Короны Ниаксии. Пепел короля, проклятого звездами. Книга вторая из дилогии о ночерожденных

– Она не сможет действовать против меня.

– Райн, она победила в Кеджари.

Я дотронулся до груди, куда меня ударил кинжал Орайи. Не осталось ни шрама, ни вообще каких-либо следов. Их и не могло быть, поскольку Орайя так пожелала, аннулировав свой удар. Но, честное слово, иногда я его чувствовал. Вот и сейчас это место отчаянно пульсировало.

Кайрису знать об этом было незачем.

Я повернулся к нему с самодовольной улыбкой:

– Согласись, совсем неплохо, что я держу дочь Винсента на коротком поводке.

Я всегда хорошо умел играть лицом и голосом, в который добавил нотки некулаевской жестокости. Такой же голос был у меня в тот день на арене, когда я объявил, что Орайя останется жить, сопроводив речь угрозами.

Лицо Кайриса оставалось каменным. Мои слова его не убедили.

– После того как Винсент обошелся с Несаниной, не считаешь ли ты, что мы должны вести себя по-иному? – добавил я.

При упоминании Несанины Кайрис вздрогнул. Я знал, что так и будет. Я и сам часто вздрагивал, когда воспоминания застигали меня врасплох.

– Возможно, – после долгого молчания согласился Кайрис. – Но сейчас это ничем ей не поможет.

Я сглотнул и повернулся к стеллажам, сделав вид, что разглядываю безделушки, которые еще не успели убрать.

Мне не хотелось говорить о Несанине, однако в последние недели я очень часто думал о ней. В этом замке она была всем. Ее присутствие и сейчас ощущалось повсюду.

Я не мог помочь Несанине при жизни. Я не мог помочь, когда ее не стало. А сейчас я превратил память о ней в орудие манипулирования теми, кто меня окружает.

Несаниной манипулировали всю жизнь. Не оставили в покое и после смерти.

Кайрису хотелось, чтобы я был подобием Некулая. Он и не подозревал, насколько близок к осуществлению своего желания.

Я вынул руки из карманов. Под ногтями все еще оставалась кровь Мартаса.

– Ты же их ненавидишь? – спросил я.

Я постарался, чтобы вопрос прозвучал как можно обыденнее. Не получилось. Кайрис все это испытал на собственной шкуре. Он был одним из «зверушек» Некулая.

А сейчас он сидел здесь и ратовал за союз с теми, кто способствовал чудовищной деградации ришан. Его позиция меня искренне удивляла.

– Естественно, ненавижу, – ответил Кайрис. – Но они нам нужны, во всяком случае сейчас. Кто выиграет, если ты казнишь их всех и власть над Домом Ночи перейдет к Септимусу? Не мы. Она часто об этом говорила. Помнишь?..

Я повернулся и увидел на лице Кайриса подобие нежной улыбки. Крайне редкое зрелище.

– Помни о том, кто выигрывает.

Он сказал это искренне, но у меня скрипнули зубы.

Да, я помнил. Не счесть, сколько раз я доходил до этой черты и поворачивал назад. И всякий раз Несанина останавливала меня.

«Не давай им победить, – умоляла она, глядя на меня глубокими карими глазами, полными слез. – Кто выиграет, если он тебя убьет?»

– Помню, – выдохнул я.

Кайрис покачал головой и печально улыбнулся:

– Мы все были немного влюблены в нее.

Да, мы все были влюблены в Несанину. Спал с ней только я, но любили ее все. Как не любить, если только благодаря ей ты узнал, что такое доброта? Если только она относилась к тебе как к личности, а не набору частей тела?

– Так что думай об этом, – посоветовал Кайрис. – Я думаю. Когда становится невмоготу, я задаю себе вопрос: «Кто выиграет?»

Эти слова он произнес как великое изречение, дарующее понимание и мудрость.

Я пробормотал что-то невразумительное, ничуть не поверив в его искренность.

В эти дни я спал очень мало.

Целое крыло замка было отведено под королевскую резиденцию. После переворота я в течение недели ежедневно приходил туда и оставался столько, сколько мог выдержать. Убранство поменялось, однако многое осталось прежним.

Я молча бродил по комнатам.

Останавливался перед дверью, глядя на вмятину в темной древесине. Вмятину оставила голова Кетуры несколько веков назад. Тогда из-за крови вмятина была едва видна. Я и сейчас ощущал следы там, где ее зубы впивались в филенку двери.

Останавливался я и перед бюро Винсента. Содержимое ящиков было вывернуто на пол, валялось наряду с одеждой прежнего короля. Здесь хранились мелкие безделушки, стоившие дороже усадеб. Тут же были сложены клочки пожелтевшей бумаги, покрытые детскими каракулями. Я узнал почерк Орайи. Она не просто упражнялась в письме, а делала заметки о боевых позах.

Я улыбнулся. Ничего удивительного: даже в детстве Орайя серьезно относилась к учебе. Мне это было дорого. Очень дорого.

Улыбка быстро погасла. Если Винсент столько лет хранил эти бумажки, значит я не единственный, кто так думал.

Не мог я долго оставаться в королевском крыле.

Мои жилые помещения находились рядом с апартаментами Орайи. У каждого из нас было по несколько комнат, но наши спальни имели общую стену. У меня появилась странная привычка: возвращаясь к себе, я всякий раз замирал у этой стены. Сегодняшняя ночь не была исключением.

Когда Орайя плакала, меня охватывал неподдельный ужас. Поначалу было тихо, затем тишина нарушалась судорожным рыданием, словно она задыхалась, а тело противилось, требуя воздуха. Я сравнил бы это с вскрываемой раной.

Услышав те звуки впервые, я поспешил к ее дверям, постучал, наспех придумав причину. Уже не помню, какую чушь тогда выдал.

«Давай сразись со мной. Это тебя отвлечет».

Но выглядела Орайя совсем опустошенной. Казалось, ей физически больно находиться рядом со мной. Казалось, она просит о милосердии.

Сейчас я уперся рукой в нашу общую стену с парчовыми обоями и прислушался вопреки здравому смыслу.

Тишина.

Так оно и было.

Я торопливо сглотнул. Пальцы сжались в кулак.

Тонкая стена позволяла слышать происходившее по другую сторону. Впрочем, она могла быть и железной.

«Так что, принцесса, даже не смей прекращать бороться! – сказал я ей накануне финального поединка. – Это разобьет мне сердце».

А каким самоуверенным я был во время последней битвы, вырвав у нее сопротивление.

Сейчас она не сражалась со мной.

Больше к ней я не входил. Я распорядился, чтобы на следующий вечер ей принесли настой от головной боли. Я распорядился, чтобы она получала все необходимое. Во мне она точно не нуждалась.

Я лег, но мне не спалось. В мозгу звучали слова Несанины, на этот раз с циничным оттенком, принадлежащим мне.

«Кто выиграет?»

Несанина не выиграла, что было ясно всем.

И Орайя тоже.

Глава пятая

Орайя

Прежде чем решиться выйти, я дождалась, пока солнце не поднимется высоко над Сивринажем. Всю ночь я молилась, чтобы никто мне не помешал и не вздумал поменять дверные замки. Мне повезло.

Райн ушел минувшим вечером и до сих пор не вернулся. Для меня это было предельно важно, поскольку побег зависел от его отсутствия, а он в любой момент мог вернуться.

В комоде мне попалась серебряная серьга в виде тонкого кольца. Я согнула ее, превратив в подобие крючка. Верхний засов поддался легко. А вот второй… со вторым пришлось повозиться. Засовы располагались почти впритык – особо не размахнешься. К тому же железо было крепким. Я сделала несколько пауз, опасаясь, как бы моя самодельная отмычка не переломилась пополам.

– Да чтоб тебя, – прошипела я.

«Ты сильнее, и этот нелепый крючок тебе ни к чему», – прошептал мне на ухо Винсент.

Я перевела взгляд с погнутой серьги на кончики пальцев.

Все двери и окна здесь, естественно, имели защиту против магии. Но даже если бы ее не было, моя магия вот уже которую неделю находилась в плачевном состоянии. Чтобы вызвать ее, требовалось погрузиться очень глубоко, затронуть каждую свежую рану. Сама эта мысль пугала меня. Я боялась, что умру от кровопотери, не успев покрыться рубцами.

Но… Быть может, Ночной огонь сумеет расплавить засов, удерживавший дверь.

Попытка вызывала у меня ужас. Однако это был шанс вырваться на свободу, и я не собиралась от него отказываться лишь из-за страха.

Первый призыв магии окончился ничем.

Скрипнув зубами, я полезла глубже. Ударила по всему, что в эти недели старалась упрятать подальше.

«Я основательно тебя учил», – прошептал Винсент.

Тогда я подумала о его голосе. Вспомнила его лицо на фоне засыпанной песком арены: окровавленное, израненное и…

Вспышка Ночного огня была слишком яркой и горячей. Она окутала мою руку. Я старалась подавить волну горя, печали и гнева.

«Самообладание, змейка, – сердито бросил мне Винсент. – Самообладание!»

«Твои наставления мешают мне сосредоточиться», – подумала я.

Голос послушно смолк, а мне стало стыдно.

Я сделала несколько глубоких вдохов и выдохов, успокаивая сердцебиение. Пламя чуть уменьшилось.

Самообладание.

Я сократила Ночной огонь до размера шарика и погрузила в него почти сломанный серебряный крючок. Ночной огонь растекся по поверхности, как пламя по спичке. Я подумала, что затея не удастся, но все же просунула крючок в щель между дверью и косяком, прижав металл к металлу. Я направила свою магию в шарик Ночного огня… и надавила. Дверь распахнулась. Меня вынесло в коридор. Я едва не поскользнулась на плитках и не ударилась о противоположную стену.

На полу валялся кусок полурасплавленного, почерневшего металла. Сунув его в карман, я повернулась к двери.

Дверь была распахнута. В коридоре пусто.

Я выбралась наружу. На этот раз повезло.

Да поможет мне богиня.

Я быстро и бесшумно закрыла дверь, оттерев копоть с поверхности. Второй засов был сломан. Оставалось надеяться, что никто, проходя по коридору, этого не заметит.

Но время было военное. Я собственными глазами видела, как изменился замок. Днем и ночью в холлах всегда кто-то находился. Тщательно охранялись все арсеналы замка и, уж конечно, коридоры и выходы.

Для кого-то это могло стать преградой, но только не для меня.

Губы скривились в довольную усмешку. Ходьба требовала усилий, словно мышцы отвыкли от движения.

Главное, я знала этот замок лучше, чем кто-либо.

Винсент был очень предусмотрительным вампиром. В его правление замок обзавелся дополнительными проходами, туннелями и обманными коридорами, которые никуда не вели. Отец прекрасно сознавал, что однажды эта крепость может обратиться против него.

Часть проходов он показал мне еще в детстве, заставив запомнить все пути к его крылу. Я была совсем маленькой, но он не пытался скрыть от меня правду и подсластить пилюлю.

– Учти, змейка, мы живем в опасном мире, – говорил он. – Я научу тебя не только сражаться, но и отступать.

Разумеется, бóльшую часть проходов он от меня утаил, поскольку не хотел давать мне слишком много свободы. Я находила и исследовала их сама, втайне от него.

Однако сегодня я шла путем, который отец оставил специально для меня. Было бы глупо сразу двинуться к выходу. Пусть сейчас вовсю светит солнце, и это мне на руку. Но я могла нарваться на охрану. Требовалось разведать обстановку. И обзавестись оружием…

Я запнулась, вспомнив, что` сделала, когда в последний раз держала в руках оружие… чье сердце пронзила тогда.

Усилием воли я прогнала всплывшее перед глазами лицо убитого Райна, не позволила себе снова вспомнить лицо Винсента и пошла дальше.

Со стороны лестницы доносились приглушенные голоса. Поблизости находился вход в лабиринт потайных коридоров, созданных Винсентом. Похоже, новая власть еще не успела обнаружить этот вход. Он оставался скрытым, искусно размещенные шпалеры маскировали очертания двери. При Винсенте входы в лабиринт нередко запирались, но сегодня мне повезло. Дверь открылась, едва я к ней прикоснулась.

Проходы были узкими и освещались неугасимыми факелами Ночного огня. Они создавались вокруг уже существующего пространства замка, а потому отличались извилистостью. Многие двери внутри проходов были заперты, что сужало мои возможности, вынуждая идти там, где я могла пройти, спускаясь в некоторых местах по потайным лестницам. Немало проходов выводило прямо в чьи-то покои. Меньше всего мне хотелось очутиться в спальне какого-нибудь ришанского генерала. Я предпочитала винтовые лестницы, спускаясь все ниже, пока не достигла первого этажа и не оказалась в нужном месте.

В детстве мне редко позволялось здесь бывать, но я хорошо помнила, где находится это помещение. Винсент дорожил возможностью уединиться, что удавалось ему редко. В самом начале правления он приказал вырыть подземелье под восточной башней. В замке появилось подземное крыло, принадлежавшее исключительно Винсенту.

Туда можно было попасть из двух точек. Одна вела на первый этаж. Этим путем я могла выбраться наружу. Однако я не торопилась. Я знала, что Винсент хранил в личных покоях оружие и другие необходимые ему вещи. Прежде чем покинуть замок, я смогу вооружиться.

Вход в подземное крыло скрывался за массивной двустворчатой дверью, сделанной из крепкого дуба. Она почти сливалась с окружающим сумраком. Если бы не серебряные ручки, можно было бы подумать, что здесь глухая стена. Я не знала, успели ли ришане сюда добраться. Личные покои Винсента не являлись секретом.

Мне продолжала сопутствовать удача. Вокруг не было ни души.

Входная дверь оказалась незапертой. Открыв ее, я попала в такой же пустой коридор. В отличие от полутемных, запыленных проходов, по которым я сюда шла, этот коридор был похож на остальные коридоры замка. Темно-синие плитки пола. Черные двери с серебряными ручками. На стенах – хиажские картины в позолоченных рамах. В коридор выходило восемь дверей – по четыре с каждой стороны. Он оканчивался лестницей с изящными серебряными перилами, которая вела наверх.

Как же долго я здесь не была! Я не знала или не помнила, что находится за каждой дверью. Я подергала ручки первых двух. Заперты. Третья. Четвертая. Тоже. Я выругалась сквозь зубы. Может, заперты все восемь и я напрасно торчу здесь, растрачивая драгоценные минуты свободы.

Пятая дверь открылась.

Я замерла. Перестала дышать. Ноги словно вросли в пол.

Я стояла в открытом проеме. Пальцы еще сжимали ручку.

Боги милосердные.

Я попала в кабинет Винсента.

Кабинет хранил его запах. На мгновение возникло болезненное ощущение, что отец не умирал. Он где-то здесь, в глубине комнаты, стоит с книгой в руках и морщит лоб.

Прошлое вонзилось в меня, словно металлическая заноза, – такое же острое и вызывающее муку.

Помещение оказалось меньше других кабинетов Винсента. Посередине стоял массивный письменный стол. По углам камина – два бархатных кресла. Вдоль стен тянулись стеллажи со старинными, но хорошо сохранившимися фолиантами. Я смотрела на их черные, темно-красные, серебристые и синие корешки. Стол был завален раскрытыми книгами, листами и клочками бумаги. В центре находилось то, что я приняла за груду битого стекла.

Когда ко мне вернулась способность двигаться, я подошла к столу.

Беспорядка на столе было больше, чем Винсент обычно допускал. Но опять-таки… в конце правления… учитывая его состояние…

Я старалась не думать, в каком состоянии он прожил последние месяцы.

Взгляд упал на винный бокал, торчащий среди бумаг. Донышко покрывала красная корка. Приглядевшись, я увидела пятнышки вблизи ножки бокала – следы пальцев. Я потянулась к нему, но тут же отдернула руку, не желая пачкать своим прикосновением зримую память о Винсенте.

Даже смерть Иланы не подготовила меня к другой утрате. Горе сделалось навязчивым состоянием, затмив собой все. Понадобилось чудовищное напряжение воли, чтобы заставить мозг думать о чем-то еще, кроме Винсента. Горе истощило меня.

А сейчас я стояла здесь, окруженная Винсентом. Уходить не хотелось. Хотелось устроиться на его стуле, свернувшись калачиком. Хотелось сдернуть плащ, небрежно висевший на спинке кресла, и закутаться в него, как в кокон. Хотелось обернуть винный бокал тонким шелком и навсегда сохранить отпечатки пальцев Винсента.

Я стала рыться в бумагах на столе. Винсент напряженно работал. Реестровые книги. Карты. Доклады о нападении на Лунный дворец. И вдруг – стопка писем. Рука задрожала, когда я обнаружила кусок пергамента.

Заголовок гласил: «Доклад по Салине».

Доклад был написан по-военному кратко и прямолинейно. Отчет о проведенных действиях и результатах.

«Город Салине был уничтожен вместе с окрестностями».

Одна фраза мигом перенесла меня в развалины мертвого Салине. Туда, где пыль. Ядовитый туман. И отвратительный, тошнотворный запах.

В мозгу зазвучал дрогнувший голос Райна, поднявшего табличку с названием улицы: «Это – Салине».

И теперь, на отцовском письменном столе, я наткнулась на короткий – всего в один лист – доклад о подробностях уничтожения моего родного города. Об убийстве моих родственников, если таковые там еще оставались.

Винсент лгал мне.

«Ты не собирался мне рассказывать», – зло бросила я ему, вернувшись с развалин города.

«Ты не могла быть одной из них», – ответил мне он.

Пергамент дрожал у меня в руках. Я торопливо бросила его обратно в бумаги. И в этот миг рядом что-то блеснуло. Я отодвинула толстую раскрытую книгу. Под ней лежал маленький и довольно грубо сделанный кинжал.

В горле встал комок.

Этот кинжал я смастерила вскоре после того, как попала под опеку Винсента. Это произошло, когда я почувствовала себя в относительной безопасности, чтобы взяться за такую работу. Мне захотелось что-то изготовить своими руками. Почему – не помню. Однако хорошо помню, как делала этот кинжальчик и как нервничала, показывая его Винсенту. Он вертел в руках мое изделие, а я затаив дыхание следила за каждым его движением. Лицо Винсента оставалось непроницаемым.

– Недурно, – после долгого молчания произнес он.

Кинжал он спрятал в карман, и этим все кончилось. Сколько еще раз потом я жаждала получить одобрение Винсента и вот так же замирала: похвалит или нет.

Теперь мой детский кинжал лежал на одном столе со смертными приговорами тысячам ни в чем не повинных жителей Салине.

Существовало два Винсента, с которыми я не могла примириться, пока он был жив. После его смерти это стало еще труднее.

Винсент-король, способный ради большей власти истребить всю мою семью и целый народ, вставший у него на пути. Этот Винсент, защищая трон, почти двадцать лет лгал мне о моей крови. И Винсент-отец, хранивший сделанную мной пустяковину среди самых важных и дорогих ему вещей. Его последними словами были слова любви ко мне.

Как было бы здорово найти в одном из ящиков его стола письмо, адресованное мне.

«Моя маленькая змейка! – так начиналось бы оно. – Если ты читаешь это письмо, значит меня уже нет в живых. Но с моей стороны было бы нечестно уйти, оставив тебя без ответов…»

Только Винсент был не из тех, кто доверяет свои тайны бумаге. Я убеждала себя, что иду сюда за оружием, когда на самом деле шла за ответами.

Дурацкая мечта.

Вместо письма я попала в комнату, толку от которой было не больше, чем от самого Винсента при жизни. Я не нашла здесь ничего, кроме разбросанных и не стыкующихся между собой кусков его личности. Если эти куски не складывались в целостную картину, когда он был жив, то сейчас они стали еще хаотичнее.

Мне жгло глаза. Давило в груди. Внутри нарастали рыдания, угрожая вырваться наружу. Пришлось зажать рот.

Я не была плаксивой. Но сейчас чем больше я старалась удержаться от слез, тем настойчивее они норовили пролиться.

Я жестко подавила это состояние. Из горла вырвался отвратительный звук. К счастью, его никто не слышал.

«Орайя, сейчас не время распускать нюни, – мысленно сказала я себе. – Ты не за этим сюда пришла».

В поле зрения вновь попала груда осколков. Странная штучка. Стекляшки имели зеркальную поверхность. То, что я приняла за груду, оказалось упорядоченной башенкой, словно кто-то потратил время, складывая одни осколки поверх других. Блеск был почти металлическим, напоминавшим свет полной луны. На каждом осколке сохранились остатки прихотливого орнамента в виде элегантных завитков. Они украшали гладкие части осколков и тянулись дальше, обрываясь у зубчатых краев. Присмотревшись, я заметила в углублениях завитков слабые черно-красные следы. Кровь?

Похоже, прежде осколки были чашей или кубком. Но зачем Винсент оставил их здесь, рядом с картами и бумагами?

Я дотронулась до верхнего осколка и сдавленно вскрикнула.

Его поверхность оказалась острой как бритва. Я порезала палец, и тонкая струйка крови потекла по краю. Однако я едва это заметила, не ощутив боли, потому что осколки вдруг начали двигаться. Не успела я и глазом моргнуть, как все осколки соединились, образовав неглубокую чашу с зеркальной поверхностью. Капельки моей крови скатились на дно, собравшись в центре.

Но меня потрясло не это. Я пошатнулась, вдруг отчетливо почувствовав давящее присутствие Винсента, словно он находился в кабинете – там, где стояла я. Его кровь точно так же капала в чашу. Все внутри меня наполнилось тревогой. Понеслись обрывки мыслей о городах и военачальниках, о Сивринаже, Салине и сотнях покрытых перьями крыльев, прибитых к городским стенам. Я ощущала гнев, властность, решимость и под всем этим – сильный страх.

Тихо вскрикнув, я отдернула руку. Меня мутило, голова кружилась.

– Винсент?

Голос мне словно почудился.

– Винсент? Мой король? Я… как…

Голос был слабым и искаженным, словно долетал откуда-то издалека, пробиваясь сквозь ураганные ветры.

И все равно я узнала этот голос.

– Джесмин? – шепотом спросила я.

Я снова вгляделась в чашу. Удивительно, но кровь из раненого пальца растеклась, покрыв дно.

Сощурившись, я наклонилась ниже. Подрагивающий свет факелов Ночного огня мешал смотреть, но, кажется, я увидела, как что-то движется. Или почудилось?

– Орайя?

Голос принадлежал Джесмин. Я едва ее слышала, но было ясно, что она изумлена не меньше моего.

Упираясь ладонями в стол, я склонилась над чашей. Мое внимание металось, отмечая едва заметное присутствие Джесмин, находящейся очень далеко от замка, и более ощутимое присутствие Винсента из прошлого.

Эта чаша предназначалась для общения. Конечно, ее свойства обуславливала какая-то магия и…

Послышались голоса.

Не из места, где была Джесмин. Из коридора.

Один принадлежал Райну.

«Тебя мне только не хватало», – подумала я, добавив ругательство.

Я убрала руку от чаши, и диковинный предмет снова рассыпался на осколки, образовав аккуратную горку. Я поморщилась, слушая металлический звук, с каким они падали на поверхность стола.

Собрав осколки, я засунула их в карман и уставилась на дверь.

Голоса приближались. Вскоре я поняла, что спутником Райна был Кайрис.

– …долго искать, – говорил он.

Шаги. Вниз по другой лестнице, которой я намеревалась воспользоваться, чтобы выбраться отсюда.

– Охрана уже проверила здесь комнаты? – спросил Райн.

– Не успели.

– Он многое поменял в замке.

Для меня сказанное Райном было вполне очевидным, однако Кайрис не обратил на это никакого внимания.

– Они займутся подземельем, как только закончат проверку верхних помещений, – сказал Кайрис.

– Что-нибудь дельное есть?

– Ничего нового. Мы и так знаем, кого надо убить. Но вначале надо до них добраться, и это самое трудное. Разберемся с Мисрадой, станет легче. Похоже, Септимус в этом уверен.

– Скажи лучше: пока Септимус в этом уверен, – с сарказмом заметил Райн. – По крайней мере, часть их уберется с нашего пути.

Шаги становились громче. Сжавшись, я всматривалась в щель под дверью, глядя, как полоску света пересекают тени.

Я перестала дышать, уткнулась спиной в стену, стараясь оказаться как можно дальше от Райна и Кайриса.

А они были все ближе.

– Слышал, он никого сюда не пускал, – сказал Кайрис. – Наверное, что-то прятал. Как думаешь?

Надежда, вспыхнувшая во мне, тут же погасла.

Райн остановился.

– Ты что? – спросил Кайрис.

– Ничего. Простое любопытство.

Райн был хорошим лицедеем и всегда умел убедительно врать.

– Ты иди дальше, – сказал он Кайрису, – а я ненадолго загляну сюда. Посмотрю, что к чему.

Мне оставалось лишь бормотать проклятия.

– Позвать кого-нибудь тебе в помощь?

– Если честно, мне нужно побыть одному, – ответил Райн. – Хочу услышать голос собственных мыслей.

Кайрис усмехнулся.

Я лихорадочно крутила головой, ища, куда бы спрятаться. Только залезть под стол – больше некуда. Выбор не ахти, но это лучше, чем ничего.

Прежде чем нырнуть под стол, я еще раз мельком взглянула на отцовские карты, бумаги и чертежи. Все они показывали, как сильно он любил свое королевство, сколько крови и пота пролил, строя и защищая империю.

Его империю. Мою империю.