Психушка 10. Побег

– Ты идешь или у зеркала будешь дальше стоять? – крикнула мне мать, стоя рядом с буфетом небольшим и лестничной площадкой, по которой поднимаются на этажи люди и врачи.

– Да, я иду уже! – ответил я, уставившись глупым взглядом на свои худые плечи и короткий волос, который я пригладил к своему лбу высокому правой рукой, на котором было красивое с белым и красным золотом кольцо обручальное широкое, которое я берег и с которым венчался со своей женой в церкви на Адмиралтейской площади. Ступеньки неширокие, но по ним удобно было сейчас для меня идти, когда моя голова была глупою и болела, словно я вчера выпил вина много сухого. Мне было странным это чувство, кто-то говорил, что у меня невроз развивается, наверное, это был обман, не зная причину развития этой болезни в эти года, подумал я. Мы с матерью поднимались медленно, мне казалось, что количество ступенек на второй этаж было таким, словно это мои прожитые годы в этом городе. Медленно я поднимался, старался все вспомнить, как я радовался личной жизни, ее новым подаркам и невзгодам, обидам и слезам, смеху детей и радости жены. Дракам со своим отцом я оставлял много места в своем сердце. Темный цвет порожков бетонных, по которым я поднимался, сменился дневным светом, который падал от солнца, но его закрывали кирпичные стены больницы, кроме нескольких лучей, которые похожи были на вилку из трех лучей на площадке большой среди лестничных маршев со ступеньками серыми.

– Такие широкие ступеньки – ответил я матери своей не спеша.

Она продолжала молчать и быстро идти. В небольшом коридоре за дверями металлическими я почувствовал неожиданность, открылась дверь высокая, словно там цех завода по производству ценной продукции. Металлическая и тяжелая, с большой ручкой длинной из трубки, тяжело открывала женщина невысокая, двери скрипели, оббитые специальным металлом из нержавейки, как я представил на то время с головой своей больной. В другую сторону коридора был дальше светлый коридор, по которому много было там кабинетов и несколько рекламных плакатов, на которых были фотографии работников больницы и история ее возникновения. За окном светило ясно солнце, которое радовало только меня своим светом и лучами, которые падали на пол другого коридора, в котором на стене висели плакаты эти светлого цвета. Женщина пожилая показалась похожей на женщину из Узбекистана по национальности. Обутая в сменные тапочки, на которые я не обращал внимания, темные чулки ее были на ней одеты, и она просто не обращала внимания на нас, когда мы у двери стояли, думала спуститься быстрее за мною в приемное отделение.

– Ой, а это вы меня ждете здесь?! – смеясь она негромко нам ответила.

– Да, вот парня нужно по направлению положить на лечение, – ответила мать моя.

– Здравствуйте! – ответил я женщине, которая была медсестрой в синем халате; почему она так была одета, я не знаю.

Черный сарафан на ней был под синим халатом, черные волосы длинные, которые она заплела на своей голове в несколько кругов, и очки висели у нее на цепочке вместо цепочки на груди.

– Если я за вами, здравствуйте! Как тебя зовут? – спросила она меня смеясь немного, зубы у нее были белого металлического цвета, все вставные передние.

– Рустам! – ответил я улыбаясь.

– Отдай тогда, Рустам, обувь маме своей и одежду верхнюю! Переодевайся в одежду, которую ты принес с собой в больницу. Тапочки есть у тебя? – спросила меня женщина с хитрым выражением лица, улыбалась мне глазами темного цвета с черными ресницами и цветом глаз.

Наверно, она скорее цыганка была, чем из Узбекистана родом, подумал я про себя быстро, и мы прошли с матерью внутрь через высокий порог в отделение №1», закрывая она двери, я увидел навесную защелку на дверях под ручкой круглой металлической, потом спрятанный замок в дверях показывал мне замочную дырку, через которую я мог бы открыть двери и убежать, подумал я наперед. Наверху пружина, сильно прибитая к стене светлой, оранжевого цвета держала двери металлические, чтоб сильно не хлопали они при закрытии. Весь внутри зал небольшой со столом деревянным и двумя скамейками по разным сторонам привлекали хорошую и позитивную обстановку, от волнения, которого не должно было быть в эти минуты у меня, кроме мыслей о лечении, как мне сказала моя мама при моем 35-летии, было смешно говорить о том, что я мамин сынок в таком возрасте, скорее я раб и заложник обстоятельств, в которые меня туда все отправили, подумал я. Присел я на скамейку деревянную, неудобная была она после кожаного кресла моей машины, в которой я сидел все время, когда ездил по городу на работу, за которую мне платили ровно одну тысячу американских долларов, если говорить, что можно не думать про инфляцию в 2013 году, согласно прошедшему времени, я мастером работал в СМУ-8 тоже за такую зарплату, держа в доме у себя на полке книгу под названием «Биология и обществознание». Навесные потолки квадратиками в зале для посетителей отделения были белые, как березы за окном в лесу, если посмотреть в окна деревянных рам с решетками, выполненных из арматуры толщиной в указательный палец, на окнах и сваренный в подсобных условиях цеха.

– Ты переодевайся, а я сейчас приду за тобою! – ответила медсестра, обязанности которой были неизвестными для меня, наверное, это убирать помещения палат и мыть полы с мебелью, передавать передачки от родителей и гостей больницы тем, кто лежит в психушке №10. Женщина ушла по коридору узкому и свернула направо, там открыла дверь белого цвета деревянную. Когда я наклонился и привстал посмотреть, куда она пошла. За моей спиною были на стене оранжевой некоторые объявления, которые рассказывали о приеме посетителей для больных в отделении и график работы врачей: как главного, так и обычных докторов-психиатров во всей больнице. Две двери от коридора узкого могли заинтересовать любого человека и гостя отделения, как и больного, которого приводят и уводят из больницы на заключение пройденного лечения и назначения лекарств дополнительных во время курса лечения, прописанного участковым психиатром диспансера на улице Некрасова.

– Я вылечусь? Что за диагноз написал в направлении участковый психиатр? – ответил я матери, стоявшей у стола со скамейкой и в пакет укладывавшей рубашку, штаны, кроссовки на низкой белой подошве с черным верхом из кожи.

Часы остались у меня с мобильными двумя телефонами, один из которых – смартфон тяжелый для туриста, в котором много программ, а другой – без навигации мобильный телефон с одной безопасной сим-картой, по которому отлично можно разговаривать по громкой связи, если проблемы с гипертонией у абонента этого телефона.

– Ты вылечишься, все будет отлично! Работать тоже будешь дальше, и на машине можно будет ездить, голова не будет болеть! – ответила мне мать моя, держа в руке вещи мои, снятые и положенные в полиэтиленовый пакет, стоящий на скамейке напротив стола.

– А где заведующий отделением здесь? Где лечащий врач? Вы меня по ходу дела, наверное, упрятать решили с отцом в больницу! – ответил я матери и смотрел на нее большими глазами, в которых много было вопросов и обид на отца своего за ту жизнь, какой я жил и начинал создание личной своей жизни, воспоминания, как жену молодую еще отец бил на лестнице по шее ладонью своей тяжелой руки, а мать ее держала за правое плечо, когда я сидел в машине и послал ее взять обувь свою со второго этажа, мои родители просто ненавидели мою жену в ее 28 лет и готовы были ее изгнать от меня ради того, чтобы я вернулся к ним и радовался им, и зарабатывал деньги для постройки еще одного дома за забором, который мой отец построил из деревянных бревен с целью его перепродать. Мне было странно, как я докатился до такой грани, в душе была одна обида на родителей, мать жены директора, на которого долгое время работал и видел его радующимся своему предпринимательству.

– Послушай, наверное, я ошибся, – ответил я своей матери, переодевшись в сменную одежду.

На подоконнике стояли горшки с цветами, в которых комнатные растения хорошо себя чувствовали.

– Нет, Рустам, ты пойдешь в больницу, так надо теперь! – ответила мне мать.

Я чувствовал, что дом, который я на нее переписал в 2010 году, должен был по документам перейти ей, что я не мог обратно вернуть через три года, то заявление о дарственной, которое я подписал матери с ее юристом, которого она нашла. Теперь я попал в дурдом летом, ровно три года когда прошло после передачи заявления о дарственной матери.

– Назад дороги нету! Ты так говоришь мне!? – спросил я у своей матери в свои 35 лет.

– Тебе нужно лечиться, посмотри на себя, в кого ты превратился, тебя жена таким сделала! – ответила мне мать моя.

Прошло десять минут, женщина вернулась, похожая на странную медсестру или уборщицу.

– Все, вы собрали своего сынка на лечение? Вещей больше нет лишних? Все, давай иди, Рустам, завтра мама твоя придет тебя навестить! – ответила женщина странная без улыбки.

Я был в спортивных штанах синих, тапочки тряпочные с гербом на них, ордена Тамплиеров и футболка синяя. Часы и два телефона, а также брелок с ключами на машину, которая стояла за воротами психушки (черного цвета), я тоже отдал матери в руки. Не знаю только, кто ее будет отгонять к своему дому, кроме отвратительного предателя – отца. Пройдя немного шагов, я повернулся и увидел, как моя мать подняла голову кверху и не хотела реветь, но сильно заревела, я понимал, что меня специально в психушку засунули, не мог понять только, почему так все резко решили изменить, словно была цель определенного человека обо мне сказать слова:

– Был парень как парень, стал дурак и овощ, учись, лечись, копи на гроб! – такие слова я подумал и тихо стал про себя говорить, на моих глазах появились слезы, и я их успел вытереть правой рукой – незаметно, чтобы никто не видел. Пройдя через порог деревянной двери, я обратил внимание на замок, который тоже стоял в дверях деревянных, белый цвет их не очень радовал меня, за дверями был большой зал в виде коридора с палатами и актовым залом, стены все покрашены в светлый цвет, и зеленая дверь в туалет была с левой стороны, а небольшая будка со стеклом и столом в виде кабинета, в котором сидела молодая медсестра с черным волосом и каре прической, нагнувшись над столом, и что-то записывала в толстую книжку, похожую на журнал ведения учета больных и их расположение по палатам в отделении первом.

– Это наш новый пациент, записывай его фамилию! – ответила через окошко уборщица медсестре с каре прической, которой было за двадцать пять лет на вид.

– Здравствуйте, – ответил я медсестре с наглым лицом, которая прикрыла свое лицо ладонью за стеклом от меня левой рукой, кольцо обручальное я тоже отдал своей матери на хранение, задумался я при виде поступка медсестры.

– Фамилия? – громко ответила она через стеклянную витрину, толщина стекла была 0,5 см.

– Моя фамилия Карандашов Рустам! – громко крикнул я ей и посмотрел, как она опустила руку и стала записывать меня в журнале. Я сразу понял, что хорошее меня здесь не может ожидать в этом гадюшнике с такими врачами и медсестрами, словно я попал в тюремную больницу для психов и маньяков на перевоспитание своих уголовных и душевнобольных поступков в городе, работая на укладке асфальта во время строительства федерального участка платного за городом с конструкцией, которая недавно была принята СНИПом и ГОСТом согласно европейским конструкциям строительства автомагистралей будущего.

Девушка-медсестра меня записала, и женщина в халате синем сказала:

– Пойдем в палату, достань конфет из своего пакета, которые мама тебе передала, и раздай всем больным! Такие правила в палате! Конфеты у тебя карамельные, наверное? – Голос ее был немного строгий и добрый, блестели зубы ее во время улыбки. Стоя я не мог ничего ответить, для меня ее предложение звучало как насмешка над моим характером, словно меня решили сломать как гордого парня, и если представить я мог, что человек с окладом крутого специалиста в дурдоме будет всем больным раздавать конфеты, а на самом деле унижаться, сгорбатившись, словно в тюрьме на общем режиме. В действительности больные были здоровые, просто у некоторых было расстройство от разных причин, но большинство было алкоголиков, а есть такие препараты, которые деформируют психику и мозжечок, и человек становится невменяемым психом тихим, такие лекарства есть только в милиции управления города и тюрьмах для завершения статьи под наказание, когда не хватает доказательств, собранных судом и сотрудником дознания. Но какой тут суд, я просто немного далеко забежал в своих умозаключениях. Взял пакет с конфетами и в открытую дверь шагнул правой ногой в палату общего отделения, в котором меня поразило происходящее и количество разных личностей.

Глава 4. «Дезодорант»

Высокие потолки прямоугольной планировки палаты с тремя окнами в ряд на стене, которая имела вид на внутренний двор психиатрической больницы, в котором росли высокие деревья, некоторые из них плодовые, а внизу, если рассмотреть через каркасы сваренных решеток, покрашенных в белый цвет, находился двор, огороженный сеткой высокой, которая крепилась на вертикальных трубах, диаметр которых был похожим на небольшое яблоко из частного сада. В огороженном таком дворе сеткой выводили больных из больницы погулять и подышать свежим воздухом, когда они долгое время лежали, проходя курс лечения, что после него становились спокойными и медленно двигались по улице и коридору больницы. Мне пришлось пройти, как мне показали, к пустой кровати в палате общей, которая имела металлический каркас из трубок, и ее четыре ножки стояли на деревянном полу, на котором не было линолеума и паркета, откуда в больнице деньги на паркетную доску и пластиковые окна, если иногда треснутые стены в коридорах и капает весной вода с потолка на верхнем этаже из-за крыши, которая немного, наверное, дырявая, со старым покрытием кровли, подумал я, зная, как выглядит больница, если каждый день, живя в районе своем, я проезжал на работу и с работы двадцать лет мимо на автобусе. Вонючий матрас, на котором было пятно от высохшей мочи, которую оставил, наверное, прежний больной до меня, очень сильно меня взбодрил на новые противостояния с местными соседями моего двора, которые рыли на меня информацию, касающуюся моей новой работы, и целей, ради которых я на нее устроился. Я не лег на кровать, а раздал все конфеты больным в палате, которых насчитывалось десять человек, кровати их стояли в ряд от стены по три штуки, и расстояние между ними было небольшое, приблизительно 1,8 см. Между кроватями лежали тапочки на полу любые, начиная от старых и заканчивая дешевыми с вещевого рынка, в которых можно ходить в душ из-за того, что они резиновые. Некоторые ящики у стены были деревянные, похожие на старую мебель кабинетов, которая стоит у врачей, в которые можно принести и положить продукты. Мне было неприятно смотреть, как нет простыни на кровати и матрас желтого цвета, который я перевернул обратно. Не успел я поесть с утра, как уже сижу на кровати, может, другие здесь не сидят, а лежат на кроватях с металлическими решетками и скрипят на них, когда им нужно перевернуться, чтоб сменить бок своего тела, на котором они долго устали лежать. Один ест конфеты и говорит, что они приятные, кто он, я не знаю, но его кровать с постелью вся белая, и есть тумбочка высотою в метр от пола.

– Всем здравствуйте! – ответил я, немного улыбаясь после пяти минут, которые прошли, когда я раздал всем угощения свои в виде конфет из сладкой карамели под названием «Рачки». В смешных тапочках я сидел на кровати, которая меня не смогла долго выдерживать, и натянутые пружины под матрасом, который я перевернул к полу в моче высохшей, меня не радовал с конфетами, но вата в матрасе еще была мокрая и воняла не мужской водою под названием «Хуго Босс», как я вспоминал, какой я часто брызгался, когда ездил, работая асфальтировщиком за маленькую зарплату в СМУ-8, а в 2005 году после работы в выходные дни в эскорт, который только открывался по выходным дням, снимал стресс свой от трудодней. Мне было интересно, как я мог стать пациентом этой странной больницы и что в ней происходило внутри с лечением и больными, которые были разные по диагнозу и из разных городов области.

Никто со мною не поздоровался, кроме одного парня, который лежал с моей кроватью на постели, и белая подушка была под его головою. Короткая прическа черного цвета, футболка белая на нем и шорты до колен серые под названием иностранным каким-то, что я даже не мог выговорить, когда он мне про них рассказал через пару дней, если я был в теплых штанах спортивных.

– Здарова, а тебя как зовут?! – резким движением поднялся он со своей кровати, и она заскрипела.

Моя кровать воняла, и провисла моя задница почти до пола, что я чувствовал себя неудобно после машины, словно я был в гамаке, и мне осталось еще задуматься, как мне быть с этим глупым лечением в этой психушке.

– Меня зовут Рустам! А тебя как? – ответил на вопрос я парню, который горбатился, делая из себя грозного подростка с короткой шеей и большим животом плотным, которому было на вид 23 года.

– Я Женя, мне приятно было поесть твоих конфет. Скажи, а ты надолго сюда приехал лечиться? Вот мама из библиотеки, в которой она работает, много лет сказала мне, что я должен часто приезжать в эту больницу лечиться! В армии я не служил, а ты в таких тапках пришел, на них красный крест вышит с короной. Ты в Красном Кресте работаешь? – Лицо молодого парня было немного вытянутым вперед с подбородком, его зубы при разговоре белыми не были, а глаза были коричневыми с черными густыми бровями и коротким носом, словно он раньше занимался боксом и его ему сломали на переносице. Взгляд его был разным, добрым и грустным, он смотрел на меня и в мои глаза часто. Когда человек смотрит в глаза, это по нему видно, что он готов к серьезному разговору и ждет внимания со стороны противоположного человека, с котором общаться начал. Я задумался на миг, и мужик в углу на вид 45-ти лет, с желтым и загорелым внешним видом и лицом, на котором шрам виден был на лбу длиной в несколько сантиметров, мне ответил:

– Сейчас тебе постель принесут, Рустам, там вещи в шкаф любой свободный положи и ложись отдыхать, не слушай Женька, он всегда будет тебе задавать вопросы! Меня зовут Серега, я здесь часто иногда приезжаю, лечусь от водки. Если проблемы у тебя в палате будут, мне дай намек и я постараюсь тебе помочь! – Его хриплый, немного с кашлем голос меня насторожил, что я не мог понять, на что он мне намекает.

– Да, я сейчас разложу постель, которую мне принесут, матрас кто-то вот намочил мочой, но ничего плохого, меня он устроит. Мой голос меня пытался унизить перед этими двумя личностями, с которыми я познакомился за несколько минут в палате, и мне показалось, что нельзя оскорблять больных в такой больнице, что они психи и убогие, нас всех могут такими сделать, если захотят, – отжать жилье, работу, кредиты, оплачиваемые в процентах, поднять еще выше ради штрафов, чтобы отнять то, что нажито годами ради сладких нескольких лет, когда человек немного украсил свою жизнь кредитом частного банка или взял ипотеку и лишился через пять лет здоровья и работы. Все это я только должен был узнать и представить за 29 дней моего пребывания в больнице и лечения от странного диагноза, про который все в отделении молчали и не говорили, а потом я убежал из нее, когда с меня потребовали 25 000 рублей за больничный лист и хороший, честный диагноз заключения в больнице серьезной на всю область под порядковым номером 10. Но это я забежал слишком далеко, а сейчас вернусь в эти минуты на свою кровать, в палату общего назначения или режима. На потолке, который был побелен краской белой, похожей на известь гашеную, растресканный из мелких трещин, но цементом зашпаклеванный. Несколько лампочек, висящих на одной люстре, имеющих три лампы из короткого и круглого стекла, вечером, наверное, сильно будут яркими, подумал я. В углу на кровати мужик в темной, сильно синего цвета футболке, на лице много морщин, которые не от старости, а от болезней, наверное, связанных с пьянством и печенью, меня сильно напугали душевно. Встал я и нагнулся взять свой пакет, который небольшой мне мать передала белого цвета, с некоторыми продуктами, которые можно поесть на первое время, чтобы дождаться столовой на утро следующее, в которую я еще не знал, как идти, и видно у меня только приключения будут появляться в этом отделении, подумал я. Пройдя в тапках коричневого цвета к небольшой тумбочке, я протянул свою руку и открыл дверь маленькой тумбочки за маленькую ручку, которая была небольшая, и мне она сильно не нравилась, что все в палате лежат по расписанию и нельзя выходить в коридор из палаты, за которой наблюдают не только медсестры, но и дежурная медсестра в кабинете стеклянном. Больница, похожая на милицейскую исправительную колонию общего лечения от душевного расстройства, которое может быть написано в казенном учреждении, в котором на весь город одно находится, с выдачами справок и заключений, которые нельзя опровергнуть без поддержки адвокатов в суде Ленинского и Советского районов. Вспоминаю, как я еще стою на учете в военном комиссариате не в одном районе, в котором живу, а в двух сразу, таких как Ленинский и Советский, в звании лейтенанта запаса, или имея военный билет один на два района. Мне не нравится, как легко можно любого человека сломать, если он гордый и есть кредит немалый, раньше садили при коммунизме в дурку за политику, сейчас местные отдельные господа города садят из-за кредитов и высказываний критики в адрес бывших друзей из госакадемии, в которой я учился.

– А в этой тумбочке кто еще держит свои продукты? – спросил я у Сереги, который закурил сигарету, похожую на папиросу, рядом с банкой небольшой из стекла, которая перед ним стояла на его тумбочке с книжкой небольшой, которая была с названием странного романа о любви. Мне странно подумать, если ночью мой пакет утащит из тумбочки этот Женек, подумал я.

– Да никто, ты положил, пускай лежит! Никто не будет у тебя его воровать. На полу же ты не будешь его держать, вдруг туда Женя написяет! – ответил, согнувшись, худой Серега, держа себя за живот, и его синие спортивные штаны сильно были старые, с лампасами белыми в несколько полосок.

Наверное, он был хулиган по молодости, подумал я и посмотрел на другого больного, старого деда с седой головой, на которой были волосы. Дед лежал на спине, и его руки были привязаны к кровати металлической резиновыми ремнями, похожими на завязки, которыми связывают больных буйных в больнице с душевными расстройствами. Одеяло в виде простыни накрыто на нем было, а подушка с наволочкой белого цвета была уже давно вытертой, что некоторые места, наверное, были испачканы продуктами, которыми его кормили в палате медсестра и уборщица, которую иногда просили медсестры. Самое странное, что этот парень встал и спросил у меня, говоря:

– Ты Женьку еще конфет дай! Че у тебя еще в пакете есть поесть сладкого? – спросил парень, не ложась на свою кровать, и сидя смотрел на меня пристальным взглядом, когда я на него обратил внимание.

– Да ничего, мне самому нужно что-то есть до утра! А как здесь в столовой кормят? Когда можно в туалет сходить и куда идти? – задавал я много вопросов соседу по имени Женька. Никто не знал, что я буду много в первый день вопросов задавать, похожим скорее я был на человека, засланного в больницу с целью узнать, как лечение проходит у большинства пациентов и как к ним врачи относятся, кто лежит в дурдоме, как обстановка в нем. Вспоминая, как я поехал в соседнюю деревню под названием Малышево и пошел в церковь. В церкви, в которой я никогда не был, я увидел рыжего священника, он был батюшкой в черной рясе и читал молитвы многим, кто в церковь ходил. Из всей деревни не очень много в нее ходило, но сам интересен был факт, что он меня удивил своей службой. Долго я там не стоял, приобрел, как я вспоминаю, свечки и поставил за свое здравие, своих родителей, с которыми часто ругался, своей жены и сына, а также тещи. Все было серьезно так, что словно кто-то решил мне отомстить и все разрушить, что я годами добивался и строил, любил и гордился теми правилами, по которым меня в вузе учили и воспитывали родители.

– Туалет, если захочешь, пойдешь к дверям в палате, постучишь несколько раз в двери, медсестра на посту в кабинете стеклянном выйдет и откроет тебе эту дверь. Там зеленая дверь одна в туалет, другая в душ, который неудобный, в нем кран один висит с горячей и холодной водою, несколько других кранов сломанные с горячей водою, но холодную можно налить, – ответил мне Женек и из кармана своих шортов достал печенье и стал есть.

– Понятно, буду знать, – ответил я с прической, которая уже была примята в разные стороны у меня на голове после того, как я прилег на постель, которую мне принесла женщина в синем халате. – Спасибо! – ответил я своей первой знакомой, которая оказалась пусть и уборщицей, но с сердцем добрым и воспитанная.

– Пожалуйста, можешь всегда на мою помощь надеяться! – ответила женщина, которая была не уборщица, а медсестра переодетая.