Любовь в наследство

– Да, это верно, – согласилась Нелли. – После смерти старого герцога над этим домом нависли тучи. И люди разное говорят.

– Это просто сплетни, и ничего больше, – возразила герцогиня. – Но все равно лучше переехать – быть может, в Бат или Брайтон. Как тебе это?

– О, мадам, не думаю. – Нелли сморщила нос. – Я городская до мозга костей, но беспокоюсь вовсе не о себе. Скорее всего, пойду работать к тетушке Марджи.

– Может, у нее найдется место для нас обеих? – улыбнулась герцогиня. – Мне кажется, я могла бы стать вполне приличной горничной.

– Фу-у! – Нелли высвободила пальцы. – С такими руками? Сомневаюсь, миледи. Давайте уже этим буду заниматься я.

В комнате неожиданно потемнело, как будто погасла лампа.

– Ну вот, опять этот проклятый дождь, – недовольно буркнула Нелли, бросив взгляд в окно.

– Может, обойдет стороной, – с надеждой сказала герцогиня.

– Ну, это вряд ли: я чувствую, – возразила горничная. – Что-то странное в воздухе, что-то… Не знаю. Будет гроза, наверное. Это все из-за несносной августовской жары. Мы все ослабли.

– Да, она нас измотала, – согласилась герцогиня.

Пожав плечами, Нелли закрутила вверх еще одну прядь и посмотрела на хозяйку:

– Пожалуй, я уложу ее повыше, по-герцогски… я правильно говорю?

– Да, все правильно, – успокоила ее герцогиня, – но не стоит на это тратить время: просто зачеши волосы наверх.

– Прекратите, мадам, – с укоризной заметила Нелли. – Он не такой, как все остальные, что толпами торопятся сюда из Лондона. Кузен чрезвычайно щедр. Вы должны принарядиться и произвести на него хорошее впечатление.

Герцогиня поняла, что для Нелли это очень важно, и улыбнулась. В последнее время она мало заботилась о своей внешности, однако, как заметила горничная, это не останавливало кавалеров. Они приезжали с визитами, чтобы якобы выразить сочувствие, а на самом деле выяснить, как обстоят дела, но герцогиня безошибочно определяла хищников – пусть вежливых, хорошо воспитанных, но все-таки хищников. Очевидно, за ее состоянием охотились все проходимцы Лондона, а приличные джентльмены пока держались на расстоянии.

– Да, ты права, – наконец сказала герцогиня, – безусловно, права: пусть будет по-герцогски.

Искусные руки горничной быстро справились с волосами герцогини, собрав их вверх, в элегантный золотистый пучок, из которого на затылок спускались упругие локоны.

– Вы наденете шелк цвета баклажана, мадам? – спросила Нелли, укладывая последний завиток. – Тогда я украшу прическу подходящими черными ленточками.

– Да, и, пожалуй, приготовь мою черную шаль.

– Думаю, пора бы уже ее заменить, – заметила Нелли, распуская моток черной, уже не новой ленты. – А через пару-тройку недель вы сможете и вовсе отказаться от траура.

– Да, это было бы неплохо.

Платье можно сменить, а вот скорбь, не сомневалась герцогиня, останется с ней до конца дней, пусть и глубоко внутри.

Внезапно снизу, с мощеного двора, донеслись непривычные звуки: цокот лошадиных копыт, стук колес экипажа и заглушающий все это голос дворецкого, раздраженно отдававшего приказы слугам. А еще через мгновение в доме начался настоящий тарарам: вверх и вниз по черной лестнице забегали люди, захлопали двери.

– Похоже, к вам гости, – подойдя к окну, сообщила Нелли. – О, экипаж великолепен, мадам. Блестящее черное ландо с красными колесами. И кучер тоже в черно-красной ливрее. Должно быть, пассажир – настоящий набо́б[1].

– Это наш несчастный маленький осиротевший кузен, – тихо заметила герцогиня.

– О, новый хозяин уже давным-давно не живет на воде и хлебе, мадам, – доложила Нелли, выглядывая в окно из-за шторы. – И, по-видимому, рассчитывает на королевский прием. Коггинс выстроил на лестнице всех слуг – мрачных, как надгробные памятники.

– Разве там нет дождя? – Герцогиня бросила взгляд на окно. – А то у миссис Масбери ужасный кашель.

– Да что вы: льет вовсю, – махнула рукой горничная, едва ли не прижавшись носом к стеклу. – Но Коггинс держит слуг в строгости, так что никто не смеет даже пошевелиться. Ой, подождите: экипаж остановился. Один из прибывших лакеев спрыгнул, чтобы открыть дверцу. Вот он выходит… О, святые небеса…

– Нелли, ну что там? – Герцогиня повернулась на стуле.

– Вот это да, мадам, – почти с благоговением в голосе проговорила служанка. – Он какой-то неземной, больше похож на ангела, но грустного, с дурным характером, как те, что мечут молнии на потолке бального зала.

– Нелли, пожалуйста, не смеши меня.

– О, мадам, я вовсе не шучу. И он очень молод, ой совсем не такой, как я ожидала.

Некоторое время они обе прислушивались к гулу приветствий внизу, а Нелли продолжала описывать нового герцога: цвет волос, ширину плеч, покрой одежды – и каждое его действие. Казалось, он даже не замечает, что льет как из ведра, а слуги стоят на крыльце.

Постепенно герцогиня начала ощущать, как в ней пробуждается давно забытое живое чувство – праведный гнев, – и искренне удивилась. Она была готова защищать миссис Масбери, а новому герцогу пожелала заработать чахотку. Ангел с дурным характером, как же!

В это время в отдалении зловеще загрохотал гром, и стук дождя по крышам превратился в какофонический рев. Внизу захлопали двери, раздались крики, звякнула упряжь, экипаж стал отъезжать, и на мгновение все превратилось в хаос.

– Ну вот, мадам, похоже, началось, – отвернувшись от окна, сообщила горничная.

– Ради бога, что началось? – нахмурилась герцогиня.

– Как что – гроза, конечно.

Огромный холл Селсдон-Корта был великолепен. Только очень состоятельные хозяева могли позволить себе иметь столько свободного пространства из мрамора с позолотой, в котором, кроме произведений искусства, почти ничего не было. Остановившись в центре холла, Гарет принялся медленно поворачивать по кругу. Здесь все было прежним: монументальным, до блеска отполированным, даже коллекция живописи осталась развешанной точно так же: Пуссен над Юдит Лейстер; Ван Дейк слева от Хоха; три картины Рембрандта в массивных величественных рамах – между дверями в гостиную, и еще много других, так хорошо знакомых. На мгновение, пока слуги сновали туда-сюда: лакеи вносили его багаж, горничные и кухонная прислуга спешили на свои рабочие места, Гарет закрыл глаза. Звуки и даже запахи были те же, что прежде.

И все же что-то изменилось. Гарет открыл глаза и огляделся. Кого-то из слуг он узнал, но остальных нет – может, потому, что мало кто осмеливался поднять на него глаза. А чего он ожидал? Они, несомненно, слышали сплетни.

Уже не было на свете Питера, важного дворецкого Селсдон-Корта. Мистер Ноуэлл, любимый лакей кузена Гарета, должно быть, тоже нашел свое последнее пристанище. Не было видно даже миссис Харт, старой сварливой экономки, а вместо нее всем в доме заправляла худая дама с добрыми глазами, волосами мышиного цвета и нехорошим кашлем. Миссис Масгроув? Нет, не так.

– Коггинс, – окликнул дворецкого Гарет, – мне нужен полный список прислуги, с указанием должностей, возраста и срока службы.

– Слушаюсь, ваша светлость. – В глазах дворецкого вспыхнула тревога, но он быстро ее погасил.

– И где управляющий имением мистер Уотсон, черт возьми? – добавил Гарет и, заметив легкую тревогу и растерянность Коггинса, заинтересовался, что такого наговорили о нем всем этим людям, чем так запугали.

– Ваша светлость, у меня не было возможности сообщить мистеру Уотсону о вашем прибытии, – пробормотал дворецкий очень тихо, как и все остальные, будто это и не дом вовсе, а мавзолей какой-то. – Думаю, он уехал в Портсмут.

– В Портсмут? Зачем?

– Надо получить запчасти для молотилки, которые пришли из Глазго.

– А что, теперь используются какие-то хитроумные приспособления?

– Такое распоряжение отдал покойный герцог как раз накануне смерти, – пояснил дворецкий, – но пока машины не пользуются особой популярностью. Могу сказать, что дальше к югу с ними были трудности.

– А-а, это из-за них люди остаются без работы? – протянул Гарет, сцепив руки за спиной.

– Многие так говорят, ваша светлость. – Коггинс остановил проходившего мимо лакея, тот кивнул, и дворецкий указал рукой на одну из величественных лестниц, которая двумя симметричными полукружьями вела из холла наверх. – Ваши покои уже готовы, сэр. Позволите вас проводить?

– Прежде всего мне нужно встретиться с герцогиней, – резко ответил Гарет, которому хотелось как можно скорее покончить с делами.

– Да, конечно, ваша светлость. – Коггинс, нужно отдать ему должное, не смутился. – Но не хотите ли сначала переодеться?

Переодеться? Гарет совершенно забыл, что обитатели Селсдон-Корта то и дело меняли одежду: к завтраку, на прогулку, к обеду… Герцогиня, несомненно, придет в ужас, если к ней явится джентльмен в одежде, которую не менял… о боже, аж целых семь часов! Гарета просто сочли бы неряхой. «Quelle horreur!»[2] – как любит говорить мистер Кембл.

– С вами не приехал камердинер? – удивился Коггинс, когда они поднимались по лестнице.

– Нет, он был слишком дерзким, и я отрубил ему голову.

Резко остановившись на ступеньке, дворецкий едва заметно вздрогнул, но от страха, возмущения или смеха, Гарет не мог сказать.

– Господи, Коггинс, да не тряситесь вы – это была шутка. У меня просто нет камердинера. Со временем, возможно, обзаведусь, а пока справляюсь сам.

Неожиданно ему вспомнилась Ксантия, которой было совершенно наплевать, кто во что одет. И сама она могла ходить в одном и том же платье по три дня, и не потому, что их не было, а потому что она просто не придавала этому никакого значения. Главное для нее – работа.

Гарет вдруг по-настоящему осознал, что будет по ней скучать. Теперь их судьбы разошлись и, вероятно, никогда больше не пересекутся. Его прежняя жизнь, которую он так упорно старался построить на руинах своего детства, закончилась. Гарету казалось, что он вернулся к тому, с чего начинал. Новый социальный статус не стал для него благодеянием. Это было проклятие, адское проклятие.

Они подошли к двустворчатым дверям, которые, казалось, были вырезаны из цельного куска красного дерева. Широким жестом распахнув створки, Коггинс отступил в сторону, предоставляя возможность его светлости насладиться открывшимся великолепием, затем доложил, указывая рукой на огромную комнату:

– Покои герцога. Справа ваша гардеробная, слева – гостиная.

Стараясь не разевать рот от изумления, Гарет последовал за дворецким. В эти помещения он никогда прежде не заходил, и они показались ему поистине великолепными. Спальня была обита нежно-голубым шелком, балдахин над кроватью, тоже голубой, только чуть темнее, на полу лежал огромный синий с серебром персидский ковер.

Они прошли в гостиную, тоже богато украшенную, но обставленную более изящной мебелью. Заметив в дальней стене еще одну дверь, Гарет открыл ее и, ощутив нежный аромат гардении, защекотавший ноздри, спросил:

– Что здесь?

– Это спальня герцогини, – ответил дворецкий. – Конечно, когда ее светлость находится здесь, в имении.

Гарет снова – на этот раз глубже – вдохнул запах цветов, в котором было что-то пьянящее и слегка напоминало аромат цветущего лотоса.

– Герцогиня в имении, Коггинс, – наконец заговорил Гарет. – Что с ней?

– Вдовствующая герцогиня перебралась в другие апартаменты, – объяснил дворецкий, склонив голову. – Она уверена, что таково было бы ваше желание.

– Нет-нет! – Гарет быстро захлопнул дверь. – Немедленно верните ее. Здесь есть другие апартаменты? Я займу их.

Однако Коггинс возразил:

– Ваша светлость, лучше бы вам обсудить это с самой герцогиней.

– Что ж, я так и сделаю.

Два лакея принесли горячую воду и наполнили выдвинутую на середину гардеробной сидячую ванну.

– Передайте герцогине, что я буду через двадцать минут, – сказал Гарет и принялся раздеваться. – Мы поговорим в кабинете.

– Ваша светлость, может быть, в утренней гостиной? – смущенно предложил Коггинс.

– Утренняя гостиная? А что, есть дневная, вечерняя? – Руки Гарета замерли на пуговицах жилета. – Какой ужас! А в чем дело?

– Герцогиня очень уж не жалует кабинет. – Дворецкий пожал плечами. – Ей не нравятся темные помещения: кабинет, библиотека, северные гостиные. Честно говоря, если не считать обедов, она редко покидает южное крыло.

– И как давно у нее появилась такая странная привычка? – хмуро поинтересовался Гарет, поскольку это совсем не вязалось с необузданным нравом женщины, которую он знал.

– Не могу сказать, ваша светлость. Герцогиня… очень необычная женщина, – ответил дворецкий и поджал губы.

– Необычная?

– Э-э… слишком чувствительная, – пояснил Коггинс.

– А-а! – Гарет сбросил жилет и рубашку. – Вы хотите сказать, что она себе не отказывает ни в чем. Что ж, отлично. Не мое дело переделывать ее. Итак, в утренней гостиной через… восемнадцать минут.

– Восемнадцать? – эхом повторил дворецкий.

– Да, Коггинс. – Гарет бросил оставшуюся одежу на кровать. – Потому что время – деньги. И пришла пора всем здесь это усвоить.

Глава 4

Габриел в страхе прижимался ухом к замочной скважине. Зейде плакал. Но мужчинам не полагалось плакать, и дед сам это говорил по меньшей мере раз в неделю.

– Ах, Рейчел, все пропало! О-о ужас! Тысяча проклятий на их голову!

– Но… но они английские джентльмены, – прошептала бабушка. – Они должны заплатить. Обязаны.

– Что, из Франции? – с горечью в голосе откликнулся дед. – Пойми, ради бога, их нет. Они разорены. Мы лишились всего – и, боюсь, даже дома.

– Нет! – задохнулась бабушка. – О, только не моего дома! Малахия, прошу тебя!

– Неплатежеспособные не могут жить в Финсбери, Рейчел. Нам лучше опять снять лачугу в Хаундсдиче.

– А майор Вентор? – спросила пожилая дама. – Не согласится ли он помочь нам?

– Помочь! Рейчел, ты о чем? Здесь никто никому не поможет!

– Но я напишу ему, хорошо? Он, возможно, пришлет нам денег.

Габриел увидел, как она идет к небольшому письменному столу каштанового дерева.

– Что, из офицерского жалованья? – Голос деда теперь напоминал глухой стон. – Нет, Рейчел, нет. Такова воля Божья. Все кончено.

Перед тем как войти в утреннюю гостиную, Гарет пригладил рукой еще влажные волосы. В другой руке он держал документы, которыми снабдил его Кавендиш. Большинство из них он еще не прочитал. С момента неожиданного визита поверенного прошло всего два дня, но Гарет уже устал изображать того, кем не был. Он не стремился к этой встрече, но с неприятным делом необходимо покончить без промедления, чтобы решить, как жить дальше…

Решительно постучав в дверь и услышав разрешение войти, он переступил порог гостиной.

Комнату заливал неяркий послеполуденный свет, играя на золотистой обивке и мебели кремового цвета. У широких раздвижных окон стояла женщина и смотрела в сад. Стройную фигуру облегало элегантное платье пурпурного цвета, такого темного, что казалось черным; в волосы, сияющие золотом, были искусно вплетены узкие черные ленты; тонкая черная шаль, соскользнув с плеч, мягко лежала на локтях. Дама являла собой пример воплощения королевского высокомерия, но Гарета это ничуть не удивило.

Лишь когда он громко и резко поздоровался, она обернулась и удивленно распахнула глаза. Почему – он не понял, поэтому холодно представился:

– Я Уорнем. А кто вы?

Женщина присела в грациозном и таком глубоком реверансе, что едва не коснулась лбом пола, и спокойно ответила:

– Я Антония. Добро пожаловать в Селсдон-Корт, ваша светлость.

– Антония?..

– Антония, вдовствующая герцогиня Уорнем.

Мгновенно все поняв: о господи, какой же он идиот! – Гарет смущенно уточнил:

– Вы… вы были второй женой Уорнема?

Дама, слегка скривив в подобии улыбки губы, скептически поправила его:

– Четвертой, насколько мне известно. Покойный герцог был неутомим.

– Боже правый, настойчив в чем? В том, чтобы убить себя?

Герцогиня отвела взгляд, и Гарет мгновенно все понял. Когда умер Сирил, Уорнем процветал, и ему отчаянно нужен был наследник вместо мальчика-кузена, которого герцог не просто не любил, а люто ненавидел всеми фибрами своей души, и чтобы тот не стал наследником, избавился от него в надежде на то, что он не выживет и никогда больше не увидит Англию, но увы…

А эта леди… Боже правый, она оказалась еще прекраснее, чем он подумал, и, похоже, очень молода – вряд ли намного больше тридцати, – то есть вполне могла подарить ребенка озлобленному старику. Но если у нее и есть дети от Уорнема, то наверняка это девочки, иначе Гарет не стоял бы сейчас здесь и она не смотрела бы дипломатично в сад, чтобы не смущать его. Пропади пропадом ее сочувствие – Гарет в нем не нуждался.

– Позвольте выразить вам соболезнование в связи с тяжелой утратой, – произнес он ровным голосом. – Как известно, мы с кузеном не общались, поэтому я не знаю…

– Мне ничего не известно о делах мужа, – поспешила перебить его герцогиня, – поэтому нет необходимости мне что-то рассказывать.

– Прошу прощения?

– Наш брак был коротким, ваша светлость, – ответила она раздраженно. – И заключен с единственной целью… Уорнема не интересовали мои личные дела, а меня – его.

Она предельно ясно дала понять, что говорить не о чем. Несколько мгновений Гарет почти тупо смотрел на женщину, на вид хрупкую, как китайский фарфор, но в то же время холодную, равнодушную и надменную.

– Скажите, мадам, есть ли в этом доме хоть один человек, у которого не возникает желания послать меня ко всем чертям? – с усмешкой спросил Гарет. – Неужели все настроены так агрессивно?

– Не имею ни малейшего представления. – Она вскинула изящно очерченные брови. – Но лично я, ваша светлость, не желаю вам ничего дурного. Мне просто хочется жить своей жизнью: такой, какая она есть, – обрести свободу. Вот и все.

– Свободу? – повторил он эхом. – Да, понимаю, я заставил вас ждать.

– Это судьба заставила меня ждать, – поправила его герцогиня. – И если мы заговорили об ожидании, ваша светлость, у меня к вам просьба: окажите милость и больше не унижайте слуг, вынуждая стоять под дождем. У миссис Масбери слабые легкие.

– Поверьте, мне совершенно ни к чему помпезные церемониалы. – Гарет нахмурился. – Должно быть, это Коггинсу пришло в голову их выстроить.

– Но вы же их не распустили, – возразила Антония, вздернув подбородок.

– А что следовало сделать? – огрызнулся Гарет. – Просто пройти мимо? Это было бы для них оскорбительным, мадам, потому что подразумевало бы, что их труд для меня ничего не значит. И если бы вы, мадам, когда-нибудь работали, то понимали бы, что подобное отношение способно нанести жестокий удар.

– Простите, что перебила вас, и за просьбу тоже простите, – тихо, но твердо сказала герцогиня, и слабый румянец, который еще сохранялся на ее щеках, совсем пропал.

– Нет, вы не должны извиняться, – резко произнес Гарет. – Вы можете говорить, когда хотите и что хотите. И пока мы с вами беседуем, мадам, я все же позволю себе отдать еще одно распоряжение: будьте добры немедленно вернуться в свои апартаменты в южном крыле.

Антония побледнела.

– Думаю, вряд ли это пристойно, ваша светлость.

– Пристойно? – повторил Гарет, слегка обескураженный. – О господи! Вот вы о чем… Я займу комнату в другом крыле.

– Но я все равно не уверена, что это правильно. – Ее смущение перешло в замешательство.

– Позвольте на ваше мнение по этому поводу не обращать внимания, – заявил Гарет.

– Боже, но вы ведь кузен Уорнема, – возразила герцогиня.

– Да, и, к сожалению, другого у него не было, – бросил Гарет раздраженно.

– И что это означает? – поинтересовалась Антония.

– Неважно. – Гарет кашлянул и внезапно смутился, осознав, что до сих пор не предложил даме сесть. Жестом указав герцогине на стоявшие у окна кресла, он с легкой иронией заметил: – Я вижу, вам очень нравится вид на парк, так что прошу вас, присаживайтесь.

Герцогиня восприняла его предложение как приказ, хоть и высказанный в форме предложения. Напряженно выпрямив спину под пурпурным шелком и не отрывая взгляда от окна, с видом королевы она села и расправила юбки.

Заставив себя отвести от нее взгляд, Гарет смотрел на изумительный вид под окнами, на зеленое пространство аккуратно подстриженного самшита, на посыпанные мелким гравием дорожки, которые, несомненно, каждое утро расчищали скребком, и на величественный фонтан, выбрасывавший в воздух струи воды почти на десять футов. Сирил и Гарет называли фонтан рыбьим, потому что вода извергалась из ртов мифических существ, окружавших скульптурную фигуру Тритона. Мальчишками в теплые летние дни они очень любили здесь резвиться.

Нахлынувшие воспоминания снова напомнили Гарету, что все это должно было принадлежать Сирилу. Он был рожден для того, чтобы править, его готовили к этому. Его, а не Гарета, которому даже в самых диких снах это не могло присниться.

Он сел в кресло напротив герцогини и заставил себя спокойно взглянуть на нее. На этот раз у него странно перехватило дыхание. Что за ерунда! Он не знал эту женщину, и она, очевидно, тоже не имела никакого желания знакомиться с ним.

– Какие у вас планы на будущее, мадам? – поинтересовался Гарет. – И нужна ли вам помощь?

– Пока никаких реальных планов. Мистер Кавендиш сказал, что я сначала должна заручиться вашей поддержкой.

– Поддержкой? – Гарет нервно постучал о бедро краем папки. – Возможно, речь идет о совете или, так сказать, пожелании? Вы же обладаете всеми правами вдовы, разве не так?

– Мне причитается одна двадцатая часть дохода от владений герцога, – ответила она, – так что голодать не буду.

– Одна двадцатая? – Гарет в изумлении уставился на герцогиню. – Господи, что заставило вас согласиться на такое?

– Вы, должно быть, действительно долго отсутствовали, ваша светлость, – заметила Антония, слегка приподняв мягкие дуги бровей. – В Англии все еще патриархальный строй.

Разумеется, она права. Гарет просто привык к независимости Ксантии, но большинство женщин не имели права жить так, как им хочется.

– Брачные соглашения заключал мой отец, – пояснила герцогиня, – а я ничего о них не знала до тех пор, пока после похорон мужа не пришел поверенный. Кавендиш должен был передать вам копию. Но даже одна двадцатая дохода от Селсдон-Корта вполне может обеспечить жизнь семьи из десяти человек, если не шиковать. Так что голодная смерть мне не грозит.

– Ваш отец поступил неразумно – похоже, слишком спешил выдать вас замуж, – сделал вывод Гарет, перебирая бумаги в папке. – По гражданскому английскому праву вы получили бы одну треть, не так ли? – Она не ответила – только побледнела еще больше, – хоть и убитой горем не выглядела – скорее подавленной. Постепенно к ней вернулся румянец, и она, расправив плечи, сказала:

– Этот брак обсуждался со всех сторон, ваша светлость. Мой отец считал, что я должна быть благодарна Уорнему за предложение, так как у меня не было никаких перспектив.

– Вот как? – пробормотал Гарет.

Что за ерунду она плетет! Такие, как она, не без основания могли считать, что мужчины всегда будут у их ног.

– Как вдовствующая герцогиня, мадам, вы имеете право остаться в своем доме, – кашлянув, продолжил новоиспеченный герцог. – Никто не может насильно выселить вас отсюда. Я буду приезжать нечасто, так что вряд ли мы помешаем друг другу.

– Спасибо, – сдавленно произнесла герцогиня, и он заметил, как ее плечи чуть-чуть расслабились, а на лице отразилось нечто похожее на облегчение. – Я… благодарю вас, ваша светлость, но не вполне уверена, что…

– Что хотите остаться здесь? – подсказал Гарет. – Да, это место, несмотря на все его великолепие, похоже на мавзолей. А ваш отец? Быть может, вы переедете к нему?

– Нет-нет, – ответила она слишком поспешно. – Он… сейчас путешествует.

Гарет понял, что лучше не говорить на эту тему, и спросил:

– У вас есть дети, мадам?

Ее взгляд на секунду метнулся к нему, и Гарет увидел, как в глазах герцогини полыхнула боль.

– Нет, ваша светлость, – ответила она едва слышно, – Бог не дал.

Господи, о чем можно говорить с этой женщиной, чтобы не причинить боли?

– Что советует Кавендиш?

– Он считает, что мне следует перебраться в Нолвуд, – во вдовий дом, и вести скромную жизнь вдали от любопытных глаз. – Она сцепила руки в замок и положила на колени. – Он считает, что в сложившейся ситуации это будет… лучше всего.

Вдовий дом? У Гарета все внутри сжалось, но он не подал виду.

– По-моему, вы еще слишком молоды, чтобы жить затворницей, если только сами того не пожелаете. Прошу простить меня за неосведомленность, но разве у нас нет дома в городе?

– На Брутон-стрит, но он сдан.

– Я могу отказать наемщикам, – предложил Гарет.

– Вы очень добры, – сказала герцогиня, – но я не могу вернуться в Лондон. К тому же не уверена, что светская жизнь пойдет мне на пользу.