Дьявол в бархате

Тут Фэнтон озадаченно смолк. Джайлс глядел на него, чуть наклонив голову вбок, а его вытянутое протестантское лицо выражало… оно не выражало ровным счетом ничего: ни заискивания, ни согласия, ни даже обычной Джайлсовой наглости.

– Джайлс, что с тобой?

– Ничего особенного, сэр, – ответил слуга. – Просто я не нахожу в ваших словах ничего удивительного – ведь я слышу их далеко не в первый раз.

Фэнтон уселся на кровати, а Джайлс бесшумно скользнул к столику, стоявшему у ее изголовья. На столике, рядом с черным париком – кудри были уже туго завиты и блестели на свету, – Фэнтон увидел массивный серебряный поднос, на котором дымилась громадная серебряная кружка с горячим шоколадом.

Джайлс ловко поднял поднос и поставил его на колени Фэнтону. Потом так же ловко и умело раздвинул все шторы, составлявшие полог кровати, и привязал их к четырем столбикам у изножья. Фэнтон тем временем потягивал шоколад и украдкой осматривал свои покои.

В комнате было два окна. Тяжелые портьеры из тускло-белой парчи с красными полосами были раздвинуты и подвязаны. Со своего места Фэнтон видел лишь серое, полное туч небо да верхушки деревьев, мотавшиеся на ветру. На полу лежал восточный ковер, такой пестрый и яркий, что глазам стало больно. При взгляде на огромные дубовые стулья Фэнтон ощутил тоску: вот уж поистине вызов возможностям человеческого тела. И вообще, комната с низким потолком и стенами, обшитыми коричневыми панелями, производила гнетущее впечатление.

Фэнтон еще раз отхлебнул из кружки и скривился: не шоколад, а какая-то переслащенная жижа, резкая на вкус. Ладно, организм молодой, переварит что угодно. Джайлс, внимательно наблюдавший за хозяином, не выдержал и взмолился:

– Сэр, некогда рассиживаться! – Он страдальчески заломил руки. – Час уже поздний…

– А который час?

– Восьмой давно уж пробил. Да и лорд Джордж скоро прибудет…

– Разве ж это поздно? – зевнул Фэнтон, делая вид, что он еще немного навеселе. – Ты, морковная голова, лучше вот что скажи: какой нынче день и месяц? Да и год, если уж на то пошло?

Джайлс одарил его многозначительным взглядом, однако милостиво сообщил, что на дворе вторник, десятое мая, одна тысяча шестьсот семьдесят пятый год от Рождества Христова.

«Значит, вчерашняя ночь, – подумал Фэнтон, – на самом деле была ранним сегодняшним утром!»

Хоть в чем-то Отец лжи не смухлевал. А лорд Джордж – это, надо полагать, не кто иной, как Джордж Харвелл, второй сын герцога Бристольского, лучший друг и сображник сэра Ника.

– Ваше одеяние, сэр! – Джайлс закружился вокруг стульев, на которых были разложены какие-то вещи, указывая то на один, то на другой. – Скромно и элегантно. Сюртук из черного бархата, бриджи, черные чулки. И конечно, шпага Клеменса Хорна.

Фэнтон с задумчивым видом остановился у высокого стула, на спинке которого висела узкая кожаная портупея с серебряной пряжкой.

– Сегодня может пролиться чья-нибудь кровь, – проговорил Джайлс. – Как бы вы, сэр, не перегнули палку.

– Кровь? – воскликнул Фэнтон. – Что ты несешь?

Ни о чем подобном Джайлс не упоминал. Может, никакого кровопролития и не случилось – если только автор не решил умолчать о нем.

– Одобряете наряд, сэр?

Фэнтон окинул взглядом предметы одежды: все они были хорошо ему знакомы по картинам и книжным иллюстрациям, вот только он понятия не имел, что с ними делать. Оставалось лишь одно.

– Облачай меня! – рявкнул Фэнтон слуге, чувствуя себя последним идиотом.

Джайлс подвел его к столику: почти такой же, что был в спальне у Мэг, он стоял в углу между окном слева от Фэнтона и глухой стеной. Джайлс уже поставил на него громадный серебряный таз и чудовищного размера кувшин с горячей водой; на точильном бруске покоилась огромная, смахивавшая на небольшой тесак бритва (Фэнтону стало слегка не по себе); рядом стояло несколько чаш с кусками слишком уж ароматного мыла. Завершала натюрморт гора подогретых салфеток и полотенец.

Джайлс с нарочитой торжественностью поклонился и широким взмахом руки пригласил Фэнтона сесть на круглый стул – единственный в комнате, – где лежала толстая мягкая подушка. Джайлс принялся за дело. С суровым и торжественным видом – ни дать ни взять французский цирюльник – он размотал тюрбан на голове Фэнтона. Потом, не расплескав ни капли воды, омыл ему кисти рук, захватив лишь пару дюймов кожи выше запястья, и насухо вытер их теплым полотенцем.

Завершив ритуал, Джайлс победоносно воскликнул:

– Вуаля!

Фэнтон, все это время терпеливо помалкивавший, не выдержал. Он поднял правую руку и, покрутив ее перед собой, одобрительно заявил:

– Вот это я понимаю – чистая работа! Ну а если рискнуть и помыть до самого локтя – что скажешь? А может, мне и вовсе ванну принять?

Джайлс недоуменно вздернул рыжие брови:

– Простите, сэр?

– Мне говорили, – задумчиво продолжал Фэнтон, – что десять с лишним лет назад королева Екатерина Брагансская, после свадьбы с нашим королем, приказала установить в одной из своих уайтхоллских опочивален большую ванну с насосом.

– Ваша правда, сэр. Но помыться водой из Темзы – все равно что изваляться в сточной канаве. – Джайлс презрительно сплюнул на ковер. – Эти иностранцы хуже свиней!

– Что ж ты тогда корчишь из себя француза, морковная ты голова? Все равно ведь не похож.

Джайлс напыщенно фыркнул.

– У нас тоже ванна имеется, – заявил он. – В подвале. Большому Тому приходится вытаскивать ее на свет божий раз шесть в год, не меньше: леди Фэнтон с мадам Йорк до одури помешаны на чистоте.

– Попридержал бы ты язык, Джайлс.

– А я что, я ничего.

Джайлс умолк и, опустив пальцы правой руки в чашу с мылом, принялся орудовать ими, как венчиком. Через несколько секунд над краем чаши показалась плотная ароматная пена. Тогда Джайлс снова принялся за свое.

– Наши прекрасные дамы, – произнес он, – могут обойтись – и обходятся! – без всякой ванны. Перед выходом в свет они моют шею, руки и плечи, что естественно, ибо эти части тела выставляются напоказ. А иногда, по особо торжественным случаям, я полагаю, желают помыться с ног до головы.

Тут Джайлс заговорщически подмигнул, и выражение его лица стало совершенно хулиганским – ни дать ни взять шаловливый мальчишка.

– Джайлс, – с напускной укоризной проговорил Фэнтон. – Ты бессовестный шлюший сын.

– Как и всякий из нас, и стар и млад, – парировал рыжий болтун. – И утверждать, будто это не так, станет лишь лицемер. А лицемерие – грех, как учит Святое Писание.

Ловким движением левой руки он набросил Фэнтону на шею теплую салфетку, а потом откинул его голову назад, да так резко, что Фэнтон пребольно ударился затылком об округлую спинку стула. Теперь профессор не видел перед собой ничего, кроме стыка двух деревянных панелей и штукатурки, почерневшей от сажи и пыли. Джайлс с воодушевлением принялся обмазывать его подбородок густой пеной.

– Итак, продолжим…

– Тело Христово, когда ты уже уймешься?

– Сэр Ник, вы слишком много сквернословите. Голову назад, пожалуйста.

Резкое движение – и затылок снова заныл от тупой боли.

– Все женщины, начиная от знатных дам, навроде мадам Картвелл, чья французская болезнь, как ни странно, не смущает его величество, и кончая простолюдинками, навроде мисс Китти, нашей кухарки, на которую вы неоднократно обращали свой похотливый взор…

– Что-о?

– Рот лучше не открывать, сэр, иначе наглотаетесь пены. Так вот. Все женщины от природы имеют наружность куда как более соблазнительную, нежели мы, несчастные бедолаги, коими они вертят, как захотят. И потому куда как чаще раздеваются.

Пена была прохладной и мягкой, но источала ядреный, почти тошнотворный аромат. Фэнтон приоткрыл один глаз:

– Поосторожней с бритвой, нахалюга! Еще бы шпагу взял, ей-богу.

– Волноваться не о чем, сэр, – пропел себе под нос Джайлс. – Вы почувствуете лишь легкое прикосновение, как от перышка.

И это была сущая правда: Фэнтон едва ощущал скольжение стального лезвия по коже, даже когда Джайлс перешел на участок между челюстью и шеей.

– Что же касается мужского пола, – не унимался Джайлс, – не секрет, что и нам надлежит от случая к случаю очищать телеса наши от макушки до пят. Также недурственно было бы открывать окна во всем доме, дабы сквозняк выдувал из него смрад ночных бдений.

– Смрад, будь он неладен! – воскликнул Фэнтон и резко выпрямился. По счастью, Джайлс отреагировал молниеносно, и обошлось без перерезанного горла. – Почему в этом доме так отвратительно воняет?

Джайлс смахнул салфеткой остатки пены с его шеи и пожал плечами:

– Вы так говорите, сэр, будто в этом моя вина, а не ваша…

– А я-то тут при чем?

На сей раз плечи Джайлса поднялись настолько высоко, что почти достигли ушей.

– Ну как же. Подвал наш наполовину затоплен смрадными массами, да только что поделать? – Он горестно вздохнул. – Вы у нас член парламента, приближенный его величества и самый ярый защитник интересов Партии двора[2]. С полсотни раз вы клялись, ударяя кулаком по столу, что непременно добьетесь от сэра Джона Гилеада разрешения проложить канализационную трубу не менее трехсот ярдов длиной до главного стока. Но вечно забываете.

– На этот раз не забуду, даю слово, – пообещал Фэнтон и покорно запрокинул голову. Затылок снова пронзила адская боль. Хорошо хоть, терпеть оставалось недолго.

– Безусловно, – пробормотал Джайлс, – есть еще одна лазейка.

– Это какая?

– Откачать нечистоты прямо на улицу, по примеру сэра Фрэнсиса Норта. Правда, боюсь, соседи сие решение встретят без восторга.

На этот раз Фэнтон не нашел в его словах ничего смешного.

«Удивительно, – подумал он, – как они все до сих пор умудрились не умереть от тифа и чумы?»

А вслух громко расхохотался:

– Помню, как же: Роджер Норт в своих мемуарах… – Фэнтон спохватился и быстро добавил: – Мистер Норт вечно рассказывает об этом, стоит ему пропустить пинту-другую в «Дьяволе», что в Темпл-Баре.

Бритва зависла в воздухе. Вся дерзость Джайлса вмиг испарилась, и Фэнтон явственно ощутил, что старик не на шутку испугался.

– Не хотите же вы сказать, – быстро произнес Джайлс, – что бывали в таверне «Дьявол»? У поворота на Ченсери-лейн, рядом с «Королевской головой»?

– Если и так, что с того?

И здесь Фэнтон совершил первую серьезную ошибку. Он понял это не сразу: его мозг был так поглощен одной-единственной задачей – не проколоться на повседневных мелочах, – что оставил без внимания крупный промах.

Политические пристрастия сэра Ника не были для него секретом, – более того, когда Фэнтон, изучая личность тезки, узнал о них, то несказанно обрадовался, ведь они совпадали с его собственными. Однако он сразу не сообразил, при чем тут «Королевская голова». Ему вдруг показалось, что в дурно пахнущей комнате стало пасмурно и мрачно, как за окном.

По счастью, Джайлс пропустил его ответ мимо ушей.

– Склоните голову над тазом, – попросил он, – я вас умою.

Через двадцать минут Фэнтон стоял в полном облачении перед ростовым зеркалом и удивленно рассматривал свое отражение. Если бы эти черные блестящие кудри венчали голову профессора Фэнтона (с неизменным пенсне на носу), тот выглядел бы, мягко говоря, по-идиотски. Но они обрамляли широкое смуглое лицо, с серыми глазами и узкой полоской усов над верхней губой, и придавали ему привлекательный и мужественный вид.

Длинный, почти до колена, сюртук из черного бархата сидел превосходно и не стеснял движений. С правой стороны поблескивал короткий ряд серебряных пуговиц, скорее декоративных – застегивать сюртук было не принято. Никаких украшений Джайлс не предложил, за что Фэнтон был ему искренне благодарен. Довершали наряд бархатка, отороченная кружевом, длинный жилет из черного атласа с красными полосами, бриджи из черного бархата и черные гольфы. Лишь один предмет гардероба вызвал у Фэнтона яростный протест.

– Даже не уговаривай! – рявкнул он и ткнул Джайлса кулаком в грудь.

Он намеревался лишь убрать его с глаз долой, но совершенно позабыл о своей молодецкой силе. Джайлс отлетел к стене и растянулся на полу.

Вставать он не стал – уселся там, где упал, и, гордо сложив руки на груди, принялся вполголоса браниться.

– Я надену что угодно, – взмолился Фэнтон, – но только не эти твои проклятущие туфли!

Джайлс пробубнил нечто нечленораздельное и щелкнул пальцами.

– У них четырехдюймовые каблуки, – продолжал Фэнтон. – Да я и полдюжины шагов не пройду! Что до этих подколенных подвязок и бантов на туфлях – мне хорошо известно, что такова нынешняя мода, но смириться с ней я никак не могу, хоть убей!

Кажется, Джайлс пробормотал что-то про капризы и хлыщей.

– Я же не коротышка, на кой черт мне каблуки? – не сдавался Фэнтон. – Эй, Джайлс! Неужто у меня нет обычных удобных башмаков?

Джайлс саркастически хмыкнул.

– Есть такие, – ответил он. – Старые кожаные туфли, в которых вы ходите по дому.

– Отлично! Вот их и неси!

Воцарилась гробовая тишина. Рыжие волосы Джайлса стояли торчком – ни дать ни взять гоблин из сказки.

– Сэр Ник может бросить вызов дьяволу и Господу Богу, – тихим голосом произнес Джайлс. – Сэр Ник может выплеснуть бокал вина в лицо самому лорду Шефтсбери. Но сэр Ник, человек безупречного вкуса, никогда не позволит себе выйти на улицу в комнатных туфлях.

– Давай их сюда!

Джайлс с обреченным видом поднялся на ноги. Бросив на хозяина быстрый взгляд – в котором, кроме удивления, промелькнуло нечто странное, – он смиренно ответил:

– Уже несу, сэр.

И пулей вылетел из комнаты.

Фэнтон снова повернулся к зеркалу. Рука сама потянулась вниз и влево, к эфесу шпаги.

Так же машинально Фэнтон взялся обеими руками за ремень и слегка сдвинул его вправо. С ремня на двух тонких цепочках свисали ножны из тончайших деревянных плашек, склеенных друг с другом и обтянутых шагренью, – они почти ничего не весили.

– Клеменс Хорн, – задумчиво произнес Фэнтон. – Некогда величайший клинковый мастер Европы.

Пальцы правой руки обхватили рукоять с витой дужкой. Отвернувшись от зеркала, Фэнтон вынул шпагу из ножен.

По лезвию скользнула слабая вспышка света. Это была не старая добрая рапира роялистов, с чашевидным эфесом и непомерно длинным, громоздким клинком, пригодным лишь для нанесения рубящих ударов и бесполезным против молниеносных уколов шпагой.

Строго говоря, клинок Фэнтона тоже являлся рапирой – точнее, промежуточным звеном между рапирой и шпагой. Гарда из стали напоминала не до конца раскрывшийся бутон. Короткие загнутые квилоны крестовины, ни на что не годные в бою, служили только для украшения. Будучи короче рапиры старого образца, имея ширину всего в полдюйма и оставаясь незаточенным (не считая кончика), клинок был намного легче ее и куда смертоноснее.

Едва прикоснувшись к нему, Фэнтон вдруг ощутил, как внутри поднимается гордость, смешанная с удовольствием: это было не просто оружие – клинок олицетворял собой непоколебимость и власть. Интересно, откуда взялись эти чувства – он ведь никогда не держал в руках оружия?

Нет, конечно, в молодости он посещал занятия по фехтованию и слыл весьма умелым бойцом. Но о тех учебных сражениях смешно говорить, ведь по сравнению с этим фехтовальная рапира – просто игрушка. Такой «специалист», как он, и двадцати секунд не продержится против настоящего мастера. И в то же время…

«В нашей милой беседе с дьяволом, – подумал Фэнтон, – не было ни слова о дуэли. Он пообещал, что преждевременная кончина мне не грозит. И от болезни я не умру. А от удара шпаги?..»

– Ваши туфли, милостивый сэр, – прервал его размышления Джайлс.

От неожиданности Фэнтон едва не выронил шпагу. Настроение Джайлса никогда не угадаешь заранее: сейчас, к примеру, он всем своим видом выражал покорность, был добродушен и весел.

– Если изволите присесть, – сказал он, держа туфли бережно, словно редкую драгоценность, – я их надену. Вот так так! Я гляжу, вы отрабатывали свой тайный прием.

Фэнтон, стоявший к зеркалу боком, взглянул на свое отражение – и обомлел. Верхняя губа поднята, белые зубы обнажены в мрачной ухмылке; парик сполз на лоб; правая нога выдвинута вперед и согнута в колене, левая ступня повернута; шпага прекрасно лежит в руке.

Тут он очнулся и нарочито громко расхохотался.

– В этом приеме, впрочем, нет ничего тайного, – сухо прокомментировал его позу Джайлс. – Так его называют лишь недалекие болваны. Заметьте, как левая нога подбирается к правой. А рукоять слишком близка к телу. Ха! Уж я-то знаю, о чем говорю.

– Да ведь я не фехтовальщик, – беззаботно ответил Фэнтон.

Он сунул шпагу обратно в ножны и уселся, приподняв полы сюртука и сдвинув ножны набок, чтобы не мешали. Джайлс снова посмотрел на него с каким-то странным выражением. Он открыл было рот, собираясь что-то сказать, но Фэнтон его опередил.

– Дела не ждут, – рыкнул он сурово, и Джайлс от неожиданности дернулся, будто получил пощечину. – Лорд Джордж Харвелл уже прибыл?

– Нет, сэр, не думаю.

Джайлс натянул ему на ноги разношенные, презренные, но такие удобные туфли.

– Хорошо. Как прибудет – скажешь, чтобы дождался меня. А сейчас сделай вот что. Ступай к моей супруге…

Рыжие брови Джайлса взметнулись вверх, темные глаза полезли из орбит.

– К супруге?

– Ты что, глухой? – спросил Фэнтон.

– У меня прекрасный слух. Я лишь подумал…

– Ступай к ней и спроси, – продолжал Фэнтон, помня об этикете общения с законной супругой в семнадцатом веке, – не будет ли она столь любезна при первой возможности навестить меня в моих покоях?

Именно так: муж никогда не пойдет к жене, если имеются свидетели, а вызовет ее к себе.

– Уже бегу, – буркнул Джайлс, изо всех сил стараясь спрятать хитрющую ухмылку.

Фэнтона так и подмывало дать ему пинка под зад, но он слишком хорошо знал, что этот старый пройдоха (которому запросто можно было дать как пятьдесят, так и семьдесят лет) все равно увернется.

– Мм… – промычал Джайлс. – Простите мою дерзость, сэр…

– Ну что еще?

– Ежели я, по несчастливой случайности, повстречаю мадам Йорк…

– Шли ее к чертовой матери!

Дверь захлопнулась.

Фэнтон принялся шагать туда-сюда. Как только он увидит Лидию, его снова затянет в водоворот эмоций. Но ведь сегодня он чувствует себя совсем иначе! Он молод, красив и полон сил. К тому же он целых девять лет чах над дурно выполненным портретом, воображая, какой на самом деле была эта женщина. Так неужели сейчас, увидев ее во плоти, он не найдет в своем сердце ни капли доброты и участия?

Но даже это не имело значения. Фэнтон схватился за голову, вновь удивившись тому, что на ней – длинные черные кудри. Если бы вчера он не был так разбит и измотан, то сразу бы понял, почему Лидия устроила весь этот маскарад.

Сэр Ник не заставит себя долго ждать. Он едва терпит супругу, а значит, нужно сделать так, чтобы Мэг и Лидия ни в коем случае не встречались. Эти женщины как огонь и порох, малейшая вспышка – и пиши пропало.

В коридоре послышался дробный стук дамских каблучков. Он быстро приближался, а в паре ярдов от двери замер, будто женщина остановилась, чтобы собраться с духом. Через несколько мгновений в дверь тихонько постучали.

– Войдите!

Дверь распахнул Джайлс, но Фэнтон, оглушенный внезапно накатившей волной эмоций, даже не заметил его. Лидия неуверенно переступила через порог.

– Боже! – невольно вырвалось у Фэнтона.

Он беззастенчиво уставился на супругу, и та покраснела от смущения.

На Лидии было домашнее платье из светло-коричневой ткани. Рукава и высокий воротник украшали скромные рюши; белый треугольный лиф был зашнурован крест-накрест от талии до самой шеи. Но Фэнтона поразил не наряд супруги: на ней не было и следа отвратительного макияжа. Свежее лицо, обрамленное светло-каштановыми волосами, больше не казалось измученным и больным. Широко расставленные голубые глаза, маленький носик, пухлые губы, круглый подбородок – Лидия с ее простой, бесхитростной внешностью была далека от нынешних идеалов женской красоты. Но сердце Фэнтона затрепетало, как птица, пойманная в силки. В туфлях на низком каблуке Лидия казалась еще миниатюрнее.

– Вам… – Она запнулась и смущенно опустила глаза. – Приятен ли вам мой облик?

– Приятен ли? – переспросил Фэнтон.

Он подошел к Лидии, взял ее руку и, коснувшись губами, прижал к щеке.

– Вчера, – пролепетала девушка, – вы сделали то же самое. Впервые с того времени, как…

Она смолкла. Теперь, стоя всего в нескольких дюймах от нее, Фэнтон заметил на ее лице немного пудры: на лбу, возле линии волос, и на щеке. Возможно, плечи и руки она тоже припудрила. Если он уговорит Лидию лечь на кровать, даже этого скудного освещения будет достаточно, чтобы выяснить, справедливы его подозрения или нет.

– Миледи, – мягко произнес Фэнтон, – не соблаговолите ли вы прилечь?

Внезапно до него дошло, что они не одни. Джайлс Коллинз, замерший у прикроватного столика, явно не спешил уносить поднос с чашкой из-под шоколада и принадлежности для бритья (это было ниже его достоинства и входило в обязанности горничной). Вздернув брови так высоко, что те едва не коснулись волос, Джайлс восторженно присвистнул.

– Ах ты, вшивая мартышка! – взревел Фэнтон, озираясь по сторонам: чем бы запустить в рыжего нахала? – Да я тебя… Пошел вон, лоботряс! Вон отсюда!

Джайлс бросился мимо него к двери, ловко увернувшись от пинка. Точь-в-точь озорной мальчишка! Фэнтону даже стало немного совестно.

– Джайлс! – грозно позвал он.

– Да, господин?

Джайлс уже устоял за порогом, хитро ощерившись.

– Проследи за тем, чтобы нас никто не беспокоил.

– Я лично встану на страже, сэр Ник.

С этими словами Джайлс захлопнул за собой дверь.

Фэнтон повернулся к Лидии. Та покорно лежала рядом с неубранным серебряным подносом. Было заметно, что ее бьет дрожь. Фэнтон присел на краешек кровати.

– Миледи… – тихим голосом начал он.

– Неужто в вашем сердце не осталось ни капли нежности? – прошептала Лидия, не осмеливаясь открыть глаза. – Называйте меня «Лидия». Или же… – Она помедлила, набираясь храбрости. – Или же… «душа моя».

Сердце Фэнтона болезненно сжалось. Но причиной была не наивность этой девочки, а ее глубочайшая привязанность к мужчине, которым в реальности он не был.

– Душа моя, – сказал он, беря ее за руку и незаметно нащупывая пульс. – Вы ведь помните, что в семнадцать лет я получил степень магистра искусств в Парацельсе? И пожелал изучать медицину, однако отец мой счел сие занятие недостойным его отпрыска?

Эти сведения Фэнтон, конечно же, почерпнул из рукописи Джайлса. Лидия кивнула. Часов у Фэнтона не было, но он и так понял, что дело плохо: пульс Лидии, слабый, неравномерный, едва прощупывался. Фэнтон дотронулся до ее щеки. Кожа была холодной и немного липкой.

– Так вот, – продолжил он, – довожу до вашего сведения, что я ослушался отца и освоил-таки медицинскую науку. Я могу вас излечить. Вы доверяете мне?

Голубые глаза широко распахнулись.

– Разве может быть иначе? – удивленно проговорила Лидия. – Ведь вы мой дорогой супруг. И я… я люблю вас.

В ее голосе звучала такая неподдельная искренность, что Фэнтон стиснул зубы.

– Вот и хорошо, – улыбнулся он. – Но сначала мы кое-что сделаем.

Он спрыгнул с кровати, быстрым шагом направился к столику, взял чистое полотенце, обмакнул один его конец в кувшин с остывшей водой и вернулся к Лидии.

– А сейчас, Лидия, – сказал он, аккуратно прикоснувшись влажным полотенцем к ее лбу, – нам нужно…

– Нет! Нет, ни за что!

Она неистово замотала головой и отвернулась, но Фэнтон уже увидел то, что хотел, – розовую сыпь, напоминавшую экзему. На щеке под белым пятном пудры виднелось то же самое.

Фэнтон осторожно ощупал левую голень Лидии, затем правую. Обе немного вздулись и наверняка болели при ходьбе. Лишь выносливость, невероятная для столь юной девушки, и упрямство заставляли Лидию верить, будто она здорова.

– Лидия! – веско произнес Фэнтон.

Девушка резко развернулась, чуть отползла назад и прислонилась спиной к стене. Пальцы молниеносно развязали бант на лифе, и тот разделился надвое. Лидия сорвала с себя шелковую блузку, стеснявшую движения, и высвободила плечи и руки. Обнажившись до пояса, она выхватила у Фэнтона полотенце и принялась с ожесточением тереть левое плечо, руку и бок.

– Узрите же мой позор! – воскликнула она. «Позор» представлял собой лишь крошечное высыпание, но Лидия была готова разрыдаться. – Как я посмею показаться на людях? Все будут глумиться надо мной! А вы? Разве вам не мерзко смотреть на меня?

– Ничуть, – улыбнулся Фэнтон, глядя ей прямо в глаза. – Лидия, как вы думаете, что с вами?

Лидия отвернулась от него и, закрыв лицо руками, судорожно всхлипнула.

– Вчера ночью, – прошептала она, – когда эта женщина – это чудовище! – сказала, будто я больна французской заразой, я едва не упала замертво от стыда. Она и раньше так говорила! Но это клевета, ведь, Богом клянусь, я никогда в жизни… И все же мне так страшно.