Квендель. Книга 1. Сумрачный лес

– Иногда бывают, – уклончиво ответил Бульрих и сменил тему: – Во сколько, елки-поганки, ты сегодня встал с постели, чтобы в полдень незаметно миновать Зеленый Лог?

Он приглашающе подвинулся в сторону. Звентибольд с трудом вскарабкался на стену и, сопя, сел рядом с Бульрихом.

– Я ночевал в Вороньей деревне, у Лорхеля и Ламеллы, – пояснил он. – Теперь собираюсь заглянуть к Моттифордам в Крапп. Настало время: ты же знаешь, я иду в Баумельбург.

Бульрих растерянно посмотрел на него, и Звентибольд почти снисходительно добавил:

– Неужели забыл? Скоро Желудевая Луна. В Баумельбурге будет карнавал. Я, как и каждый год, вхожу в совет устроителей.

Бульрих показал трубкой за спину, на луг, мерцающий в полуденном зное.

– Жара, июнь на дворе! А ты хочешь, чтобы я вспомнил о каком-то карнавале, который будет на пороге зимы?

– Ну что ты, Бульрих! Называть Праздник Масок в Баумельбурге каким-то карнавалом довольно странно. Разве есть во всем Холмогорье хоть что-то удивительней?

– Зимнее солнцестояние, – серьезно и твердо заявил Бульрих.

– Зимнее солнцестояние! – фыркнул Звентибольд. – Согласен, знаменательное событие, но, как по мне, оно больше подходит для стариковских посиделок у камина! И еще, мой дорогой Бульрих, это же немного страшный день. Никогда не знаешь, кто там стучится в дверь, – то есть, конечно, не узнаешь, пока гости не запрыгнут к тебе в дом с громким воем и снежным шквалом. – Он покачал головой и зажал трубку в углу рта. – В прошлом году один из этих неуклюжих гоблинов скинул с каминной полки мой лучший чайник, когда широко размахнулся своей метлой.

– Зато костры – это красиво, – мечтательно проговорил Бульрих, вспомнив посреди летней жары о пылающих огнях, вокруг которых топчутся на снегу квендели, потягивая пунш со специями.

– Согласен, – кивнул Звентибольд и потянулся за ежевикой. – Полуночные костры – это неплохо, но остальная чехарда… Я предпочитаю мир и покой в родных четырех стенах. – Он прожевал одну ягоду и сорвал вторую. – Карнавал в Баумельбурге – куда лучше, чем вся эта суматоха до самого рассвета! – вернулся он к любимой теме.

Звентибольд очень гордился тем, что его пригласили в совет устроителей празднества. Из каждой деревни присылали от одного до трех представителей. Все они съезжались в Баумельбург, где раз в год благотворители Холмогорья обсуждали необходимые приготовления. Двоюродный брат Бульриха занимал ответственный пост уже много лет, но, похоже, до сих пор получал от этого удовольствие и не уставал рассказывать любому встречному-поперечному все, что знал о Празднике Масок. Вот и сейчас он завел длинную речь, и Бульрих беспокойно заерзал.

Солнце медленно клонилось к западу, и кромка леса лежала в уютном сиянии. «Самое время, чтобы погрузиться в лесной мрак», – подумал Бульрих.

Однако Звентибольд все говорил и говорил. Он переходил от одного праздника к другому, хотя, конечно, речь его крутилась вокруг большого события в конце осени. Бульрих попыхивал трубкой короткими, недовольными затяжками. Время шло. Кузен Биттерлинг как раз начал рассказывать о диковинных масках изобретательного семейства Моттифордов, когда Бульриху пришла, как ему сначала показалось, блестящая идея.

– Как глава семьи, добряк Гизил мог бы и в самом деле уделять чуть больше внимания форме, – как раз говорил Звентибольд. – Моттифорды уже по меньшей мере пять маскарадов напяливают на свои толстые холеные физиономии эту новую дрянь! Как будто старые фамильные маски не годятся для этих чванливых серых поганок! Но ты знаешь: фальшивая шляпа не бывает хорошей! Это относится и к Моттифордам, которые теперь и в самом деле…

– Именно так всегда говорит наша добрая Гортензия, – поспешно вмешался Бульрих, слегка покраснев от очевидной лжи. Гортензия восхищалась Моттифордами и Краппом, их грандиозным поместьем с большим парком на дальнем берегу Сверлянки. Гортензия, разумеется, не стала бы уничижительно отзываться о столь уважаемом старинном семействе, ведь Самтфус-Кремплинги, как известно, держатся за положение и родословную.

Однако Звентибольд, похоже, об этом не знал, поскольку и в самом деле прервал словесный поток, наконец-то отдышался и с любопытством взглянул в лицо Бульриха, который покраснел еще сильнее оттого, что в этой щекотливой ситуации ему пришлось к первой лжи добавить вторую. Возможно, идея была не такой уж блестящей. Но ничего не поделаешь, если он хочет сегодня попасть в Сумрачный лес, поэтому он продолжил:

– О да, Гортензия уже давно подумывает о том, чтобы войти в совет карнавала. То есть, если бы ее пригласили, я думаю, она бы не отказалась. По крайней мере, так говорит моя невестка Бедда, а уж она-то знает…

Бульрих вспотел, понимая, что несет ерунду. Вряд ли его слова прозвучали убедительно. Однако Звентибольд, похоже, ничего не заподозрил; во всяком случае, не стал прерывать кузена. Бульрих торопился, мучительно стараясь добраться до самого главного – приманки, на которую собеседник мог бы клюнуть.

– Гортензия происходит из прекрасной семьи. Она очень любит традиции и старинные обычаи. Только на днях я слышал, как она говорила Бедде: «Клянусь всеми трюфелями леса, эти Моттифорды превращают наш прекрасный праздник-карнавал в настоящий фарс! Пора вернуться к прежним традициям маскарада. Нужно обратиться в совет!»

Бульрих закрыл рот и замолчал. Трубка его погасла.

– Ну надо же… – искренне удивился Звентибольд. – А я думал, что наша милая Гортензия посещает только элегантные дамские приемы. Моя Тильда уже несколько лет надеется на приглашение… Но она, несомненно, обогатила бы совет устроителей. Я имею в виду Гортензию… С ее вкусом, прекрасными манерами и прочим… И она, конечно, внесла бы большой вклад. Знаешь, – он доверительно подмигнул кузену, – Самтфус-Кремплинги весьма неохотно жертвуют угощение из своих легендарных кладовых.

Внезапно он повернулся и перекинул ноги через стену, после чего с легким «шлеп!» плюхнулся на лужайку.

– Бульрих, старина, я очень обязан тебе за подсказку. Пожалуй, сделаю небольшой крюк через Зеленый Лог. Заскочу на чашку чая к одной весьма почтенной даме. От помощи отказываться никогда нельзя.

Бульрих чувствовал себя крайне неловко, но, по крайней мере, мог наконец уйти. Он очень надеялся, что Гортензии не будет дома, когда у ворот ее сада появится пышущий энтузиазмом Звентибольд. Между тем Биттерлинг затянулся трубкой и на прощание похлопал Бульриха по правому колену.

– Прощай, кузен, – сказал он и отвернулся, собираясь уходить. – Я передам от тебя привет Гортензии и расскажу, какой у нее внимательный сосед.

– Н-н-н-нет!!! – Бульрих чуть не упал со стены. – Я хотел сказать, – поспешно объяснил он, увидев перекошенное от изумления лицо кузена, – я хотел сказать, что ей не нужно знать, от кого ты обо всем услышал. Гортензия такая гордая, будет все отрицать, вот увидишь. – Он откашлялся и беспомощно взмахнул рукой. – Я просто хотел сделать ей приятное, вот и все. Ведь она так хочет внести посильный вклад…

– Понятно, – сказал Звентибольд, задумчиво почесывая за левым ухом черенком своей трубки. – Вижу, Бульрих, старина, все вижу… – И весело подмигнул.

Бульрих подумал, что это глупо, потому что не знал, как еще расценить озорную улыбку Звентибольда.

– Елки-поганки, – едва слышно пробормотал он и потянулся к холодной трубке.

Звентибольд шутливо погрозил ему указательным пальцем и рассмеялся. Бульрих угрюмо задумался, что же могло на него так подействовать. Вся эта история была крайне раздражающей и неприятной.

– Клянусь белым грибом, – сказал наконец на прощание кузен, являя собой образец понимания, – ты можешь рассчитывать на меня, лучший из Шаттенбартов. Я последую твоему совету. Ни слова Гортензии об одиноком старом барсуке. Ни слова! Прощай!

И прежде чем Бульрих успел что-то сказать в ответ, он стремительно зашагал по лугу в сторону Зеленого Лога. У подножия холма Звентибольд обернулся и помахал кузену. Бульрих помахал в ответ. Немного растерянный, он остался сидеть на том месте, где его только что оставил Биттерлинг.

Он правильно расслышал? Одинокий старый барсук? Бульрих презрительно фыркнул. Он уже меньше сожалел о том, что отправил своего дорогого кузена к Гортензии. Понятно, что барсуком кузен назвал именно его, Бульриха. Что ж, пусть поболтает с Гортензией, пусть перемоют ему косточки, раз уж сплетни о нем дошли до Звентибольда. И пусть! Лишь бы ему позволили осуществить дерзкие планы ради всеобщего блага… О да, в один прекрасный день об одиноком старом барсуке действительно будет что рассказать! Нечто неслыханное, удивительное, что заставит все женские сердца в Холмогорье трепетать в немом благоговении! Но ради этих золотых дней картографу из Зеленого Лога еще нужно поработать.

– Елки-поганки, – еще раз решительно сказал себе Бульрих и наконец приготовился спрыгнуть на тропинку за живой изгородью.

Казалось, прошла целая вечность с той минуты, когда он первый раз хотел спрыгнуть со стены. К счастью, ничто не возвещало о новых задержках, и Бульрих мягко приземлился на песчаник. Сделав несколько шагов, он подошел к противоположной стене и даже не стал искать удобно расположенных корней, на которые было бы удобно опереться. Состояние брюк его уже не волновало. Пыхтя, он подтянулся, вцепился в первый же согнутый корень орешника и вскарабкался на стену.

Оттуда, между стволами орешника, ясенем и ежевикой – вторая защитная стена ничем не отличалась от первой, – открывался вид на луг до самого горизонта. Черная кромка леса вырисовывалась темной, густой тенью приблизительно в четырех сотнях шагов от Бульриха. Он не стал задерживаться, а сразу же спустился по ту сторону живой изгороди и пристально огляделся. Ему показалось, что он пересек невидимую границу.

Из Зеленого Лога донеслись далекие детские крики, очень тонкие, но отчетливые в застывшем воздухе. Бульрих на мгновение вспомнил свой сад и прохладный уголок на скамейке под бузиной. Голоса квенделят смолкли, и Бульрих встряхнулся, словно очнувшись от сна. Затем он бодро зашагал вперед. В этот день картограф был полон решимости – отныне никто и ничто его не остановит!

Глава вторая

Сумрачный лес

Вам наверняка знаком темный, часто мрачный лес, где в беспорядке смешиваются лиственные и хвойные деревья, обломки камней и поваленные стволы, ковер из мха и колючей травы, которая скрывает валуны, цепляет одежду, царапает кожу и не дает двигаться вперед.

Пауль Герман

Луг поло0го спускался к опушке леса. Бульриху показалось, что здесь распустилось меньше цветов, чем за прогулочной дорожкой у Зеленого Лога. Насекомые тоже куда-то исчезли. Во всяком случае, ни голубоватых бабочек, сопровождавших его раньше, ни стрекоз, ни шмелей он больше не видел.

– Чушь, просто совпадение, – подбадривал себя Бульрих.

Солнце по-прежнему светило на безоблачном небе, но опушка леса, которая с каждым шагом становилась все ближе, не казалась светлее. Темная стена деревьев будто поглощала свет яркого дня. Бульрих вспомнил то немногое, что знал о лесе, и понял: ничего хорошего на ум не приходит. Нечто безымянное накрывало дремучую чащу непроницаемым пологом страха и трепета.

Бульрих стиснул зубы. Шагая смело и решительно, он все же чувствовал, как ужас сжимает его сердце. Когда до леса оставалось около пятидесяти шагов, он остановился и потер нос указательным пальцем. Попытался было со своего места хоть что-нибудь рассмотреть, но это ему не удалось – исполинские деревья на опушке казались неотделимыми от лесной чащи. Заросли подлеска и кустов еще сильнее закрывали обзор.

– Клянусь сморчками, непростое дело ты затеял, старина Бульрих Шаттенбарт, – сказал он вслух, замечая, что его голос звучит грубо и хрипло.

Едва эти слова прорезали зловещую тишину, квендель вздрогнул и настороженно огляделся. На мгновение у Бульриха возникло неприятное ощущение, будто из чащи на него кто-то смотрит. Может быть, смотрел сам проклятый лес, такой враждебный и неприветливый, что Бульриху внезапно расхотелось ступать под его мрачные своды, мимо поросших мхом гигантских стволов. Но если кто-то и наблюдал за ним, то он не выдал себя ни единым звуком. Ни хруста сухой ветки, ни шороха листьев не доносилось до навостренных ушей Бульриха. Было очень, очень тихо.

Квендель запретил себе думать о «мертвой тишине», но все равно в голове его мелькнуло: «В лесу, который настроен по-доброму, было бы больше звуков».

Он уже соскучился по ободряющему пению птиц и по всему привычному шуму, который обычно можно услышать вблизи леса. Шелест ветра в верхушках деревьев, шорох множества листьев и веток или тихое потрескивание в подлеске, когда по нему пробирается какой-нибудь зверь. Лихорадочно блуждающий взгляд Бульриха задержался на огромной ели с потрескавшейся корой и покрытыми мхом ветвями. Она была неизмеримо высокой. Казалось, если исхитриться и окинуть взглядом ствол от земли до самой верхушки, закружится голова. Все деревья: будь то ель, пихта, бук или дуб – все были огромными, грозными и древними.

– Ага, смешанный лес, – пробурчал квендель, решивший шепотом разговаривать сам с собой. Трезвое это замечание осталось без ответа, и Бульрих нашел в себе силы успокоиться. Он пошарил в карманах в поиске березовых свитков и древесного угля.

– Начать, конечно, можно и отсюда. Не спеши, старина Шаттенбарт, – пробормотал он про себя и сделал несколько пометок на первой бересте.

Однако тут же он поспешно поднял голову и еще раз осмотрел опушку леса, приглядываясь, не шевельнется ли там что-нибудь угрожающее, пока он, беззащитный, склонился над своими записями. Все осталось по-прежнему, но Бульриха не покидала тревога. Ужас поднялся в нем от онемевших коленей почти до корней волос. Его обычно твердая рука нервно чертила тонкие линии на безупречной серебристой поверхности коры, и Бульрих с удивлением обнаружил, что дрожит.

Страшно было стоять в одиночестве посреди освещенного солнцем луга, открытого всем взглядам, когда совсем рядом таится нечто неизвестное. Там, впереди, среди теней, возможно, пряталась бестелесная тварь, что не решилась бы с чистой совестью выйти на дневной свет. Или это всего лишь игра воображения, порождение беспокойства и тревоги? Однако бежать в лес, навстречу неведомым опасностям, Бульриху что-то не хотелось…

Время ползло густыми, вязкими каплями. Было так тихо, будто все звуки угасли навсегда. На что похожа песня птицы? А жужжание пчелы в чашечке цветка? За спиной квенделя весь знакомый ему мир исчез, оставив его наедине с угрюмым лесом. Закончив чертить, он аккуратно засунул бересту и уголь обратно в карман. Ему ничего не оставалось, как смотреть прямо перед собой.

У подножия могучих деревьев образовалась непроходимая стена из переплетенных чахлых кустов, наполовину скрытых валежником. Нигде не было ни просвета, ни даже намека на тропинку. Перед ним, всего в нескольких шагах, лежала враждебная пустошь, о которой никто ничего не знал наверняка, кроме того, что она существует. Как могли его никчемные каракули заполнить эту зияющую дыру в вековых знаниях?

Бульриху все меньше хотелось совершать подвиги, его охватило глубокое уныние. Это вам не крутая вершина, на которую невозможно взобраться, не глубокое озеро с коварными водоворотами, которое нельзя переплыть. Попасть в Сумрачный лес ничего не стоило, коли приложишь капельку усилий. И вряд ли там обитают дикие звери, ведь за столько лет хоть кто-то попался бы на глаза. Но ни один голодный волк не забредал темными зимними ночами в Двенадцать Дубов или Зеленый Лог. Ни один дракон не поднимался над верхушками деревьев, чтобы дыхнуть на Воронью деревню огнем и дымом. В окрестностях не замечали ни одного следа страшных диких тварей: ни волосатой землеройки, ни бледной кобылы с горящими глазами и тощими ногами.

Говорили только, что по ночам над Черными камышами близ Звездчатки танцуют гадюки. Только и всего. Даже легенда об Эстигене Трутовике теперь казалась ерундой. Бульрих сжал кулаки.

– Пещерные создания, – фыркнул он, с горечью вспоминая себя и всех ныне живущих и ушедших квенделей Холмогорья. Потом он вспомнил пятерых отважных братьев из Звездчатки, которые однажды осмелились сунуться в Сумрачный лес. Когда опустился туман, они добрались до черных дыр в земле и обнаружили его источник. Да уж, туман… Он поглотил тех бедолаг, да так и не выпустил обратно.

Звентибольд не любил страшные маски, сделанные в память о той старой истории. Наверное, в детстве он слышал ее бесчисленное множество раз.

Несмотря на неудачный исход этого предприятия, Биттерлинги гордились своими храбрыми предками и чтили память о погибших героях в сагах и песнях. Те несчастные братья погибли, когда дед Бульриха, Эрдман Шаттенбарт, был еще молодым квенделем. С тех пор не находилось никого, кто попытался бы повторить тот подвиг.

Вот еще мгновение, и тьма оживет, бросится, чтобы схватить его, или, может, даже неведомая тварь выпрыгнет из-под деревьев, стоит ему развернуться, чтобы пойти домой.

Он, Бульрих Шаттенбарт, самозваный картограф из Зеленого Лога, не осмеливался сделать то, что сотни квенделей до него даже и не попытались.

Квендель, голова зелена,Любопытна и смышлена.Ухнула в лесу сова —Враз под юбкой голова!Квендель – это вам не гномы:Не трудяги-камнеломы.Смелость обрети сперва![2]

Старая насмешливая песенка невольно пришла Бульриху на ум, и он впервые с горечью осознал, что в этих словах слишком много правды. И даже удивился, как можно чувствовать себя несчастным, когда утром того же дня так уверенно вышел из дома.

– Кое-что следует оставить другим, – пробормотал он, не совсем понимая, о ком говорит.

Пытаясь вернуть самоуважение, он достал трубку и табак и повернулся, чтобы уйти.

– Прощай, Сумрачный лес, – негромко бросил квендель через плечо.

В это мгновение что-то произошло. Что-то очень знакомое, но совершенно неожиданное для Бульриха. Всего в двух шагах от того места, где он стоял, задрожала земля.

Конечно, это было небольшое сотрясение, случившееся только в одном месте, но там трава неожиданно вспучилась, и из темной трещины через равные промежутки времени забил фонтан рассыпчатой черной земли. Если бы Бульрих оказался дома, в своем саду, то ему в мгновение ока стало бы ясно, что происходит. Здесь же, в двух шагах от лесного мрака, ему потребовалось чуть больше времени, чтобы осознать происходящее, и за эти несколько секунд в неопределенности бедняга так перепугался, что у него едва не остановилось сердце.

Несомненно, здесь рылся крот. Хорошо знакомый, безобидный зверек, время от времени появлявшийся в саду, который, с одной стороны, радовал Бульриха, поскольку кроты казались ему симпатичными. Ему нравился их острый хитрый нос, бархатистый мех и аккуратное маленькое тело. С другой стороны, он с некоторым беспокойством смотрел на черные курганы, расползающиеся по его ухоженному газону.

Но здесь? На огромном, пустом лугу, где ни единая кочка в лохматой траве не выдавала присутствия кротов, Бульрих с ликованием отмечал каждый следующий сноп рассыпающейся земляной пыли. Это был ободряющий знак, призыв не отчаиваться, дружеский привет из обычной жизни.

Словно луч солнца, внезапно проникший в темную комнату после сильной грозы, вид кипучей деятельности у его ног высветлил мысли Бульриха. Раз уж малыш-крот отважился зайти так далеко, то и взрослый квендель в расцвете сил наверняка справится, рассудил Бульрих.

Тем временем подземный копатель насыпал вполне приличный по меркам кротов курган. Бульрих наклонился и втянул густой запах влажной земли.

– Покажись-ка, малыш, – ободряюще проговорил он, внимательно наблюдая за вершиной небольшого холмика. – Мне не повредит компания в этом негостеприимном месте, особенно рядом с пустотелыми трюфелями и вонючими сморчками мрачного леса!

Не отрывая глаз от кротовой горки, немного нервничая, он пошарил в карманах жилета в поисках кисета с табаком и куда более решительно принялся набивать трубку. Подземные работы явно затихли: фонтаны земли больше не устремлялись ввысь, только несколько крупинок упало с вершины холмика на траву, а потом все стихло.

– Ну, вылезай, – попросил Бульрих и раскурил трубку, в любую минуту ожидая увидеть розовый острый нос и лапы, разгребающие рыхлую землю. Он опустился на колени, впившись взглядом в кротовую горку, и простоял так довольно долго, тихонько пыхтя.

Но больше ничего не происходило. Похоже, крот, столь решительный поначалу, вдруг развернулся и занялся подземными делами. Возможно, ему вдруг захотелось создать там, в глубине, еще один проход, стать отважным исследователем, подобно квенделю, только в своем животном царстве.

Ожидание Бульриха осталось тщетным. Кроме всего прочего, он заметил, что у него начинает болеть спина. Тогда он выпрямился.

– Ничего, малыш, – с сожалением вздохнул он, – наверное, тебе лучше и правда остаться там, внизу.

Внезапно он понял, что уже довольно давно не обращал внимания на опушку леса. Так и стоял на коленях, один посреди луга, залитого солнечными лучами, перед такой простой штукой, как кротовый холмик. Возможно, виной тому был особенно хороший сорт табака или аромат свежевскопанной земли. Как бы то ни было, Бульрих посчитал кротовую горку, по примеру всех квенделей, благоприятным знаком, напомнившим ему обо всем светлом и дружелюбном в мире.

Как если бы прозорливый мельник ободряюще похлопал его по спине и призвал смело отправиться в путь от имени всего Холмогорья, Бульрих сделал последний решительный шаг, окончательно перейдя из солнечного света в лесную тень.

Теперь он заставил себя думать о повседневных вещах. Об идиллическом Зеленом Логе, о летних садах в сонном полуденном покое, о тихом уютном доме… Нет, этого было недостаточно, чтобы отвлечься. Нужно было унять беспокойные мысли чем-то посложнее. И он попытался представить себе, как Звентибольд, чистый и опрятный, подходит к воротам сада Гортензии, а Гортензия, скептически приподняв брови, встает со своего места в розовой беседке, чтобы с достоинством встретить нежданного гостя, и направляется к нему через лужайку. Бульрих изо всех сил сосредоточился, чтобы представить, как именно она идет. Каждый шаг воображаемой Гортензии по бархатистой траве сада он делал сам уже в реальном мире, на пороге лесного мрака.

Вот только под подошвами ботинок он не чувствовал мягкого травяного ковра. Даже колючие стебли становились тем реже, чем ближе он подходил к деревьям. Еще четыре шага, три, два, и вот последний…

Дрожь пробрала его, но он решительно поднял руки, уперся в колючие, хотя и податливые ветви темного остролиста справа и в лохматую бороду покалеченной ели слева и попытался пролезть между ними. Вышло куда легче, чем он ожидал. Ему даже показалось, что лес намеренно дал ему пройти, чтобы вновь бесшумно закрыть за ним проход. Сумеречный лес поглотил его, не оставив ни малейшего следа.

Немного растерявшись от случившегося так быстро и собственной смелости, Бульрих остановился.

– Святые трюфели и двулистный клевер, пребудьте со мной, – пробормотал он, невольно пригибаясь.

Сумерки в лесу были такими густыми, что уже через несколько мгновений квендель неуверенно оглянулся на луг и открытое небо. Не наползло ли облако на солнце? Нет, среди стволов и спутанных ветвей он отчетливо различал на голубом своде сияющий шар. А если наклониться немного влево, можно было увидеть кротовую горку, за которой проглядывал небольшой, скрытый среди зелени пень сломанной рябины.

Бульрих любил в жаркий день окунуться в лесную прохладу. Как приятно прогуливаться в зеленом приглушенном свете под высокими деревьями, когда от лесной травы и прошлогодней листвы исходит пряный запах, обещающий грибы осенью!.. Но совсем не то ощущал он, войдя под сень Сумрачного леса, – как будто погода в одночасье сменилась с хорошей на плохую. Мрачный лес казался Бульриху чуждым во всем, в его влажной прохладе не было ничего приятного, она прилипала, как пропитанная потом рубашка в жару. Сероватые сумерки не успокаивали глаз, а портили и без того тусклые краски однообразного пейзажа. Даже зимний лес, застывший на сильном морозе, не угнетал столь полным оцепенением.

Сделав несколько неуверенных шагов, Бульрих остановился. Сердце его колотилось. Ему чудилось, что из лесной глуши ушли все добрые силы животворящей природы. Остались лишь плесень и гниль, да разросшиеся, всепоглощающие сорняки, да мертвая древесина и потрескавшаяся кора. Поднимая взгляд по мшистым стволам к головокружительной высоты кронам, он видел не яркую игру светло-зеленых тонов, а плотный, мрачный полог листвы, поглощающий небесный свет. Все в этом лесу превращалось в свою тоскливую противоположность, и Бульрих подумал, что название «Сумрачный лес» очень подходит этому месту. Пожалуй, само слово «сумрак» коротко и точно описывало всю глубину разрушительного его воздействия.

Погрузившись в эти размышления, Бульрих решил подумать вот о чем. Он хотел, насколько это было возможно на пересеченной местности, продвигаться по прямой линии от исходной точки в глубь леса. Впервые очутившись здесь, он не собирался заходить слишком далеко. Одно он знал точно: дожидаться тут сумерек или даже малейшего признака наступающей темноты ему не хотелось, хотя он немного сомневался, что успеет в этом царстве теней вовремя заметить закат. Час или больше – столько времени среди угрюмого мрака показалось Бульриху вполне достаточным для первого знакомства и стало настоящим испытанием для его неровно бьющегося сердца.