Мальтийские рыцари в России

С известием о таком постановлении отправился к Павлу Петровичу в Гатчину граф Литта, и там был подписан акт о поступлении острова Мальты под защиту России, причем Павел Петрович повелел президенту Академии наук, барону Николаи, в издаваемом от Академии наук календаре означить остров Мальту «Губерниею Российской Империи». Вместе с тем император выразил свое согласие на принятие им сана великого магистра и чрез бывшего в Риме русского посла Лизаркевича вошел об этом в переговоры с папою Пием VI, который благодаря тайным проискам иезуитов, был уже подготовлен к этому вопросу и не замедлил дать императору ответ, исполненный чувств признательности и преданности. Папа называл Павла другом человечества, заступником угнетенных и приказывал молиться за него.

29 ноября того года, утром, расставлены были шпалерою в два ряда гвардейские полки, на протяжении от «замка мальтийских рыцарей» до Зимнего дворца, и около одиннадцати часов из ворот замка выехал торжественный поезд, состоявший из множества парадных придворных карет, эскортируемых взводом кавалергардов. Поезд медленно направился к Зимнему дворцу, куда уже съехались по повесткам все придворные, а также все высшие военные и гражданские чины. Мальтийские кавалеры, в черных мантиях и шляпах с страусовыми перьями, были введены в большую тронную залу. Здесь император и императрица сидели рядом на троне, а на ступенях трона стояли члены Синода и Сената. Императорская корона, держава и скипетр лежали на столе, поставленном близ трона. Литта шел впереди рыцарей; за ним один из них нес на пурпуровой бархатной подушке золотую корону, а другой на такой же подушке нес с золотою рукояткою меч; по бокам каждого из этих рыцарей шли по два ассистента. После того как Литта и рыцари отдали глубокий, почтительный поклон императору и его супруге, Литта произнес на французском языке речь. В ней изложил он бедственное положение Мальтийского ордена, который был лишен своих «наследственных» владений, и рыцари должны были разойтись во все стороны света. В заключение Литта от имени мальтийского рыцарства просил государя принять на себя звание великого магистра. Канцлер князь Безбородко, отвечая на эту просьбу, заявил, что его величество согласен исполнить желание мальтийского рыцарства. После этого князь Куракин и граф Кутайсов накинули на плечи императора черную бархатную подбитую горностаем мантию, а Литта, преклонив колено, поднес ему корону великого магистра, которую император надел на голову, а потом Литта же подал ему меч, или «кинжал веры».

Принимая регалии новой власти, император был сильно взволнован, и присутствующие заметили, что слезы удовольствия выступили на его глазах. Обнажив меч великого магистра, он осенил им себя крестообразно, давая этим знаком присягу в соблюдении орденских уставов. В то же мгновение все рыцари обнажили свои мечи и, подняв их вверх, потрясали ими в воздухе, как бы угрожая врагам ордена. Император отвечал чрез вице-канцлера, что употребит все силы к поддержанию древнего и знаменитого Мальтийского ордена. Вслед за тем графом Литтою был прочитан акт избрания императора великим магистром державного ордена св. Иоанна Иерусалимского. Рыцари приблизились к трону и, преклонив колена, принесли, по общей формуле, присягу в верности и послушании Павлу Петровичу как своему вождю.

Желая сделать этот день еще более памятным в истории ордена, император учредил для поощрения службы русских дворян орден святого Иоанна Иерусалимского. Устав этого ордена был прочитан самим государем с трона, а особо изданною на разных языках декларациею, разосланною в разные государства, все европейские дворяне приглашались вступить в этот орден. Павел Петрович считал себя уже обладателем Мальты, занятой еще французами, и назначил туда русского коменданта с трехтысячным гарнизоном. Вскоре была учреждена собственная гвардия великого магистра, состоящая из ста восьмидесяти девяти человек. Гвардейцы эти, одетые в красные мальтийские мундиры, занимали во время бытности государя во дворце внутренние караулы, и один мальтийский гвардеец становился за его креслами во время торжественных обедов, а также на балах и в театре. Император с чрезвычайною горячностью сочувствовал Мальтийскому ордену и старался выразить свое сочувствие при каждом удобном случае: мальтийский осьмиугольный крест был внесен в российский государственный герб; император стал жаловать его за военные подвиги вместо Георгиевского ордена; крест этот сделался украшением дворцовых зал, и в знак своего благоволения император раздавал его войскам на знамена, штандарты, кирасы и каски. Не была забыта в этом случае даже и придворная прислуга, которая с того времени получила ливрею красного цвета, бывшего цветом военной одежды мальтийских рыцарей.

Странная тогда была пора. Католическая Европа отказывалась от всякой защиты единоверному ей рыцарскому ордену, а французы – нация, по преимуществу отличавшаяся в прежнее время рыцарства, старалась истребить последний уцелевший его остаток. Неведомый прежде в России остров Мальта получил теперь первенствующее значение: о нем беспрестанно упоминали в русских газетах, о нем постоянно говорилось в обществе. Казалось, что от участи этого острова зависела судьба России. С волнением ожидали в Петербурге известий о том, что предпримут французы против Мальтийского ордена, так неожиданно поставившего себя под могущественную защиту русского императора.

Все внимание государя было обращено теперь на дела ордена, ход которых, как надобно было ожидать, должен был руководить всею внешнею политикою России. Граф Литта, главный виновник столь приятного для государя события, оттеснил всех прежних любимцев императора и получил у него чрезвычайное значение; а между тем за Литтою незаметно действовали иезуиты, идя безостановочно и твердо к своей злокозненной цели.

XIX

В тот день, когда император принимал в Зимнем дворце мальтийских рыцарей, появился высочайший манифест, в котором Павел I был титулован «великим магистром ордена святого Иоанна Иерусалимского».

«Орден святого Иоанна Иерусалимского, – объявлял в своем манифесте новый великий магистр, – от самого своего начала благоразумными и достохвальными своими учреждениями споспешествовал как общей всего христианства пользе, так и частной таковой же каждого государства. Мы всегда отдавали справедливость заслугам сего знаменитого ордена, доказав особое наше к нему благоволение по восшествии нашем на наш императорский престол, установив великое приорство российское».

Затем в манифесте объявлялось следующее:

«В новом качестве великого магистра того ордена, которое мы восприяли на себя, по желанию добронамеренных членов его, обращая внимание на все те средства, кои восстановление блистательного состояния сего ордена и возвращение собственности его, неправильно отторгнутой, и вящще обеспечить могут, и, желая, с одной стороны, явить перед целым светом новый довод нашего уважения и привязанности к столь древнему и почтительному учреждению, с другой же – чтобы и наши верноподданные, благородное дворянство российское, коих предков и самих их верность к престолу монаршему, храбрость и заслуги доказывают целость державы, расширение пределов империи и низложение многих и сильных супостатов отечества не в одном веке в действо произведенное – участвовали в почестях, преимуществах и отличиях, сему ордену принадлежащих, и тем был бы открыт для них новый способ к поощрению честолюбия на распространение подвигов их отечеству полезных и нам угодных, признали мы за благо установить и чрез сие императорскою нашею властию установляем новое заведение ордена святого Иоанна Иерусалимского в пользу благородного дворянства империи всероссийской».

Манифест этот, разосланный повсюду и прочитанный в церквах и на площадях с барабанным боем, сильно озадачил желавших вполне уразуметь его. Если в высшем петербургском обществе вследствие пребывания среди его графа Литты и знали кое-что о знаменитом и древнем ордене святого Иоанна Иерусалимского, то вне этого небольшого круга не имели о нем в России решительно никакого понятия. Никто из провинциальных дворян не знал, о чем, собственно, в манифесте идет дело, так как в самом манифесте, слишком туманно написанном, не было никаких объяснений насчет обязанностей и преимуществ членов этого «нового почтительного заведения». Поднялись разные толки среди дворянства. Догадывались, впрочем, что тут есть что-то особенно важное и что орден святого Иоанна Иерусалимского, должно быть, что-то необыкновенное, так как в конце манифеста упоминалось, что Сенату повелено внести в императорский титул и титул великого магистра, а в начале манифеста титул этот уже и явился после слов «самодержец всероссийский». В то же время в особом указе, данном Сенату, сказано было, что новый титул предоставляется поместить в общем императорском титуле по усмотрению Синода. Несмотря на ту важность, какую придавал сам император Мальтийскому ордену, Синод, вероятно, видя в принятии им звания великого магистра влияние окружавшей его католической партии, отважился поместить звание великого магистра в самом конце полного императорского титула.

Вслед за первым манифестом явился второй манифест, относившийся также к Мальтийскому ордену. В этом манифесте объявлялось:

«По общему желанию всех членов знаменитого ордена святого Иоанна Иерусалимского, приняв в третьем году на себя звание покровителя того ордена, не могли мы уведомиться без крайнего соболезнования о малодушной и безоборонной сдаче укреплений и всего острова Мальты французам, неприятельское нападение на оный остров учинившим, при самом, так сказать, их появлении. Мы почесть инако подобный поступок не можем, как наносящий вечное бесславие виновникам оного, оказавшимся чрез то недостойными почести, которая была наградою верности и мужества. Обнародовав свое отвращение от столь предосудительного поведения недостойных быть более их собратиею, изъявили они свое желание, дабы мы восприяли на себя звание великого магистра, которому мы торжественно удовлетворили, определяя главным местопребыванием ордена в императорской нашей столице, имея непременное намерение, чтобы орден сей не только сохранен был при прежних установлениях и преимуществах, но чтобы он в почтительном своем состоянии на будущее время споспешествовал той цели, на которую основан он для общей пользы».

Поднесение императору Павлу Петровичу звания великого магистра вызвало, разумеется, искусственные восторги, хотя едва ли кто понимал, к чему все это делается. Поэзия и красноречие принялись за напыщенное объяснение этого события, но и они оказались плохими толковниками значения и духа небывалого никогда у нас рыцарства. Державин прежде всех воспел хвалебный гимн Мальтийскому ордену. Описывая прием, сделанный императором рыцарям в Зимнем дворце, он воспевал:

И царь средь трона

В порфире, в славе предстоит,Клейноды вкруг, в них власть и сила.Вдали Европы блещет строй,Стрел тучи Азия пустила,Идут американцы в бой.Темнят крылами понт грифоны,Льют огнь из медных жезл драконы,Полканы вихрем пыль крутят,Безмерные поля, долиныОбсели вкруг стада орлиныИ все на царский смотрят взгляд…

Вероятно, и из наиболее просвещенных читателей этой оды не скоро могли догадаться, что под американцами, идущими в бой, разумелись жители русской Америки; под грифонами – корабли, под драконами – пушки, под полканами – конница, а под орлиными стадами – русский народ. Но именно это-то и было всего более кстати, так как напыщенность и туманность считались в ту пору необходимою принадлежностью торжественных поэтических произведений.

Восторгаясь зрелищем собрания мальтийских рыцарей во дворце, Державин спрашивал:

И не Геральды ль то, Готфриды?Не тени ль витязей святых?Их знамя! Их остаток славныйПришел к тебе, о царь державный,И так вещал напасти их.

Оказывалось, что напасти, вещаемые рыцарями, были порождены тем, что

Безверье-гидра появилась,Родил ее, взлелеял галл,В груди, в душе его вселилась,И весь чудовищем он стал.Растет и с тысячью глазамиС несчетных жал струит рекамиОбманчивый по свету яд.Народы, царства заразилисьРазвратом, буйством помрачилисьИ Бога быть уже не мнят.

Далее рыцари вещали, что «не стало рыцарств во вселенной», что «Европа вся полна разбоев», и ввиду этого восклицали: «Ты, Павел, будь защитой ей!»

Стихотворение Державина понравилось государю, и чиновный поэт получил от него за свое произведение мальтийский осыпанный бриллиантами крест.

Духовные витии, в свою очередь, приноравливались к настроению государя, и Амвросий, архиепископ казанский, произнося слово в придворной церкви, говорил, обращаясь к императору: «Приняв звание великого магистра державного ордена святого Иоанна Иерусалимского, ты открыл в могущественной особе своей общее для всех верных чад церкви прибежище, покров и заступление».

В сущности, взгляды поэта и духовного витии совпадали со взглядом Павла, так как государь думал, что, сохранив Мальтийский орден, он сохранит и древний оплот христианской религии, а, распространив этот орден и в Европе, и в России, приготовит в нем силу, противодействующую неверию и революционным стремлениям. В пылком воображении императора составлялся план крестового против революционеров похода, во главе которого он должен был стать как новый Готфрид Бульонский. С воскресшим рыцарством Павел Петрович мечтал восстановить монархии, водворить нравственность и законность. Ему слышалось уже как воздаяние за его подвиг благословение царей и народов и казалось, что он, увенчанный лаврами победитель, будет управлять судьбами всей Европы. Увлечение государя, проникнутого духом рыцарства, не знало пределов; с помощью рыцарства он думал произвести по всей Европе переворот и религиозный, и политический, и нравственный, и общественный. Пожалование мальтийского креста стало считаться теперь высшим знаком монаршей милости, а непредставление звания мальтийского кавалера сделалось признаком самой грозной опалы.

В уме государя составился обширный план относительно распространения мальтийского рыцарства в России. Он намеревался открыть в орден доступ не только лицам знатного происхождения и отличившимся особыми заслугами по государственной службе, но и талантам, принятием в орден ученых и писателей, таких, впрочем, которые были бы известны своим отвращением от революционных идей. Император хотел основать в Петербурге огромное воспитательное заведение, в котором члены Мальтийского ордена подготовлялись бы быть не только воинами, но и учителями нравственности, и просветителями по части наук, и дипломатами. Все кавалеры, за исключением собственно ученых и духовных, должны были обучаться военным наукам и ратному искусству. Начальниками этого «рыцарского сословия» должны были быть преимущественно «целибаты», т. е. холостые. Император хотел также, чтобы члены организуемого им в России рыцарства не могли уклоняться от обязанности служить в больницах, так как он находил, что уход за больными «смягчает нравы, образует сердце и питает любовь к ближним».

Намереваясь образовать рыцарство в виде совершенно отдельного сословия, Павел Петрович озаботился даже о том, чтобы представители этого «сословия» имели особое, но вместе с тем и общее кладбище для всех них, без различия вероисповеданий. С этой целью он приказал отвести место при церкви Иоанна Крестителя на Каменном острове, постановив правилом, что каждый член Мальтийского ордена должен быть погребен на этом новом кладбище.

Слухи о беспримерном благоволении русского императора к Мальтийскому ордену быстро распространились по всей Европе, и в Петербург потянулись депутации рыцарей этого ордена из Богемии, Германии, Швейцарии и Баварии. Все эти депутации содержались в Петербурге чрезвычайно щедро, на счет русской государственной казны, и немало рыцарей, поосмотревшись хорошенько, нашли, что для них было бы очень удобно остаться навсегда в России под покровительством великодушного государя. Особенною торжественностью отличался прием баварской депутации, состоявшей собственно из прежних иезуитов, обратившихся при уничтожении их общества в мальтийских рыцарей, которые, явившись в Петербург по делам ордена, прикрыли свои иезуитские происки и козни рыцарскими мантиями.

Государь дал баварским депутатам публичную аудиенцию собственно только как великий магистр Мальтийского ордена, а не как русский император. Церемониймейстер этого ордена повез их утром во дворец в придворной парадной карете, запряженной шестернею белых коней, с двумя гайдуками на запятках; с правой стороны кареты ехал конюший, по бокам ее шли четыре скорохода, а перед нею ехали верхом два мальтийских гвардейца. В богато убранной зале принял император депутацию рыцарей. Он сидел на троне в красном супервесте, черной бархатной мантии и с короною великого магистра на голове. Справа около него стояли наследник престола и священный совет ордена, слева – командоры, а вдоль стен залы находились кавалеры; русских сановников, не принадлежавших к Мальтийскому ордену, в аудиенц-зале на этот раз не было. Предводитель депутации, великий бальи Пфюрдт поклонился трижды великому магистру и, поцеловав поданную ему императором руку, представил благодарственную грамоту великого приорства баварского, которую Павел передал графу Ростопчину, великому канцлеру ордена. После того Пфюрдт произнес речь, выражавшую беспредельную признательность императору за его попечения о судьбах ордена; на речь эту отвечал от имени императора граф Ростопчин.

В то время, когда Павел Петрович с такою горячностию занимался судьбою Мальтийского ордена, дела этого ордена, по-видимому, обещали чрезвычайно запутать внешнюю политику России.

В сентябре месяце 1798 года соединенные флоты, турецкий и русский, пропущенные чрез Дарданеллы, овладели островами Зантом, Чериго и Кефалиниею, которые заняты были французами, а также овладели и самыми крепкими местностями в Албании. Порт острова Корфу был уже во власти адмирала Ушакова, и только крепость оставалась еще в руках французов. В свою очередь, английский и неаполитанский флоты действовали также успешно, отняв у французов Чивитавеккию. Такое положение дел вскоре, однако, изменилось. Императору Павлу, ставшему во главе Мальтийского ордена, этого векового борца против неверных, не приходилось уже оставаться в союзе с турками, и, кроме того, он в новом своем звании считал первою для себя обязанностью выгнать французов с острова Мальты, почему русская эскадра получила повеление направиться к этому острову, соединившись там с эскадрами английскою и неаполитанскою. Условлено было, что, если союзники овладеют Мальтою, то до заключения мира с Францией будут управлять островом представители трех держав с наместником, поставленным от русского императора. Англия, однако, опасалась, что при последнем условии Россия овладеет Мальтою, почему и предложила отдать ее королю неаполитанскому с тем, чтобы русские корабли находили там такую же постоянную стоянку, как и английские. Павел Петрович решительно отказался от этого предложения, шедшего вразрез с его видами на достояние Мальтийского ордена, а между тем, король неаполитанский стал смотреть на Мальту как на принадлежащую ему собственность. Англичане, не сойдясь с Россиею, медлили своим приходом к Мальте, и обстоятельство это чрезвычайно раздражало государя. Когда наконец они пришли и в Петербурге стали ожидать взятия Мальты со дня на день, то оказалось, что англичане, руководившие блокадою острова, ведут это дело с умыслом так небрежно, что французы, которым приходилось уже плохо, благодаря только слабости блокады могут продержаться еще долгое время. Император с неудержимою резвостию выражал свой гнев против вероломной политики лондонского кабинета. Терпение, запас которого у него был вообще не слишком велик, скоро истощилось, и он приказал русской эскадре, оставив Мальту, удалиться на остров Корфу. Это было сигналом разрыва с Англиею – разрыва, имевшего потом чрезвычайно важные последствия.

XX

Мальтийский орден, учрежденный в России по плану императора Павла Петровича, во многом должен был разниться от того ордена, который существовал прежде. Происхождение державного ордена св. Иоанна Иерусалимского было очень скромно. Еще в исходе IX века в Сиене был основан первый странноприимный монашеский орден. По образцу его Герард Том, родом провансалец, учредил такой же монашеский орден в Иерусалиме, при храме св. Иоанна Крестителя, построенном амальфийскими купцами. Вскоре этот орден обратился в рыцарскую общину и почти сто лет оставался на месте своего возникновения. Когда турки овладели Иерусалимом, монахи-рыцари перешли в Птолемаиду, но, когда султан Саладин взял и этот город, то иоанниты удалились на остров Кипр. В 1036 году, при великом магистре Фалкон де Вилларете, они завоевали Родос. На этом острове, получившем свое греческое название от множества растущих на нем роз и принадлежавшем в ту пору грекам, рыцари прожили спокойно до 1521 года, когда Родос после отчаянного сопротивления туркам, составляющего едва ли не самую блестящую страницу в истории рыцарства, был взят султаном Сулейманом. Турки овладели островом только после трех месяцев осады, сосредоточив против рыцарей 300 000 своего войска. После этого рыцари остались без всякого пристанища. Они перекочевывали из одного города в другой до тех пор, пока римско-немецкий император Карл V не уступил им острова Мальты, прославленного чудесами апостола Павла. Император дал им Мальту с обязательством, чтобы они продолжали непрестанно борьбу против мусульман и морских разбойников. Иоанниты со славою исполняли это обязательство, и великий магистр их, Иоанн де Валет, был грозою Азии и всего Востока.

В ордене св. Иоанна Иерусалимского установились со временем три разряда членов: там были настоящие рыцари, или кавалеры, священники и военнослужащие, так называемые «servienti d'armi». С самого основания ордена требовалось от желающих вступить в число действительных рыцарей доказательство благородного происхождения. Прежде не нужно было представлять подробные родословные, но когда дворяне начали вступать в неравные браки, тогда стали требовать сведения не только об отце и матери, но и двух других восходящих поколениях, которые должны были принадлежать к древнему дворянству и по фамилии, и по гербу. При этом поставлено было, что не могут быть приняты в число рыцарей те, чьи родители были банкирами, хотя бы они и имели дворянские гербы. Такое же правило было постановлено и в отношении тех, чьи родители занимались торговлею вообще или же, присвоив себе какое-либо имущество ордена, не возвратили его по принадлежности. Лица, удовлетворявшие генеалогическим требованиям, получали рыцарское звание по праву рождения «cavalieri di giustizza», но звание рыцаря могло быть в виде милости предоставлено по усмотрению великого магистра и другим в определенном, впрочем, числе лицам, которые не подходили под означенные требования. Лица эти, находясь в ордене, назывались «cavalieri di grazzia». Ни в каком, однако, случае не был открыт доступ в рыцарство хотя бы самым отдаленным потомкам еврея, как по мужскому, так равно и по женскому колену. От военнослужащих, то есть от «servienti d'armi», не требовалось доказательств дворянского происхождения, но требовалось только свидетельство о том, что отец и дед вступающего в этот разряд ордена не были рабами и не промышляли каким-либо художеством или ремеслом.

При монашеском устройстве ордена одежду его членов составляла черная суконная мантия по образцу одежды св. Иоанна Крестителя, сотканной из верблюжьего волоса, с узкими рукавами, которые должны были напоминать иноку о том, что он лишился свободы. На левом плече мантии был нашит большой крест из белого полотна. Крест этот был осьмиконечный и служил символом восьми блаженств, ожидающих праведника в загробной жизни. Когда же монашеский орден иоаннитов обратился в военное братство, то для рыцарей был введен красный супервест с нашитым на груди так называвшимся мальтийским крестом. Поверх супервеста надевались блестящие латы. Рыцарской одежде придавалось чрезвычайно важное значение: ее могли носить только те, которые были посвящены в рыцарский сан, и кроме того, право на эту одежду предоставлялось по орденским статутам независимым государям и тем из знатнейших дворян, которые, при их набожности и других добродетелях вносили в казну братства единовременно 4000 скудо золотом. Для женщин, принадлежавших к составу ордена, была установлена длинная черная одежда с белым осьмиконечным крестом на груди, такого же цвета и с таким же на левом плече крестом, суконная мантия и черный остроконечный клобук с черным покрывалом.

Великий магистр ордена, избираемый с особенною торжественностию из числа рыцарей, вступивших в орден по праву рождения, считался державным государем; рыцари целовали у него руку, преклоняя перед ним колено. Статут предписывал «умиленно» молиться за него. При богослужении читалась о нем следующая молитва: «помолимся, да Господь Бог наш Иисус Христос просветит и наставит великого нашего магистра (имярек) к управлению странноприимным домом ордена нашего и братии нашей и да сохранит его в благоденствии на многая лета». В числе особенных прав, которые были предоставлены великому магистру, было право позволять рыцарям «пить воду», чего после вечернего колокольного звона никто, кроме него, разрешить не мог.