Короны Ниаксии. Шесть опаленных роз

– А мне кажется, если прожить столько лет, важным становится только… – Последний флакон был почти полон, я наблюдала за тем, как внутри его пузырится кровь, и готовилась вынуть иглу. – Знание.

– Знания – скучная безделка, – сказал Вейл с чрезмерной беспечностью, и я едва не ахнула от ужаса:

– Нет, это не может быть правдой! Мы должны узнать о мире еще столько всего!

Он рассмеялся – снисходительно, как смеются над котенком, нетвердо стоящим на лапках. Я же закупорила последний флакон, собираясь вынуть иглу, и с некоторым удивлением обнаружила, что вокруг ее кончика уже затянулась кожа. Мне пришлось буквально рывком выдернуть иглу из вены. Вейл никак не отреагировал.

– Спустя столько времени понимаешь, что копить знания не имеет смысла. Если знание не применяется, в нем нет смысла. Оно не может считаться сокровищем.

– О? – Я встала, убрав свои инструменты. – Что же тогда может им считаться?

Вейл тоже встал. Он был довольно высоким и теперь смотрел на меня с волчьим восторгом. Его улыбка вновь обнажила смертоносные клыки. В янтарных глазах сверкал лунный свет, лившийся из окна.

Я вдруг почувствовала себя глупо из-за того, что не увидела в нем чудовища. В этот момент, с ухмылкой на губах, он походил на то самое существо из легенд. На монстра, о котором рассказывали шепотом.

– Любопытство, – ответил он.

Вторая роза

Глава четвертая

Кровь Вейла была прекрасна, иначе и не скажешь: так же красива, как цветочное поле.

Когда в ту ночь я вернулась домой, почти рассвело. Но я не устала – нет, совсем нет. Меня буквально трясло от волнения, разум снова и снова прокручивал в памяти каждое мгновение того визита, выжигая образы на подкорке мозга. Бо́льшую часть пути я прижимала сумку к груди, словно защищала ее от мира. В конце концов, в нем была контрабанда.

Я сразу же направилась в свой кабинет и заперла дверь. Мине не стоило знать, что я задумала ради нашего общего блага. Чем меньше я буду втягивать ее в свою кощунственную авантюрку, тем лучше.

Но в доме не звучали ничьи шаги. Мина крепко спала. Я стала вытаскивать из сумки оборудование, разрушая порядок на столе, который так тщательно навела перед уходом. Подтащив столик к центру пола, я установила на нем свою зрительную линзу – прибор из множества латунных колец, помещенных друг поверх друга; верхнее, со стеклом, было снабжено шарнирами, чтобы располагать его вертикально. На каждом кольце были вырезаны руны и символы, и когда я коснулась прибора, то почувствовала исходившую от них магию. Окунув палец в чернила, я начертила ряд отметок на внешней стороне колец.

Сама я, конечно, ни в коей мере не владела магией, да и не хотела владеть – слишком много раз я видела, как она губит людей. Но инструменты, изготавливаемые при помощи магии, несомненно, приносили пользу. Мою линзу создала жрица Зраны, богини видения и знания. Мне нравилось рассматривать все и вся при помощи ее устройства; следовало благодарить богиню хотя бы за это.

Я закончила чертить руны, поставила флакон с кровью в центр устройства и задула свечи. Верхнее кольцо из меди излучало ровный свет и тепло, и, когда я поправила петлю, на стену упал отблеск.

В этом сияющем кольце содержалась кровь Вейла, вернее, основа его крови, мельчайшие частицы жизни. Они походили на красно-черные лепестки, рассыпанные по штукатурке, и эти соцветия медленно плыли по стене, точно небесные созвездия.

Порой люди говорили о вампирах, будто о живых мертвецах, об оживших трупах. С первого же взгляда на Вейла я поняла, что это не так. Тем не менее я знала, что вампиры теснее людей связаны со смертью, поэтому я ожидала увидеть в его крови хоть какие-нибудь ее признаки.

Нет и нет. Смертью тут и не пахло. В крови Вейла таились красота, жизнь и поразительное чудо. Несмотря на возраст – несколько сотен лет, – его кровь была здоровой, правильной. Отчасти даже изысканной. Ничего общего с человеческой кровью: я могла быть уверена, что при проверках она поведет себя совершенно иначе. И все же в ней крылось что-то знакомое, словно Вейл был улучшенной версией нас.

Возможно, еретическая богиня вампиров все-таки создала кое-что интересное.

Я смотрела на кровь слишком долго, совершенно завороженная.

Мой инструмент был создан магией Зраны, богини Белого пантеона. Входившие в него божества презирали Ниаксию, мать вампиров, а значит, я должна была очень осторожно использовать инструменты, изучая эту кровь.

Одно то, что я раздобыла эту кровь… и принесла ее в город, где поклонялись Витарусу…

Я моргнула – и увидела коленопреклоненного отца на иссохшем поле, и нашу погибель в его дрожащих пальцах, и его готовность насолить богу, который с радостью отплатит ему тем же.

Отогнав эти мысли, я быстро сложила инструменты и спрятала кровь Вейла в ящик.

И все-таки каждые несколько часов я доставала флаконы, чтобы полюбоваться ею, хоть это и продолжалось считаные секунды. Я клялась себе, что делаю это с мыслями о работе; и в целом не лгала, ведь в следующие дни я не отрывалась от рабочего стола больше чем на десять минут… Но на самом деле я была… ну… слегка очарована. Всякий раз, когда на моей стене, внутри светового пятна, виднелись черные крупинки из крови Вейла, у меня вырывался благоговейный вздох.

– Что это такое?

Я обернулась. В дверях стояла Мина. На мгновение меня потрясло явное увядание сестры – по сравнению с силой жизни, которая таилась в крови вампира. В кругах под ее глазами, в углублявшихся впадинах на щеках затаилась тьма. Некогда Мина была поразительно красива, и красота все еще была при ней, но теперь стала устрашающей, как каменный лик богини на надгробии. Я уставилась себе под ноги. Сколько времени она стояла здесь? Если долго, она видела многое из того, чем я занималась. Если нет, следовало тревожиться из-за толстого слоя пыли под ее ногами. И я не знала, какой из двух ответов устраивает меня больше.

– Что это? – снова спросила она.

– Ничего, – ответила я, хотя сестра знала меня достаточно, чтобы понять: иногда «ничего» означает «все».

Я сунула флаконы и линзу в сумку, застегнула ее и встала со словами:

– Мне нужно идти. Я звана к Фэрроу. О твоем ужине позаботится Роза, а я…

Я прошла мимо сестры, которая даже не шелохнулась, задела ее плечом и потом старалась не смотреть, как равномерно оседают на пол пылинки, так, словно отсчитывают секунды.

– Лилит, подожди… – сказала она.

Я замерла, но не обернулась.

– Что?

Мой голос звучал холоднее, чем мне хотелось бы. Вот бы мне быть такой же дружелюбной, как Мина. Как наша мать. Наш отец. В нашей семье, где все тепло относились друг к другу, я отличалась от остальных: я обладала холодным умом, способным поглощать учебники и расшифровывать уравнения, но не знала, как нежно произнести чье-нибудь имя или прикоснуться так, чтобы это считалось лаской.

– Останься сегодня со мной, – сказала она. – Можем прогуляться.

– Я бы хотела, правда. Но работы слишком много.

Даже я понимала, что ее «Ну почему?» в ответ на эти слова прозвучало разочарованно. И я понимала, что она имеет в виду: «Разве это не самое важное»?

Пока я росла, люди вечно спрашивали меня: «Почему ты так много работаешь?» И всегда выбирали один и тот же тон, неловкий и жалостливый, давая понять, что на самом деле хотели бы задать совсем другой вопрос. Я неплохо выучила подтекст. Мол, я трачу свою жизнь впустую, а она и без того обещает быть короткой. Так зачем уделять столько времени труду?

Теперь я слышала все это в голосе Мины. То же осуждение, то же замешательство. Но сейчас истекало именно ее время, и она умоляла меня потратить часть его.

Но в этом и заключался ответ.

Почему я так усердно работала? Я работала, потому что знала: мне не хватит времени. И я буду продолжать начатое до тех пор, пока не смогу дать больше ничего. Мой ум станет тем механизмом, что окончательно измельчит меня.

Лучше уж так, чем тратить время, делая для Мины будущую разлуку со мной еще более тяжелой. Моя любовь не даст сестре ничего. Зато моя работа даст ей хотя бы шанс.

– Мне нужно идти, – снова сказала я. Мина осталась в коридоре смотреть мне вслед.

Она не поймет, если я попытаюсь объяснить. Она не знает смерть в лицо, подобно мне. И в конце концов, из нас двоих умереть должна была не она.

Глава пятая

Я шла к окраине города, откуда можно было отплыть в Басцию. Мне встретились прислужники Витаруса, которые, стоя на коленях, молились над кучами горящей листвы. Их возглавлял Томассен – главный священник Адковы и преданный последователь Витаруса, высокий, худой мужчина лет пятидесяти с добрыми глазами. Он был того же возраста, что и мои родители, но в последние годы сильно постарел. Должно быть, если ты проводишь столько времени, пытаясь понять, почему твой бог отвернулся от тебя, это не проходит бесследно.

Он слабо улыбнулся мне, на что я, проходя мимо, ответила коротким кивком.

Близкий друг моего отца, он всегда был добр к нам с Миной. Думаю, ему было жаль нас. Забавно, ведь я тоже жалела его, склонившегося над пеплом, которым он кормил своего бога, в то время как бог дарил ему такой же пепел.

Я продолжила свой путь к окраине и там нашла корабль, уходивший по каналу в Басцию. Плавание заняло несколько часов, а мой желудок давно отвык от морских путешествий, но, ступив на пристань, я поняла, что дело того стоило.

Я глубоко вдохнула городской воздух – воздух, который, казалось, пах книгами, возбуждением и знаниями… и еще, пожалуй, мочой – слегка. Я провела здесь шесть лет, изучая науки в университетах и библиотеках. И теперь была ошеломлена тем, как сильно я, оказывается, скучала по этому городу. Даже высокие и величественные здания дышали историей – многие из них были возведены около тысячи лет назад.

Фэрроу, как я и предполагала, сидел в своем кабинете – комнатенке, запрятанной в глубине здания университетского архива. И, как я и предполагала, он был рад меня видеть. Он поднял глаза, увидел меня, его улыбка ярко засияла и зажгла искорку вины в моей груди.

Не следовало так поступать. Не следовало подвергать его опасности.

Но он был одним из умнейших людей на свете, а я нуждалась в помощи.

Фэрроу был высоким и стройным, с пепельно-светлыми волосами, которые постоянно приходилось откидывать, чтобы они не лезли в глаза, а еще он носил – и вечно ломал – серебряные очки. Обычно он склонялся всем телом над столом с интересной работой – и сделал именно это, когда я установила свою линзу на краю его стула в центре комнаты и на исписанной мелом стене появились прекрасные частички-лепестки.

Его глаза расширились, и он немного сполз с кресла, чтобы рассмотреть картинку поближе. Даже затаил дыхание.

Я всегда ценила в Фэрроу способность чистосердечно изумляться чудесам окружающего мира. Когда я познакомилась с ним, молодым студентом, мне понравилось, что он воплощал в себе то, о чем так сильно мечтала я и чего не могла достичь. Только мужчинам из высшего общества выгодно открыто восхищаться своим мастерством: это делает их интересными и эксцентричными, преданными и страстными. А женщин? Женщин то же самое делает скучными.

Я много раз видела Фэрроу пораженным – но не так, как в эту минуту. Он встал, обошел комнату, прищурился, осмотрел флакон крови, затем вернулся к своему креслу и рухнул в него, ероша волосы и глядя на меня сквозь перекосившиеся очки.

– Великие боги, Лилит, что это? На что я смотрю?

Я сглотнула. Я не хотела произносить это слово, особенно вслух. Фэрроу подвергся бы риску, причем куда большему, чем нес мой приход. Но была причина, по которой я привезла кровь сюда, а не попросила Фэрроу съездить в наш проклятый город.

Эгоизм? Я и так знала это.

– Если бы я могла подвергнуть это перегонке, – произнесла я, – какой метод ты бы посоветовал? Для подобного вещества?

– Вероятно, тебе понадобится магия.

– А если без магии?

Фэрроу нахмурился:

– Что значит «если без магии»?

Я посмотрела на свою линзу. Проекция крови на стене уже работала дольше, чем когда-либо у меня дома. Я боялась, что магия распознает природу вещества, которое анализировали с ее помощью. Магия была такой же капризной и непостоянной, как боги.

– Может, есть способ сделать это без нее? – спросила я. – Научными, а не магическими средствами?

Фэрроу казался сбитым с толку, и неудивительно. Наука и магия нередко были частями одного целого, дополняя друг друга, используя одни и те же методы.

– Это… Это сложно. Или даже невозможно. Отнеси это в один из храмов Зраны. Послушай, что скажут жрицы.

– Нельзя.

Между его бровями образовалась морщинка, изумления на лице как не бывало.

– Почему, Лилит?

Я заскрежетала зубами и резким движением смела руны со стола, как раз тогда, когда линза начала слабо пахнуть дымом. Проекция исчезла, отчего в комнате потемнело. Даже во мраке я чувствовала взгляд Фэрроу, жесткий и пронзительный. В его чертах больше не было детского любопытства. Теперь он казался встревоженным, и только.

Ну конечно встревоженным. Я ведь пришла сюда, памятуя, что он один из самых умных людей, которых я знаю. Разве мог он не понять, что находится прямо перед ним?

– Спасибо, Фэрроу. Я ценю твою…

Я уже повернулась к двери, но он схватил меня за руку и крепко сжал ее.

Я окинула взглядом его длинные пальцы, стиснутые на моем предплечье. Затем уставилась на его лицо. Теперь его переполняли беспокойство и такое же восторженное воодушевление, как и несколько минут назад.

В этом был весь Фэрроу. Он разом чувствовал все. И показывал все.

– Скажи мне, что это, – потребовал он.

Я покачала головой, что само по себе было ответом.

– То самое? Живая и мертвая одновременно. Я сразу так и подумал, но потом решил, что ты бы никогда… – Он сглотнул, сдавив пальцы. – Скажи мне, что я ошибаюсь.

Я не могла. Никогда не умела лгать.

Осознав все, Фэрроу помрачнел, с его лица исчез румянец.

– Что ты делаешь, Лилит?

Я отстранилась. От этого осуждающего тона в животе появилась неприятная тяжесть.

– То, что должна.

Но Фэрроу, начав задавать вопросы, уже не мог остановиться:

– Где ты это взяла? Откуда… – Проблеск нового осознания. – У него? Ты ходила к нему? Одна?

– Я сделала то, что должна была сделать, – снова прошипела я, всеми силами пытаясь скрыть раздражение.

Что он себе думает? Разве я не знаю, что это глупо? И опасно?

– Ты собираешься вводить людям кровь вампира? – прошептал он.

– Ш-ш-ш! – заозиралась я.

Его рот резко захлопнулся. Наши взгляды устремились к потолку – к небу за ним, ведь боги могли слышать все.

Я сделала глубокий вдох, выдохнула и тихо сказала:

– Когда я закончу с исследованиями, это уже не будет кровь вампира. Я сделаю из нее нечто иное. Лекарство.

– Это опасно.

Он грустно покачал головой.

– Я позабочусь о том, чтобы это не навредило им.

– Им? А что насчет себя?

Мной овладело неудержимое разочарование.

– А что я? – рявкнула я. – Мы все молились! Следовали учению Белого пантеона. Все те десять лет, что мы были прокляты богами, Витарус получал от нас подношения. Мы спрашивали мнения ученых, священников, послушников, колдунов. Испробовали магию всех богов, включая того, кто проклял нас. Что еще нам остается?

– Я волнуюсь за тебя, Лилит, – тихо сказал он.

Сначала я даже хотела посмеяться над ним: беспокоится обо мне, которой осталось несколько жалких месяцев, а не о судьбе целого города?

Он придвинулся настолько близко, что я ощутила тепло его кожи, а наши лица оказались всего в паре дюймов друг от друга.

– Я волнуюсь за тебя, – повторил он тише. Нежнее. – Останься. Вместе мы что-нибудь придумаем.

«Останься». Он не впервые просил меня об этом, но впервые стоял так близко, что его дыхание согревало мои губы. «Останься».

Как и в прошлый раз, когда он предложил это, я испытала искушение. Рядом с Фэрроу мне всегда было спокойно. Он нравился мне. Я ему доверяла. Мне было ведомо то, как он целуется, как прикасается ко мне, как ощущается внутри моего тела. Немало времени у меня уходило на раздумья о том, как правильно себя подать, и на контроль за каждым своим движением, каждым мускулом. Несмотря на это, я по-прежнему не слишком нравилась людям, но Фэрроу был другим. И когда он сказал: «Вместе мы что-нибудь придумаем», я, конечно, не поверила ему, но загорелась желанием хотя бы попытаться. А это что-то да значило, верно?

Однако было бы несправедливо по отношению к Фэрроу, если бы я позволила ему любить меня так, как он мечтал, или если бы я полюбила его, предложив свою раздробленную душу. Я не могла и не хотела дать ему все то, чего он жаждал. И потом, любить то, чего скоро не станет, – пустая трата времени.

Я отстранилась и взяла свою сумку. Фэрроу, судя по его взгляду, заметил, как тщательно я ее собрала – точно отправлялась не домой, а в длительное путешествие.

– Ты идешь туда прямо сейчас? – спросил он встревоженно.

– Да.

– Лилит…

Его голос звучал безнадежно: голос сломленного человека. Я не хотела отворачиваться от него, но все же сделала это.

– Останься, – снова сказал он. – Пожалуйста.

– Чего ты боишься? – спросила я. – Того, что я паду во тьму? Все мы уже там. Живем во тьме годами и падаем лишь глубже.

Я не стала добавлять, что падаю в нее с рождения.

– Слишком поздно, Фэрроу, – покачала я головой. – Слишком поздно.

Глава шестая

Когда я добралась до особняка Вейла, было далеко за полночь. Как часто бывало в это время года, моросил холодный дождь. Я постучалась в дверь. В ответ – ни звука.

Я была уставшей, промокшей, раздосадованной и странно взвинченной после встречи с Фэрроу. А значит, вовсе не расположенной к играм.

Я принялась с силой колотить в дверь, пять, шесть, семь, восемь, девять раз, а затем сама распахнула ее, так и не дождавшись Вейла. Он по-прежнему не запирался. Да и зачем?

– Лорд Вейл? – крикнула я в густую пещерную темноту и закрыла за собой дверь.

Кругом – тишина, ни единого движения. Наверное, Вейл решил, что устал от меня и не станет откликаться, ожидая, когда я уйду. А может, он хочет заманить меня внутрь и сидит в засаде, пока не улучит момент, чтобы напасть и съесть меня.

Побродив по главному коридору и никого не обнаружив, я поколебалась и все же рискнула подняться по лестнице.

Я говорила себе, что просто делаю дело, но, если честно, по позвоночнику пробегала легкая дрожь восторга.

Моя мама считала, что мне нравятся науки, поскольку я любознательна от природы. В этом она, скорее всего, не ошибалась. Она знала меня лучше любого другого.

Я собирала знания так же, как другие собирают драгоценности, а дом Вейла был полон того и другого. Лестница вела в длинный коридор, такой же загроможденный и разностильный, как и другие части особняка, виденные мной. Стены были украшены произведениями искусства, в большинстве своем изображавших перокрылых вампиров, что потрошили, пронзали, сжигали своих жертв, терзали их десятками иных способов. Причем жертвами чаще всего становились другие вампиры, с крыльями, как у летучих мышей. Но в этих залах были и иные артефакты. У одной из стен, на фоне отслаивающихся позолоченных обоев, стоял набор костей от гигантских крыльев. Я замерла и принялась благоговейно рассматривать их.

Невероятно.

Монтировщик скелета создал подлинный шедевр, я никогда еще не встречала ничего подобного. Каждое крыло было больше моего роста, кости красиво поблескивали. Но несмотря на утонченную элегантность, крылья явно были сильными: я поняла это, хотя мускулатура отсутствовала.

Видимо, я была права насчет Вейла. Он – ночерожденный вампир, принадлежащий к Дому Ночи, единственному королевству крылатых вампиров.

Как же выглядели его крылья?

Далекий звук оторвал меня от размышлений, я напряглась и резко повернулась, устремив взгляд в конец зала.

Звук доносился из-за угла. Он раздался снова. Мгновение спустя я поняла, что это голос, но чересчур высокий, чтобы принадлежать Вейлу. Вопль без слов. Кто-то кричал от боли?

Мое сердце забилось быстрее.

До этого я не слишком задумывалась о том, действительно ли Вейл ест людей. Но если он и вправду их ел, то наверняка заманивал жертв к себе.

Мне явно следовало бежать. Но бороться со своей природой бессмысленно, а я была любопытна от природы. Поэтому я бросилась не прочь от звука, а, напротив, туда, где он раздавался, завернула за угол коридора и увидела, что сквозь открытую дверь льется холодный свет.

Звуки становились все ближе, все громче.

Лишь в нескольких шагах от двери я залилась румянцем, осознав, что тот, кто кричал, делал это вовсе не от боли. Наоборот.

Стоны сделались оглушительными.

Нет, Вейл был не один. А та, с кем он был, прекрасно проводила время.

Дверь оказалась широко распахнута. Кто на моем месте устоял бы и не стал подсматривать?

Я выглянула из-за дверного косяка. Передо мной была спальня Вейла, большая комната, задрапированная шелком и увешенная картинами; всюду, куда бы ни падал мой взгляд, стояли пыльные статуэтки. В центре спальни находилась большая резная кровать, застланная красивыми простынями, спутанными и скрученными.

Два тела на этой кровати тоже переплелись, настолько тесно, что я не могла сказать, где заканчивается одно и начинается другое.

Она стояла на коленях; под растрепанными рыжими кудрями блестела золотистая кожа. Он был сзади и сжимал ее бедра. Я могла видеть разве что его спину и ее взъерошенные волосы, да еще ее раскинутые руки, стискивавшие простыни, пока он яростно вбивался в нее. С каждым толчком его мышцы ходили под кожей, бугрились на широкой спине, изогнутых ягодицах, поджарых бедрах.

Он выглядел таким же величественным и прекрасным, как крылья в коридоре. И я представила их на нем – с мускулами и кожей. Может, они были бы такими же – почти такими же – красивыми, как весь он в эту минуту.

Мое лицо пылало. Я была не в силах отвести взгляд. Вообще-то, я собиралась окликнуть их или отступить – но не смогла: застыла на месте.

Женщина припала к кровати – подушка слегка, совсем слегка заглушала ее крики удовольствия, все более сильные. Вейл теперь двигался быстрее и энергичнее, плоть сталкивалась с плотью, он льнул к ней, падая на ее спину.

Я смотрела не мигая, как он прижимается к ней, дотрагивается ртом до ее плеча, соприкасается с ней всем телом. Наконец он издал звук – грубый выдох, от которого волоски на моих руках встали дыбом; я с трудом расслышала его сквозь ее стоны.

Оба рухнули на постель, и тогда я вздохнула с ними в унисон. Мои пальцы, стиснувшие дверной косяк, разжались. Я даже не помнила, когда вцепилась в него.

Вейл резко повернулся к двери:

– Лилит.

Какую-то долю секунды он действительно выглядел потрясенным. Изможденным. Затем его гладкое лицо затвердело, на нем отразилась злость. Он повернулся спиной ко мне и встал с кровати, подбирая с пола скомканную кучу ткани, отчего мне снова открылся будоражащий вид на его зад.

– Что, – рявкнул он, – ты здесь делаешь?!

– Вы не открывали дверь.

Мой голос прозвучал тише, чем хотелось бы. Женщина даже не попыталась прикрыться. Она перевернулась на ложе, потягиваясь, и я увидела, что она вся в крови – раньше багровые пятна сливались с темными простынями. Особенно много крови было на горле. Она улыбнулась, обнажив острые зубы.

– Вейл, ты пригласил друга из людей?

Шум ее выдоха заставил меня сделать шаг назад. Но улыбка женщины исчезла, как только Вейл бросил на нее предостерегающий взгляд.

– Это всего лишь мышка, – усмехнулся он. – Нет. Крыска. Незваный вредитель.

Он резко встряхнул подобранный с пола халат и набросил его на плечи.

– Я стучалась, – сказала я. – Вы не отвечали. Что мне оставалось, кричать?

– А вот я кричала, – тихо хихикнула женщина, и Вейл снова бросил на нее невеселый взгляд. – Что? Не желаешь поделиться?

– У меня дома в последнее время и так слишком шумно. Не оставишь нас ненадолго?

Она вздохнула, затем вскочила с кровати, гибкая, как кошка. Схватила кусок ткани с тумбочки и вытерла кровь с груди и горла.

– Мне все равно пора. Благодарю тебя, Вейл, за всегдашнее гостеприимство.

Она наклонилась, подняла простую черную рубашку и штаны, а потом, проходя мимо, окинула меня с ног до головы долгим, заинтересованным взглядом.

Вейл молча смотрел в окно, пока ее шаги не стихли. Лишь тогда он наконец взглянул на меня. Он успел облачиться в бордовый бархатный халат, свободно подвязанный вокруг талии, открывавший длинную полоску груди, усеянную черными завитками волос; но, увы, ниже талии не было видно ничего.

Мои губы сжались.

Его халат был таким…

– Что? – рявкнул он.