе по гороскопу змеи. Так что мы с Олечкой были квиты!

Зато теперь, в моей новой жизни (или просто Жизни) Оля знает про меня практически всё. Она с первого слова поверила мне и ни на секунду не усомнилась в моей правоте. Вот, что значит верная детская дружба.

…Тогда, давно я познакомила Олю и Галю, они друг другу понравились, что не могло не порадовать. У меня образовался свой маленький, очень приятный, милый круг. Теперь всегда было кого пригласить в гости на тихую, приятную беседу. Девочки мои, родные…

Нынче мы с Олечкой видимся совсем редко – далековато друг от друга живём… Перезваниваемся, переживаем друг за друга. Правда, очень долго она никак не могла «подружиться» с Интернетом, это меня ужасно злило! Но Олечка, как всегда, в своём репертуаре: консервативна и упряма. Пожалуй, это её единственный недостаток. Но вот, наконец, Олина энергичная, чудесная мама поселила в их квартире это бесценное средство связи! Мы больше «не потеряемся», конечно, но её – реальной, близкой, сероглазой и внимательной – мне страшно не хватает.

Я начинаю понимать, чем я больна

Приближалась очередная сессия. У нас, заочников, она была в феврале. Никакого страха заранее у меня не появилось. Спокойно взяла учебный отпуск на сессию и в положенное время поехала в институт узнавать расписание занятий и экзаменов. Но стоило мне переступить порог вуза, окунуться в ту самую атмосферу прессинга, шумной, тревожной толпы, окриков преподов, что-то во мне нехорошо тренькнуло. Запахло паникой. Заболел живот. Я быстренько переписала расписание и рванула домой.

В институт надо было ездить каждый день и проводить там до восьми часов кряду, периодически сдавая зачёты и экзамены. Это, мягко говоря, не обрадовало. Но больше всего обеспокоил меня вот этот снова появившийся внутренний дискомфорт.

На следующее утро дискомфорт превратился в сущий ад. Как только я встала с постели, пришлось скоренько бежать в туалет: меня вырвало. А потом еще пять раз. Меня просто выворачивало наизнанку! Шурик померил мне давление: 160 на 110. Я сама почувствовала температуру, и градусник показал 38,5. Мне казалось, что я умираю…

– М-да, – почесывая лоб, задумчиво тянула вызванная докторша из районки (после замужества из привилегированной поликлиники меня, конечно, тут же вышибли), – ничего не могу понять. Температура и рвота… Вроде грипп такой может быть. А при чём тут тогда давление? Может, ты беременная? – с надеждой спросила она.

– Исключено, – с трудом просипела я с кровати. Тошнота опять подступала к горлу.

– Ну, не знаю… Даю больничный на три дня, может, отлежишься. Потом приходи в поликлинику, посмотрим…

В больничном она, естественно, написала «вегето-сосудистую дистонию» – всё ту же несуществующую такую советскую болезнь. Я лежала трупом все три дня. Больше не рвало, но есть не могла. Температура держалась, никак не опускаясь ниже 37,5. Давление прыгало туда-сюда. Шурик нервничал.

– Да что же это с тобой? – переживала мама. – Может, правда, вирус какой?

Я отмалчивалась. Я-то знала, что это такое. Но говорить об этом было бесполезно. Больничный мне продлили.

Через несколько дней родители уезжали отдыхать куда-то, кажется, опять в Прибалтику. В моей голове уже созрел план… Надо же выживать! Я просто, как всякий живой организм, собралась бороться за жизнь.

Как только родители уехали, я сказала Шурику:

– Поезжай, пожалуйста, в институт и забери мои документы.

– Ты серьёзно так решила?

– Да, я так решила, иначе сдохну.

– Ну, и правильно! – поддержал меня муж. – На фиг такие мучения?

Он всегда поддерживал меня. Всегда, это правда. Он считал, что я априори права и был на моей стороне. Что-то знакомое, правда? Относился ко мне в точности, как я к своей матери… Как к ней же мой отец … Шурик не спорил со мной ни о чем, он всю жизнь меня внимательно слушал и… слушался. Очень долго меня это устраивало. Хоть кто-то серьёзно относится к моим словам, хоть кто-то по-настоящему меня поддерживает!

Словом, на следующий день Шурик сделал то, что я просила. Вернулся, смеясь.

– Они не хотели отдавать твои документы. Упрямились, как черти! У тебя ж там сплошные «пятёрки», им в лом такую студентку терять. И так уговаривали, и сяк… Но я был твёрд.

– Молодец! – похвалила я мужа. – Спасибо тебе большое. Завтра я выхожу на работу.

– Завтра? Ты ж больная ещё совсем!

– Знаешь, теперь я уже почти здорова. Вот ты привёз документы, и у меня всё как рукой сняло! – и я облегчённо засмеялась. Возможно, я выглядела чокнутой, Шурик смотрел на меня с улыбкой, но и с тревогой. А я действительно почувствовала себя почти совсем здоровой. Решение принято, обжалованию не подлежит. Пусть она меня хоть зарежет. Мама, в смысле…

Я как будто летала! Я чувствовала себя, наверно, так, как люди, только что вышедшие из тюрьмы. Всё! Больше никогда не будет никаких экзаменов. Я совершенно чётко поняла, что для меня это вопрос жизни и смерти. А кто не понимает, пусть смеется. Больные люди всегда смешны – они ведь не нормальны. Не дай бог никому стать объектом такого смеха!

Я вышла на работу с идиотской улыбкой счастья на лице. Я всех любила, я обожала наши полки с книгами, я готова была целовать в старческие щечки заведующую, а сослуживицу Лену просто поразила своим фонтанирующим восторгом и бесконечным весельем по любому поводу. Энергия так и пёрла из меня.

Когда родители вернулись, я им сообщила:

– Документы из института я забрала. Больше туда не пойду. Всё, вопрос закрыт.

– Ну-у, мы так и думали, – горестно завела мама. – Всё к тому шло… Сначала переход на заочный, потом эти болезни… Знаешь, что?

– Что? – спокойно и решительно спросила я. Мама посмотрела мне в глаза… Не знаю, что она там увидела, хотя подозреваю…

Однажды в парке белочка выгуливала своего бельчонка, учила его чему-то, показывала, как жить на этом свете. За этим забавно было наблюдать: вот она чуть-чуть по стволу дерева вверх забралась, остановилась, смотрит вниз на своего дитятю. Несколько секунд они глядят друг на друга, потом он осторожненько начинает лезть вслед за ней. Когда он её настигает, она опять делает сколько-то прыжков вверх и останавливается… В общем всё было очаровательно и умилительно, пока зверьки не спустились вниз. А на земле бельчонок вдруг сглупил и бросился не в ту сторону. Практически мне под ноги. Буквально в три прыжка между нами оказалась его мать. Она смотрела прямо мне в глаза. Никогда не забуду этого взгляда маленького грызуна, но в данном случае – матери, спасающей самое драгоценное в её жизни. В этих маленьких глазках были отвага, отчаяние и готовность умереть, но спасти детёныша, а напоследок непременно ещё и меня как следует искусать. Это было настолько убедительно, что я испугалась и сделала несколько шагов назад. Такой силы был этот взгляд.

…Так вот, подозреваю, что мама увидела у меня в глазах нечто подобное, ведь в ту минуту я спасала свою жизнь. Потому что она вдруг вздохнула, махнула рукой и больше ничего не сказала.

Потом она всю жизнь будет болтать, что «Катька, дура, поленилась закончить институт». Господи, «поленилась» так «поленилась»! Плевать мне на эти характеристики! Я выскочила из-под поезда. Падая с небоскреба, я зацепилась за занавеску и не упала. Напавшую на меня белую акулу я огрела доской серфингиста и осталась невредимой. Я – выжила. Нравится это маме или нет!

Дитя второго сорта

Дальше потянулись, будем считать, благополучные времена. Меня оставили в покое, как безнадёжную. И у нас дома даже установились вполне хорошие отношения между всеми. Иногда мама начинала причитать по поводу диплома и моей никчёмности, но я научилась не реагировать.

Вскоре Сашка с Мурой переехали в отдельную квартиру – наши родители, надо отдать им должное, купили им кооператив. А ещё через некоторое время и у нас с Шурикам появилась собственная жилплощадь, правда без телефона.

А в 84-м Мурочка родила Сашеньку – первого маминого внука.

Через три года родила и я – первую (и до сих пор единственную) папину внучку.

В 84-м вокруг, слава богу, здорового Сашеньки, кроме его родителей, водили хороводы полдюжины близких родственников – родители Муры, её сестра, тогда ещё живая бабушка, иногда мои родители, а однажды и я была отправлена в ночную смену. Все стремились помочь Мурочке, создать ей комфортные условия для завершения учёбы в институте. Такая помощь была объявлена прямо-таки священной.

В 87-м картина была совершенно иной. Когда я родила Алису, мы обе сильно болели, но поначалу справлялись своими силами. В это тяжёлое для нас время, к сожалению, рядом не было опытной женщины, которая могла бы помочь мне своими советами. Поэтому, естественно, я делала ошибки, иногда очень серьёзные, отразившиеся на здоровье моей крохотной дочурки.

Когда дочке было всего пять недель от роду, Шурик уехал в командировку на месяц. На это время родители взяли нас с Алиской к себе. В тот месяц они мне очень-очень помогли, за что я им страшно благодарна. Если бы я тогда осталась с малышкой одна, то, не исключено, что всё закончилось бы трагедией… Когда Шурик вернулся, родители быстренько отправили нас к себе. Я даже всплакнула из-за этого: уж больно тяжело мы болели с Алиской, и я боялась оставаться целыми днями с ней одна, да ещё без телефона.

Отец, видимо замученный к тому времени не только плачем больной внучки, но и (может быть, в первую очередь!) мамиными постоянными жалобами на то, что всё это очень тяжело терпеть, тогда прикрикнул на меня:

– Если вы не уедете, тогда нам придётся с матерью бежать на край света!

Что ж, имели право больше не терпеть. Полное.

Со мной имели. С Мурочкой – нет. Когда родители пытались откупиться от брата деньгами, чтобы не сидеть с внуком, он устраивал им выволочки, и мама, боясь потерять «в обществе» лицо, брала на прицеп папу, и они тащились нянчиться с Сашенькой.

Я не умела так манипулировать родителями. Поэтому от меня они легко «откупились» – дали денег на приходящую домработницу – я тогда еле передвигала ноги: послеродовая депрессия, знаете ли, плюс сильная мастопатия.

Когда Мура была беременна, мы все, все абсолютно, стояли на ушах. Её возили на курорт, она много времени проводила на нашей даче. Каждое день начинался и заканчивался у нас дома бюллетенем о самочувствии Мурочки. Это правильно и нормально.

Но когда беременна была я… М-да, без подробностей не получится. После рождения Сашеньки вдруг выяснилось, что наша дача (госдача, которую папа получил по службе), Мурочке не подходит – мало места. Ребёночку нужно много воздуха в помещении, требуется пространство для вещей (коляска, манежик и все такое прочее), кроме того, с Мурочкой обязательно должна жить бабушка, иначе кто же будет на подхвате? А у нашей дачки была всего одна комната и маленькая веранда (не те чины были у папы).

По требованию Муры и Сашки, папа пошел добиваться получения дачи большей площади. Видно, должность всё же позволяла – добился. В новом доме были две комнаты, ванная, большая веранда и даже печка. Это устроило Мурочку, и она с малышом и бабушкой стала выезжать на эту дачу.

А через пару лет я забеременела. Родители сразу же мне сказали: ты тоже можешь ездить на дачу – дышать кислородом. Мы с Шуриком сделали такую попытку, выехали. Мурочка отчего-то напряжённо улыбалась, а вообще была слегка взвинчена и на всякий случай сразу же предупредила нас:

– Колбасу в холодильнике брать нельзя! Это для Сашеньки!

Потом я поняла причину её взвинченности… Когда у нас зашла речь о том, что неплохо бы и мне «кислородиться», она быстро заговорила:

– Конечно, конечно, приезжай, когда хочешь… Вот эта комната Сашенькина, эта – бабушкина, Сашка спит, когда приезжает, на веранде… Тебе, как видишь, места нет, но потом мы что-нибудь придумаем.

Стало совершенно очевидно, что на этой папиной даче места для меня с моим пузом нет. Надо ли говорить, что я ни разу там и денька не прожила? Родители почему-то не обеспокоились этим обстоятельством. Сводки о самочувствии беременных им, очевидно, надоели ещё при первом опыте. На второй их не хватило. Словом, всю беременность я проторчала в загазованной Москве. Извини, Алиса, но на нашем с тобой состоянии здоровья, боюсь, это всё же сказалось.

Как вы понимаете, к Мурочке у меня претензий нет. Она естественным образом пользовалась ситуацией, думая, прежде всего, о себе и своём ребенке. К брату тоже – он и раньше не считал меня родной, а после женитьбы тем более не стал. Но вот мои родители… Иногда у меня возникают сомнения: родня ли они мне?

Мой первый муж всегда был слаб характером. Он не мог быть защитником семьи, никогда…

И после рождения Алисы мы ещё года три не пользовались отцовской дачей, до отъезда брата с женой в эмиграцию.

Шло время, мама продолжала весьма успешно играть на публику роль идеальной свекрови, а потом ещё и идеальной тёщи, «консультировала» всех близких и дальних по вопросам нравственности, морали, а также отношений между родными и близкими. «Припадающие» восхищались и аплодировали. В том, что она ещё и идеальная мать, никто никогда и не сомневался. Разве может быть по-другому?

Записки нездоровой женщины

14 февраля

Сегодня я, вполне возможно, могла бы сделать зарядку – силы были. Но обстоятельства не позволили: мы ждали возвращения домой нашего телевизора. Ну, и ладно. Всё равно настроение ужаснейшее! Мне сегодня снились особенно тяжёлые сны. Мучительные, издевательские. Они меня измотали.

Милый Женечка! Он меня ласково разбудил сегодня, правда, слишком резко вывел из сна. Несмотря на все ужасы сновидений, так резко – это не очень приятно. Женечка кухарит, стрижёт винегретик… Интересно, смогу я его есть «ввиду отсутствия» аппетита?

Вот зараза: физическое самочувствие очень даже ничего, а настроение… Что мне было бы нужно, чтобы выйти из этого кошмара? Начнём перечислять. Чтобы с Алисой все наладилось (работать начала, с квартирой всё решилось, учиться стала); чтобы мать перестала ненавидеть Женю, а заодно и меня, чтобы отец вспомнил, что когда-то меня любил – всё это мне надо для нормальных отношений с ними; чтобы с Шуриком установились хотя бы просто пристойные парламентские отношения. И, наконец, чтобы для меня нашлась хорошая работа. Правда ли всё то, что я перечислила? Заглянем в глубь себя: и да, и нет. Насчет Алисы и работы – безусловно. Всё остальное – «двояковыпукло». Тёмная сторона моей натуры отнюдь уже не хочет, чтобы все персонажи с «той стороны» хоть как-то присутствовали в моей жизни. Так чего я хочу? Не знаю.

Кстати, вчера Алиса призналась, что ей нужна учеба, где можно «халявить». И она не смущается в этом признаваться. Я обалдела. Зачем всё это тогда, к чему? Учиться, чтобы «халявить», работать так, чтобы все отстали, но ни фига не зарабатывать… Мы с ней определенно говорим на разных языках. Проще тогда ей купить диплом сразу, потому что обучение будет дорого стоить – и в денежном выражении, и в моральном. Пять лет она будет страдать и мучиться. Какого чёрта? Мне, например, этого не надо. Я знаю, кому это надо и кто ей выедает мозг по поводу диплома…

Привезли телевизор. Значит, сейчас Женя начнет его устанавливать. Только б у него всё получалось, и он не злился! Он и так уже на меня рычит за то, что я всё время сижу за компом, что я – не в реальной жизни, а в виртуальной. В дневнике я, Женечка, в дневнике! Выговариваться мне надо. Плохо мне… Прости меня за это, ты ни в чём не виноват! Только не злись на меня, пожалуйста! Я ведь стараюсь, вот анализирую все ситуации, себя, свои чувства. Может, надо было бы на пару это делать с каким-нибудь психоаналитиком…

Винегрет очень вкусный! Я поела вместе с Женей, чтобы его не обижать. И еще выпила кофе с творожным колечком. Теперь мучаюсь: в желудке так тяжко, будто съела слона. Всё-таки нельзя есть без аппетита. Даже вкусное.

Телевизор на месте, всё работает, а Инет в своем репертуаре – дурит. Плевать! Я уже привыкла.

Женя поехал за покупкой своей «идеи»: за накидками на мягкую мебель вместо наших покрывал. Не уверена я в этой идее, но Женя так это намечтал, что не смею перечить. Посмотрим.

Я знаю, что сейчас буду делать: пойду немножечко позанимаюсь упражнениями, а то сама себе противна из-за гиподинамии.

…Позанималась, правда, совсем чуть-чуть, боялась, чтобы не поплохело. А Алиса сегодня едет к режиссеру Славутину. Интересно, что из этого получится?

Уф-ф! Сразу много всего… Во-первых, Женина идея оказалась супер! Он купил классные накидки на мебель, и все получилось чрезвычайно красиво, в восточном стиле. Молодец он у меня, умница!

Во-вторых, Алиса прошла во второй тур конкурса у Славутина. И Славутин сам позвонил и сказал Жене, что девочка очень способная! Алиса по этому поводу приехала к нам ужинать, хорошо поела, взяла гостинчиков и, по-моему, весьма довольная жизнью, поехала домой. Вот только денег у неё хронически нет, жить не на что. Что же может заставить её, наконец, работать по-настоящему? Просто не знаю, что делать. Не кормить? Не давать гостинчиков? Я и так ей денег почти не даю…

Сейчас я немного перевозбуждена от всех этих событий. Но это лучше, чем было ещё несколько часов назад: меня тогда что-то развезло, замутило… И я опять подумала, что виноваты сделанные упражнения. Но потом всё прошло. Отвлеклась?

Второй рабочий день недели – звонков по поводу работы нет. Можно, думаю, совершенно успокоиться на сей счет и уже не ждать. Зря трепыхалась. Где мой салон красоты? Где моя новая, принципиально новая работа?

Опять заболел живот. Я, кажется, знаю причину. Завтра попробую её ликвидировать.

Алиса уже дома, на связи. Но её распирает вражда с бывшей подругой, потому в дневнике пока что талдычит только об этом. Господи, чем только её башка занята! Из-за чего она страдает и куда тратит эмоции! Вот несчастная дурында.

Всё больше меня мучают мысли о бессмысленности моего существования. Пафосно звучит, именно поэтому никому об этом не говорю. Кстати, это одна из главных причин, почему я «забросила» всех и никому не звоню. Кто я? Зачем я? И кому я могу быть нужна и интересна? Кто бы подсказал путь, правильный путь… А я ведь уже большая девочка, не должна нуждаться в подсказках. Не знаю, почему людей, чем-то занятых, мучает вопрос «зачем я живу?» и мучает ли вообще, но меня он измучил. До ужаса.

Женя, бедняжка, не понимает, что моё «общение» с дневником спасает его от многих моих «нытьёв». Обижается, дурачок. От какого количества гадкого негатива я избавила его в последнее время!

Уже начинаю хотеть спать, хотя ещё совсем не поздно. Только бы меня не мучили такие жуткие сны! А то я просто не выдержу – заору в ночи. Бр-р, как вспомню, так вздрогну. Эта страшная, огромная опухоль на моей шее – она одна чего стоит! Я не могла поворачивать голову, мне было трудно дышать… Кто-то мерил мне температуру – как сейчас помню: 39,6. Ну, и всё в том же духе с участием родителей, Шурика, Жени в каких-то непонятных и незнакомых «декорациях». Ещё были некие люди, некоторых я знаю (они из детства), иных нет. Но у меня со всеми проблемы: никто не хочет меня знать. Принципиально. А почему – я понять не могу. Не знаю.

Нет, перед сном лучше не думать, а то опять приснится…

Чувствую себя страшно одинокой. Прости, Женечка! Я не знаю, почему так происходит…

Спать…

Квартирный вопрос

Есть то, за что и я, и мой брат должны быть по гроб жизни благодарны родителям: они нам обоим купили кооперативные квартиры. В отличие от большинства сверстников, я уже в двадцать один год жила в собственной хорошей двухкомнатной квартире в очень приличном районе Москвы. Если бы не эти подаренные нам квадратные метры, возможно, на свет не появились бы ни Сашенька, ни Алиса. И огромные деньги, на которые были куплены кооперативы, и усилия, которые пришлось прилагать, чтобы советская власть разрешила приобрести это жильё были результатом громадного труда и успеха мамы и папы. Ни для кого не секрет, как рушились и рушатся до сих пор судьбы и семьи из-за нехватки этого чёртова жилья. А как близкие люди оскотиниваются, спиваются, начинают ненавидить друг друга, живя двумя-тремя поколениями под одной крышей на малометражном жилом пространстве.