Время не лечит

Если женщина хочет, желает, и любит мужчину, то она не может не испытывать оргазм, тут простая последовательность как например – рождение, жизнь, смерть. Я о другом. О том, что в близости, женщина всегда должна испытывать оргазм, иначе это не близость а просто физиологическое и механическое действо. При условии, что мужчина здоров и старателен, и способен довести женщину до оргазма.

И в наше время, девушка-женщина настолько дезориентирована, её не научили любить, ибо её никто и никогда не любил в семье, она не знает, что есть нежность, ибо не было нежности родителей к ней и в семье, она не знает, что в семье мужчина, это глава, ибо отец был тряпкой, она не знает, как любить мужчину, ибо она не видела этого в своей матери в отношении к отцу. И к большому сожалению, эта масса поломанных женщин только увеличивается с каждым годом.

И вот, Малышка так непосредственно и по-детски, закинула на меня руки-ноги, и я, совершенно пьяный от неё, уткнувшись губами в её сладкую улыбку заснул. И это был действительно самый лучший подарок в моей взрослой жизни. На мой День рождения. И такое было только один раз.

Я не совсем помню, как мы с ней спали, но уже привыкший спать один, я всю оставшуюся ночь просыпался от постороннего тела человека.

Малышка, также, как и я, – спала размашисто и безгранично. Вряд ли это можно назвать сном, наверное, это были сцены ночного фильма. Мы, попеременно обвивали друг друга, прижимались друг к другу к спине, утыкались лицами в лицо другого, закидывали и руки и ноги друг на друга и сопели нос к носу. И я думаю, что это самое прекрасное, самое лучшее и чистое прикосновение двух разнополых тел. Ибо действительно, эти два тела творят во сне, то что желают их спящие души. Как щенки, как котята, как домашние хорьки с розовыми носами, они превращаются в один комочек, в одну сущность и тело. И даже взрослые дядьки и тётки становятся милыми зверьками прижимаясь и обнимаясь во сне, выражая своё настоящее и искреннее неконтролируемое сознанием отношение к партнёру. (Смешно, но их вес и объёмы я сейчас обсуждать не буду, сами додумаете.)

Жаль, что в реальной жизни, это с нами происходит, только когда мы спим. Но ведь сон ещё никто не обманул. Все спят одинаково, и нет понятия, искренний или не искренний сон. Во сне и действиях в нём, мы открыты так, как каковы мы и есть настоящие в жизни, и выражаем истинное и физически бессознательное наше отношение к партнёру.

А вот, уже и утро, как кричал будильник, я и не слышал. Я помню, как её душистая, уже чуть накрашенная косметикой и намазанная кремами мордочка уткнулась в мою, и она сказала,

– Вставай уже, я не смогу тебя долго ждать…

– Ты хоть поела? – спросил я её, даже не включая свой спящий мозг.

– Да, конечно, кофе и бутерброды. – очень серьезно ответила она. Как незнакомцу.

Моё тело спало и хотело спать. Оно почти проснулось и продолжало сопеть до последней минуты. Не знаю, кому как, но при моей той одинокой волчьей жизни, которая так любит свою нору, но мне всё равно нравится это раннее утреннее копошение женщины, которая, там что-то роняет, гудит феном, надевает на себя запахи парфюма и лаковой химии и вообще достает меня шумом своей утренней чистки перьев. Продолжаю спать в понимании, что спал не один. Вот реальная была ночь с Сашей. С вкусно дышащей мордочкой и взрывом новой галактики надеюсь где-то.

– Всё, я уже поехала, я уже не могу тебя больше ждать, – сказал её голос, уткнувшись мне в лицо, где перемешивался запах кофе, салмона, свежих огурцов, и запах её ванили.

Вялое и спящее создание в моем лице с закрытыми глазами, обняло этот голос и звук, протянуло руки к ней и обняло её, и её говорящую голову с короткими волосами, такой беспрекословно-командный и такой нежный певучий тембр и заботливый голос, стоило только к нему прислушаться. Её голос с интонациями женщины-матери шутливо угрожающей любимому ребёнку. Железо в голосе и бескрайняя нежность матери. Она называла меня, точнее пела и одновременно нежно обзывала меня,

– Ты, дрыхалка…

Сколько же ласки и нежности в её голосе. И как же приятно, что она в который раз сует свое лицо надушенное женским, в моё мятое спящее сознание.

И я, неожиданно и коварно для неё, с наслаждением обнял и приткнул эту душистую говорящую голову к моему лицу. Это, как котенок резко обнимает клубок шерсти в игре, без осознания своих сил и усилий, я прижал, вдавился, вдохнул её запахи и её дыхание. Как же вкусно она пахла, её собственный запах перемешивался с запахом сладкой ванили и макияжа, и одновременно это был аромат свежего утра. Ничего подобного, наверное, она и не ожидала от спящего и едва просыпающего тела. Такого коварства и нежности.

Но, её запах, вкус её дыхания и голос, доли секунды, и я уже наслаждаюсь вкусом её. Мой спящий, и едва проснувшийся организм не мог пропустить эту секунду её близости, этот первый утренний её запах и вкус. Я дерзко и очень нежно впился в эти командующие губы её рта. Я впился в неё, в её вкус, её нежность, в её крик прошедшей ночи, и эти нежные тёмно-розовые кожные складки её рта, и такие несовершенные и такие вкусные, таких чувственных и нежных губ, я не чувствовал никогда.

Это было как первое детское осознанное вами просыпания в детстве. Я был безгранично счастлив. И по её лицу и голосу, я видел и слышал, как она с материнской и одновременно девичьей скромностью старается играть эту роль. Ей это доставляло столько удовольствия, её голос купался в собственных звуках нежности ко мне, говоря мне слова, она наслаждалась в своих словах и интонациях, она словно не говорила, а пела… Словно, она будила больного и любимого ребенка.

И совсем скоро, перекрыв все армейские нормы, через 40 секунд одевшись, я уже сидел в её Мане.

Пока грелся двигатель, она включила радио. Динамики наполнили салон звуком, и из динамиков неслось,

– Я тебя не отдам, я тебя не отдам…никому, никому…

Март

– Малыш, а какие цветы ты любишь? – спросил я у неё, зная, что мы увидимся не скоро, и она будет на сменах.

– Ландыши, – нежно пропела она.

Ну, тут небольшая разница во времени, и уже сегодня четвёртое и вот скоро уже и восьмое марта, по пути на работу, я зашёл в павильон и заказал букетик ландышей, которые как оказалось бывают довольно редко и бывают только под заказ. Мне сказали, что будут везти из Европы, начали непонятную для чего калькуляцию из евро в рубли, мне были без разницы курсы и валюты, я даже не понимал зачем это они делают при мне, я попросил продавщицу, главное, это чтобы были белейшие и нежные колокольчики и был хоть чуть нежный запах и аромат ландышей. Она начала рассказывать о том, откуда и какая будет доставка цветов. И тут, уже как настоящий покупатель на рынке, я начал разговор с продавщицей о цветах, мы с ней проговорили минут двадцать, и остались довольны моим ещё росшим в теплице букетиком, всё как на рынке Стамбула или Тель-Авива подумал я. Покупка, ведь это вообще совсем не про деньги, это сложный и радостный процесс как для покупателя, так и для продавца, это скорее всего процесс общения и желательно долгого, когда вы больше всего говорите и только в конце этого изнуряющего разговора-торга отдаёте деньги. Хотя, всё это больше работает за границами этой страны.

И вот уже прошли дни, цветы получил, вдохнул аромат этих колокольчиков, принес-доберёг в тот мартовский -21 мороз, и поставил в красивую маленькую хрустальную вазу. Этот маленький и нежный букет, я бы даже сказал мизерный букет ландышей смотрелся мило, крохотно, и трепетно в своей малости. Ландыши тем и красивы, в своей малости и хрупкости и нежной неповторимой белой красоте своих маленьких колокольчиков и тоненьких нежно-зелёных, как ниточки стебельках. И конечно же, в своём душистом и нежном и еле уловимом запахе-аромате.

И уже 7 марта, и мы не виделись столько дней, только переписка, Малыш вечером, после работы приехала ко мне, да мороз и холод. Такая усталая и с замерзшим смешным красным носом.

И всё равно, у неё такая улыбка, сквозь усталость и усталость. Её улыбка, которая растапливает всё вокруг своей открытостью и обаянием. Я делаю у себя дома ремонт и поэтому легко одет, вернее я в одних только рабочих шортах и с голым торсом, и она с порога в одежде прыгает на меня.

И она меня целует таким нежным и роскошным поцелуем страсти и целомудрия. И она висит на мне и целует мою грязную и потную морду, мои уши, подбородок, нос, глаза и ресницы, мне так стыдно и неудобно перед ней, и вот работяга в грязи и пыли весь исцелован Сашей. Хочу её конечно неимоверно, но я в такой грязи и в жутком амбре от пота и ремонта. Помогаю ей раздеться и снять куртку. Заходим в комнату…

– Малыш я не знал, что тебе подарить, вот, это мой тебе подарок…

И я, весь в грязи и пыли, и в чешуйках старой краски на теле, подношу ей этот малый, мизерный букетик ландышей в сияющей светом маленькой хрустальной вазе. Букетик, который ехал из другого края земли. Для неё. Только для неё и только ей.

– Ландыши…, -это был полу-вопрос, или полу-утверждение. Это был такой тихий её голос, такая нежность в обращении к этим цветам, она словно спрашивала их, вы действительно – Ландыши?

Как передать её интонацию и звук, нежность в её голосе, трепет, мне казалось, что она разговаривает с чем-то высшим. С ними, с цветами. Её глаза, неотрывно смотрели на содержание вазы, в эти секунды был только этот малый букетик и на них смотрел голубоглазый и маленький ребёнок. Маленькая девочка верящая в чудеса.

Она смотрела на этот белоголовый маленький мартовский букетик, и я понимал, что её нет со мною рядом, она где-то вот сейчас совсем в других мирах… Она где-то там, маленькая девочка с этим маленьким букетиком ландышей. Где-то там, в её далёком детстве, в её девчачьих грезах, где когда-то один мальчик из её заветной сказки и в мечтах принес ей этот белый букетик ландышей.

Несколько секунд. И у Малышки, взгляд оторвался от цветов, синева её взгляда полоснула по мне.

Вот, в это момент, я понял, что значит благодарность. Я просто смотрел на неё и любовался, я видел её нервы, движения мышц лица, носогубные складки, улыбку и как загораются эти кристаллы в глазах, как это движение происходит и вспыхивает в глубине её глаз. Этот взрыв. Этот её Крик в глазах. И как сверкают, и искрятся молния в её глазах. И как её голубые глаза становятся глубоко и тёмно- синими…

И вот, это всё ещё холодное и замерзшее чудо с улицы, она во второй раз в прыжке обхватила меня руками и ногами, и повисла на мне, её губы, в отличии от сильного объятия, нежно и очень мягко впились в мои. И даже будучи почти одетым, я не чувствовал одежды, этот её поцелуй благодарности и голые одетые тела…

И всё же, как это приятно, дарить подарок и видеть такую бурную реакцию. Видеть и читать восторг благодарности в её тёмно-синих глазах. И как же приятны эти её милые взрывы безумия и радости.

И как же она совершенна и красива в этой женской непосредственности, как ребёнок, и разве мы осуждаем наших любимых детей?

Вечер. Мы сидим и отмечаем канун женского дня. Я тяну свое виски, она смакует Ламбруско. И вот. У нас, выходит даже не спор, а я констатирую факт о сыновьях, её эта фраза задевает очень сильно. Несправедливость. Вроде всё хорошо и нормально, ну откуда знать, что там кипит в каждом из нас? Глубокой ночью, она встает, собирается и уезжает. Она не терпит несправедливости. По её мнению, – я предатель своих сыновей. И она не может быть вместе с предателем.

Какой может быть после этого сон?

Утром, мне хочется положить оставленный ею букетик себе на грудь и тихо умереть.

Она, там по-женски мусолила свои чувства, доставала и прятала. Тёрла и перетирала. Я не давил. Писал, что скучаю по ней. Захочет-приедет. Нет значит нет. Когда, после работы ковыряешь обои, и месишь в тазике цемент, весь в пыли и грязи, поневоле становишься монахом.

Через несколько дней, Малышка приехала ко мне.

Примирение?

Созваниваемся. Малышка, обещает приехать этим вечером. Я конечно же свернул ремонт.

И вот, она приехала. С налётом холода и как всегда усталости.

Конечно, к её приезду, я подготовился, постелил красивую скатерть на стол, её любимые конфеты были куплены заранее, и вкусные её любимые заварные пироженки тоже, чай будет в настоящих изящных классических фарфоровых чашках, в медных старых канделябрах зажгу высокие свечи.

Саша приехала поздно и уже было очень темно.

Я снял с её покорного и усталого тела кожаную куртку и повесил на плечики. Она смотрела на меня, просто смотрела в ожидании, напряженно с широко распахнутыми глазами глубокого доверия ко мне и в ожидании хоть какой-то моей реакции. Но ничего от меня не было, я тоже успел устать в своем ремонте после работы, никаких эмоций от меня.

– Иди, мой руки, – и я направился на кухню, как старая кухарка.

Уже после неё, я сходил в душ и смыл свою усталость и грязь. Всё это время, она терпеливо сидела на кухне в ожидании меня.

Уже и не помню, что там у меня готовилось, ну что-то сытное для неё, думаю, что филе лосося с сыром, помидорами, лимоном и с кучей приправ в духовке. Ну и лёгкие закуски были приготовлены заранее.

Как я и задумал, подавал в комнату на накрытый скатертью стол. Ну, как бы мы уже друзья, я просто делал свое дело, приготовить, нарезать, накормить, – моё дело маленькое. Она приехала, и я конечно очень рад, на неё или на стены прыгать не буду, она же после работы, буду просто угощать её без лишних вопросов. Ну, поест и уедет, и это тоже хорошо, накормил человека хоть… Никаких лишних эмоций и качелей у меня нет.

Мы сели за стол в комнате, увидев почти торжественно-праздничный стол, Саша смутилась и отбивалась, и протестовала от всей этой помпезности, темень, белая скатерть, свечи, японский фарфор в старо-европейском стиле, тишина, не знаю, что её пугало. Она все просила перейти на кухню и там поесть. Она меня вновь рассмешила такой реакцией, и я нервно хихикал, конечно в душе, не подавая виду.

У меня виски, у неё в бокале красное вино. Я почти не ел, ну нет настроения, устал.

– Слушай…, -так всё вкусно…

И я уже слышу в её голосе ноты примирения и притяжения, и столько тепла… Она поела, как ест человек после трудового дня, с удовольствием и аппетитом, и я ничего не понимаю в своей готовке, меня легко обмануть в оценке моих кухонных экспериментов. Сам, я не люблю есть свою еду. Пока всё это готовишь теряешь всё, – запах, вкус, соленость, горькость, после готовки, я ничего не испытываю к этой еде. Ничего. Просто приходится это делать, а потом ещё и есть, и воображать, что это вкусно. И если, ещё учитывать мою неспособность чувствовать специи и приправы при почти полной атрофии рецепторов во рту. Только по интонации её голоса и словам, я могу оценить свою сегодняшнюю готовку.

И вот, я уже вижу, как она окончательно разомлела от тепла, еды и вина. Это состояние ни с чем не спутать, такое необъяснимое состояние неги, и появляется выражение того сытого дракончика на лице у человека, который объелся шоколада на конфетной фабрике.

Ну, никакая воля человека, даже подготовленного агента разведки не может блокировать это сыто-разомлевшее детское выражение лица. Забавное, трогательное и смешное. Смотрю на неё и так смешно, а она ничего не понимая с серьезным видом мне рассказывает про свои трудности и сложности на работе.

Внимательно выслушиваю её, вникая во все подробности, диалог на равных. Но, с каждым моим взглядом, который, я бросаю на неё, её взгляд на меня становится все более легким и ещё более дружеско-нежным.

Мне обидно и жаль её, вот за эти коллизии у неё на работе, за её неудобный график и недопонимание с администратором, я сижу и слушаю. Я вникаю в её работу и в её суть. Она говорит без обиды и злости, без зависти, она говорит просто нейтрально и обыденно, местами устало, она не жалуется, просто рассказывает. Мне нравится её голос, мне нравится манера её речи, мне нравится её простая и разумная речь. У неё серьёзное и одухотворенное лицо, тем более в отблеске этих горящих свечей. Пламя свечей колышутся и меняют тон и оттенки, цвет лица, наши тени тоже колышутся на стенах. Она уже и не обращает никакого внимания, на то что мы сидим в такой не совсем обычной обстановке. Я встаю и иду заваривать настоящий чёрный чай в настоящем и обычном чайнике, сегодня мной объявлена война пакетикам. Каким она меня провожает взглядом, я не знаю.

В свете свечей, чай кажется более темным и золотистым, я его наливаю из большого красивого фарфорового чайника, и она только успевает повторять впадая в лёгкую панику,

– Мне не очень густой…, мне не очень крепкий…, -и мне опять почему-то смешно слышать её слова. И мне, в очередной раз приходится подавлять в себе этот громкий раскатистый внутренний смех от её непосредственности. Её слова и простота в поведение доставляют мне столько внутренней радости и смеха, и такой, непринуждённой нежности и взрыва непонятных отеческих эмоций к ней как к ребёнку. И как же она красива в своей непосредственности и сдержанной простоте… И как же она мила и женственно красива в своей естественности… И это не может меня не зачаровывать.

И вот, у Саши, уже совершенно другое выражение лица, уже ничто её не смущает и не напрягает, её лицо расплылось в довольной улыбке, ароматный и вкусный, пусть и крепкий чай и её любимые Рафаэлки, и настоящее заварное со вкуснейшим в этом городе кремом пирожное. Никогда не предполагал, что конфеты могут творить чудеса.

Ну, что же, – я же сухарь, так и не познавший тонкую женскую нежную душу.

Мы, как-то незаметно сблизились, и придвинулись друг к другу, оживленно разговаривая, как студенты на студенческой вечеринке. Ну, по три полных чашек чая или больше, мы точно выпили и даже не заметили этого, и это сказываются традиции чаепития земель где мы выросли. Мы уже сидели совсем рядом и почти прижавшись друг к другу на этом большом диване.

И сидим, и смотрим на эти языки пламени, и как сложно воск стекает по фигурным бокам бронзового канделябра, чаепитие закончили, вино и виски потягиваем мы вглядываясь в огонь. В этом завораживающем зрелище огня, исчезает ощущение времени, пламя свечи завораживает, оно втягивает тебя в вихрь своего горения, заставляя неотрывно смотреть на огонь и реальность и время отступает куда-то. Тишина полная, только созерцание языков огня и чувство полного единения двух душ и этого пламени, и его движений.

Мы с Малышкой, уже сидим так близко, и уже почти полулежим на диване, никаких слов, магия огня нас сближает безусловно. И ни одного слова о примирении. Ни я и ни она не сказали.

Мы полулежим, как в первый раз, незнакомые и чужие люди, её осоловелую после ужина всё клонит на меня, свободной рукой, я обнимаю и прижимаю её к себе.

И вот она уже боком лежит на мне и держит этот её бездонный бокал с вином, я же всё никак не отпускаю тяжелый стакан с виски. Она, чуть приподнявшись на локте, приблизив свою голову к моей, и без всяких табу уткнувшись мне в глаза, долго и пристально смотрит в меня, мои глаза, и у неё такие синие и синие бездонные и большие глаза. Разговор глазами в молчании. И в них немой вопрос.

Конечно же, я крепче обнимаю её тонкую и хрупкую, легко приподнимаю и придвигаю её к себе. Она смотрит в меня, в мою душу, она хочет понять через своё зрение что чувствую я.

Наши глаза пьют друг друга, неотрывно и пронзительно, тысячи мыслей и эмоций я вижу в темной и густой синеве её глаз, в этом сумасшедшем зрачке, который сужается или расширяется будто подчинён ритму её сердцебиения, и мне кажется, что каждую мысль, каждое колыхание её души я читаю в её глазах. Мы просто смотрим друг в друга, в глаза, и это наше молчаливое созерцание душ.

Её запах ванили, и только мною уловимый запах её истинного тела, вкус её дыхания, эти синейшие глаза, её улыбка, её тонкие пальцы со смешными мордочками котят на ногтях, что уже касались меня, и это нейтральное прикосновение тел переходит в нечто другое.

Я лежу ниже и даю ей свободу, пусть не думает, что я давлю на неё. Ну, и конечно же, нет никаких слов в этом мире, как я хочу её, как мне хочется прижать её к себе и услышать её, этот великолепный восторг-крик радости.

Неотрывно смотря в её глаза, я провожу рукой по её платью, по спине, её тихо начинает бить током, который начинает передаваться и мне. Осторожно, бережно и нежно обнимаю её за плечи, она прижимается ко мне, улыбается и целует меня.

Мне не хотелось бы скатиться, в дальнейшие подробности этого вечера. Но мне хочется, чтобы вы поняли, что есть полное погружение мужчины и женщины друг в друга, и что стоит за этим полным единением и переплетением тел. Мне хочется восторженно поделиться с вами этими великолепными минутами и часами, пусть вы постараетесь понять и хоть как-то это почувствовать то, что возможно никогда и не испытывали.

Мы все блуждаем по тёмным лабиринтам, но возможно, единицы видят этот настоящий свет.

Многие годы, я тоже думал, что знаю, что такое свет. Оказалось, что нет, я видел только некоторые лучи.

Мы лежали и нежно целовались. Это даже было больше чем поцелуи, это был настоящий секс губами в поцелуях. Наверное, час мы лежали прижавшись телами и без объятий, и наши губы нежными касаниями разговаривали за нас. Когда весенние шершавые губы с обеих сторон.

Вначале, несмело, просто трогают и пугливо прикасаются друг к другу, даже не как в первый раз, а как будто никогда и не знали друг друга и никогда и не были вместе. Вот так и было у нас, как впервые, она извинялась своими губами за тот свой глупый ночной отъезд, мои же губы упрямо не отвечали ей. Конечно же, я отвечал ей своими губами, но она чувствовала, что я не простил ей тот ночной отъезд. Потом, пришлось встать, вместе прибраться, чистка зубов, туалет, душ. И вот уже все спонтанные порывы страсти смыты, я выхожу из душа, и вижу, что в темноте на огромном диване лежит свернувшийся, уснувший кокон Малышки в теплом одеяле.

Да как не страшно, в этот раз ещё страшней. В первый раз, ничего толком и не понимаешь, хаос всего, и тела, и души, и чувства запутались, и дыхание и запах другого и … продолжать? Ну, вы сами понимаете, что это за кошмар второй ночи. И это огромная ложь, что мужчины, это только бездушная физиология.

Второй раз, ну, вроде же были уже вместе, только смысл в том, что никто ничего толком в первый раз так ничего и не понял. Первый раз для того и даётся, чтобы понять – хочешь и захочешь ли ты этого человека ещё. Нет, не так, в первый раз, мы вообще ничего не понимаем, шквал эмоций и буря гормонов, в этом вихре и шторме всего, мы хотим и желаем человека ещё неосознанно, просто на животном уровне. А во второй раз, это уже всегда осознано, уже давно, мозгом произведён анализ всего желаемого человека, ты даже не желал, но мозг произвёл эту подсознательную работу, он, твой мозг уже решил, хочешь ли ты слышать в телефоне, видеть глазами, трогать руками, и твой мозг уже запрограммировал твоё сексуальное отношение к этому человеку. Ты спал, ел, ходил и занимался ерундой, а в это время, твой мозг продолжал решать вычислительную задачу по отношению к этому человеку.

Никогда и ни с кем меня не интересовал результат, – он или есть, или его уже никогда не будет.

Пришёл из душа, плюхнулся на диван, обнял её в полной темноте, Малышка лежит ко мне спиной, и вроде уже заснула. Завернулся и я в единое одеяло голым телом. Головой уткнулся ей в волосы-затылок, время уже позднее, вставать рано. Устали. Будем спать.

Лежим. Запах от неё ну очень вкусный, её. Нет не запах, а вкусный аромат её. Да ничего мне и не нужно, помирились мы, мне так приятно её просто обнять и уснуть. Конечно же, я хочу её, хотя, мне уже и так хорошо, согрел её вечнозамерзающее худое хрупкое тело. Так в общем тепле одеяла и заснем….

Ага…

Малышка поворачивается ко мне, и руки-ноги на меня закидывает, и так подло своими губами к моим придвинулась. И лежит, и дышит моим воздухом и даже в ночи видна это полная провокаций слабая улыбка. Наглая и дерзко-хулиганистая. Лежит, и улыбается, уткнувшись в мой воздух. Моим воздухом дышит, улыбается, да ещё и глаза открыла и смотрит в темноте на меня. В пяти сантиметрах, её глаза смотрят в темноте на меня. И что она пыталась в той темноте увидеть, ну, не понимаю?

Пытаюсь уйти на понижение, утыкаюсь ей в шею. В ответ провокация, её руки-ноги обняли и прижались ко мне ещё сильнее. А я почти по струнке лежу, я же помню про её электричество, что трогать её нельзя, уже поздно, спать нужно. Иначе меня её током убьёт. И нас обоих.

А мне и так хорошо от неё, от её запаха, ровного дыхания, от её прижатия ко мне и её рук-ног, а в моей голове в долях, нейроны уже маленькими одеялками укрывают в вечной темноте мой мозг, и я, уже отчаливаю от пристани бытия, я уже готов дрыгать ножками в предсонной конвульсии… Ещё несколько секунд, и я дерну верёвочку сознания и выключусь, погрузившись в усталый в сон.