Балетная школа

– Дети, не толкайтесь! – руководила она. – Мальчики, уступайте дорогу девочкам. Егор, перестань ковыряться в носу, это неприлично делать при дамах. Оленька, ты снова перепутала ботиночки. Вот это – правый, его надевают на правую ногу. Куда должны смотреть носочки? Правильно, друг на друга. Дети, строимся в пары. Идем гулять.

Василий Егорович почтительно распахнул дверь перед организованной ватагой детей. Анна Петровна величественно кивнула, и небольшой отряд покинул здание, чтобы сразу за дверью разразиться восторженным визгом – воспитательница разрешила добежать до садика, расположенного за зданием детского дома. А сторож не успел прикрыть дверь – на пороге появилась Серафима Павловна.

У Эммы екнуло сердце при виде ее крепко сжатых губ и нахмуренных бровей. Перед Серафимой Павловной стояли с понурым видом Митька и Санёк.

– Ага, привели, матушка, – заметил сторож. – Заходите, окаянные! Никакого покоя Серафиме Палне не даете! Чистое наказание!

Шмыгнув в унисон, мальчишки шагнули под прицел недовольного лица сторожа.

– Хорош фингал! – поцокал тот языком, осмотрев малолетних проказников. – Живо мыться!

– Я еще поговорю с вами, – добавила Серафима Павловна, снимая с головы немного потрепанную, но весьма изящную шляпку с вуалью.

Провожаемые строгим взглядом воспитательницы и сторожа, мальчики поплелись в свою спальню. Серафима провожала их взглядом и наткнулась на девочек, которые еще не успели скрыться в своей комнате.

– А, вас-то мне и надо, – спокойно сказала она. – Таня, зайди ко мне в комнату через пять минут. А ты, Эмма, приведи Катю.

– Хорошо, – пискнула Эмма, лихорадочно соображая, сказать или нет воспитательнице, что их атаманша еще не вернулась.

Впрочем, этот вопрос решился и без нее.

– Филиппова, что ль? Так она еще не являлась, – отрапортовал Василий Егорович.

– Вот как? – подняла тонкие брови Серафима Павловна. – Это так, Эмма?

– Я не… не знаю, – прошептала девочка. – Мы сами только что пришли.

– Что ж, надеюсь, с ней ничего не произошло, – покачала головой воспитательница. – Как только она явится, извольте зайти ко мне вдвоем.

– И я? – пискнула Таня.

– С тобой я поговорю сейчас же, – возразила Серафима. – Дай мне только пять минут, чтобы переодеться.

И она направилась к лестнице, ведущей на верхние этажи здания. Эмма и Таня переглянулись и синхронно тяжело вздохнули.

– А вы что думали? – окликнул их от своего поста Василий Егорович. – Нашкодили – отвечайте.

***

Серафима сидела к ним спиной за столом, стоявшем у крошечного окошка. Даже днем оно не давало достаточно света, и лишь керосиновая лампа освещала разложенные на столе учительницы тетради. На движение за спиной Серафима оглянулась.

– Заходите, девочки, – строго сказала она.

Катька и Эмма по возможности бесшумно прикрыли за собой дверь. Впрочем, это было несложно: та даже не скрипнула в отличие от прочих своих сестёр, которые в силу возраста и не слишком внимательного ухода уже давно стонали каждая на свой голос по всему детдому. Но у Серафимы не могло быть беспорядка и неисправностей в помещении.

Девочки приблизились к столу, единственному освещенному предмету комнаты. Серафима молчала, продолжая проверять тетради. В окно чуть слышно постукивала ветка огромного тополя, росшего во дворе, словно передавая зашифрованное послание. В такт ему поскрипывало перо воспитательницы, изредка прерываясь на пополнение запаса пишущей силы в чернильнице. Катька первой начала терять терпение. Робость ее уже прошла, и теперь девочка в ожидании неизбежной воспитательной беседы оглядывала комнату.

Воспитанники не слишком часто попадали сюда, Серафима предпочитала не вести свою работу в личном пространстве. Поэтому мало кто из ее подопечных бывал в спальне воспитательницы. Серафима одна занимала маленькую комнату (Анна Петровна и Мария Никитична, например, делили подобную каморку на двоих). Обстановка отличалась аскетичностью. Тщательно прокрашенная железная кровать, стоявшая вдоль стенки изголовьем к оконцу, была аккуратно застелена тонким серым одеялом, подушка сохраняла строгую плоскость, не позволяя себе допустить и намека на пышность. Маленький шкаф, приткнувшийся у входной двери, был плотно закрыт, а стекло в дверце отражало узкий письменный стол возле кровати, тускло освещенный керосинкой. И Катька видела в этом отражении себя, подругу и ровную спину Серафимы, которая даже над тетрадями склонялась так, как будто тело ее было заковано в стальной корсет – ровным корпусом, без малейшей сутулости, за которую так часто попадало от строгой воспитательницы ее подопечным. Глядя на это отражение, Катька невольно сдвинула лопатки и втянула и без того плоский живот. Эмма, краем глаза заметившая это движение подруги, поспешила повторить это движение.

Наконец Серафима отложила перо в сторону и повернулась. Обе девочки тут же потупились, предпочитая разглядывать носки своих ботинок, чем встретиться взглядами с рассерженной воспитательницей. Та изучала понурые головы воспитанниц – русую Эммы и темную Катерины. Катька знала, что Эмма вот-вот разревется, но у себя прилива стыдливых слез не ощущала.

– Как же так, девочки? – наконец проговорила Серафима, и в голосе ее прозвучало разочарование.

Катька покаянно вдохнула, Эмма всхлипнула.

– Я ведь уже столько раз говорила вам, что эти ваши вылазки недопустимы. Они совершенно не подходят воспитанникам нашего детского дома. И тем более воспитанницам, – голос Серафимы звучал мягко, тихо, но настойчиво. – Эмма! Я так надеялась, что с появлением настоящей подруги ты перестанешь устраивать эти бездумные эскапады на улицах! Катя! – перевела она взгляд на вторую девочку. – Мне казалось, что ты была рада обрести крышу над головой. И понимаешь ту ответственность, которую несешь, ведь младшие воспитанники подражают тебе. И мне очень жаль, что ты подаешь им дурной пример. Вот сегодня мне пришлось идти в милицию, чтобы забрать Александра и Дмитрия. Мальчики только начали привыкать к порядкам нашего детского дома. А ты подначиваешь их вернуться обратно на улицу. А ведь буквально несколько месяцев назад они были близки к голодной смерти на улице. Что с ними стало, если бы их не поймали, на пролечили, не распределили бы в наш детский дом? Неужели тебе самой не нравится иметь крышу над головой, обеспеченный обед и возможность получить образование? Какое будущее ты себе готовишь, если так и планируешь общаться с хулиганами?

Серафима обращалась к Катьке, словно понимая, что Эмма уже раскаялась в своей выходке и искренне расстроена, а вот ее подруга из упрямства и по привычке не допускает в свое сознание иную модель поведения.

– Сядьте, девочки, – мягко произнесла Серафима, указав на деревянный стул и табуреточку возле своего стола.

Катька и Эмма переглянулись и, чуть помявшись, послушно устроились на указанных местах. Серафима едва заметно улыбнулась.

– Берите, – она протянула каждой по сухарю, в которые подружки, не колеблясь, вцепились. – И послушайте, что я скажу…

Воспитательница помедлила, словно подбирала слова. Или вспоминала заготовленные.

– Вы обе девочки неглупые. Я в вас обеих вижу большой потенциал. Иначе вас не распределили бы в наш детский дом. Вы же знаете, что сюда, в детский дом имени Розы Люксембург направляют детей, имеющих определенные склонности к творчеству, к искусству. Которые могут многое сделать для нашей страны, когда вырастут. И нашим воспитанникам предоставляются более широкие возможности, чем обычным детдомовцам. Вы ведь слышали о трудовых колониях, где детей приучают к физическому труду, порой в ущерб их образованию. Вы же все ходите в прекрасную школу, каждый месяц мы посещаем театр или музей, у нас даже есть библиотека, где я – рада сказать – я часто вижу вас обеих. Но… – Серафима взяла паузу для большего эффекта последующих слов. – Вы сводите на «нет» все то полезное, что получаете своим безответственным ведением. А потому мне вдвойне обидно, что вы не используете предоставленные вам возможности, а напротив делаете все возможное, чтобы погубить свое будущее. Вам повезло, – воспитательница на мгновение запнулась, – повезло родиться в стране, где перед вами открыты все дороги. И у вас нет отягчающего прошлого…

– Чего? – переспросила Катька, уже забывшая о нервных переживаниях и упрямстве, увлекшись плавной речью их воспитательницы.

– Того, что помешало бы вам добиться желаемого, – терпеливо, как настоящая учительница, переформулировала свою мысль Серафима. – Вот ты, Катя, дочь прачки. В прежние времена ты никогда не смогла бы получить образования, научиться читать, писать. Твоя жизнь прошла бы у корыта, в бесконечных стирках и закончилась бы вместе с молодостью.

– Как у моей мамы, – хмуро согласилась Катька. – Когда она умерла, а отец пропал, нас выгнали из комнаты, где мы жили.

– И только советская власть не бросает своих детей…

– Но выгнали-то нас революционные власти, – перебила Катька Серафиму.

– Однако теперь у тебя есть крыша над головой, – словно не услышала эту реплику воспитательница.

– У меня – да, – продолжала спор девочка. – А мой братик умер, когда мы жили на улице.

По лицу Серафимы пробежала мимолетная тень, однако голос ее продолжал звучать спокойно. Она притянула к себе непокорную голову Катьки, а Эмме сжала ладошку.

– У нас у всех была трудная жизнь, – тихо сказала она. – Но если мы ожесточимся, если будем видеть только темноту вокруг, мы не сможем жить дальше. Я просто хочу, чтобы вы воспользовались тем, что у вас есть, теми возможностями, что открыты перед вами. А не портили свою жизнь драками со шпаной и бездумными выходками.

Эмма, уже не сдерживаясь, заревела в голос. Катька молча сопела. Однако Серафима могла с уверенностью сказать, что ее тщательно продуманный педагогический маневр удался. Даже с упрямой Катериной, так отчаянно сопротивлявшейся любому давлению, привыкшей к вольной жизни под небом без обязательств, но и без уверенности в будущем.

– Мы постараемся, – всхлипнула Эмма, прижимаясь мокрой щекой к руке воспитательницы. – Нет! Мы больше не будем, – пообещала она.

– Не будете? – переспросила Серафима.

– Нет! Я хочу вырасти хорошим человеком. Я не хочу на улицу! – тихая застенчивость Эммы вдруг прорвалась неожиданным пылом.

– Ну, я тоже не хочу, – нахмурилась Катька. – Я знаю, что это такое.

– Но почему вы так непримиримы с теми ребятами? – спросила Серафима, подтянув к себе худенькую фигурку Катьки, словно хотела усадить к себе на колени. Но та не согласилась с этим молчаливым предложением и лишь пылко сказала:

– Они дразнятся.

– А тебе не кажется, что они вам завидуют? – подняла брови воспитательница.

– Завидуют? – искренне удивилась Эмма.

– Конечно! Ведь их будущее – увы! – предрешено.

– Какое? – две пары глаз широко раскрылись в ожидании ответа.

– Большинство таких беспризорных ребят подрастая, попадают в преступные банды. А это означает неизбежный арест, суд и тюрьму, – резкие слова прозвучали отрывисто, словно Серафима желала впечатать каждое в умы своих подопечных.

Девочки переглянулись.

– А остальные? – спросила Катька.

– Холод и голод сделают свое дело, – жестко ответила ей воспитательница и перевела взгляд с одной девочки на другую. – Поэтому я надеюсь, что мне больше никогда не придется тревожиться о вас в вопросах нарушения дисциплины.

Эмма посмотрела на Катьку. Та хмурилась и молчала. Тогда Эмма вскинула голову:

– Я не буду больше участвовать в драках! – решительно сказала она.

– Молодец! – похвалила ее Серафима. – А ты? – и погладила по распустившимся косичкам Катьку.

Та нахохлилась и исподлобья посмотрела в глаза воспитательнице.

– Я не могу обещать вот так, – твердо сказала она. – Если на меня нападут, я буду защищаться. И если нападут на кого-то из моих друзей! – она упрямо задрала подбородок.

Помедлив, добавила:

– Но могу обещать, что не буду сама начинать ссор. И это все! – поспешно добавила она, словно ставя точку.

– Что ж, и это хорошо, – улыбнулась поверх Катькиной головы Серафима. – Возьмите еще по сухарику. Ведь я хотела обсудить с вами немного другое. А вы мне тут подкинули воспитательную задачку!

– Другое? – удивилась Эмма.

– Нет, и ваше поведение, конечно, тоже, но думаю, что этот момент уже миновал. Мы достигли договоренностей. И надеюсь, что возвращаться к этому мне уже не придется. Да?

Подружки согласно кивнули, хотя и с разным выражением лиц: Эмма была уверенна в своем решении, Катерина же явно сомневалась в том, что сумеет выполнить обещанное.

– Но обсудить я хочу другое, – Серафима потянулась к стопке книг на краю стола. – Я уже говорила, что наш детский дом собирает под своей крышей сирот и беспризорников, в ком можно разглядеть творческие наклонности. Я хочу помочь вам реализовать их.

– Нам?

– Всем воспитанникам, – пояснила Серафима. – Я предлагаю поставить в нашем детском доме спектакль. Как вам идея?

– Спектакль? – удивились в голос Эмма и Катька, теперь уже совершенно одинаково.

– Вы же были в театре в сентябре.

– Да, но разве не актеры делают спектакли?

– А чем мы хуже? – подняла тонкие брови Серафима. – Вы выучите роли, мы сделаем костюмы и декорации. А зимой покажем малышам и всем, кто захочет.

– А это трудно? – спросила Катька.

– Без трудностей было бы неинтересно, – шутливо погрозила пальцем воспитательница. – Вот, возьмите эту книгу. Прочитайте, пожалуйста, сказку и посоветуйте, кто из ребят на какую роль подошел бы.

Книгу взяла Эмма, задержав взгляд на заковыристой фамилии автора, а Катька нетерпеливо спросила:

– А кем буду я?

– А я? – тут же эхом повторила ее подруга.

– Попробуйте догадаться, – не открыла своих замыслов Серафима. – Завтра после уроков обсудим. Успеете прочитать?

– Конечно! – фыркнула Катька. – Я же научилась читать!

Она уже загорелась новой идеей и, вскочив, протянула руку к книге, готовая немедленно открыть страницы. Эмма тоже встала.

Серафима обняла девочек за плечи, провожая к двери. На полдороге обернулась.

– И да, Эмма, я забыла. Я придумала, как тебе поработать над своим почерком. А то, признаюсь, твои работы по литературе я не могу разобрать! Вот, держи, – учительница вытащила с полки шкафа толстую тетрадь, больше похожую на книгу в ледериновой обложке, и протянула девочке. – Попробуй не просто прописывать буквы по строчке, а записывай свои мысли. Любые. Просто тренируйся красиво писать.

– А вы потом прочитаете? – неуверенно спросила Эмма.

– Нет, – улыбнулась Серафима. – Дневники нельзя читать. Но я увижу, если ты не будешь работать над почерком. В твоих тетрадях.

Она открыла девочкам дверь.

– Спасибо, Серафима Павловна, – вежливо проговорила Эмма. –Я сегодня же начну.

– А я сегодня прочитаю книгу, – пообещала Катька. – И отдам тебе, – пихнула она подругу в бок. – Ты с утра прочитаешь.

– Вот и хорошо, – ласково проговорила воспитательница. – А завтра обсудим роли и исполнителей. Идите отдыхать, девочки. Хорошего вечера!

– Хорошего вечера, Серафима Павловна! – прозвучал хоровой ответ.

Закрыв дверь за воспитанницами, Серафима улыбнулась. Взгляд ее скользнул по голым стенам комнаты. Чуть вздохнув, молодая учительница вернулась к проверке тетрадей, но мыслями была еще далека от диктанта – перебирая фразы из воспитательной беседы, она пыталась оценить свою работу: удалось или нет добиться поставленной цели? Если с Эммой все казалось простым, та Катерина вызывала больше беспокойства. Тихая Эмма с пеленок принадлежала детскому дому и, по сути, не знала другой жизни. Но недавно ворвавшаяся в устоявшийся коллектив Катерина внесла немалую долю смуты, ведь ее память еще хранила воспоминание о беспредельной свободе беспризорного существования. У Серафимы уже был опыт работы с детьми улицы, и она успела сделать вывод, что не каждый беспризорный ребенок жаждет попасть в рамки воспитательных мер. Нужно заманить, увлечь, удержать. С послушной Эммой педагогическому таланту Серафимы было негде развернуться, но Катерина – это вызов. И воспитательница уже испытывала азарт педагога перед лицом этой задачи.

За темным стеклом оконца равномерный стук веток сменился колючей мелодией посыпавшихся мелких капель дождя, и Серафима вернулась к оставленным на время тетрадям.

Девочки, слегка оглушенные воспитательной взбучкой, спускались по деревянной лестнице с мансардного этажа. На последней ступеньке Катька вытерла нос рукавом и хмуро сказала:

– Вот ей-богу, лучше бы наорала на нас, как Пятак. Гром прогремел, и туча ушла. А тут…

– Ну да, туча ушла, а проблема осталась, – ответила Эмма, протянув подруге застиранный, но чистый платочек. – Это ж воспитание, сама понимаешь. Но согласись, трудно теперь согласовать наши планы на субботу и наши обещания никогда не драться с беспризорниками.

Катька тут же фыркнула.

– Не «наши» обещания, а «твои»! Неужели ты не могла так пообещать, чтобы оставить лазейку? Глупо же получится теперь!

– Как знаешь, но я свое слово сдержу, – упрямо произнесла Эмма.

Катька даже остановилась, вглядываясь в лицо подруги.

– Ты нас бросаешь?

– Я не бросаю. Я убеждаю тебя поступить правильно, – просительно заглянула ей в глаза Эмма. – Слушай, ну это же действительно глупо. Из-за чего весь этот сыр-бор разгорелся – никто уже не помнит. Но при любой встрече тут же начинаются петушиные бои. Ладно бы был реальный повод. А так – ерунда и только. Ты же сама сказала, что этот твой Дымин…

– Дымов!

– …Дымов сам предложил перемирие. Вот и будем его придерживаться.

– Но перемирие-то было только на сегодня!

– Ну и что? Пусть на сегодня. Главное, что и эти самые беспризорники – вполне здравые ребята. Ну, хоть кто-то из них.

– В общем, да, – нахмурилась Катька, кусая верхнюю губу. – Он произвел впечатление разумного существа, не спорю.

– Вот! Может быть, им тоже надоело вот так с нами каждый раз сцепляться. Кто-то должен уступить…

– Я никогда не уступлю! – Катька дернула Эмму за руку, заставив ее спуститься с последней ступеньки и двинуться по длинному коридору второго этажа к лестнице, ведущей вниз, к их спальне.

– Ну хорошо, не уступить, – тут же согласилась Эмма, придумав другое слово, способное достичь самолюбивого разума подруги. – Закончить. Только сильный человек не ведется на провокации и может отличить, где действительно проблема, а где – лишь обиженное эгоистическое «я».

– Ты хочешь сказать, что я – эгоистка? – Катька даже остановилась посреди коридора, уткнув руки в бока.

– Я не хочу сказать, что ты эгоистка, – терпеливо ответила Эмма и потянула подругу за собой дальше: из полуоткрытой двери классной комнаты выглянула пионервожатая среднего отряда, прошипев:

– Кончайте кричать! Мы тут домашние задания выполняем. И вам, кстати, было бы неплохо! Горская, Филиппова, я не видела вас сегодня с учебниками.

– Да, Юлия Аркадьевна, мы сейчас придем, – послушно ответила ей Эмма.

– Это ты тоже обещаешь? – прошипела Катька.

– Нет, это я дипломатично гашу возможный конфликт, – нахмурилась Эмма. – Пошли уже вниз. Скоро ужин. Ну и уроки надо бы действительно сделать.

– Нет, я буду читать книгу! – в подтверждение своих слов Катька качнула толстым томиком.

– Всю? – подняла брови Эмма.

– Нет, только ту сказку, что Серафима отметила. Видишь, вот закладка.

Шелковая лента нежно-розового цвета действительно выглядывала между страниц, гармонируя с темно-синей обложкой книги.

– Так как автора-то зовут? – переспросила Эмма. – Может быть, я уже читала эту сказку?

– Ну да, ты вечно сидишь в библиотеке, – шутливо упрекнула подругу Катька. Ее запальчивая обида уже угасла. Эмма знала, что на время нужно оставить подругу в покое, дать ей самостоятельно обдумать и увещевания воспитательницы, и мнение подруги. Заставить Катерину сделать что-то было невозможно, а вот убедить и переубедить – довольно легко. Это Эмма уже успела уяснить за те несколько недель, что была знакома с этой страстной и увлекающейся девочкой.

– Я люблю читать, – пожала она плечами на упрек. – И тебе советую.

– Чем я и займусь прямо сегодня.

– А уроки?

– Пф! Ну ты же знаешь, я уже все сделала, – Катька показала язык, раскрывая книгу на странице, отмеченной закладкой.

– Когда?!

– На большой перемене, пока ты трындела с Танькой Великановой и Марусей Новиковой.

Эмма лишь улыбнулась.

– Ну а я после ужина засяду за дневник, – она показала на полученную от Серафимы тетрадь.

– Вот тоже радость – сидеть и возюкать пером по бумаге! – презрительно задрала нос Катька.

– Ну, я попробую, – мирно ответила Эмма. – Вдруг это и вправду поможет исправить мой почерк?

– А тебе это надо?

– Это надо Серафиме. И я…

– …обещала, я слышала.

Хихикнув, уже вполне примирившиеся девчонки, подошли к мраморной лестнице.

– Но все равно, Серафима – не от мира сего, – резко сменила тему Катька.

– Это почему?

– Ну, она как-то странно говорит всегда. Так вычурно, заумно. Я на уроках не всегда ее понимаю.

– Она рассказывает интересно, – не согласилась Эмма.

– Знаешь, тетя Глаша обмолвилась, что у Серафимы есть какая-то тайна в жизни. Мол, такая страшная, что говорить об этом Серафима отказывается.

– Ну и какая это может быть тайна? – пожала плечами Эмма.

– Ну, скажем, что много лет назад была наша Серафима замужем, а муж был жестоким негодяем, и однажды он напился и избил жену, а жена его за это топором зарубила в постели ночью.

– Вот ерунда! – фыркнула Эмма. – Ты можешь себе представить Серафиму с топором в руке?

– Или зарезала? Кинжалом?

– Фу!

– А еще, может, она не была замужем, а младенца заимела. И утопила его в проруби.

– Ага, летом!

– Ну почему летом? Зимой! Представь! Юная дева родила младенца от… ну, кого-нибудь… родители из дому выгнали, этот кто-нибудь – благополучно ее забыл, денег нет, крыши над головой нет, кормиться нечем. И вот несчастная девица берет младенца, идет на Москву-реку и темной ночью опускает его в воду.

– Ты слишком много проводишь время с мальчишками, которые рассказывают тебе всякие страшилки.

– Вовсе нет, это мне тетя Глаша рассказала.

– Про младенца?

– Про младенца. В жизни всякое бывает.

– Но к Серафиме это никак не может относится, – решительно сказала Эмма. – Не стала бы она младенца топить. Или мужа резать. Я склоняюсь к несчастной любви.

– Это как?

– Был жених, а потом его не стало.

– Куда ж делся? Помер?

– Возможно, и помер. А может быть, был вынужден жениться на другой. Родители заставили. А Серафима с горя ушла из дому. Стала работать в нашей школе. Потом ее Инаев в наш детский дом позвал.

– Ну что Инаев ее позвал, это мы знаем как факт.

– И еще мы знаем, что жить ей негде, – добавила Эмма.

– Все равно, твоя версия очень уж слащавая, – отказалась принять этот сюжет жизни Серафимы Катька. – Ты, может, страшилки и не слушаешь, а вот в своей библиотеке много чепухи читаешь.

– Ну, соглашусь, – кивнула Эмма. – И уверена, что на самом деле все обстоит гораздо проще и совсем не увлекательно.

– А, ты тоже считаешь, что Серафима в революцию потеряла семью и дом, и потому пришла к нам?

– Это самый типичный сюжет, – пожала плечами Эмма. – Но об этом никто не напишет роман. Потому что настоящая жизнь скучна.

– Ну уж нет! – Катька в который раз остановилась, чтобы придать своим словам побольше веса. – Я не желаю серой жизни!

– Никто не желает. Но как ты ее раскрасишь?

– А вот хотя бы…

– Нет, не нужно говорить про драки с беспризорниками. Я поняла, ты так разнообразишь серые будни. Хотя это неправильно.

– Ну давай сидеть тихонько за партой и читать учебники! Во веселуха!

– Давай лучше прочитаем Серафимину сказку и поймем, какие роли она нам предназначила.

– Это не Серафимина сказка, – возразила Катька. – А этого… Адре…Андер-со-на! – прочитала она по слогам.

– А сама сказка-то как называется?

– «Снежная королева», – эти слова оказалось прочитать значительно проще мудреной фамилии сказочника.

– А, я ее знаю, – обрадовалась Эмма.

– Чудно, значит, потом обсудим со знанием дела, – решительно заявила Катька и устремилась к двери девчоночьей спальни, до которой подруги наконец добрались. У дверей их поджидала небольшая компания мальчишек, с которыми еще утром – а казалось так давно! – была совершена храбрая вылазка.

– Ну что? Ругала? Выгнала? – посыпались вопросы, едва мальчишки завидели свою атаманшу и ее подругу.

– Нормально. Ругала. Не выгнала, – сразу на все вопросы ответила Катька. – Но ругала очень сильно, – вздохнула она.

– И что теперь? – спросил худенький Митька, которого Серафима вызволяла из кутузки, за что он был ей безмерно благодарен.

– Пока ничего, – решительно сказала Эмма. – Мы пообещали больше не драться с беспризорниками.