Читатель предупрежден

– Как поживаете? – поприветствовал он исключительно Сандерса, больше ни на кого не обращая внимания.

– Дорогой, у нас все хорошо, – вмешалась Мина и весело похлопала его по руке. – Ларри сейчас сделает коктейли – правда ведь, Ларри? – и нам станет лучше. В конце концов, миссис Чичестер обещала что-нибудь приготовить…

Муж проигнорировал ее слова, не отводя глаз от Сандерса:

– Вы, наверное, слышали, что произошло? Знаете, молодой человек, считайте себя большим счастливчиком, если вам удастся хоть что-нибудь поесть. По крайней мере, в этом доме. Упомянутая миссис Чичестер согласилась нам помочь, но достойный обед она приготовить не сможет, просто обещала принести нам кусок холодной говядины и сделать хороший салат. – При этих словах его бледные щеки слегка порозовели. – Меня это не устраивает. Я не хочу холодную говядину и хороший салат. Я хочу нормально пообедать достойно приготовленной едой. И раз уж…

– Сэм, мне действительно ужасно жаль, – перебила его Мина, сняв шляпку и бросив ее на плетеный диван. Она с нескрываемой тревогой дернула мужа за рукав. – Я прекрасно понимаю, что ты сейчас чувствуешь. Но сегодня все рано закрывается, так что, боюсь, придется довольствоваться холодными блюдами.

Сэм Констебль повернулся к ней с учтивым видом. Выражение лица у него было надменным, а тяжелая коренастая фигура только усиливала это впечатление.

– Дорогая моя, разве я в этом виноват?

– Но ведь слуги не смогли приехать…

– Меня это не волнует. Или я должен сам пойти с корзиной в лавку, чтобы купить мясо и все прочее? Мина, постарайся взглянуть на вещи разумно. Если ты смогла протащить меня восемь миль через малярийное болото, подготовившись к этому путешествию в кратчайшие сроки (и видела бы ты сейчас свои глаза!), то я имею все основания надеяться, что в нашем доме окажутся необходимые продукты. Впрочем, нам не следует спорить в присутствии гостей.

– Если хотите, я могу приготовить, – предложил Герман Пенник.

Эти слова прозвучали настолько неожиданно, что все повернулись и уставились на него. Чейз, который уже пошел готовить коктейли, даже остановился и выглянул из-за папоротника, чтобы лучше рассмотреть происходящее.

А Сэм Констебль удивился настолько, что снизошел до разговора с Пенником.

– Друг мой, вы повар? – спросил он с легким презрением в голосе, словно пытаясь сказать: «Так я и знал!» – В довершение других ваших навыков?

– Я очень хороший повар. Горячий обед я приготовить не смогу, но мои холодные закуски вам точно придутся по вкусу.

Хилари Кин засмеялась. Это был непроизвольный смех, попытка снять напряжение. Она спрыгнула с бортика фонтана.

– Как замечательно! Просто чудесно! Прошу вас, миссис Констебль, садитесь, располагайтесь поудобнее! – предложила она. – Честное слово, вам не кажется, что из проблемы с обедом пытаются сделать трагедию? Если бы вы были так же бедны, как я, то точно не переживали бы об этом. Мистер Пенник приготовит обед, я накрою на стол…

– Нет, нет, нет! – с удивленным видом воскликнул Пенник. – Вы накроете на стол? Нет, я не могу этого допустить. Предоставьте все мне.

– Вы покорили его сердце, мисс Кин, – заметил Сэм Констебль, изъясняясь, как всегда, немного старомодно и нарочито.

Его то ли забавляла перспектива увидеть Пенника в роли повара, то ли польстили слова Хилари, намекнувшей на его взыскательный вкус, но Сандерс обратил внимание, что внезапно Сэм повеселел. У Мины, которая по-прежнему с надеждой оглядывалась по сторонам, словно желая удостовериться, что все по-прежнему считали ее мужа чертовски замечательным малым, несмотря на небольшие недостатки, взгляд снова стал мечтательным.

– Значит, договорились, – объявила она. – Разве Дюма не готовил для французских гурманов? Жаль, я не умею. Кажется, где-то на кухне есть поварской колпак. Знаете, такой высокий, белый, с оборкой наверху? Мистер Пенник, вы можете надеть его.

– Ему он пойдет, – мрачно заметил Сэм. – Но дайте слово, что не отравите нас, хорошо?

В разговор вмешался Чейз. Он толкал перед собой плетеный столик, который громко шуршал по плитке пола. От этого звука Сэм подскочил на месте и снова нахмурил брови. А Чейз поставил на стол поднос с бутылками, стаканами и чашей с кубиками льда.

– О, он нас не отравит, – заверил его Чейз. – В любом случае этого он делать не станет. Ему это не понадобится.

– Не понадобится?

– Нет. Ему нужно просто подумать о нас, и все… конец! Джин с вермутом или приготовить коктейль?

– Что ты вообще несешь?

– Истину, и ничего более! – сказал Чейз и стал быстро разливать напитки. – Ну что, голосуем? Никаких коктейлей? Хорошо. А ты, Мина? Не хочешь коктейль?

– Меня все устроит, Ларри. Джин с вермутом тоже чудесно.

– Мистер Пенник, – вернулся к прерванному разговору Чейз, – рассказывал нам, что мыслительные волны – это физическая сила. Разумеется, мы об этом уже знали, но теперь он утверждает, что при надлежащем использовании они могут убить человека.

Сэм Констебль взял стакан, и на лице у него появилось выражение безысходности. Он словно хотел сказать: «Ну вот. Никогда мне не обрести покоя и не избавиться от мучений! Почему меня вечно преследуют всякие неприятности?» За его напускной холодностью ясно проступало раздражение и жалость к самому себе.

– Неужели? – сказал он и сделал шумный глоток. – Значит, вы опять развлекались угадыванием мыслей?

– Спроси Сандерса. Просто спроси его. Мистер Пенник попросил его подумать о чем-нибудь и угадал с первого раза. Даже когда Сандерс попытался скрыть свои мысли, в том числе о…

– Всякой ерунде, – перебила его Хилари, не сводя глаз с фонтана.

– Неужели мне попался действительно кто-то подходящий? – сказал Сэм, глядя на Сандерса поверх своих очков. – Вы медик, молодой человек?

– Верно.

– Мне сказали, что вы консультируете патологоанатомов в Министерстве внутренних дел.

– Да.

– И вы готовы согласиться со всей этой чушью?

– Я ни с чем не собираюсь соглашаться, мистер Констебль. Но я признаю, что мистер Пенник изумительным образом продемонстрировал нам свои способности. Думаю, это честное определение.

Хозяин дома неожиданно вскочил с места:

– Мина, ради бога! Хватит раскачивать и трясти стакан, как старая карга, которая потягивает джин в пабе! Если у тебя так трясутся руки, что ты не можешь держать стакан, поставь его на стол и пей через край. Во всяком случае это будет приличнее, чем выставлять себя на всеобщее посмешище.

Сэм Констебль осекся, и у него даже хватило совести изобразить легкое смущение после неожиданной вспышки гнева. Возможно, он не имел в виду ничего дурного. Но его слова прозвучали жестоко, ведь дрожащие руки были одним из очевидных симптомов перенесенной малярии.

Мина ничего не сказала.

– Ну ладно-ладно, извини, – проворчал мистер Констебль и осушил стакан, а затем еще раз опрокинул его, словно проверяя, не осталось ли чего-нибудь на донышке. После этого он снова уселся. – Но из-за вас я теперь чувствую себя стариком. Имейте хоть немного жалости. Я часто говорю, что Мина сведет меня в могилу своей привычкой все ронять. Что-то нервы расшалились. Не выношу всего этого. Тем не менее я считаю, что чтение мыслей – полная чушь. Это неправильно. Это… – На лбу у него вздулись вены. – Это противоречит всему, чему нас учили. Противоречит самой природе!

– Сэм, ты себя накручиваешь, – жалобно проговорила Мина. Ее глаза заблестели. – Разве ты не видишь, как это занимательно? И ты прекрасно помнишь, как мистер Пенник рассказал тебе, о чем ты думал, когда решил устроить ему испытание. Только ты перебил его и крикнул: «Неправда!» – прежде чем он успел договорить. А потом отказался от дальнейших испытаний. Прости, мой дорогой, но ты знаешь, что это так.

Сэм взглянул на жену.

– Может, сменим тему? – с наигранной любезностью предложил он, а затем достал часы и внимательно посмотрел на них. – О, недурно, недурно! Уже почти семь тридцать. Самое время принять ванну и переодеться к обеду…

– Но, Сэм, мы ведь сегодня не будем наряжаться к обеду?

Он снова внимательно посмотрел на нее:

– Разумеется, мы переоденемся к обеду, моя дорогая. Или ты видишь какую-нибудь вескую причину изменить нашу традицию? Если я переодевался к обеду даже среди тех чертовых негров, что помешает мне сделать это в собственном доме?

– Конечно, если тебе так хочется.

– Мне так хочется, благодарю тебя. Паркер предпочел провести эту ночь в больнице, а ведь он единственный знает, как правильно разложить мои вещи. Ну что поделаешь. Как вышло, так и вышло. Тебе придется заменить его, моя дорогая, если, конечно, ты в состоянии сделать это. Хм. – Он слегка откинул голову и взглянул на Германа Пенника. – Друг мой, я должен поблагодарить вас за предложение приготовить для нас обед. Скажите, вы сможете управиться к началу девятого?

– Как пожелаете, – сказал Пенник и задумался, после чего добавил: – Но вы, мистер Констебль, вряд ли сегодня будете обедать.

Услышав это, мистер Констебль подскочил на своем стуле:

– Не буду обедать? Почему же, черт побери, я не смогу этого сделать?

– Полагаю, потому, что к тому моменту вас уже не будет в живых, – ответил Пенник.

Прошло около десяти секунд, прежде чем значение этих слов дошло до окружающих. И намного больше времени, пока у кого-то не нашлось решимости нарушить тишину.

Весь предыдущий разговор Пенник сидел, внимая каждому слову, звуку, жесту. Он вел себя так тихо, что о нем почти забыли. Никто с ним не разговаривал. Все даже не осознавали, что рядом находится такая личность, возможно, очень важная личность. Пенник сидел на стуле, в своем добротном синем костюме из саржи. Он скрестил ноги, развел в стороны колени и сжал ладони так сильно, что на каждом его ногте выступило по синеватому полукругу. В ярко освещенной оранжерее каждый тихий звук усиливался: журчание фонтана – до громкого плеска, ясно слышалось всякое шуршание подошв обуви по покрытому плиткой полу.

В этот момент в жарком помещении оранжереи внезапно похолодало.

Сэм Констебль упрямым и недоверчивым, как у ребенка, голосом нарушил паузу, и помещение оранжереи снова ожило.

– О чем вы говорите?

– Я сказал, что к началу обеда вас, скорее всего, уже не будет в живых.

Лоуренс Чейз вскочил со своего места.

– Сердечный приступ? – с неожиданной тревогой спросил хозяин дома.

– Нет.

– В таком случае будьте любезны объяснить, что вы имели в виду, мой друг? Эта попытка запугать… – Сэм Констебль осекся, с подозрением огляделся по сторонам и взял свой стакан. – Вы же не хотите сказать, что кто-то подсыпал мне яд? – добавил он с преувеличенным сарказмом.

– Нет, я не это имел в виду.

– Я вам скажу, что он имел в виду, – тихо произнесла Хилари. – Мистер Пенник, вы можете прочитать или, по крайней мере, считаете ли, что способны прочитать мысли каждого из нас?

– Возможно.

– И кто-то замышляет убийство мистера Констебля в самое ближайшее время?

– Возможно.

Снова воцарилась тишина.

– Разумеется, я не утверждаю, что это непременно случится, – подчеркнул Пенник, сжав руки еще крепче и кивая при каждом слове, как будто стараясь подобрать как можно более точные слова. – Я… хочу сказать, что для этого есть основания. Я накрою вам на стол, мистер Констебль. Но возможно, вам уже не суждено за него сесть. – Он поднял глаза. – И поскольку вы высоко цените одно качество, которое называете спортивным поведением… Считайте, что это мое вам предостережение.

– Что за чушь! – вспылил Чейз. – Слушайте…

Сэм что-то неуверенно пробормотал, а затем поднял глаза. Он открыл рот, и на его лице появилось воинственное, но вместе с тем веселое выражение, что вызвало у Сандерса невольное восхищение.

– Что ж, – сказал хозяин дома, – спасибо за предупреждение, сэр. Буду смотреть в оба. Но кто собрался меня убить? Моя жена? Чтобы списать все на несчастный случай, как в той истории, о которой писали в газетах? Будь осторожна, Мина. Когда убьешь меня, не забывай, что ты разговариваешь во сне. По крайней мере, это заставит тебя хранить целомудрие после того, как ты станешь вдовой. – Он толкнул локтем стакан, и тот разбился о кафельный пол. – Господи, что за чушь я несу! Я собираюсь наверх переодеться. Кто-нибудь еще пойдет со мной?

– Сэм, он говорил совершенно серьезно, – сказала Мина.

– Дорогая, с тобой все хорошо?

– Сэм, он не шутил!

– У входа я нашел чей-то чемодан, – быстро проговорил хозяин дома. – Это ваш, доктор Сандерс? Хорошо. Он сейчас в прихожей. Пойдемте со мной, я покажу вам вашу комнату. Мина, проводи мисс Кин в ее апартаменты. Ларри, будь добр, покажи мистеру Пеннику, где находится кухня и… э-э… все остальное. Брр, как же холодно!

– Да, – мрачно заметил Пенник. – Мне хотелось бы перекинуться парой слов с мистером Чейзом.

– Сэм… – Мина едва не сорвалась на крик.

Он крепко сжал ее руку и вывел из оранжереи. Сандерс оглянулся и увидел, что Пенник и Чейз стоят посреди домашних джунглей около плетеного столика; Пенник что-то сказал, а Чейз вздрогнул и огляделся. Шорох шагов отдавался эхом под стеклянным куполом. Часы пробили семь тридцать вечера.

Глава четвертая

Без четверти восемь Сандерс услышал тихий крик в соседней комнате. Выглянув из окна, он пришел к выводу, что Форвейз похож на борт огромного корабля. Миновав несколько комнат с мягкой мебелью и коврами, можно оказаться в главном холле с мелкой белой плиткой на полу. Из холла на второй этаж вела центральная лестница у стены, состоявшей преимущественно из высоких витражных окон. Почти у всех светильников были либо плафоны из резного хрусталя, либо витые бронзовые подставки, либо и то и другое. На втором этаже – всего их в доме было четыре – располагалось шесть спален, двери которых с трех сторон выходили на прямоугольную площадку.

Сама площадка была небольшой, на полу лежал толстый ковер, в углу стояли напольные часы. С каждой из трех сторон прямоугольника находилось по две спальни, четвертую занимала лестница. Сандерса поселили рядом с комнатой Хилари Кин. Сэм и Мина жили в комнатах, выходивших дверями на лестницу. Чейз и Пенник, вероятно, разместились в двух спальнях с третьей стороны.

В тот момент Сандерсу хотелось только одного – немного отдохнуть и подумать. Спальня полностью соответствовала его ожиданиям. На окнах – тяжелые занавески в несколько слоев, напоминавшие старомодные нижние юбки у дам; в центре стояла большая латунная кровать, а на столике у окна – фарфоровая лампа, которой, судя по всему, никто не пользовался. Центрального отопления в Форвейзе не было, зато в доме имелось много ванных комнат, и одна из них оказалась в спальне Сандерса.

Он выключил обогреватель и открыл оба окна, чтобы немного проветрить душное помещение. Занавески так и не удалось задвинуть обратно, поэтому он оставил все как есть. За одним из окон оказался крошечный, тесный и совершенно бесполезный балкончик, выступавший над высокой стеной. Сандерс немного подышал свежим воздухом, наспех принял холодную ванну и стал быстро одеваться. Перед тем как надеть жилет и пиджак, он закурил и задумался.

Несмотря на то что Герман Пенник продемонстрировал свое умение читать мысли, можно было сказать, что он действительно…

Но подождите!

Он готов был поклясться, что слышал тихий крик. И готов был поклясться, что прозвучал он в соседней комнате, хотя из-за толстых стен точно отследить источник шума не представлялось возможным. Сандерс замер, прислушиваясь к звукам, похожим на тихое бормотание или скрип оконных рам. Затем одновременно произошло нескольких событий.

Тяжелая репсовая штора на дальнем окне вдруг раздулась, как будто кто-то отчаянно сражался с ней. Столик между окнами закачался, фарфоровая лампа соскользнула с его гладкой поверхности, перевернулась в воздухе и упала на пол с таким грохотом, что его, вероятно, было слышно даже на первом этаже. Из-за шторы сначала появилась черная атласная туфелька, затем нога в телесного цвета чулке, потом – рука и темно-синее платье, и, наконец, тяжело дыша, в комнату ввалилась Хилари Кин. От сильного испуга у нее, казалось, побелело не только лицо, но даже и глаза, она была на грани обморока, но все равно старалась держаться и не показывать своего ужаса.

– П-простите, что вломилась к вам, – пробормотала она. – Но я не могла иначе. В моей комнате кто-то есть.

– В вашей комнате? Но кто?

– Я проникла сюда через окно, – начала объяснять она с тщательной скрупулезностью человека, находящегося на грани помешательства. – Там есть балкон. Пожалуйста, позвольте мне на минуту присесть, я и так опозорилась уже дальше некуда.

С момента их знакомства Сандерс пытался разгадать, в чем же заключалась ее главная особенность. И понял только теперь, когда она была так расстроена. Речь шла о ее необыкновенном внимании к деталям. Все в ее облике: гладкие плечи и руки, глаза и лоб – словно говорило о том, насколько щепетильна и аккуратна их обладательница. Одна бретелька платья сползла на плечо, и она быстро поправила ее. Руки и ладони перепачкались сажей, пока Хилари перебиралась по балкону, и когда она это заметила, то лицо у нее стало таким, словно она сейчас разрыдается. Хилари присела на край кровати.

– Успокойтесь, – попытался поддержать ее Сандерс. – В чем дело? Расскажите, что произошло?

Она не успела ответить, как в дверь спальни Сандерса громко постучали. Хилари вскочила.

– Не открывайте! – воскликнула она. – Сделайте вид, будто не слышите. Заклинаю вас, не открывайте…

Однако через мгновение дверь распахнулась, и Хилари облегченно вздохнула – на пороге возник всего лишь Сэм Констебль, в тапочках и халате, который он завязывал на ходу.

– Что за шум? – с удивлением спросил Сэм. – Я подумал, что дом начал разваливаться на части. Мне уже и переодеться спокойно нельзя?

– Извините, – сказал Сандерс. – Ничего страшного. Просто упала лампа.

Но хозяина дома не особенно заботила судьба лампы. Он уставился на Сандерса и его гостью, выпучив глаза, и, похоже, уже сделал определенные выводы.

– А знаете что… – начал он, приподняв брови.

Хилари к тому моменту немного успокоилась:

– Нет, мистер Констебль. Не стоит делать преждевременных выводов. Это совсем не то, что вы думаете.

– Я могу поинтересоваться у вас, мисс Кин, – мистер Констебль вновь заговорил со своим прежним высокомерием и напыщенностью, – какие именно выводы я должен сделать? Не могли бы вы объяснить поподробнее? – Он произнес это дрожащим голосом, как будто его достоинству только что нанесли серьезное оскорбление. Подняв руку, мистер Констебль пригладил свои густые и шелковистые седые волосы и добавил: – Я пришел выяснить, что это был за шум. Оказалось, что ценная фамильная вещица разбита, а вдобавок я застал двух своих гостей в ситуации, которую во времена моей молодости сочли бы достаточно щекотливой. Но разве я задал хотя бы один вопрос?

– Мисс Кин рассказывала мне… – начал Сандерс.

Но Хилари перебила его:

– В моей комнате что-то случилось, и меня это напугало. Я перебралась сюда через балкон. Можете взглянуть на мои руки, если не верите. И мне ужасно жаль, что лампа разбилась. Я опрокинула ее, когда залезала в окно.

– Это такой пустяк, – сказал мистер Констебль, хитро прищурившись. – Но мне грустно слышать, что вы испугались чего-то у себя в комнате. Что же это было? Может быть, мыши?

– Я… я не знаю.

– Значит, не мыши. Если вспомните, пожалуйста, скажите мне, я во всем разберусь. А теперь прошу меня извинить, не смею больше нарушать ваш покой.

Сандерс понимал, что, если тоже попытается объясниться, ухмылка Констебля станет еще хитрее, поэтому воздержался от замечаний. Констебль и так уже, очевидно, осознал, что сможет одержать моральную победу в сложившейся ситуации.

– Кстати, мистер Констебль, – сказал Сандерс, – как я понимаю, пока вас никто не пытался убить?

– Еще нет, доктор. Еще нет, и я рад вам об этом сообщить. Альбом с газетными вырезками все еще стоит на своей полке. Увидимся на обеде.

Сандерс с удивлением уставился на закрывающуюся дверь:

– Что он хотел этим сказать?

– В смысле?

– «Альбом с газетными вырезками все еще стоит на своей полке».

– Не имею ни малейшего представления, – сказала Хилари. – Я даже не знаю, смеяться мне или плакать. Но, кажется, вся эта история поставила вас в ужасно неловкое положение.

– О, ничего страшного… Намного важнее, в каком неловком положении совсем еще недавно оказались вы.

Хилари снова замолчала. Похоже, пережитое потрясение оставило след, и Сандерсу не понравилось, как она время от времени вздрагивает, казалось, без какой бы то ни было причины.

– Это не важно. Я могу воспользоваться вашей ванной? Не хочу сразу возвращаться к себе в комнату.

Он жестом указал ей на дверь в ванную и взял сигарету, которую отложил, когда она вошла. Неожиданное появление Хилари и ее внешний вид сильно встревожили его. И для этого было достаточно причин. Хилари вернулась очень быстро, и от Сандерса не ускользнуло, как крепко сжаты ее губы, словно она приняла какое-то важное решение.

– Мне нужно время, чтобы все обдумать, – заявила она. – Простите меня, доктор Сандерс, но я не могу вам ничего сказать. Поверьте, здесь и так назревает серьезная катастрофа, и я не хочу добавлять своих ничего не значащих проблем. Не случилось ничего…

– Как раз кое-что случилось. Выражаясь простым языком, вас кто-то преследует?

– Я не понимаю.

– Неужели?

– Нет, все не так, как вы думаете. Это нечто иное. – Хилари вздрогнула. – Наверное, я просто слишком разволновалась. Взглядом ведь невозможно сломать кости, правда? Дадите мне сигарету? – Она села в кресло, а Сандерс протянул ей сигарету и зажег ее. Какое-то время мисс Кин молчала, выпуская кольца дыма. – Так мне рассказать вам, что с нами со всеми происходит и почему это должно кончиться для нас не самым приятным образом?

– Я вас слушаю.

– В детстве у меня была книга со сказками, которые я очень любила, хотя какие-то из них казались мне странными. В этих сказках показывался мир, где ты можешь получить все, что захочешь, если только понравишься ведьме или колдуну. В одной из тех сказок рассказывалось о ковре-самолете – самом обычном волшебном ковре-самолете. Волшебник сказал мальчику, что ковер отнесет его куда угодно, но при одном условии. Во время путешествия на ковре мальчик не должен был думать о корове. Как только он подумает о корове, ковер снова опустится на землю. У мальчика не было никаких причин думать о корове. Но как только ему сказали, что нельзя этого делать, он уже не мог думать ни о чем, кроме нее. Эта мысль прочно засела у него в голове и не отпускала всякий раз, как только он смотрел на ковер. Нет, я не сошла с ума. Я тогда не понимала, какой психологический смысл заключался в той истории, она мне просто не понравилась. Но смысл действительно был. Если кто-то говорит: «Вот человек, который умеет читать мысли», ты невольно начинаешь думать о том, что тебе хочется скрыть от всех. Мы сосредоточиваемся на мыслях, которые не хотели бы сделать достоянием общественности. И как бы мы ни старались, эти мысли никуда не уходят.

– И что же?

– Ой, только не нужно изображать из себя праведника!

Сандерс невольно опешил от ее слов.

– Видит бог, праведника я из себя не строю, – сказал он. – Но все равно не понимаю. Возможно, вы придаете происходящему слишком большое значение? Я склонен согласиться с Ларри Чейзом: будет очень неприятно, если о наших мыслях станет известно, но ничего криминального в этом нет.

– Неужели? Прямо совсем ничего? Например, у меня есть мачеха. Я ее ненавижу. И желаю ей смерти. Что вы на это скажете?

– Только то, что не вижу в этом никакой ужасной тайны.

– Я хочу получить ее деньги, – с ожесточением сказала она. – Точнее, деньги моего отца, которые он оставил ей в пожизненное владение. Из-за них она и вышла за него – они поженились, когда отцу было столько же, сколько сейчас мистеру Констеблю. Она не намного старше меня, и сердце у нее из камня. И я учусь быть такой же жесткой, как она… Скажите, что вы думаете о нашем телепате, мистере Пеннике?

– Я считаю, что он мошенник, – ответил Сандерс.

Хилари, все это время смотревшая на сигарету, вдруг подняла глаза с удивлением и тревогой во взгляде, но было в них и чувство облегчения, а также другие эмоции, которые Сандерс не смог разгадать. Однако он видел, что затаившиеся в глубине ее души суеверия заставляли Хилари верить в способности Пенника.

– Почему вы так говорите? Он ведь прочитал ваши мысли.

– Очевидно, что да. Я думал об этом и пока не пришел к определенному выводу, но вполне возможно, что ответ на этот вопрос связан с Ларри Чейзом.

– С Ларри Чейзом?! – воскликнула Хилари. – Каким образом?

– Вы же знаете, какой он болтун. Обожает расспрашивать людей об их жизни. А потом разбалтывает все подробности, после чего совершенно искренне заявляет, что никому не сказал ни слова. Между прочим, я тут вспомнил, что он знает или, по крайней мере, подозревает о Марсии Блайстон и еще кое о чем, но мне не хотелось бы это обсуждать. Он упоминал это в своем письме. И если этот Пенник умеет выуживать из людей полезные ему сведения, а потом делает так, чтобы они об этом даже и не вспомнили…