скачать книгу бесплатно
– И с этим ты в лес ходишь? Кедровка от смеха умерла, а медведь нам жопы на британские флаги бы поразорвал!
– Я из него косулю на сто метров брал! – возмутился тот, забирая у Вали ружьё. – Может, порох отсырел?
Валя долго шарился в кустах, пока не отыскал добычу, зарывшуюся глубоко в снег. Он впервые нёс мясо, которое не купил в магазине, а добыл сам, в тайге, и это было ни с чем не сравнимое чувство.
«Надо будет ружьём обзавестись, если деньги будут. Главное – маму уговорить».
– И что ты теперь будешь с этим делать? – поинтересовался у него расстроенный Вася.
– Не знаю, я никогда их не ощипывал, – честно признался охотник.
– Ладно, сынок. Учись, пока папа жив! Засекай время!
Часов под рукой, в смысле – на руке – не было, но вряд ли прошло три минуты, когда Вася протянул ему кусочек мяса с кулачок.
– И это всё? А остальное были перья?
– Сваришь – ещё усохнет. Так что шагай в лес, ещё штук двадцать добывай, тогда на ужин мне хватит. Я – старый птицефил. Но перед этим в баню подкинь! Погасла.
Валя нажарил мяса – нормального, – они взяли на этот раз чистые трусы и майки и, стуча зубами, босиком пробежали в «Сандуны». Снег по углам заведения растаял, каменка светилась сильней вчерашнего. Они решили не торопиться и парились, пока не изнемогли, дважды выбегали на улицу, окутанные паром, падали в снег и даже умудрились в голом виде покурить на крылечке. «Каково же было здоровье русского крестьянина, который всю жизнь работал на свежем воздухе, не курил и при минус сорока прыгал в прорубь после бани!» – думал Валя, смоля папиросу.
– Ты же не куришь, Валя!
– Я и не пью. Неделя расслабухи не повредит, а то издёргался перед сессией.
– А к женщинам как относишься?
Валя окутался дымом. После добычи кедровки он счёл возможным не отвечать на дурацкие вопросы.
– Понимаю. Настоящие мужчины об этом не говорят, а только многозначительно улыбаются. Молодец, не то, что я. У меня в паспорте уже штемпеля ставить некуда в графе «Семейное положение». Как говорится, многократно женат, но ещё немного интересен. И ведь про всё рассказать хочется, опытом поделиться. Ну, пошли в избу, за железной рюмкой поговорим, а то я уже упарился!
Окончательное выздоровление Васи происходило на глазах, и после третьего тоста «За любовь к тайге и женщинам!» он был как огурец, не считая соплей. На этот раз гарсонил Валя. Он быстро подкидывал в печку, быстро ел, каждые пять минут интересовался, вспомнив маму, не надо ли чего больному, и Вася, наконец, не выдержал:
– Кончай ты мельтешить! Сядь солидно, выпей чинно, закуси неспешно! Не превращай закуску в еду. Знаешь девиз древнеримских проституток? Не суетись под клиентом! А ты вечно бежишь куда-то, будто наскипидаренный.
– Да вроде не бегу.
– Нет бежишь! А почему? От общей хронической неуверенности в себе! Вот, ты думаешь, как бы мне не было холодно. Молодец! Но о себе-то ты тоже думай! Почему ты про себя никогда не рассказываешь? В группе о тебе никто ничего толком не знает, а ведь расскажи всё – и девки к тебе липнуть будут, как мухи. А ты всегда только слушаешь да головой киваешь. Хоть раз бы меня перебил для разнообразия! Слишком ты уважаешь всех. Не то сейчас время, чтобы ножкой шаркать да ручки дамам целовать. Дамов-то нету! Нет, чтобы кулаком по столу – бац! Молчать, говно! Я про себя сейчас расскажу. Кто пикнет-пукнет – носки на голове заштопаю и в уши наплюю!
– Кому это интересно – про меня слушать? – Валя не краснел, так как краснеть после бани и водки было уже некуда. – А узнают, что я бегаю, и сразу начнётся: пробеги за курс, за институт, за другой институт да за два сразу… Мне эти бега казённые вот где сидят! Нашли коня. Меня после армии оставляли в команде, да я не согласился. Ну что это за работа: спорт. Жизнь собачья, отдыха никакого, тренеры заколебали. Знаешь, Вася, сколько там гнилья, в спорте? Где деньгами пахнет, там сразу гниль заводится. Я когда это понял, то сразу сказал себе: ша! Это не для меня. Характер не тот.
– А чё ты взялся оправдываться? Потому что послать не можешь! Правильно говоришь: характер не тот. Ты краснеешь вместо того чтобы в рыло дать. И из спорта ты от неуверенности в себе ушёл. Тебя мама сильно плотно в детстве опекала. Так? Так! Будь у тебя наглости, как у меня, ты бы точно уже на Олимпиаде что-нибудь завоевал. Странный ты. В загранку нахаляву возят, почёт, медали, бабы вокруг тащатся, а он отказался! Поехал бы на чемпионат, заработал кучу денег, женился на американской мильёнщице. Уж коль до Подлысана дошёл, так чемпионат мира ты бы на одной лыже выиграл!
– Ты думаешь, так просто туда попасть, на чемпионат? Во-первых, я не так уж хорошо бегал, мне ещё было пахать и пахать. А потом, знаешь, сколько жоп надо вылизать, чтоб тебя в сборную взяли? Хорошо бегать – полдела. Надо ещё уметь бегать на полусогнутых перед начальством.
– Да, это я тоже не люблю. Если так, тогда конечно. Нафиг такие унижения. Путь они сами бегают на чемпионатах мира по бегу на полусогнутых с вылизыванием. Новый биатлон: стрельба стоя после вылизывания лёжа.
– У меня и цели такой никогда не было. Я всегда для себя занимался, а деньги, машины – для бедных духом цель жизни, «рай для нищих и шутов, мне ж как птице в клетке», как Высоцкий пел. Пена жизни. Годами потом отрабатывать этот несчастный «Мерседес»! Да я минуты за него не дам! Нельзя время измерять рублями! Меня, к примеру, раз пять в рестораны водили. Не по мне всё это. Велика честь: пить водку, разбавленную официантом! Я вот тебя послушал и сразу понял: вот оно! Это – по мне! Геология – это нечто большее, чем работа или наука. Это… это что-то опупенное! Радость на душе! Свобода духа! Походы, романтика, медведи, гнилые палатки, водка из поллитровых кружек. Но неразбавленная! Это звучит гордо! И тосты: за девок, за дружбу, за то что дошли-таки! А не за здоровье какого-то директора акционерного общества «Дружба», который из своих ворованных миллионов сотню дал команде на новый мячик. Это новым русским всё деньги подавай и ничего кроме денег. А мы, Вася, старые русские. У нас главное – душа, и я этим горжусь. По-моему, целью государства и правительства сейчас должно быть воспитание человека порядочного, не склонного к стяжательству, как всегда и было на Руси. Сам погибай – товарища спасай! Сам не пей – другу налей! А нынче страну продают, отдают затак. У большинства цель жизни – телевизор да видик. По телику реклама да враньё. Если это – демократия, то я её отвергаю всеми фибрами души. Вот Булгаков – молодец! Он…
– Перекури! – Вася сочувственно глядел на соседа, пока тот, горя и искрясь, разливал по четвёртой. – Тебя послушаешь, так сопли на глаза наворачиваются. Надо твоим родителям ещё одного такого же заказать, любителя Булгакова. Не обижайся, Валя, но родился ты в таком случае не там и не тогда. Сам же говоришь, что грязь кругом, а ратуешь чуть ли не за коммунизм. Будь реалистом! Да правительство навалило на твой русский дух! Ему не дух твой нужен, а голос на выборах. И чтоб ты пахал больше и залупался реже. И потом сдох в первый день выхода на пенсию. Послушай радио: в Германии погибло девятнадцать человек. А у нас? Около двадцати. Ты можешь себе представить пять миллионов человек? Пять Красноярсков! И вот они умудряются пропасть без вести во время войны! С тех пор изменилось всё, кроме отношения власти к людям в нашем благословенном Отечестве. Я двумя руками был за Горбачёва в восемьдесят пятом! А чем всё кончилось? Последнее разворовали. Без вести пропал золотой запас страны! Где когда такое ещё было? Крым профукали, целину, Кавказ. Про исконно русскую Прибалтику вообще молчу. Сегодня я уже не ругаюсь, а жду, когда это государство развалится окончательно. Нельзя же только воровать! Или можно? Точно брякнул какой-то поэт: умом Россию не понять! С тех пор как ни правитель, так мозгов в голове меньше, чем у моей бабули в заднице. Всё равно ничего не понять! Зачем мозги? Это за руль садиться – справку подавай! А страной управлять – никаких справок не надо! Главное, блин, интуиция. Как мы с тобой на авось в тайгу прём, так они страну ведут. Ляпнет чё-нибудь с похмела, а страна потом годами слезами умывается. Что цари, что генсеки, что президенты – одного поля ягода. Ты во всём прав, но не проживёшь ты здесь, думая сначала о народе, а только потом о себе. Этот народ такой чести не заслужил. Тебя затопчут, если ты хоть раз, Валя, хоть один разик променяешь столичную финскую баню с начальником и его секретутками на закопченный полок с пьяным Васей. И затопчут тебя не злые начальники, а такие же, как ты, потому что ты позволишь им это сделать. Дашь сдачи – зауважают. Будешь христианствовать – сожрут с потрохами. Выбери, чего ты хочешь в жизни. Человек никогда не движется по горизонтали. Он идёт или вверх, или вниз. Остановился на секунду, зазевался, клювом щёлкнул, не в той бане попарился – и тебя тут же обгонят и обгадят. Главное в нынешней жизни – деньги и карьера, а они делаются в ресторане, в бане, в «Мерседесе». Поздно ты родился. И я поздно родился. Вовремя родился только дедушка Ленин, и теперь вся Россия плачет, что родилась не в прошлом веке. А в прошлом веке плакали, что вообще на свет родились. Короче, я уже зарекался не портить себе настроение такими разговорами, не ходить на выборы и не лезть в начальники. Ругаться бесполезно. Эту страну надо выжигать калёным железом, иначе толку не будет. Может, я и не прав. Давай-ка лучше о женщинах покалякаем.
– А я верю, что мы будем нужны стране! О нас ещё вспомнят, и не раз. И мозги наши понадобятся, и в русское чудо верю, в возрождение величия России!
– Гип-гип! Пей, Валя, за русское чудо. Оно уже свершилось: такую страну насмерть упиздякали! Никакой войны не надо! Дадут объявление: принимаем танки и ракеты на металлолом – и через месяц бери нас голыми руками: всё сами продадим и пропьём. Но блажен, кто верует и да продлятся дни твои! И мои заодно!
– Спасибо, Вась, ты настоящий друг! Ты мне этим походом так много открыл в жизни, во мне самомом, тьфу, смамом, я бы прям расцеловал тебя!
– Нет, Валя, я не голубец, с мужиками не целуюсь. Вот бабца я бы сейчас поцеловал куда-нибудь в запястье ноги, где трусы начинаются и сразу налево тут. Не могу прям без прекрасного жить! Дали бы мне волю – каждый раз перед едой употреблял бы.
– А я сильно собак люблю. И больше всего дворняжек.
Вася долго качал головой, настраивая резкость, потом всё же удивился:
– Ну ты даёшь! А мать твоя знает, что ты собак… ну… того…
– Ой, не могу! – Валя упал на нары.
До друга дошло, он тоже затрясся от хохота, наливая не то по седьмой, не то по восьмой:
– А я думал… Даже испугался! Ну, подохнуть на месте! Давай-ка выпьем и спать, а то мы сейчас с тобой договоримся.
– А можно я сперва тебе своё сочинение прочту? Я его давно замышлял, а написал только вчера, когда ты спал.
– Ну, валяй, если не долго.
И Валя стал торжественно зачитывать свой первый в жизни литературный труд.
ВАЛИН ТРУД
Снег на душу. Так называется. Снег валил, как из ведра, хоть и был конец апреля. Я почему-то про апрель написал. Тяжёлыми хлопьями падал на уже распустившуюся вербу, на вылезшие сдуру из земли одуванчики, на крыши домов, на дороги и тротуары, вынуждая сбавлять скорость водителей и пешеходов и материться дворников. Те решили было, что снеговые лопаты можно убрать подальше. Я на балкон её обычно прятал, чтоб не упёрли, – Валя глянул на слушателя, – ты не спи, давай! Снег падал на зонтики всех мастей, прикрывающие головы и плечи вечно спешащих куда-то, злых, без улыбки, горожан. На взлётные полосы аэродромов, способствуя скоплению пассажиров и спекулянтов в залах ожидания и радуя буфетчиков: залежалые бутерброды поглощались на «ура» и коньяк в разлив шёл наперегонки с чаем. Немногочисленные селяне, прервавшие и без того неторопливую пахоту, доедали квашеную капусту, выходя из зимних запоев, ремонтировали древние трактора, по привычке готовясь к очередной битве за урожай, под шелест снега мечтая о частной собственности на землю, как в Англии. По-чёрному ругались гаишники: попробуй, измерь скорость машины при видимости сто метров. Да и ещё авария случилась с междугородним автобусом: не увидел водитель светофора, – привык по трассе катить без препятствий, – и подставился на первом перекрёстке под «жигуля». Никто не пострадал, но ведь надо бросать ответственную работу – сшибать червонцы с иномарок, и ехать разбираться, протокол составлять. Мы два часа в этом автобусе просидели, пока их дождались, даже лыжню осмотреть потом не успели толком. Ты не спи! Хлопья всё увеличивались в размерах и уже здорово мешали работе локаторов, но и самолёты-шпионы в такую погоду не летают: не видно им никаких секретов, кроме туч, что ж зря рисковать? Под тяжестью стихии провисли провода и ветки деревьев. Тут уж, где какой изъян, провод рвётся, ветка ломится, в лесу шорох от миллиардов падающих огромных снежинок. Потрескивают оттаявшие было сдуру после зимы ветви. Мело, мело по всей земле, во все пределы. Свеча горела на столе, поскольку лампочку украли. Немногие выжившие, но доживающие век из племени романтиков-геологов, чудом получившие деньги на полевые работы, сычами сидят в палатках и избушках, курят у печек, читают кто Булгакова, кто Толкиена, и усмехаются в бороду: «Не такое бывало, зимовали в палатках, а уж это – тьфу, не приключеньице даже. Дрова заранее заготовлены, до воды тропинка протоптана, тушёнка и чай под раскладушкой, а что палатка протекает от старости – так не над головой же!»
Снег валил уже как из вёдрышка. Эй, ты не спи там! А капитаны «Ракет» и «Восходов», застигнутые стихией врасплох, на малых оборотах, брызгая слюнями на штурвал, добирались до ближайших пристаней. Водители «СуперМазов», в очередной раз сдуру растележившись поперёк дороги кто у Тайшета, кто за Читой, поджидая тягача, кляли Бога на третий день после Пасхи, наливали с горя по маленькой – всё равно ещё триста километров впереди ни одного гаишника, и зарекались ездить по Богом, чёртом и правительством проклятой трассе. А снег – это просто мёрзлая вода, падающая откуда-то сверху. Он не виноват, что он падает. А если кому-то это не нравится, так надо было селиться на Марсе. А уж коль Адама, Еву и всех их потомков без права выезда поселили сдуру на Земле, то принимайте, господа-товарищи потомки, всё как есть, как это делают йоги, умные писатели и геологи в палатках, и не гневите Бога, а то он может и похлеще что-нибудь устроить. Ведь он не зря на кресте висел.
* * *
– Не просто висел, а – сдуру, – закончил благодарный слушатель за Валю. – Ну и чушь! Я ни капельки не врубился, к чему это всё написано. Ну, снег. Ну, автобус. Ну, лопату ты прятал сдуру на балконе. Адам с Евой на ракете. В чём, как говориться, все ссуть? Зэ брэд оф сиф кэбэл.
Валя, не ожидавший такого жестокого разноса, молча кивал головой, проклиная себя за то, что так разоткровенничался и ненавидя противного критика за толстокожесть. Ему своё произведение показалось очень даже неплохо написанным.
– А Васька слушает, да жрёт! – выдавил он наконец.
– К твоему сведению, Валя, я уже давно сочиняю. Мои стихи даже в стенгазете в техане были. И все хвалили. Как же там начало? А! Я иду по тайге и тропа глубока. Не устану любить это слово – тайга. Не впервой мне в тайге эти тропы торить, не впервой мне в лесу в одиночку ходить. Дальше не помню. Вот это от души! Не то что снег твой сдуру из помойного ведра. Жопу вытри и забудь!
– Я такой стих сочиню за пять минут: – оскорблённый прозаик чуть не плакал от обиды и решил хорошенько отомстить, – не впервой в котелке мне картошку варить, не впервой по тропе дуру-Нинку тащить. В третий раз по тропе скоро буду ходить. Сильно нравиться мне в одиночку блудить. А тропа глубока, а тропа далека, далека-далека, глубока как река. По реке поплыву, как известный топор, проплывая Туву погляжу на забор. Я на лыжах хожу, и без лыж я бреду. Я о прозе сужу, как макака в бреду. Фигня это, а не стихи! Не позорь больше стенгазеты! Пушкин из тебя, как из задницы – соловей!
– Ну уж и фигня! – растерялся поэт, не ожидавший от сушёного романтика столь резкой отповеди. – Не нравится – не слушай! И вообще я спать собирался.
Он завалился на фуфайку, зло обматерил скрипучие нары и подытожил вечер:
– Стихи надо уметь слушать. Душой! Это не проза твоя идиотская! – и пока Валя готовил ответный залп – захрапел.
– Из всех поз, принимаемых человеком во сне, обязательно найдётся такая, в которой он, зараза болотная, захрапит! – пробубнил Валя, набросил на голову фуфайку и через минуту тоже засвистел на все лады.
На другой день оба были здоровы, если не считать болячек на носах. О вчерашней стычке на ниве творчества не вспоминали. Съев котелок пшённой каши с маслом и сахаром, они пошли оглядеть окрестности и пофотографироваться. Погода стояла чудесная: светило солнце, но январь – это не в Африке январь: на самом «солнцепёке» вряд ли было теплее минус двадцати. Прошли по посёлку из конца в конец. Трудно было определить, что за люди здесь жили. Но не крестьяне. Кругом стояла чёрная тайга, куда ни глянь – горы. Тут явно никогда ничего не сеяли. То ли золотоискатели, то ли спецпереселенцы. Да и избы какие-то не сибирские, основательные, а скорее на украинский или литовский манер, маломерки. Самих изб практически не осталось. В основном виднелись покосившиеся срубы и заборы, местами заплетённые ржавой колючей проволокой.
Они прошли по своей лыжне, стрельнули по паре раз в забор, сфотографировали друг друга, пейзаж и свою избу издали. Вася нёс капкан с кастрюлю размером и банку с маринованной гадюкой, которую он к великой радости нашёл на чердаке.
– На такую приваду, Валя, соболь сюда из Иркутска прибежит. Знаешь, какие шапки красивые из баргузинов? Они от этого запаха змеиного дуреют, как я от пухлой женской попки.
– А где ставить будем?
– А хоть где. Давай вон под той ёлкой, чтоб, когда он попадётся, далеко не ходить. Ноги-то не казённые. По-моему, это место должно ему понравиться.
– Почему ты так решил? Был когда-то соболем?
– Достаточно быть хорошим охотником.
Вася с трудом разинул зубастую пасть огромного волчьего капкана, засунул его в снег, а вонючий кусок змеятины привязал на верёвочке над ним.
– Ну и вонища! Срочно в баню! Бе! Как бы соболь на меня не кинулся.
– Вряд ли он такой дурак, чтоб тебя с гадюкой перепутать. Ведь ты не кидаешься на пень, если от того несёт Нинкиной задницей.
– Скоро я точно на пень кинусь, если ещё неделю здесь монахом проживу, это ты верно заметил. Бедные монахи! Сто мужиков сутками думают только о бабах, а делают вид, что – о боге! Извращенцы, прости господи!
Он долго тёр руки снегом, нюхал, бекал и снова тёр. Проверка этого капкана стала ежедневным ритуалом и внесла некоторое разнообразие в жизнь отшельников: было теперь куда сходить целых пятьсот метров в один конец. Через три дня около капкана кто-то мелко накакал на их лыжню.
– Соболь, точно! Осторожничает, гад. Ничего! От моего капкана не уйдёт!
– А это не мышиное дерьмо? Уж больно мелко гадит твой соболь.
– Это от запаха змеиного у него очко сжалось. Баргузин, не иначе. Теперь точно попадётся!
Увы, мёрзлый кал неизвестного животного оказался единственной их поимкой, и перед уходом старый соболятник захлопнул капкан и выкинул его в ручей:
– Таскать тебя, бездельника! Такая змея была! Кретины здесь, а не соболя!
После установки капкана ещё постреляли по пням и прихватили дров.
– Славно мы нынче поохотились, Вась, на уровне! – язвил Валя. – Два пня завалили!
– Охота – это когда и ему охота, и ей охота.
– Кто о чём, а Вася про то же.
– Да, Валь, женщины – моя слабость. Вторая после охоты.
– На женщин?
– Как увижу какую-нибудь – сразу влюбляюсь по уши, аж трусы дымят. А через десять минут вижу другую – и про первую забываю. Вернее, уже двух люблю, аж дует по ночам. Меня в рай знаешь, почему апостолы не пустят? За деву Марию опасаются! И за остальных дам, что на этом свете от меня скрылись. Я первый раз почему женился? У неё титьки были – во! Идёт – коленками пинает. Вымя, а не грудь. Формула фигуры – сто сорок на сто сорок на сто сорок. Особенно первые сто сорок! Я к ней и так, и этак, а она мне заявляет: «Я вас, мужчин, ненавижу, вы все от природы подлецы и бабники, и пока не женишься – ничего не получишь». Пришлось жениться.
– Что, неужели из-за титек?
– Да, Валя! Я все глаза на них повывихивал! Спать не мог ночами! Мне уже снилось, будто я муравей, и по ним бегаю, как по горам, и кусаю.
– Ты – маньяк!
– Мне это уже говорили, но я не согласен. Просто у меня порода такая. Дед армянин, бабка – еврейка, а я, естественно, русский. Отец сейчас пятый раз женат, и я в него пошёл.
– И долго ты с этим выменем жил?
Они уже пришли к избе, Валя щепал доски на растопку, а Вася вымыл руки с мылом, внимательно их обнюхал, бекнул и стал щёлкать фотоаппаратом во все стороны.
– Почти два года.
– А почему ушёл? Ещё большее вымя увидел?
– Нет, она меня сама прогнала. Я, говорит, знала, что ты мне будешь изменять, но что ты такой блядун – не подозревала. А я всего лишь с её сестрой перепихнулся. Этого она мне не простила. Та глухонемая была, мне её просто жалко стало. Всё одна да одна баба. И формула неплохая. Кинул ей пару палок по-родственному. А со второй разошёлся потому, что она всё сама норовила делать. Мне же нравится женщину потискать, расстегнуть там чего-нибудь, снять. А этой будто «Рота, сорок пять секунд отбой!» скомандовали. Догола раздевается, да ещё и с меня успевает рубаху стащить. Прыг сверху как тигра, только в горло не впивается, будто она мужик, а не я. Я ей: Леночка-Ленулечка, а Ленулечке до фитиля. Прыг – бух – трах – и спит уже. А я как дурак лежу и думаю: занимался я любовью или показалось? Она из Новосибирска родом. Думаю, что там она все панели жопой пообтёрла да в Красноярск свалила новую жизнь начать. А тут пьяный Вася поехал с горки на Новый год и её сбил. Я тогда многих посбивал, прежде чем на неё наехать. И она быстренько на мне женилась, профессионалка чёртова.
Поставили варить кедровковый суп, принесли воды, и Вася продолжил больную тему.
– Пить потом стала. Уходит к каким-то подругам, приходит пьяная. Дальше – больше. Однажды ушла – приползает под утро в стельку. Пообрыгалась да пообоссалась вся, – он сморщился, вспоминая, закурил и плюнул, – ну я ветвистые рога-то почесал, собрал чемодан да к Ольге ушёл без лишних скандалов. У той муж подводником служил. На Камчатке нырнёт – около Кубы вынырнет, Америке погрозит и обратно на дно. А ей-то скучно десять месяцев в году без постельного инструменту. Вот я и помогал ей мужа ждать. Можно сказать – оборонял тылы Родины. У меня тогда дежурная шутка была: подмылась ли ты на ночь, Дездемона? А у неё: когда вернёшься, кобелино? Умная была, как собака! Всё понимала! А потом муж во время какой-то аварии погиб, и она меня выгнала. Фиг поймёшь этих женщин!
– Я вижу, к проблеме взаимоотношения полов, Вася, ты относишься очень серьёзно. Интересно, осталась в радиусе пятисот миль ещё хоть одна женщина, которую бы ты не поимел? По-моему, нет.
– Осталась, друг мой, и не одна! И это меня больше всего угнетает. Как говориться, нельзя поиметь всех женщин в мире, но надо к этому стремиться. Их много, а я один, как в попе дырочка! Как представлю, что они с кем попало спят – мне их так жалко становится! Ведь я их всех люблю! Был бы я падишахом – у меня не гарем бы был, а гаремище! Я тоже не там родился и не тогда. Знаешь, чем надо заниматься, чтобы не было потом стыдно за бесцельно прожитые годы? Да-да, этим самым. А мы, два идиота, залезли к чёрту на рога и радуемся непонятно чему. Как можно радоваться, если рядом нет ни одной особи противоположного пола? Поступило предложение: завтра же идём домой. Осточертел мне этот гнилой барак, этот лес, это небо, эта печка.
Но Валя это предложение с негодованием отверг, поставив ультиматум: он остаётся на весь срок, а хлюпики и любители заглядывать под подол могут отправляться прямо сейчас, не евши чудесного кедровкого супа. И Вася уступил, вновь пообещав наверстать упущенное в первые же два часа после приезда.
Они ещё долго, по словам Васи, «трахали дрова, бросали палки, имели бревно, произвели множество фрикций пилой и занимались любовью с фотоаппаратом». Наконец, Вася сменил одну больную тему на другую:
– Я жрать хочу, как стадо волков! Даже воробьём твоим не побрезгую.
– Ты, Вася, как кукушонок: большой и жрать хочешь каждые десять минут. А я тебе только успеваю дичь носить.
– Я Вини Пух Большой Член, а не кукушонок!
С этими словами Вася схватил свой килограммовый тесак и, издав воинственный клич, кинул в стену. Тот ударился ручкой, дзынькнул, и как мячик отскочил, попав жалом хозяину чуть выше колена. Вася сел на нары, пробормотал:
– Дурацкие шутки до добра не доводят, – и начал снимать штаны.
Стянул брючину, глянул на залитую кровью ногу и, опрокинувшись навзничь, по-дикому затряс руками и ногами. Валя столбом стоял посреди избы с ложкой соли в руке, не веря глазам. Ему потребовалось несколько секунд, чтобы переварить случившееся. Наконец, он осознал, что друг не шутит, а действительно потерял сознание и надо что-то делать. Он кинул соль в бульон и бросился к аптечке, нашёл бинт и, подскочив к потерпевшему, затряс его за плечи. Вася сказал: «А!» и поднялся. Посидел с закрытыми глазами, потом спросил:
– Я что, сознание потерял?
– Да. А я нашёл.
– Ты перевяжи меня! Я на кровь смотреть не могу. Сильно льётся?
