скачать книгу бесплатно
Она ответила с готовностью, словно извиняясь ею за свою вспышку:
– Перевожу с санскрита… Недавно перевела старинный текст. Напечатала в маленькой газете, гонорар в ней не платят…
Говорила она с остановками, вдруг заикаясь, не болезненно, а от стеснения, и несмело встречалась взглядом с Чугуновым. Слушая её ответ, он кивал, так как вспомнил, что, учась в университете, Ирина ходила на курсы древнеиндийского языка.
– Это постоянная работа? – спросил Андрей Иванович.
– Нет, что вы! Это хобби! П-постоянная у меня – операторская. Сижу за компьютером в бюро трудоустройства, на бирже труда. Безработных регистрирую и куда-нибудь направляю.
«Говорит, по-моему, миролюбиво, – подумал Чугунов. – Неужто она в самом деле так нас с Верой Валерьяновной не терпит, как об этом рассказывает её мать?»
– А журналистика? – спросил он. – Стоило ли заканчивать Московский университет для того, чтобы сидеть за компьютером на бирже труда?
– Не стоило…
– И на бирже не очень хорошо платят, – вмешалась в разговор Татьяна Ивановна, пренебрежительно махнув рукой, – и в журналистике её не баловали. Там она зарабатывала ещё меньше. Последний раз устроилась в одну газету, так газета скоро обанкротилась. Зачем высшее образование? Лучше бы пошла в торговый техникум. Встала бы, как мать, за прилавок, а там, глядишь, с образованием-то, до завмага бы доросла. Нет, от моей работы она нос воротит.
– Да, вот что, Ирина, – прямо начал Андрей Иванович главный разговор, – дочка передавала тебе привет. Просила поцеловать маму. Будем целоваться?
Не дождавшись согласия, он приподнялся со стула и чмокнул Ирину в щёку. Бывшая невестка не уклонилась.
– Что молчишь? – с дружеской улыбкой спросил Чугунов. – Хочешь всё знать о своём ребёнке? С дедушкой и бабушкой мы о Насте поговорили, могу и тебе рассказать. Ей всего шесть лет, а она второй год учится в специализированной музыкальной школе по классу скрипки и дополнительно обучается игре на фортепьяно, это по программе школы. Если бы ты знала, какая она милая, красивая, умная и талантливая девочка! Весной, возможно, поедет на конкурс юных скрипачей.
– Да, она красивая, умная и талантливая, – тихо повторила Ирина.
Она отвернулась от Чугунова. В её неверной незаконченной улыбке что-то стало меняться, выражение лица делалось беспокойным. Приглушённое освещение скрывало истинный цвет её щёк, но Андрей Иванович помнил, что щёки Ирины никогда не были цветущими – «благородная бледность» с них не сходила. В некоторые прежние их встречи Ирина вдруг казалась ему женщиной не в себе. Однажды он намекнул на это Алексею, и тот, помедлив, спросил: «Ты так думаешь?» – «Да, так думаю». «Нет, – сказал сын, – с психикой у неё всё в порядке. Жена моя – поэтическая натура, поэтому выглядит не от мира сего. С ума сходит по Бродскому и Ахмадулиной, сама пишет стихи. Хотя порой мне в ней видится то же, что и тебе». Теперь скользкая мысль о психике Ирины подкрепилась в сознании Чугунова раздумьем: почему мать и сама к дочери не едет, и её не берёт к себе. Это же ненормально для матери.
– Пока ждали тебя с работы, – снова обратился он к Ирине, – мы вот о чём поговорили. Как ты считаешь, где Насте лучше было бы пойти в общеобразовательную школу: у вас в Москве или у нас в Григорьевске? Тут есть одно обстоятельство. Если хочешь, дочка твоя переедет в Москву, но с условием, что она продолжит учиться музыке. Ну, что скажешь?
– Я не знаю…
– Зачем вы опять говорите про своё условие? – Татьяна Ивановна, подумалось Чугунову, была готова рассориться с ним. – Я же вам сказала, что в музыкальную школу мы не сможем Настю водить!
– Почему? Я бы смог, – сказал Шитиков. – Ушёл бы с работы и водил.
Она зловредно усмехнулась:
– Хорошо ещё, выпить тебе больше не дала. А то бы на ночь глядя побежал записывать ребёнка в музыкальную школу.
– Всё же давайте послушаем мать Насти, – сказал Андрей Иванович. – Что ты, Ирина, решила?
– Не знаю, – повторила она. – Я подумаю.
– Ладно, думай. Время терпит. А пока наезжай к нам и встречайся с дочерью. Появись в Новый год, устрой ребёнку настоящий праздник.
– Постараюсь…
– Съезди! – сказала Татьяна Ивановна.
Ей Ирина не ответила. Теперь она лишь вздыхала, думая о своём, и явно тяготилась разговором. Андрей Иванович не собирался травить бывшей невестке душу, когда, сам не зная почему, вдруг соврал:
– И от Алексея тебе привет.
– Ему тоже, – пролепетала она, и по лицу её змейкой пробежала судорога.
Сославшись на дурное самочувствие, Ирина ушла из-за стола, держась за виски и морщась.
Чугунова хозяева положили спать в гостиной на диване, накрыв диван свежим бельём. Андрей Иванович долго не мог уснуть, ворочался с боку на бок; а утром, расхотев идти в журнал, уехал в Григорьевск.
9
Стройная учительница сольфеджио Наталья Анатольевна Кононова быстрой летящей походкой вошла в класс. Детей, бегавших по классу или бренчавших на рояле с двух его сторон, как ветром смело и разбросало по своим местам за старыми столами, давно крашенными жёлтым лаком.
– Я просила не расстраивать инструмент, – сказала учительница. – Если взялись играть, то играйте, а не бейте просто так по клавишам. И пыль подняли…
Строгим взглядом окинула она ребят, и Андрей Иванович, сидевший возле Насти, почувствовал себя ответственным за поведение шалунов-музыкантиков. Он много раз брался утихомиривать их, детей «неуравновешенных», сангвиников и холериков, но ничего у него не получалось. Одарённые шалуны и других старших не слушались, а их тут, кроме Чугунова: родителей, дедушек и бабушек, – нынче сидело пять человек, чуть не при каждом из малолеток, которых всего числилось семь. Так невелик был класс.
Кононова сделала перекличку, открыла журнал, лежавший на рабочем столе, и отметила присутствующих.
– Начнём, – сказала она, отошла к фортепьяно и стоя взяла благозвучный аккорд, задавая воспитанникам музыкальную интонацию. – Откройте хрестоматию. Тереза, пой домашнее задание. Остальные внимательно следят.
Маленькая девочка, как и Настя, скрипачка, встала из-за стола на кривоватые ноги, держа раскрытую хрестоматию. Она была смуглая, с раскосыми чёрными глазёнками и заплетёнными в две косы смоляными волосами. Дирижируя рукой – как учили, – она весело, но слишком громко стала выводить голосом первые такты нотного текста, широко открывая рот и раскачиваясь.
Дети засмеялись. Учительница остановила Терезу:
– Что ты кричишь, как рок-звезда? Мы хорошо слышим. У нас у всех музыкальный слух. Стоять необязательно. Тебе же хрестоматию неудобно держать! Работай сидя.
Восточная розочка не смутилась и не села. Она пробовала не выкрикивать ноты; но скоро её сильный задорный голос опять набрал децибелы, и у Чугунова зазвенело в ушах. Кононова сдержанно её похвалила, но спеть до конца не дала. Радостно блеснув агатовыми глазами, Тереза вернулась за стол, и там нарядно поседелая бабушка, тоже смуглая и раскосая, погладила её по голове.
– Продолжит упражнение… – Учительница выбирала взглядом, кого ей назвать. Дети все до одного высоко подняли руки, и каждый просил вызвать его, умолял, настаивал.
– Пожалуйста, не шумите. Будет петь Серёжа.
Полный мальчик, сидевший в переднем ряду в одиночестве, также скрипач, испуганно вздрогнул. Он склонился к хрестоматии, положил палец на нотный стан, спел, заикаясь, несколько нот и затих.
– Не волнуйся так, – сказала учительница. – Да готов ли ты? Некоторые из вас просят, чтобы их спросили, а сами не выполнили домашнее задание. Если не готовился, лучше сразу признайся, не отнимай у нас время. Я кого-нибудь другого спрошу.
– Готов! Знаю!.. – пролепетал мальчик и опять запел, сперва запинаясь, а дальше ровнее. Он благополучно окончил упражнение и тоже услышал похвалу, от которой зарумянился.
Следующее упражнение начала пианистка Марина, серьёзная коренастая малышка в очках, круглая отличница. Сидя за столом очень прямо, расправив угловатые плечи, она образцово исполнила свою партию голосом низким, бархатным, удивительным для ребёнка. Кононова назвала её умницей.
– Давай ты, Толик, – сказала она, кивнув белобрысому баянисту, такому низкорослому, что он едва виделся публике, играя в концертном зале: над ученическим баяном торчала лишь вихрастая макушка ребёнка. Толик спел дискантом, и у него тоже получилось всё хорошо…
Пока отвечали другие, Настя изо всех сил тянула вверх руку и лихорадочно приговаривала:
– Меня вызовете, Наталья Анатольевна! Меня!..
Но взгляд педагога скользил мимо Насти, и дед Чугунов даже начинал обижаться на Кононову за невнимание к его внучке. Она была той самой прозорливой специалисткой, что полтора года назад выявила на вступительных испытаниях Настины способности; и Андрей Иванович думал написать о том, как учительница сольфеджио ведёт занятия в темпе, похожем на музыкальный, хорошо рассчитывая свои действия по времени, как свободно она держится и ловко настраивает ребят на серьёзное обучение. После Толика учительница попросила отвечать гитаристку Фаю, потом пианистку Машу. За Машей следовали скрипачи Андрей и Света. Оставалась Настя.
После того, как спела Света, учительница обратилась к классу:
– Кто скажет, какие она допустила ошибки?
Класс раздумчиво молчал, а Настю всё лихорадило, и вскинутую усталую руку она уже поддерживала другой рукой.
– Хорошо, ответь ты, Настя. Но прежде запомни: неприятно видеть и слышать то, как человек напрашивается на особое внимание к себе. Все ребята давно угомонились, старательно работают, а ты сидишь как на иголках, что-то бормочешь, подпрыгиваешь и мешаешь нам заниматься. Я намеренно тебя не выкликала. Если в следующий раз поведёшь себя так же, как сегодня, вовсе не буду с тобой разговаривать… Так в чём ошибка Светы?
– В одном месте она спела бемоль, а там стоит диез.
– Верно! Очень хорошо! А ещё!
– Ещё она со счёта немножко сбилась в одном месте. Чуть-чуть.
– Правильно! Молодец!
Света скисла и не сразу успокоилась под утешающей рукой молодой красивой мамы. На миг она закрыла ладошками худое бледное личико, половину которого занимали большие печальные глаза.
– Ты тоже молодчина, – сказала ей Кононова. – Тебе попался очень трудный текст.
Настя тонко улыбалась. Дед заметил, что внучка торжествует. Нередко Света торжествовала над Настей. Обе они «подавали большие надежды» и соперничали во всём: пении по нотам, написании музыкальных диктантов, игре на скрипке и фортепьяно.
– Что ж, Настя, раз ты такая шустрая, – сказала Кононова, – то принимайся за новое упражнение, запевай с листа.
Чистый Настин запев подхватил весь класс во главе с учительницей. Андрей Иванович до кома в горле наслаждался детским сольфеджио и тихонько подпевал ангельскому хору, прищуривая глаза и ногой под столом неслышно отмечая такт.
В последней части урока Кононова попросила ребят открыть нотные тетради и взять карандаши. Она села за фортепьяно, проиграла одной рукой короткую мелодию и повторила её, деля на части. Сообща обозначив прозвучавшую тональность, поставив в тетрадях знаки альтерации и держа мелодию в уме, дети стали писать музыкальный диктант, подтирая ластиком ошибки. Вместе с внучкой, но от неё независимо, открыв собственную тетрадку, стал писать и дед. В детстве после войны Андрей Иванович немного учился музыке, и теперь он кое-что вспоминал и усваивал заново…
Впереди Чугунова сидел тоже одинокий, как Серёжа, скрипач Андрей, рыжий, лохматый, обычно насупленный, чем-то в жизни недовольный. Настя звала его Андрюхой, и, по мнению её деда, такая форма имени подходила мальчишке. Когда начался диктант, Андрюха через плечо прошептал:
– Дай карандаш!
Настя не отвлеклась; но Андрей Иванович открыл внучкин деревянный пенал и протянул Андрюхе запасной карандаш.
Мальчик уткнулся носом в измятый клочок нотной бумаги, но через минуту, вернул Чугунову карандаш с обломленным грифелем.
– Заточи!
Андрей Иванович достал из кармана перочинный ножик, заточил карандаш и отдал тёзке.
– Не нажимай сильно, – прошептал он с оглядкой на педагога.
– Не нажимаю! У тебя карандаши плохие, ломаются!
Неизвестно, когда и при каких обстоятельствах у Андрюхи сложилось к Чугунову панибратское отношение, но старик не обижался.
Мальчик попросил ещё и резинку. Но время диктанта заканчивалось. Андрюха дотянулся рукой до тетрадки Чугунова и зашипел:
– Дай списать!
– На, – ответил дед.
Кононова уже шла по рядам, смотрела ученические работы и оценивала. Насте она поставила пятёрку, а Андрюхе закатила двойку. Андрей Иванович подсунул учительнице свою тетрадку; она поставила двойку и ему…
Сунув руки в карманы, мальчик вышел на перемену расхлябанной походкой. Чугунов взял с широкого подоконника внучкину скрипку. Они с Настей в коридоре нагнали Андрюху, и девочка произнесла, обняв товарища одной рукой:
– Не горюй.
– Я не горюю, – ответил мальчишка. – Мне всё до лампочки. Мама говорит, я гениальный.
– Вон как! – удивился Андрей Иванович. – В первый раз в жизни вижу гения! Дай я на тебя посмотрю! Ты, парень, мне мешал, поэтому диктант я выполнил плохо. И себя, и тебя подвёл. Почему сам-то ничего не делаешь? Такой безалаберный, а ведь очень способный. Я слышал, как ты на скрипке играешь.
Передав внучке инструмент, Чугунов снял с плеча сумку и вынул из неё чай в термосе и пакет с сушками, намереваясь вместе с Настей перекусить.
– Давай мириться, – сказал он Андрюхе и угостил его сушкой.
– А можно ещё? – спросил мальчик.
– Можно. Бери, сколько надо. Если хочешь, налью чайку.
– Не, чай я не люблю. Я у тебя три штуки возьму, – но, запустив руку в пакет, взял Андрюха четыре и с сушкой в зубах ушёл от Чугуновых.
10
Они поднялись на другой этаж. Тут звучали из-за дверей, главным образом, скрипки, альты, виолончели и контрабасы, поэтому этаж условно назывался «струнно-смычковым». В классе дожидалась Чугуновых Лариса Корнилова, обучавшая Настю игре на скрипке. Она деловито произнесла:
– Давай-ка, Настенька, наляжем сегодня на конкурсную программу, а учебному заданию уделим поменьше времени. Конкурс не за горами. В марте надо будет показываться отборочной комиссии. В апреле поедем в Рязань.
– А этот праздник музыки не отменят? – спросил Андрей Иванович, которому очень хотелось, чтобы внучка блеснула в состязании скрипачей-малолеток.
– В том, что конкурс состоится, сомнений быть не может, – отвечала Корнилова. – Возможно только, устроители подкорректируют сроки. Настя, думаю, пройдёт отбор. Всё за то, не вижу никаких помех. У неё нелёгкая программа, но девочка хорошо справляется.
– Что нам с ней предусмотреть к конкурсу?
– Ищите деньги на проезд и на проживание в Рязани. Наверно, придется вам оплатить и поездку концертмейстера. Ну, а я как-нибудь сама.
– Успеем ли подготовиться? – сказал Чугунов. – Уже декабрь к концу.
– Должны успеть. Будем стараться… Ищите деньги! Может быть, администрация школы выделит какие-то средства, но рассчитывать на это не приходится, времена не те. Всё! Работаем, Настенька! Извините, Андрей Иванович, поговорим после.
Лариса взяла Настину скрипку – уже «половинку» дед с бабушкой внучке купили, «четвертинка» стала маловата – и прошла с ней свободное пространство класса от стола у стены, за который присел Чугунов, до фортепьяно у противоположной стены. Сыграв на фортепьяно ля первой октавы, она подстроила скрипку.
– Играй гаммы, – сказала Корнилова, возвращая инструмент Насте. – Гаммы и арпеджио повторять нужно обязательно и прежде всего. Дальше поразбираем конкурсный концерт. Захватила ли ты ноты концерта?
– Мы их не забыли, – ответил за внучку дед.
– Можно я свою куколку опять на стол посажу, чтобы она глядела на меня и слушала, как я играю? – спросила девочка педагога.
– Можно.
