Адаптация

Ее ножка в чулочке цвета «беж» торчала из-под туши андроида. Туфелька на низком каблуке свалилась, и на пятке разрасталась круглая дыра. Чулок плавился.

Двести градусов.

Скорей бы уж поднялось до максимума. И пусть двери откроются, выпустят всех. В конце концов, что бы ни случилось, оно произошло в кубе, а значит, само помещение безопасно.

Пожалуйста, пусть система согласится с Евой!

Триста двадцать.

Сью отвернулся. Трус. Небось, с его подачи Наташка полезла. И ведь не дура же! Любопытная. Любопытство сгубило кошку, и теперь кошачий труп подвергали температурной обработке. Вот-вот вспыхнет погребальным костром, и жертвами научному богу станут лабораторные мыши.

– Отвечай. Смотри и отвечай! – Ева вцепилась в плечи помощника, рванула, разворачивая, и толкнула к кубу. Сью с визгом отскочил, замахав руками.

– Мордой ткну, как кота нашкодившего, – пригрозила Ева сквозь зубы. И Сью сломался.

– Она сама! Она сказала, что нужно иначе. Что вопрос не в контроле над всеми, а в стабилизации. Сначала создание системы, а потом уже воздействие на систему!

– Дальше.

– Она ввела блокиратор гидроксифенилглицина. И еще какую-то смесь.

– Какую?

– Понятия не имею! – Сью хлюпает носом, а дышит ртом. Ему бы аденоиды удалить, раз и навсегда избавляясь от проблемы, но Сью боялся хирургического вмешательства.

Сью в принципе боялся всего на свете.

– Зачем ей это было?

– Модулирование стрессовой ситуации? Дополнительный стимул поиска? Не знаю я! Она просто выписала препарат и этих!

Шестьсот пятьдесят. Внутри белый дым и не видать ничего. Слава богу, что ничего не видать! А Сью беспомощно шепчет, повернувшись к одной из двенадцати камер, под перекрестными взглядами которых живет лаборатория.

Несомненно, его версия подтвердится. Он не настолько глуп, чтобы врать. Умолчать – дело другое. И жаль, что нельзя схватить эту мразь и вытряхнуть из нее информацию.

Наташка-Наташка… тебе так хотелось быть самой умной?

Теперь ты – самая мертвая.

Последним номером завыла сирена.

Это не сирена – волки! Их голоса пронизывали пространство, добираясь до Евы. Кружили тени, плясали на стенах и мертвых лицах. Надо было прикрывать. Конечно, мертвецов всегда надо прикрывать, они же ни в чем не виноваты.

Ни в том, что тот академик и профессор лгал. Ни в том, что за эту ложь хватались, как за спасательный круг, утешая себя лживой надеждой: с нами ничего не случиться.

И здесь, в поселке, тоже верили в то, что ничего не случиться.

Слишком уютно было жить.

Высота и толщина стен. Пулеметные гнезда. Наблюдение. Система предупреждения. Запасы еды. Запасы воды. Запасы энергии. Седовласый, если и обманул, то не во многом. Каждый счастливчик получил шанс, вот только, похоже, счастье закончилось.

Следует думать о них как о материале. Просто биологическом материале с чужого эксперимента.

Как те четверо. И пятеро. И двадцать пятеро последнего уровня, на котором работу остановили. Извините, госпожа Крайцер, но дальше нельзя.

Мы рады были сотрудничать.

И мы будем рады продолжить сотрудничество в другой области. Но сначала вам следует объясниться с комиссией. Тот инцидент, вы же помните о нем? Погибла девушка. Вы очень переживали, но… поступила новая информация.

Конечно, вам не о чем беспокоиться, госпожа Крайцер. Вопрос формален.

– Формален вопрос! – рявкнула Ева, вытряхивая из одеяла очередной труп. Теперь их было десятка три, а снаружи находилось еще несколько раз по столько же.

Сто пятьдесят три минус Ева.

Минус! Иногда минус превращается в плюс. Смешно, да. Почти также смешно, как на болоте, когда она ползла, мечтая оказаться в поселке. И вот теперь, исполнив мечту, страстно желала сбежать обратно на болота.

Нельзя. Сбор материала закончен, следовательно, настало время второй фазы – анализа.

Диктофон лежал там, где и положено: в третьем ящике стола. На столе возвышался разбитый монитор, из развороченного медблока торчали внутренности-провода. Серый хобот пустил пену-слюну, которая застыла каменистыми комками.

Поверх всего растянулась полимерная сеть с прозрачными пузырями, повисшими на перекрестках нитей. Некоторые пузыри высохли и сморщились, сделавшись похожими на изюм. Другие напротив, разбухли и провисли, грозя в любой момент упасть.

Назад Ева кралась. Она чувствовала исходящую опасность остро, как никогда прежде. И выйдя за порог, захлопнула дверь. Изнутри донеслись глухой шлепок и шипение.

С каждым разом возвращение к телам давалось все легче. Ева уже почти не видела за этим мясом людей. Она стерла лица и имена, радуясь, что фокус получился.

С Наташкой все было иначе. Но к чему сейчас вспоминать? Лучше уж на работе сосредоточиться.

– Двадцать третье октября, – губы прижимались к пластиковому телу диктофона. – Время… определить точное время смерти не представляется возможным.

Ева нажала на паузу и перевела дыхание. Отмотала. Прослушала. Стерла. Пустила запись наново.

– Сегодня двадцать третье октября. Год сорок второй. Две тысячи сорок второй. Время записи… четверть первого. Если часы не врут. Я – Ева Крайцер, врач-дубль поселка Омега. Бывшего поселка.

Говорить было легко. Жаль, сигареты закончились. Ева курить бросила, еще тогда, после инцидента: в сигаретном дыму начал мерещиться запах жареного. А теперь вдруг потянуло.

– Я не знаю, каким образом в ночь с двадцать второго по двадцать третье октября я оказалась за территорией. Наверное, кто-то пошутил. Парень один. Мы с ним сразу не поладили. Мерзкий тип, но жизнь мне спас. Когда я вернулась, то… – это не было ни отчетом, ни докладом и Ева снова стерла запись. Выключив диктофон, она села и принялась обыскивать тела.

Сплющенная пачка была в крови, но сигареты не пострадали. Разломав одну пополам, Ева сунула в рот и разжевала. Сплюнула. Но на языке остался кислый привкус табака. И снова нажав на пуск, Ева начала с того, что видела.

– Тела расчленены. Фрагменты неоднородны. На некоторых имеются дополнительные повреждения в виде резаных ран. Длина колеблется от полусантиметра до пятнадцати. Глубина варьирует. В ряде случаев повреждены кости. Края ран относительно ровные, форма – веретенообразная. Наличествуют следы обильного кровотечения, что позволяет сделать вывод о прижизненном нанесении повреждений. Края ран чистые, ровные. Присутствуют незначительные количества смолоподобного вещества.

Ева остановила запись, достала пакет для образцов и сделала соскреб. Повторив операцию трижды, она снабдила каждый образец этикеткой. Привычность работы успокаивала лучше сигарет.

– Посмертные изменения в пределах нормы. Следов ускоренного разложения, ферментации или выплавления не обнаружено.

И укусов нет. Вообще не похоже, чтобы к телам притрагивались.

Ева подняла одну из отделенных конечностей и поднесла к свету.

– Срез кости ровный. Кость не раздроблена. Установить наличие продольных трещин не представляется возможным.

Кем бы они ни было, но работало чисто. И с выдумкой.

Ева закрыла глаза, складывая мозаику информации. Люди-фантики, люди-бумажки, оригами, которое кто-то взял и разрезал. Ручка-ножка-голова. Точка-точка-запятая. Нет, это не отсюда.

Почему не ели? Почему оставили?

Или нужно спросить «для чего»? Волки еще не желали приближаться к поселку, хотя пятнистая была тоща, а внутри ждало мясо. И кадавры не отказались бы от этого мяса, но…

Ева выбрала труп, выглядевший наиболее целым, и, ухватив за ноги, чуть повыше массивных кроссовок, вытянула в центр сарая. Затем она вышла, отметив, что вокруг снова темнеет и истончившаяся луна уже пробилась сквозь муть небесную. Бегом Ева добралась до ближайшего жилого дома и обыскала кухонный блок. Инструмент был сомнительным, ну так ей же не в мозгах ковыряться.

Ева разрезала рубашку и майку, осторожно пальпировала живот. Мягкий. Пожалуй, слишком мягкий. И в этой мягкости четко прощупывалось твердое тело размером с кокосовый орех.

Нож для чистки картофеля вошел точно под грудиной и застрял. Выдирать пришлось силой. Зато второй, с широким лезвием и остро заточенной кромкой, рассек кожу и мышцы, хотя рубить было зверски неудобно. Из раскрытой брюшной полости вывалились комки кишок, уже расплавленных сапрофитами. Завоняло.

Почему люди так воняют?

Вопрос относился к разряду философско-риторических и осмысления не требовал. Убрав обрезком трубы тонкий кишечник, Ева ткнула в плотный мешок желудка, вспучившегося в верхней части. В нижней же виднелся разрыв, запечатанный все той же смолистой каплей.

Разрез Ева сделала чуть выше. А потом, надавив на шар, заставила его выкатиться в щель.

Шар был бледно-желтым и похожим на вчерашнюю луну. Кожистая оболочка его, разделенная на октаэдры, просвечивалась. И в мутноватом содержимом проступал силуэт зародыша.

Ева, выкатив яйцо на пол, направила луч фонаря. Силуэт на стене вышел четким. А личинка почти закончила формироваться. Виднелось разделенное на сегменты тело с массивной головой, черными мазками проступали жвалы. Высвечивалась широкая трубка пищевода, и судорожно сжимались мышцы, толкая по сосудам лимфу. Когда же яйцо повернулась, Ева увидела и куцые крыльца, прижатые к зачатку панциря.

Именно тогда Ева узнала ее, увеличенную в десятки раз, искаженную многими мутациями. Особь была подогнана гиперэволюцией под нужды нового мира и идеально ему соответствовала.

Личинка нервничала, шевелилась, словно пытаясь выбраться из тюрьмы и атаковать человека.

Нет, дорогая, шалишь.

Ева вытерла руки о штаны. Отступила. Сглотнув, нащупала в кармане пистолет. Прицелилась. У нее никогда раньше не получалось нормально прицелиться, ствол уходил вниз, а мушка скакала, не желая совмещаться с целью. Но теперь все было легко. Спусковой крючок слабо щелкнул, и ствол дернуло вверх. Яйцо же разлетелось ошметками слизи.

Вот только выстрел потревожил еще шесть десятков. Теперь Ева слышала их. Скребутся, шевелятся, толкаются плодом в мертвой утробе жирные личинки в масляных колбах яиц. Еще пара дней и прорвут оболочки, вывалившись в пережеванную бактериями среду.

И дальнейший процесс встал перед глазами Евы трехмеркой анимации. В нем было новое и старое, сросшееся, как сиамские близнецы, и совершенное в своем уродстве.

Личинки будут жрать столько, сколько смогут, торопясь набить мягкое хитиновое тело, пока действует репеллент, разбрызганный взрослыми особями. Потом окуклятся и залягут на зиму, выплавляя из старого тела новое, с прочным панцирем и мощными челюстями, с тонкими вуалями крыльев и резким запахом, предупреждающим: не тронь.

Весной прорвутся земляные каверны, выпуская стремительные тела молодых маток. И чуть позже присоединятся к ним в пляске рыжие и неуклюжие самцы. Воздух наполнится звоном роя, привлекая внимание хищников. Некоторые осмелятся прервать танец новой жизни, другие дождутся, пока силы самцов иссякнут.

Самки же устремятся вниз, боевыми зарядами пробьют мягкую почву, вгрызутся в нее челюстями и широкими передними лапами. В выплетенном лабиринте найдется место и для матки, отбросившей кружевную вязь крыльев, и для первого поколения.

Выживут не все. Те, кому повезет вылупиться раньше, будут достаточно голодны и разумны, чтобы уничтожить конкурентов. А спустя год-два на месте поселка Омега возникнет новый муравейник, который откроет ворота, выпуская псевдоматок, единственная задача которых – отложить яйцо и продолжить великий круг жизни.

В этом высший смысл. И здесь продолжает стучать новое сердце старого мира. Удары его проламывают голову, вызывая боль настолько острую, что в глазах темнеет. Эхо гонит прочь. Требует собрать вещички и растреклятый диктофон с беспомощными выкладками. Найти оружие. Еды хоть какой-нибудь. И бежать-бежать, пока побег еще возможен.

Ева подхватила рюкзак, сунула аптечку и пару туб с питательным раствором. Диктофон. Образцы с аккуратными этикеточками – кому нужны в новом мире старые правила игры? – и пару обойм к пистолету. По дороге к гаражу подхватила еще парочку стволов, больше ради внутреннего спокойствия. Замок вынесла выстрелом. Ударом рукояти разбила стекло, сняла ключи с колышка и, переведя дыхание, сказала:

– Я сумею. У меня получится. У меня всегда получалось.

Это было неправдой, но Ева сделала вид, что поверила себе. Ее маршрут был вычерчен в компьютерной памяти болотохода. Оставалось лишь следовать за путеводной нитью и молиться, чтобы удалось добраться до Альфы раньше, чем закончится топливо.

Машина завелась с пол-оборота. Волки ждали за оградой.

Глава 6. Переменные бытия

Странность произошедшего не имела оттенка агрессии. Айне переходила от дома к дому и прислушивалась. Заглядывала в окна. Заходила. Два крайних, смыкавшихся углами, обследовала с особой тщательностью.

Она раскрывала шкафы и медленно перебирала их содержимое. Вытаскивала ящики и ящички, добралась до коробок, которые, устав от досмотра, просто бросала на пол. Из коробок высыпалась бумага. Айне подняла стопку листов – чистые. Кровать заправлена. Подушки горкой. На спинке налет пыли. Пыль на железе иная, чем в бункере. Айне собрала ее пальцами и скатала липкий комок. Хотела еще на вкус попробовать, но не решилась. Выбросила и переключила внимание на фотографию со стены. Лица проступали белыми кругами на темно-синем, складчатом фоне. Айне пыталась понять, что это, но не сумела. Как и не узнала людей, снятых на фото. А Тод говорил, что в базу данных включены все жители поселка. Тод врал?

Во втором доме обнаружился планшет с почти полным зарядом. Забравшись на кровать, Айне спихнула на пол одеяло, разгладила кое-как смятую простынь и включила планшет. Пролистав файловую библиотеку – ничего интересного – остановилась на папке «Личное».

Все-таки у обыкновенных людей наблюдалась просто неестественная тяга к фиксации отдельных моментов существования. Но тем проще собирать материал для исследования.

Айне наугад включила одну из записей.

Люди. Много людей. Гораздо больше, чем в поселке. Их количество и характер распределения, вкупе с незнакомым пейзажем на заднем фоне говорили о том, что запись была сделана еще до катастрофы.

Айне выключила звук и уставилась на экран, пытаясь запечатлеть в памяти малейшие детали происходящего. Особо интересны были люди.

Город. Кирпичные стены. Церковь с вызолоченным куполом и крестом. Архитектура типична для новейшего времени, вместе с тем здание незнакомое, следовательно, в списке строений особого ранга не числится. Голуби. Их реальный фенотип куда более вариабелен, чем представленный в справочнике. Памятник, изображающий куколоподобного человека в высоком колпаке. И головной убор, и мантия украшены стилизованными изображениями звезд. Рядом возвышается туба телескопа.

Изображение сместилось на кованые кресла, перед каждым из которых виднелся зодиакальный символ. Девушка с голубыми волосами кружилась под знаком Козерога. И юбка-колокол желтого платья приподнималась, обнажая кругляши коленей. Вот девушка остановилась, помахала кому-то рукой, поправила длинную челку и что-то сказала.

На следующей записи была она же, но уже не в платье, а в белом лабораторном халате поверх синего свитера. Высокий воротник его касался волос. Два оттенка синевы сталкивались и подчеркивали третий – тонких прядей на длинной челке. Нагрудный карман халата украшал бэйдж, но качество записи не позволяло разглядеть имя. Девушка, скосив взгляд на камеру, улыбнулась, погрозила пальцем и указала куда-то вбок. И камера послушно повернулась. Она выхватила кусок белой гладкой стены, серый стол и два стула по обе его стороны. Девушка заняла один из них, и камера зафиксировала профиль.

Цифры в правом нижнем углу экрана менялись, отсчитывая лабораторное время. Спустя три минуты двадцать две секунды в поле зрения возник еще один человек. Точнее сначала Айне решила, что это человек, но после поняла ошибку.

На второй стул сел Тод. Только на записи на нем был не привычный костюм, а ярко-оранжевый мешковатый комбинезон. И наручники на запястьях. А судя по неуверенности движений – и на лодыжках тоже. Девушка уставилась на Тода. Выражение лица ее было странным.

Тод сел.

Девушка продолжала смотреть. Время шло. Ничего не происходило. Минута. Две. Двенадцать. Айне промотала. Двадцать пять. На двадцать девятой Тода начало трясти. Тремор усиливался, пока не перерос в конвульсии. Девушка по-прежнему смотрела.

И лишь когда судороги прекратились, она встала, вышла из кадра и появилась вновь со шприцом в руке. На этом запись закончилась.

Действия девушки не получили логического объяснения.

Тод обнаружился на перекрестке. Айне сначала услышала голос, декламировавший стихи, а после увидела и самого Тода.

В тот день,Когда меня убили,Была жестокая гроза,И градНа клочья растерзалБутоныБелоснежных лилий.

Тод, усевшись на деревянном ящике, разбирал пистолет. На левом колене его лежал пенал с протиркой и выколоткой. На правом стояла масленка. Каждую деталь Тод аккуратно вытирал о штаны, а затем ставил на землю, на расстоянии двух сантиметров друг от друга. Вереница патронов. Полиамидная туба шнекового магазина. Крышка ствольной коробки и затвор.

Потоком бешеной водыИх разметало,Сбило наземь.Я отряхнул крупицы грязи —Остались серые следы…

Айне оглянулась: если есть Тод, возможно присутствие еще кого-нибудь. Но редкие окна были пусты. В стеклах отражалась луна, кривобокая и какая-то слишком крупная. Она в точности соответствовала снимкам из Базы и в то же время была иной. Индивидуальность визуального восприятия? Или просто несовпадение точки съема или фазы лунного цикла?

Вдоль по дорожкамРучейкиНесли подтаявшиеПули.Они друг к дружкеЗябко льнули,Как и в ладонях —Лепестки.

Тод повернул фиксатор ствольной накладки и, отделив ее, принялся тереть о штанину.

– Прекрати, – сказала Айне, раздумывая, не подойти ли ближе. Тод даже не взглянул на нее. Вытащив из кармана горсть патронов, он принялся кидать их в бочку. Попадал. Патроны звенели, бочка гудела, небо оставалось черным, а луна – неправильной.

Я нес их в дом,Таких, как были:Измятых,Рваных —Жалко ведь…Между страницХотел согреть,Но…Вышло так —Меня убили…[2]

– Тод, ты жив. Слышишь меня? Ты живой!

– Неужели? – спросил андроид, отправляя роняя обглоданный остов пистолета. – Надо же, какая незадача. Я живой. А вот люди часто умирают. И оружие тоже. Оружие надо любить, тогда оно будет любить тебя и не подведет в бою.

Масленка упала с Тодова колена, но он подхватил на лету и аккуратно поставил рядом с магазином.

А если случившееся с Тодом повредило исходные установки?

– Когда оружие не любят, оно отказывает.

Он повернулся к Айне и, протянув руки, велел:

– Иди сюда, Бессмертная.

Раньше он никогда не позволял себе подобной фамильярности. Айне отступила и положила ладонь рукоять пистолета.

– Не стоит, – сказал Тод, покачав пальцем. – Ты ведь разумная девочка? Ты очень разумная девочка. Ты самая разумная девочка, которую мне доводилось видеть. Хотя честно, не знаю, сколько вообще девочек мне доводилось видеть. Здесь пусто вдруг. Страшно, когда в голове пустота. Кто знает, чем ее заполнят?

Айне сделала шаг назад. Выстрелить она успеет. А вот попасть – не попадет. Тод не просто андроид, он – маг-Си, диверсант. И реакция у него соответствующая.

– Я пришел и увидел тебя. И сказали мне: вот дитя, которое дитя человеческое, но уже не человек. Ибо те, которые были людьми, утратили души свои. Но было написано: кто примет сие дитя во имя Мое, тот Меня принимает. А кто примет Меня, тот принимает Пославшего Меня; ибо кто из вас меньше всех, тот будет велик.

Провоцировать его нельзя. А установить контакт возможно. Айне очень медленно убрала руку с пистолета. Она спросила:

– Почему здесь нет людей?

– И услышал я громкий голос с неба, говорящий: се, скиния Бога с человеками, и Он будет обитать с ними; они будут Его народом, и Сам Бог с ними будет Богом их. И сказал Сидящий на престоле: совершилось!

– Что совершилось? Тод, ты ранен? Тебе необходима помощь? Объясни!

– Я есмь Альфа и Омега! Начало и конец! Жаждущему дам даром от источника… источника… – Тод попытался встать, покачнулся и повалился на землю: – Воды… живой воды.

– Живой воды не существует, – возразила Айне и, подумав, добавила: – Или ты про стабилизатор?

Тода скрутила судорогой.

– Эй! Тебе нужен стабилизатор? Скажи, я принесу!

Айне попыталась вспомнить все, что слышала о дефиците гидроксифенилглицина. Симптоматика не совпадала с классической картиной. Однако соответствовала увиденному на записи. И когда конвульсии прекратились, Айне решилась. Она подошла к Тоду и попыталась нащупать пульс. Оттянув веки, заглянула в глаза, открыла рот, понюхала дыхание и, отметив наличие характерного фенольного запаха, вытерла пальцы о рубашку Тода. Странно, что он пропустил симптомы первой волны.

Плохо, что пропустил.

В бункер Айне возвращалась бегом. Как никогда ее злило и собственное, по-детски неуклюжее тело. И неразумность поведения Тода, поставившего себя под удар. И пустота, воцарившаяся в поселке. И уж тем паче лестница, которая вибрировала под ногами и опасно дребезжала, грозя столкнуть Айне в пропасть шахты.

Добралась. Вошла. Зажмурилась, привыкая к резкому красному освещению – заработал аварийный генератор. Из щелей кондиционера потянуло сухим стерильным воздухом, и экран замигал, пытаясь настроиться на локальную сеть.

В бункере было обыкновенно.

И если закрыть дверь – а сил у нее хватит – это обыкновенность продолжится. Правда, ненадолго: рано или поздно, но выйти придется.

На поиски аптечки ушло больше времени, чем Айне рассчитывала. И назад она снова бежала, на сей раз вверх, одной рукой прижимая к груди футляр с капсулами стабилизатора, второй – придерживаясь за острые грани ступеней.

И наружу она вывалилась злая, взмокшая и задыхающаяся. А Тод по-прежнему лежал, обнимая сухой асфальт.

Нельзя же быть настолько безответственным!

Игла пробила задеревеневшие мышцы, а поршень вытолкнул дозу стабилизатора. Айне попыталась вынуть шприц, но он разломился пополам. Это было неприятно. Точно такие же негативные эмоции вызывала беспомощность Тода.

Сев на ящик, Айне принялась размышлять.

Случившееся в поселке не поддавалось анализу. И неплохо было бы запустить основной генератор, оживить локальную сеть и снять информацию с камер наблюдения. Однако Айне сомневалась в реалистичности подобного плана.

Тод пошевелился. Дернулись пальцы на левой руке, правая прикрыла глаза, и Тод перекатился на спину. Его ноги согнулись, упираясь подошвами в землю.

– Тебе не следовало доводить себя до подобного состояния, – сказала Айне, наблюдая за попытками Тода подняться. Он был неуклюж. Двигал конечностями, но как-то совсем уж нескоординировано.

– Ты не ранена? – спросил Тод, когда удалось встать на четвереньки. – Ты ведь не ранена? Пожалуйста, скажи, что я не настолько накосячил, и ты не пострадала.

– Я не пострадала. А ты стихи читал.

– Не помню.

Айне показалось, что тембр голоса слегка изменился.

– Читал. Про то, что тебя убили. Но ты жив. Кроме того анализ информации наглядно демонстрирует парадоксальность подобного подхода.

– Какого? – Тод покачал головой, точно проверяя, на месте ли она, и встал на колени. – Черт. Гудит.

– Обращения к ощущениям после физической смерти субъекта.

– После клинической, – поправил андроид и, меняя тему, поинтересовался: – Мы же не в бункере?

Айне пожала плечами: утверждение являлось очевидным.

– Мы не в бункере. Ты не в бункере. Тебе запрещено покидать бункер.

Все-таки встал. Его покачивало, но окраска кожных покровов пришла в норму. Мышечный тремор при данных обстоятельствах был скорее нормой. Хотя, кажется, Тода раздражал. Если данное выражение лица можно интерпретировать как раздражение.

Айне решила, что можно.

– А тебе запрещено покидать меня. Ты ушел. Я решила, что ситуация требует действия.

– Я ушел? Проклятье! Ничего не помню!

А раньше он никогда не орал.

Айне стояла в манеже и кидала кубики. Синий и красный. Красный и синий. Тод всегда поднимал сначала синий, потом красный. Дальность броска и места, в которые попадали кубики, значения не имели. Сначала синий. Потом красный. Оба – в руки Айне.

Подавал мягко, дожидаясь, пока она обхватит кубик рукой, и сам легонько прижимал пальцы. Затем отступал и отворачивался, притворяясь, будто не видит.