скачать книгу бесплатно
– Ну, вы, наверно, человек разумный. Знаете, что делаете, – сказала Ася Львовна.
Она была небольшого роста, старая, но не дряхлая, худенькая и сухонькая женщина. Косицу из жидких волос мать Виктории закрутила на темени в плоскую спираль и приколола железными шпильками. Над сморщенной её губой темнели усики; её слабые глаза щурились за толстыми стёклами очков в пластмассовой оправе. Она ещё с минуту постояла перед Алексеем и дочерью, скрестив на животе руки и приклонив голову, повернулась и ушла в другую комнату.
Пока взрослые разговаривали, за ними наблюдала со стороны белобрысая девочка одних с Настей лет – так прикинул Алексей. Когда Ася Львовна вышла, девчушка встала в дверях комнаты и помялась, прислонясь к дверному косяку.
– Он кто? – спросила она. – Мой папа?
– Нет. Это Алексей Андреевич, – ответила Виктория. – Зайди в комнату, не торчи в дверях.
– А зачем он пришёл, раз не папа?
– Потому что Алексей Андреевич мой друг. Он пришёл ко мне в гости. Ты неуважительно о нём говоришь. Мне это не нравится. Нехорошо спрашивать о госте, да ещё в его присутствии, зачем он пришёл.
– Иди ближе. Хочешь, тоже будем дружить? – позвал девочку Алексей и смутился от мысли, что пробует обласкать чужую безотцовщину, а не собственную. – Я познакомился с твоими мамой и бабушкой, давай с тобой знакомиться.
– Давай, если хочешь. Меня зовут Яной.
– Иди, я пожму тебе руку.
Девочка подошла, и он, пожимая ей руку, снова думал о Насте.
Поняв, что явился некстати, растревожил семью, Алексей поспешил уйти. Виктория пошла его проводить…
В следующий свой приход в дом подруги он услышал от Аси Львовны более, чем прежде, неприятный вопрос:
– Ваша жена, конечно, не знает, что вы ездите к другой женщине?
– Безусловно, – ответил он с некоторым вызовом.
– У вас серьёзные виды на Викторию, женщину с ребёнком? – спросила Ася Львовна.
– Да, серьёзные. Хочу развестись с теперешней женой и жениться на вашей дочери. Она согласна.
– А что, с теперешней уже нажились?
– Мама! – закричала Виктория. – Перестань! Ты задаёшь бестактные вопросы! Отношения Алексея с женой и наши с ним тебя не касаются! Мы взрослые люди!
Алексей ждал, что Ася Львовна тоже закричит, и она уже открыла рот для крика, но потом махнула рукой и ушла со словами:
– Делайте, что хотите!
Её решение больше не вмешиваться в дела дочери и Алексея, брошенное сгоряча, впоследствии воплощалось в дело. «Зачем мне это нужно? – думала мать Виктории. – Учить уму-разуму таких великовозрастных – себе дороже!»
* * *
Чуя измену, приглядываясь к мужу и изводя его расспросами, Ирина довела себя до приступа неврастении. Однажды она двинулась на Алексея с кулачками, побелевшими от судорожного сжатия, но возле него рухнулась на пол и забилась в истерике. В этом происшествии муж увидел повод для разрыва, сказал Ирине, что хочет с ней развестись, и она завизжала, хватаясь за голову.
– А что у вас могло выйти хорошего, – сказала Татьяна Ивановна, – если каждый только о себе печётся? Вон и ребёнка сбагрили куда подальше, чтобы не думать о нём!
6
Близилась зима, поздно светало, было ветрено, пасмурно, слякотно. Опять дед с внучкой рано утром шли знакомой окраинной улицей, и Андрей Иванович держал Настю за руку и нёс скрипку. Дворцы богатеев, заложенные тут год назад из белых, жёлтых, красных кирпичей, уже отстроились и встали за плотными высокими заборами, некоторые заборы хозяева отлакировали. Тесня бедные подворья, поднимались и новые расписные терема. Тихая приютная улица, похожая на деревенскую, всё более превращалась в спальный район толстосумов, местных и приезжих, светлолицых и тёмнолицых. Одни фонари на столбах вдоль дороги теперь совсем не горели, в других лампочки слабо накаливались, проливая на сырую землю тусклый сиреневый свет. Но озарялись дворцы, и лучи их огней достигали улицы. Проходя мимо двухэтажного особняка с остроконечной цинковой крышей и флюгером в виде ощеренного чёрного кота, со стрельчатыми зарешеченными окнами, угрюмого, как замок Дракулы, Андрей Иванович проворчал:
– Вот понастроили! Была такая милая улочка! Прежде идёшь по ней, и душа радуется! Взяли и испоганили кащеевыми домищами!
– Почему испоганили? – сказала Настя. – Ведь красиво.
– Что ты видишь в этих домищах красивого? Красиво – когда успокаивает, радует, когда просто и естественно, а здесь – всё наоборот! Посмотри на этих уродов! Что за стили? А никаких стилей нет! Просто выпендрёж, любимый богатыми дураками!
– А кто в этих домах живёт? – спросила Настя. – Дураки, да?
– Ну, и дураки тоже. А главное – воры! Бандиты! Мыслимо ли на честный заработок выстроить такие хоромы!
– Почему же этих воров и бандитов не забирают в милицию?
– Почему?.. В самом деле, почему? Не знаю и трясусь от злости. Время такое. Когда придёт другое время, их заберут и посадят в тюрьму, если они доживут до тех пор. Раньше воры прятались, а теперь вылезли из всех щелей, узнав, что ничего им за воровство не будет…
Андрей Иванович сразу пожалел, что завёл с внучкой недобрый разговор, отравляющий ей светлое миросозерцание. А Настя подумала, поморщилась от напряжения ума и рукой в варежке сдвинула со лба на затылок вязаную шапку. Она не всё поняла из того, что сказал дед, но не стала переспрашивать. Несмотря на его ворчание, пасмурную погоду и поздний рассвет, настроение у неё было хорошее. Снова она по пути гладила кошек и собак, и опять Андрей Иванович боялся, что какой-нибудь страшный пёс от движения ласкающей детской руки, кинется на ребёнка.
– Что хихикаешь? – спросил он.
– Представила, как ты пляшешь польку-бабочку! Ой, не могу! Такой большой, с усами, а машешь крылышками и прыгаешь в коротких штанишках!
– Опять ты про польку-бабочку… Где хоть слышала про неё? Верно, есть такой старинный бальный танец. Но ты откуда о нём знаешь?
– Бабушка мне рассказывала. Она говорила, что, когда была маленькая, то надевала крылышки и танцевала польку-бабочку. А потом вы с ней вместе танцевали.
– Да не очень уж и маленькая бабушка в то время была, в классе седьмом-восьмом училась. Тогда еды людям не хватало, война с немцами не так давно закончилась; но многие девчонки и мальчишки и в аэроклубах занимались, и в кружке бальных танцев, – заговорил дед с интересом к своим воспоминаниям. – Кроме польки-бабочки есть ещё простая полька, потом падекатр, падеспань, падепатинер, молдовеняска, венгерка, а среди них первое место занимает вальс. Сейчас, похоже, остался в обиходе только вальс. Ясное дело, его на дискотеках не исполняют – только на конкурсах и прекрасных вечерах, где собираются культурные люди. А в нашей с бабушкой молодости многие любили покружиться в вальсе. Я тоже кружился, и польку-бабочку отплясывал, правда, без крылышек и в длинных штанишках. И усы у меня тогда не росли. Я был подростком. Что ещё интересного бабушка тебе о своей молодости рассказывала?
– Ещё говорила про то, как вы с ней познакомились и поженились. Она была уточкой, а ты селезнем, и вы плавали по озеру. Ты её позвал: кря-кря, – подплыл и влюбился. Правда, что ли?
– Ах, она проказница, твоя бабушка! – сказал дед. – Раскрыла нашу глубокую тайну! Конечно, не совсем так было, как она тебе рассказывала, кое-что запамятовала. Сперва я, возможно, плавал селезнем, хвост перед уточкой распускал, а дальше мы вместе обернулись людьми, довольно красивыми, и я приплыл к бабушке морем на большом пароходе. Тут-то и влюбился по-настоящему. И вот мы дожили вместе до старости…
С приближением к подъезду музыкальной школы, дед с внучкой замолкли и сосредоточились. Работа им предстояла серьёзная. Сегодня по расписанию девочка осваивала два инструмента, в первую очередь фортепьяно. На скрипке она играла охотно, а стучать по клавишам ей не нравилось. Андрей Иванович вёл дневник Настиных занятий. Так как внучка была скрипачкой, то он увлекался и проникался, главным образом, её скрипичными уроками. А позднее жалел, что мало написал в дневнике про уроки фортепьяно.
7
– Вон она! Вон она! – зашептала Настя деду. – Сейчас опять будет моими пальчиками по клавишам стучать!
Высокая чернявая женщина встала из-за фортепьяно и обняла себя за плечи, прикрытые шалью.
– Настя! – сказала она. – Я всё слышу! Не у тебя одной тонкий музыкальный слух! Когда я твоими пальцами стучала по клавишам? Ну-ка, выходи из-за дедушкиной спины! Проходите, пожалуйста, Андрей Иванович!
– Благодарю вас.
Класс был тесный, узкий. Чугунов боком прошёл между стеной и раскрытым фортепьяно, вынул из сумки ноты и отдал их Насте, положил скрипку и сумку на подоконник и сел в углу на стул.
– Так я стучала твоими пальцами о клавиши или не стучала? – спросила учительница Настю, вставшую перед ней с опущенной головой.
– Ну, стучала… Не стучала, что ли?
– Когда же? Вот твой дедушка всегда присутствует на уроках. Он всё видит. Спросим его. Скажите, Андрей Иванович, вы когда-нибудь видели, чтобы я вдруг схватила руку вашей внучки и пошла барабанить её пальцами о клавиши?
– Нет, не видел, Полина Рудольфовна. Этого не было.
– Выходит, Настя, ты меня сознательно оговариваешь?
– Она фантазирует, – сказал Чугунов. – Большая фантазёрка наша внучка.
– Нехорошо, Настя, – сказала пианистка. – Некрасиво. Если тебе не нравятся занятия со мной, ты можешь пойти к директору и попросить себе другого педагога. Мне будет обидно, но я пойму. Но зачем возводить на человека напраслину? А мне вот работать с тобой интересно, несмотря на твой причудливый характер. Мало того, я считаю тебя одарённее многих ребят твоего возраста. Ты всё легко схватываешь и быстро движешься вперёд…
– Говорите, легко схватываю, а сами исправляете и исправляете мои руки. Надоело.
– Подожди! Разве на уроках скрипичного мастерства тебе уже не делают замечаний по постановке рук? Ты там только играешь? Как же тогда звучит твоя скрипка? Представляю! Наверно, уши вянут!
– Делают мне там замечания, – ответила Настя, снизу одним глазом посматривая на педагога. – На каждом уроке мучают. Тоже надоело. Но скрипка – это будет моя специальность, и я изо всех сил терплю. Ни у кого уши не вянут, когда я играю на скрипке. У меня альтовое звучание. Приходите и послушайте.
– Приду непременно… Но и фортепьяно – твоя специальность! Твоя будущая специальность – музыка! Запомни: постановку рук при игре на любом инструменте педагоги будут с тобой оттачивать и в музыкальном училище, и в консерватории. А ты как думала? Техника – труднейшее дело, особенно первоначальная: постановка рук. Садись скорее за фортепьяно! Сколько времени мы потратили на разговор! Перестань дуться! Постарайся быть дружелюбнее!
Настя подошла к инструменту и, посапывая, села перед ним. Сбоку к ней подсела пианистка. В классе было холодновато, отопление запаздывало. Полина Рудольфовна сказала ученице:
– Ну-ка, поработай пальчиками, чтобы потеплели. Несколько раз сожми их и разожми.
– Я не озябла, – ответила Настя, но сделала, как просила учительница.
Она поставила руку пальцами на клавиши, и тут же учительница поставила рядом свою красивую узкую руку, а детскую взяла за запястье и поправила на ней изгиб пальцев. Потом она нажала Настиной пятернёй на клавиши, сказав:
– Вот в таком положении они должны готовиться к работе.
Ученица не преминула заворчать:
– А говорили, не хватаете мои пальчики и не стучите ими!
– Ну что ты за человек! – воскликнула Полина Рудольфовна. – Ладно, играй гаммы. Не забывай только мысленно считать и думай, что и как делаешь.
Настя играла одной рукой, потом двумя, медленно и быстрее, в ритме пешего движения, неторопливого бега и плавного полёта – так образно называла пианистка исполнение половинных нот, «четвертушек», «восьмушек» и «шестнадцатых». Ещё несколько раз Полина Рудольфовна исправляла ученице постановку рук. Она сделала ей замечание и по осанке и, взмахнув изящными кистями, сама проиграла те места звукоряда, где затруднялась работа пальцев при переходе с позиций в позиции, с клавиш на клавиши.
В классе горел электрический свет. В свете сиял полировкой чёрный рояль, прекрасно густо звучавший. Настя училась музыке третий год, девочка подросла настолько, что её ноги, когда она сидела за роялем, уже становились на полную ступню, а не свисали со стула, лишь носками дотягиваясь до пола. Вслед за гаммами, как и на занятиях по скрипке, она играла арпеджио, этюды, а в заключение – пьесы из «Детского альбома» Чайковского, отрабатывая всякое задание настолько тщательно, насколько ей позволяли музыкальные способности и физические силы.
Взглянув на часы, Полина Рудольфовна минута в минуту окончила урок, и Настя, схватив ноты с подставки фортепьяно, бросилась запихивать их в дедову спортивную сумку, торопясь успеть ко времени на урок скрипичной игры. Пианистка встала, подтягивая на груди концы шали, и вмиг утратила строгий учительский вид, сделалась просто молодой красивой женщиной, утомлённой занятием с Настей.
– Понравилось вам, как мы сегодня работали? – спросила она Чугунова.
– Да, – ответил Андрей Иванович. – Мне интересно сидеть на музыкальных занятиях. Всё для меня в них необычно. Каждый раз я попадаю в сказку. С детства люблю музыку, но прежде, главным образом, слушал, а теперь и образовываюсь: узнаю имена композиторов и их замечательные произведения. Запоминаю термины. Среди немузыкантов могу уже блеснуть.
– Что ж, – сказала учительница, – желаю дедушке не уставать наслаждаться музыкой, а внучке любить фортепьяно не меньше, чем скрипку, и помнить, что этот инструмент, как никакой другой, согласуется со скрипкой.
– Привет! – сказала ей Настя, выходя из класса.
8
Лишь только Чугуновы перешли в скрипичный класс, педагог Корнилова сказала Насте:
– Доставай инструмент.
Девочка выложила на стол из футляра скрипку, смычок и канифоль в пластмассовой коробочке. Она потёрла волос смычка канифолью, взяла на фортепьяно ля первой октавы и подстроила скрипку – теперь ученица сама легко это выполняла.
Ей снова пришлось играть гаммы, упражнения, этюды, долгие, скучные, трудные, но обязательные для развития мастерства и слуха. Корнилова заходила Насте то с одного, то с другого бока, выискивая недостатки в работе её рук, в технике извлечения звука.
– Держи инструмент ровнее! – наставляла она ученицу в сотый раз. – Подними гриф на уровень плеча! Ты подбрасываешь над ним пальцы, этого нельзя делать! Пальцы должны удобно ложиться на гриф и свободно, естественно по нему скользить! Да отпусти ты смычок! Что стиснула его, как клещами? Жмёшь на струны и звук извлекаешь сдавленный, с хрипотцой! Легче надо работать!..
Настя старалась. От усилий, напрягавших её тело, нервы и психику, у юной скрипачки пересыхали губы, она их полизывала. Глаза её ловили выражение глаз педагога, лицо вдохновенно заострилось.
«Она посерьёзнела, – думал Чугунов, наблюдая с привычного ему места: из-за стола у стены. – Вот и куколок своих больше не приносит, удерживается от капризов и почти не жалуется на усталость, на боль в пальцах. Конечно, жалко внучку. И может быть, опасно подвергать её таким нагрузкам. А девочка ещё и в общеобразовательную школу стала ходить… Но ведь не только она: многие ребята и грамоте учатся, и занимаются искусством, наукой, спортом. Зато как радостно видеть облагороженных детей!»
– Стоп! Стоп! – скомандовала ученице Корнилова и хлопнула в ладоши. – Начни сначала! Води смычком плавнее, изящнее! Помни золотое правило скрипача: звук должен извлекаться не за счёт давления руки на струны, а за счёт веса смычка! Лишь тогда скрипка поёт чистым голосом, смеётся, как человек, и плачет, когда смычок непринуждённо скользит по струнам. Только при совершенном владении инструментом музыкант не думает о технике исполнения и может играть с глубоким чувством: инструмент перенимает состояние его души и раскрывает её слушателю. Иначе музыка выходит безжизненная, механическая… Ну, отдохни немного, – мягко сказала учительница. – Походи, помаши руками, глубоко подыши. Можешь выйти в коридор. А мы с твоим дедушкой побеседуем.
Она подсела к Чугунову.
– Вот о чём я хочу с вами поговорить.
– Слушаю вас, Лариса Владимировна.
– Пора покупать Насте скрипку побольше. Уже и «половинка» стала ей мала.
– Разве? – спросил он, разглядывая её лицо, на котором был косметический цвет лёгкого загара. – Мне казалось, Настя совсем ещё маленькая.
– Ну что вы! Она растёт! Вы не замечаете, а мне со стороны виднее! Ей будет удобнее играть на скрипке размером три четверти. Посмотрите, какие у неё длинные руки.
– Что ж, задача поставлена, – сказал Андрей Иванович. – Раз надо, значит, надо. Купим Насте скрипку «три четверти».
– Если хотите, я помогу, – сказала Корнилова. – Настину «половинку» продам кому-нибудь из своих учеников, а «три четверти» у них куплю. К вырученным деньгам, наверно, придётся немного добавить, но всё же это дешевле, чем купить новую скрипку. А зачем новая? Её нужно долго разыгрывать, чтобы звучала в полную силу. Инструменты, переходящие из рук в руки, уже разыграны.
– Конечно, – сказал Чугунов. – Мы с женой будем вам очень благодарны. И Насте интересно перейти на другую скрипку…
Лариса поднялась, выглянула в коридор и кликнула ученицу. Начиналась вторая половина их часового урока, посвящённая разбору художественных произведений. У Насти после короткого отдыха прибавилось сил, появился интерес к работе. «Второе дыхание» высветило ей лицо. К третьему году учёбы она сыграла порядочно классической музыки. В её репертуаре были доступные ей пьесы Гайдна, Генделя, Моцарта, Сен-Санса, Чайковского, Свиридова, Шостаковича, Глиэра. Сегодня она знакомилась с заковыристой музыкой композитора Акколаи и легко справлялась с первыми её тактами…
Когда урок закончился, Настя подступила к педагогу:
– А конкурс?
– Что – конкурс?
– Будем мы что-нибудь для конкурса разучивать или не будем? Света вон уже разучивает.
– Пусть разучивает, – ответила Лариса Владимировна. – Это их с Валерием Николаевичем забота. О конкурсах я тоже думаю. Мы с тобой выступим ещё не в одном. Но торопиться не будем. Конкурсы от нас не уйдут. Я хочу, чтобы ты выиграла серьёзное состязание. Для этого нужно всё как следует продумать, рассчитать силы, учесть опыт прошлого большого конкурса и хорошенько подготовиться. Побеждать, конечно, хорошо, похвально. Но гоняться за победой не стоит, она – не самоцель, я тебе уже говорила. Очень важен ход подготовки к конкурсу, усиленная работа, в течение которой ты укрепляешь навыки, восходишь, как скрипачка, на следующую ступеньку. Их, ступенек профессиональной подготовки и становления личности впереди у тебя будет много.
Андрей Иванович торопил внучку домой, ей надо было поспеть во вторую смену в школу, но она не отступала от педагога:
