Сборник фантастических рассказов

Он теперь пошел в гостиницу по центральной улице. Опять предлагали подвезти на машине. Тут, похоже, вообще просто никто не ходит пешком. Странное дело. Город маленький, зеленый, уютный, но все только ездят. Маршрутки, автобусы, свои машины. Вот и тут – что вы будете ноги бить? Сейчас подвезем! А тут идти всего полчаса. Или даже двадцать минут. И вообще – ходить полезно.

Зашел по дороге в магазин и купил там самый дешевый фотоаппарат. Теперь вечером ходил и все вокруг щелкал: забор этот черный. Гостиницу. Высокие деревья в парке за стальной оградой.

Сегодня хорошо – солнце. До этого был сплошной туман и сумерки туманные. При солнце видны сопки вокруг города. Очень далеко и очень красиво. Они обрисованы четко, как тушью на старинных японских картинах. Сделал несколько кадров с высокого крыльца. Снизу на него смотрел охранник в черном. Смотрел внимательно и как-то запоминающе.

А колесо все же крутится. Сегодня оно не стоит, а именно поворачивается. Сменяются кабинки. Поднимаются и опускаются. Оттуда, наверно, не только весь парк видно, но и весь город. Сам-то город низкий. Старые улицы – в двухэтажных шлакоблочных домах пятидесятых лет. Центр – пятиэтажный. Сейсмические требования у них такие, говорят. Хотя, в самом центре строят две башни – уже довели до двенадцатого этажа. Да и гостиница в девять высоких этажей.

Похвалил местным эти новые дома. Удивились, переглядываясь. Что, у нас строят высотки? Странно, странно. А где, говорите? В самом центре? Вот прямо около нас?

Окна офиса выходят на другую сторону, поэтому показать пальцем не получилось.

Но все равно осталось ощущение, что говорят, как с малым ребенком. Мол, придумывай, что хочешь, говори, только не плачь и не хулигань.

Да что они, издеваются все, что ли?

Уже сами предложили съездить на море. Тут далеко, конечно, но на машине за полдня можно обернуться. Правда, никто там не купается, потому что вода холодная. А зачем тогда ехать? Ну, посмотреть на море. Неуверенно отвечают, будто сами не знают, зачем предлагали.

Вечером Евгений Васильевич снова ходил вдоль ограды парка. Прошел туда и сюда, не жалея времени и ног. Ну, нет же никакого входа. Будто и не было его тут никогда. Ни арок никаких, ни ворот на замке – нет ничего. Может, стоит обойти вокруг? Музыка-то слышна. Колесо, так его, вращается. Как же туда ходят люди?

Девушки в гостинице делали большие глаза, удивлялись вопросам. А никто туда не ходит. Очень старый парк. Это же еще довоенный. Так вот и стоит заброшенный с тех самых пор. Какая музыка? Какое колесо? Да вы шутите, правда?

Ну, а как же раньше в парк ходили? А? Раньше-то – как? Пусть даже и до войны.

Утром договорился на работе и пошел по городу гулять. Зашел в большой краеведческий музей. Потолковал со старенькой сотрудницей.

А никто не скажет, как оно было раньше с этим парком. Город приезжих. Весь город – приезжих. Местных тут никого и нет. Никаких вообще местных нет и не найти, и не пытайтесь. После войны всех выселили, а потом заселили приезжие. Вот и эта старенькая музейская Маргарита Павловна – она тоже из приезжих. Тут давали такие подъемные, да еще с жильем было легче. Потом, надбавки разные – народ-то и потянулся.

Ну, и климат еще, да. Вы знаете, у нас тут даже виноград по распадкам растет! И вызревает, что интересно. А вон та роща, что при въезде в город, зовется грушевым садом. И груши там есть. Только мелкие, одичали.

Парк? Какой еще парк?

Дальше Евгений Васильевич слушать ее не стал. Раз уж и тут ему начинают открыто врать и издеваться… Ушел из музея и пошел опять к парку.

Вот же – парк. Вот забор в три метра. Вот высокие деревья в парке. А там, дальше, километрах в двух-трех – огромное колесо обозрения. Работающее.

Вот, блин… Действительно, как маленький ребенок! Вот же в голову вперлось!

Он оглянулся по сторонам, поплевал на ладони, подпрыгнул, зацепился и стал медленно и аккуратно карабкаться вверх, упираясь ногами. Сзади стали тормозить машины. Кто-то кричал, что сейчас позовет полицию.

– Тьфу на вас! – громко сказал Евгений Васильевич, мягко спрыгнув в кусты.

И тут же шагнул в густую тень деревьев. Ну, кто за ним сюда кинется? Как у них тут за нарушителями в парк ходят? А? Если входа никакого нет?

Шум сзади сливался в непонятное шуршание на самом краю слуха, потом совсем стало тихо. Евгений Васильевич шел и шел вперед сначала по высокой траве, потом по заметенному старой листвой потрескавшемуся асфальту. Потом асфальт стал чистым. Потом – новым. Черным и пахнущим гудроном. Музыка звучала все громче.

Вот оно – колесо. Небольшая очередь к кассе. Медленное движение кабинок по кругу. Вверх – вниз, вверх – вниз. Вот же!

На скамейках сидят старушки. Молодые мамы возят туда и сюда разноцветные коляски.

Да что же это – как они все сюда попали? В запретное-то место? Тоже через забор, что ли?

Евгений Васильевич стоял посреди центральной площади парка у работающего красивого фонтана, облицованного полированным красным гранитом, смотрел по сторонам и ничего не понимал.

А потом к нему подошли двое полицейских в новенькой черной форме, представились по всем правилам и потребовали предъявить документы. Рассмотрели с интересом командировочное удостоверение, вложенное в паспорт. Полистали привычно, проверив прописку. То есть, теперь это называлось регистрацией. Спросили как-то скучно и уныло:

– Нарушаем, гражданин?

Он все еще не понимал.

– Просим вас покинуть территорию парка культуры и отдыха. Во избежание.

Евгений Васильевич покорно повернул обратно, откуда пришел, но его цепко прихватили за локти, развернули и повели по широким людным аллеям мимо пруда с утками и лебедями, мимо шумных смуглых шашлычников, мимо скульптур и скамеек. Выход был роскошный, под старину. Высокие ворота. Арка. Колонны.

– Сюда, пожалуйста.

Аккуратно вывели и оставили.

Слева знакомый мост висел над Москвой-рекой. Сплошной поток машин сверкал на солнце, как стальная змея.

– Крымский мост, – сказал он вслух сам себе.

– Да. А вы приезжий, наверное? – поинтересовался кто-то сзади.

Евгений Васильевич даже не оглянулся. Он слушал знакомый шум машин. Вдыхал знакомый воздух. Смотрел вокруг удивленно.

Это как же – телепорт какой-то, что ли? Фантастика в действии?

– Никакой фантастики, гражданин.

Опять он вслух говорил? Вот же – как приезжий какой-то, действительно. Просто обалдел от всего увиденного.

– Но как же это? – обернулся он.

– А так. Это вот – Москва. Это река. Это Парк Горького. Какие еще у вас вопросы?

– А моя командировка? Восемь часов в самолете? Провинциальный город на краю страны?

И тут он сам все понял. Щелкнуло как будто. Встали шестеренки в нужное положение. Вот оно, в чем дело…

Нет никаких провинциальных городов. Давно уже нет. И страны этой нет, что за восемь часов не пролететь из центра к окраине. Есть только Москва. А чтобы народ не волновался, ему в этой Москве устроены разные парки и аттракционы. И работа его, никому не нужная в самом деле – это аттракцион, и командировка эта дурацкая – тоже аттракцион. И самолет – аттракцион. Могли и сутки внутри держать, показывая кино. И тот город странный – он тоже всего лишь аттракцион. Вся жизнь, выходит…

– Ну, вот вы уже все и поняли, правда? – спросил высокий человек в черном костюме, медленно надевая темные очки. – А теперь, пожалуйста, посмотрите сюда.

Сверкнула вспышка.

Очистилась память.

Перезагрузилась система.

Начался новый аттракцион.

Будет ласковый дождь

Утро было, как утро. Самое обычное. Привычное.

Сначала бодрая трель будильника, потом свернуть постель – он всегда убирал постель, потому что если не убирать за собой постель, то можно и не вставать. Пока комната проветривалась, нагонялся из решетки кондиционера морозный воздух, он успевал сделать зарядку. Комплекс тренажеров в углу отсчитывал каждое совершенное им усилие, а беговая дорожка была хороша и позволяла двигаться в любом режиме.

Умывание. Душ? Он помялся перед душевой кабиной, но все же не полез в нее. А чего там – душ? Что он, физическим трудом ночью занимался, что ли? Потому – чистка зубов, умывание, тщательное вытирание, с рассматриванием в зеркало своего отражения. Ну, что… Неплохо. Для своих-то лет – совсем даже неплохо. И с морщинами неплохо, и с животом. Он повернулся в профиль, втянул живот и выпятил грудь – да, очень даже неплохо!

Из ванной сразу направо – маленькая кухонька. Когда он идет в ванную, заходит туда и щелкает кнопкой чайника. А теперь, умытый, вкусно пахнущий мылом, зубной пастой и немного мужским дезодорантом, с полотенцем на еще влажной шее, он насыпает две ложки кофе в чистую чашку, помытую и поставленную на край стола с вечера, кладет три кусочка сахара и заливает кипятком, повторяя вслед за ним, съедающим с шипением сахар и кристаллики кофе:

– Ш-ш-ш…

В холодильнике всегда были свежие йогурты. Он почему-то никогда не задумывался – откуда. Какая, в сущности, разница? Главное, они там были. Всегда. И всегда был в прозрачной хлебнице свежий хлеб. Или такой же свежий лаваш, который можно было разрывать на куски и есть с густым йогуртом с кусочками неизвестных фруктов, похрустывающими на зубах, запивая горячим крепким черным кофе.

Завтракал он всегда у компьютера. И обедал там же. И ужинал – тоже. И вообще весь его день проходил перед компьютером, который был для него настоящим окном в мир, потому что окон в его квартире просто не было. Да и не нужны они были, эти окна. Что там смотреть? Погоду? О погоде скажет сайт с прогнозом погоды. Да и друзья, проживающие неподалеку, тоже не раз и не два за день сообщат, что идет, мол, дождь, или что снег, или что на улице жарко и душно.

Сначала он внимательно прочитывал длинную френдленту – он был «тысячником» в LiveJournal, и притом френдил всех взаимно – отвечал на комментарии под своими постами, а потом смотрел новости на трех разных новостных сайтах, прогноз погоды, проверял почтовые ящики, в которые уже набивалось по десятку-другому рекламных объявлений и прочего спама.

В течение дня он иногда то включал, то выключал музыку, подпевая некоторым песням, писал несколько постов в свой журнал, потом принимался за роман, который задумал еще лет пять назад, но так никак и не мог закончить, хотя размер написанного уже тянул на хороший трехтомник.

Ему не было скучно. Когда здесь скучать? Времени не хватает, чтобы все узнать и все увидеть. Египетские пирамиды? Он щелкал по ярлыку и рассматривал их в любой проекции. Великая китайская стена? Где-то это было… А, вот она! И даже есть съемки из космоса, где видно, как она тянется червяком через горы и равнины. Московский Кремль? И о нем было множество материалов.

В исторических форумах он спорил с теми, кто в который уже раз обещал катаклизмы, кризисы и очередную мировую войну. Он был историком по образованию и требовал всегда точных и ясных доказательств, а не домыслов или логики в построении модели дальнейшего развития.

– История алогична, коллеги! – повторял он постоянно. – Факты, только факты становятся историей.

К вечеру, когда глаза уже не хотели и не могли смотреть в экран, он делал себе легкий ужин, потом, подумав, иногда принимал душ или даже заваливался в ванную, насыпав в горячую воду пахучую соль, и читая очередную книжку с экрана своего наладонника.

Сегодня это была старая вещица, читанная еще в детстве.

«Десять пятнадцать. Распылители в саду извергли золотистые фонтаны, наполнив ласковый утренний воздух волнами сверкающих водяных бусинок. Вода струилась по оконным стеклам, стекала по обугленной западной стене, на которой белая краска начисто выгорела. Вся западная стена была черной, кроме пяти небольших клочков. Вот краска обозначила фигуру мужчины, катящего травяную косилку. А вот, точно на фотографии, женщина нагнулась за цветком. Дальше еще силуэты, выжженные на дереве в одно титаническое мгновение… Мальчишка вскинул вверх руки, над ним застыл контур подброшенного мяча, напротив мальчишки – девочка, ее руки подняты, ловят мяч, который так и не опустился».

Ох, черт… Он вытер уголок глаза. Стареет, да. Слаб стал. «Будет ласковый дождь…»… Обязательно перед сном надо написать друзьям, чтобы не забывали зонтики.

Перед тем как лечь, он делал еще один комплекс гимнастики, качая пресс. Потом ставил будильник на семь утра. Ну, и что, что кризис, что нет работы давно. Все равно, незачем расслабляться. Да и друзья со всего мира будут рады увидеть его в эфире, поболтать, перекинуться словцом, услышать его оценку событий.

Потом он спокойно засыпал.

А пока он спал, невидимые руки меняли набор продуктов в холодильнике, наполняли чайник чистейшей много раз профильтрованной водой, протирали полы в кухне и ванной.

Все сохранившиеся в ходе возникшей на волне кризиса мировой войны компьютеры планеты берегли последнего оставшегося в живых человека. Как редчайший экспонат. Как образец довоенной жизни. Как последнюю ниточку, связывающую мир с довоенным временем.

Как объект для исследования, наконец. Редчайший объект со своеобразной реакцией на сигналы, выводимые компьютерами на экран монитора.

Борьба с кошмарами

– Ты же помнишь, конечно, мои старые кошмары? Эти пауки и жуки размером с человека, заплетенные паутиной темные дверные проемы. Эти глаза, блестящие в темноте… Бр-р-р… Ужас…

Ну, еще бы я этого не помнил. Меня тогда потому и вызвали в поселок. Отозвали прямо с маршрута, несмотря на дела. У нас тут у всех по два-три образования. Иначе просто нельзя. Иначе не наберется команда. Надо же и командира, и ученых разных направлений, и врача с медсестрой, и солдат, которые будут охранять, если что, и следопыт пригодится, и психолог – лететь-то не день и не два. Даже и не месяц. Да и там, когда доберемся – это же практически на всю оставшуюся жизнь…

Я был психологом и следопытом. Охота была моим хобби, ставшим профессией. А психология, которая первая и основная, стала здесь второй. Вот и сдернули. Ребята развернули тогда временный лагерь, обустроились, поставили инфразвук, сигнализацию, установили автоматы. И остались разбирать, что набрали за время маршрута. А я на диске помчал в поселок.

Тогда мне долго пришлось говорить с этим вот Иваном – огромным русским доктором и по совместительству ксенобиологом. Он психологически надломился, когда прилетев на эту планету, не столкнулся ни с какими трудностями и опасностями. Ну, не было тут пауков, жуков, червей, змей всяких ядовитых, хищников крупных. Очень странно, конечно – но не было ничего этого. Вышло, что он вроде как и не нужен в качестве ксенобиолога. Врач нам тоже был не особенно нужен. Все в экспедиции были здоровые, крепкие, а на случай чего у каждого второго была квалификация как минимум фельдшера. Да и аптечки наши с набором лекарств и автоматическим определением нужного – дорогого стоили.

В общем, Иван заскучал, засмурнел, и по их старинному русскому обычаю стал скуку свою заливать спиртным, которое сам же и производил на лабораторных установках, используя в бродильном чане всякую сочную местную зелень. Вот и начались у него кошмары. Сначала я посчитал, что все это – просто алкогольный психоз. Но, просидев с ним в палате пять дней, никакого улучшения не заметил. Пришлось признавать шизофренический бред и расслоение личности с параноидальными мотивами. Это я так, вгорячах, конечно. Просто не практиковал давно. Диагнозы такие слёту просто нельзя…

А просто «сдернулся» парень, «свернулся». А вот когда пять дней в одной палате. Пять дней я с ним говорил, говорил, говорил. И он выговорился. И перестал дергаться на каждый шелест, на каждое движение в стороне или сзади.

Что я ему тогда говорил? Ну, как обычно. Сначала мы с ним вместе – тут только вместе можно, чтобы не было давления! – мы пришли к выводу, что это что-то психическое, от усталости, от нервов. Потом я помог ему прийти к выводу, что кошмаров не надо бояться. Надо просто их принимать, как есть, и они тогда сами пройдут.

Ну, вот… А когда он успокоился, и смог при мне пару дней спокойно ходить на работу к своему лабораторному столу, я улетел.

– Ты мне тогда правильно все сказал, – продолжил Иван с широкой улыбкой, – Кошмаров бояться не надо. Все дело, весь страх были только из-за того, что настоящее и внутреннее, кошмарное, были слишком различны. Настолько различными были то, что вокруг, и то, что в голове, что психика просто не воспринимала. Это ты тогда точно подметил. Так что я тебе благодарен, значит…

– Спасибо. Я уже и забыл почти свой первый диплом, знаешь? А тут вдруг – ты. А где все, кстати? Народ где?

Действительно, на площадке встречал меня один Иван, больше из поселка никто не вышел.

– Дык, – непонятно сказал он по-русски. – На территории все. А меня за тобой послали. Ваши-то остальные когда вернутся?

– К вечеру должны быть, – посмотрел я на местное отдающее зеленью солнце. – Они там с грузом, а я как следопыт на обратном пути уже не нужен, на автопилоте же возвращаемся – вот и отправили вперед. Заодно встречу подготовить. Баньку там вашу, прочие полезные дела…

Баню тоже выдумал Иван. Эти русские такие мастеровитые… Сначала – из простой палатки, а потом и капитальную сложили под его руководством и с непосредственным участием. Он, мне кажется, вообще мог все на свете. Ну, а уж в своей профессии-то… Ксенобиологом не каждый может работать.

– Ну, пошли, что ли? – толкнул он меня плечом.

– Пошли!

Я нагнулся за ранцем, за оружием, но Иван сделал большие глаза, потом скривился как от смеха, махнул рукой вокруг, а потом вдаль, сказал что-то коротко по-русски… Сказал по-русски, а понятно ведь.

Действительно. Чего тащить тяжесть эту, плечи натершую? Сейчас прилетят все остальные – тогда все сразу на склад и отвезем на гравитележке.

До окраины поселка было ровно пятьдесят шагов. Иван расспрашивал, я рассказывал подробно, что видел и как там – вдалеке от «цивилизации». Какой-то холодок, протекший по спине, вдруг заставил меня остановиться. Мы стояли посреди главной улицы, как в старом ковбойском кино. Пустая улица – и нас двое. Черный и белый. Черный – это я. В походном комбинезоне. Белый – Иван. Он в своем халате нараспашку. И никого вокруг.

– А где все?

– Да здесь, здесь, не волнуйся, – хлопнул он меня по плечу. – Вон, смотри, глазами-то как моргают. Смотри, смотри!

В темных провалах распахнутых настежь дверей, обвитых по краю чем-то серым, мягким, колышущимся на легком ветерке, поблескивали глаза. Много глаз.

Слишком много глаз.

– Что это? – плечо привычно дернулось, чтобы скинуть ремень.

Только вот оружие осталось на платформе. Бежать назад?

– Стой-стой! Ты что? Ты же сам говорил мне о маниакальности, депрессивности… Что с тобой? Ну, пауки, паутина – это же не кошмар совсем, правда?

Иван легонько подталкивал меня дальше вглубь поселка. А за спиной слышался шорох, какие-то легкие хлопки – наверное, прыжки… Я дернулся, чтобы обернуться, но Иван ждал – он просто ткнул мне локтем в бок со всей своей дурацкой русской силой.

– Ты что? А? Кошмаров теперь тоже боишься, что ли? Ну-ка, пошли, пошли ко мне в больничку. И не дергайся, парень. Не дергайся. Слышишь, небось?

Шорох сзади становился все слышнее, он приближался, окружал полукольцом, гоня меня вперед, к белому зданию больницы. А Иван тарахтел без умолку:

– Ты тогда, как уехал, так я сразу взялся за дело. Ты же прав был на все сто процентов. Кошмар, который уже в голове, просто невозможно победить. Его надо сделать тривиальным, обычным, не страшным. Рациональным надо сделать. Надо сделать так, чтобы реальность и кошмар соединились, понимаешь? Вот я там вытяжку, здесь эксперимент, отсев, испытания, вторая попытка, третья, опять проверка. Так заработался, что вообще всякий страх потерял, представляешь? Вот все это мне теперь совсем не страшно. Потому что это не кошмар уже, а самая обычная реальность. А бояться надо только кошмара – ты сам мне это твердил тысячу раз. А раз реальность – не кошмар – ее бояться не надо. А если реальность и кошмар слились, то и испуг вдвое сократился поначалу. А потом и вовсе ушел. Ну, что тут страшного? Подумаешь, пауки… Они же даже полезные, если подумать. Сейчас и ты таким будешь. И сразу будет тебе не страшно. Все такое конкретное и реальное вокруг. А то ведь боялись тут некоторые, запирались. Приходилось даже двери ломать. А ты вот не боишься. Не боишься ведь? Ну?

Как загипнотизировал…

– Что?

– Да ничто. Вот что, – и хлопнул меня со всего размаха по спине.

Кольнуло что-то, потекло холодом под лопатку. Обмякли, подломились сразу ноги, повисли руки, как гирями оттянутые. Уже падая вперед лицом, пытаясь остаться в памяти, не провалиться в зовущую уютную мягкую темноту, успел только услышать:

– Ну, что, ребятки. Заносите очередного. Будет вам теперь новый товарищ.

И шорох, шорох, шорох вокруг.

Пришелец из будущего

Никакого грохота и вспышек света, никакого ползучего густого тумана или запаха, как после грозы – вообще никаких световых и звуковых эффектов не было. Хотя, конечно, что-то ведь должно было быть – обязательно. Там же такая энергия используется! Вот в кино все в молниях было.

А тут – просто в дверь тихонько постучали.

Квартира у них была на первом этаже. Если подпрыгнуть, ухватиться за карниз, можно было стукнуть с улицы прямо в окно. Но это если друзья – они могли так шутить. А обычно же все стучали в дверь. В простую деревянную дверь с длинной трещиной посередине, крашеную темно-коричневой краской.

Сашка открыл. В темноте подъезда стоял незнакомый лысый мужик. Он улыбнулся нерешительно и сказал:

– Здравствуй, Саша. Я – это ты.

Сашка уперся «бычком» (так называла эту позу мама) и спросил:

– Вам кого?

– Мне тебя. Саш, я ведь к тебе из будущего.

– Ну, ни фига себе! – сказал Сашка и прикрыл рот ладонью.

Дома не поощрялись всякие «фиги» и другие такие же словечки. Хотя с ними гораздо легче выражать свои эмоции. Одним словом можно много выразить. Но вот за слово, скажем, «жопа» или еще «сволочь» ругали так, что даже потом обидно было чуть не до слез. Но не наказывали. Сашку за слова не наказывали, но ругали и воспитывали.

Он читал фантастику. Любил фантастику. И знал всякое про будущее, каким оно непременно будет, про космос и полеты, про разные фантастические чудеса. Вон в недавней книжке туннель как в метро проводили под Северным Ледовитым в Америку. А уж марсиане, которые золотоглазые и смуглые…

То есть, про гостя из будущего – это он понимал. Это было здорово.

И еще Сашка был очень вежливый – так его воспитывали родители. Он чуть отодвинулся в сторону и сказал:

– Проходите.

Мужик зашел, втянул шумно носом воздух, будто принюхиваясь, потоптался возле холодильника, будто примериваясь, потом скинул летние дырчатые иностранные туфли и кивнул:

– Ну, пошли к тебе, давай. Пошли скорее! У меня тут совсем мало времени.

Они прошли друг за другом по длинному рыжему половику через узкий темный коридор и перед самой кухней свернули налево. Тут жил Сашка. У него была железная кровать. Еще был диван-оттоманка с откидывающимися валиками. И письменный стол, который подарил главный инженер станции. Он тогда себе новый купил, а этот по знакомству подарил Сашке. На столе лежал большой и толстый лист оргстекла – это папа принес с работы. Под стекло Сашка положил фотографии наших хоккеистов – чемпионов мира. Якушев был прямо посередине, на самом видном месте. А в чемпионате СССР Сашка болел за «Спартак». Но открыток со «Спартаком» не было, потому что опять было только третье место. Хоть Якушев, конечно, все равно был лучшим.

Еще в этой комнате был большой платяной шкаф. Только без зеркала, потому что так он продавался – без зеркала. Но Сашка в этот шкаф почти не заглядывал. Там была взрослая одежда. А его одежда была в комоде, который стоял слева в углу. И на комоде еще была лампа-ночник из камня в виде белки. Камень был такой, что когда лампа включена, он как бы просвечивал, и была видна белка.

На шкафу лежали рулоны маминых выкроек. А за шкафом – большая линейка-рейсшина, по которой папа когда-то делал свои чертежи. А потом рейсшину поставили за шкаф, потому что папа перестал учиться – просто некогда было. Это он так говорил – некогда. Ему надо было работать и сына воспитывать. А еще ту рейсшину Сашка не доставал и не играл, как пулеметом – там даже приклад настоящий был! – потому что она была грязная. С края – грязная. Однажды они тут загнали крысу за шкаф, и папа лупил ее рейсшиной, пока она не сдохла. А мама не кричала и не визжала, а отпинывала крысу обратно за шкаф, когда та пыталась выбежать. Потом папа залил алебастром со стеклом все дырки в полу, и больше крыс у них не было. Рейсшину помыли. Но Сашка все равно помнил, что она грязная. И не играл ею.