Любовь нужна всем

Она поправила непослушную светлую прядку и решительным шагом направилась в комнату. Поравнявшись с Серёгой, протянула ему свой бокал:

– Налей!

– Ух ты! – усмехнулся Серёга. – Голубоглазые красотки сегодня отрываются.

– Верно подметил, – не стала отрицать Илона, – а что, нельзя?

– Шампанское кончилось, «Ркацители» будешь?

– Это что такое?

– Грузинское белое, ты что, в магазины не ходишь? Сейчас все полки им заставлены. Рупь тридцать за пузырь. Дёшево, но сердито, и, главное, имеется в неограниченном количестве, несмотря на антиалкогольную кампанию.

– Представь себе, не хожу в магазины! Наливай!

Серёга плеснул ей почти прозрачной жидкости из бутылки с картинкой гор на некрасивой, криво приклеенной жёлтой этикетке. Резко запахло кислятиной. Илона поморщилась, но выпила залпом. Такое лучше не тянуть. Похоже на пойло, что наливали в тот раз, летом.

– Ещё! – приказным тоном скомандовала Илона.

Хозяин квартиры повиновался и наблюдал, как Илона, скривившись, поглощает кавказскую бурду.

– Ну как? – поинтересовался он после минутного молчания.

– Противно, – скривив губы, буркнула Илона, – подожди, я сейчас. Показалось, что её вырвет, и она ринулась в сторону туалета. Но пронесло: только постояла у раковины, глотая воздух. Отдышалась и минут через пять она уже нетвёрдо вышагивала в сторону Серёги. От него тоже не укрылась гримаса Илоны:

– В порядке? – и после утвердительного кивка Илоны, продолжил. – Извини уж, чем богаты. Бутерброд?

– Н-нет, лучше ничего, – отказалась Илона.

Они снова замолчали, из магнитофона доносилась тихая, размеренная музыка. Танцующая парочка уже целовалась около окна. Павлик вытащил красно-белую пачку «Marlboro» из нагрудного кармана и вопросительно посмотрел на Серёгу, тот отрицательно покачал головой и махнул рукой в сторону балкона.

– С Никитой у тебя всё? – больше для поддержания разговора спросил Серёга.

– А тебе уже разведка донесла? Я смотрю тут про меня абсолютно всё знают.

– Не разведка, он сам. Видел его недели две назад, грустный такой.

– Ну-ну, грустный, – зло пробормотала Илона, язык уже начал заплетаться, – ха, в следующий раз скажи ему, что у меня новый парень. И мне с ним хорошо! А он пусть сосётся с той дурой, ему больше ничего не надо.

– Да ну, – картинно удивился Серёга, словно пропустив мимо ушей упоминание о дуре, – и кто же этот счастливчик?

– А я не знаю ещё, – игриво изрекла Илона, – пока не определилась.

Илона оценивающе оглядела собеседника – хорош, статен, силища так и прёт из него. На лицо не очень: нос картошкой, скулы азиатские, но как это говорится, а вот: «С лица воду не пить!» И встречный взгляд перехватила – похоже, что объект готов, созрел. Илона придвинулась ближе к Серёге, их лица разделяло сантиметров десять. Один шаг, даже не шаг, лёгкое движение тела, и сблизившиеся губы сольются в поцелуе. И она прошептала:

– А почему б не ты? А? Серёжа, что? Слабо? Для начала пригласи потискаться под музон? – Илона уже раскачивалась в такт музыке. – Я ведь тебе нравлюсь, думаешь, незаметно? Так чего мы ждём? Давай потрёмся друг о друга.

Но Серёга неожиданно взял её обеими руками за талию и вместо того, чтобы унести туда, куда Илона не знала сама, вместо этого приподнял её легко, как пушинку, и отодвинул от себя.

– Подрастёшь – потрёмся, – сказал, как отрезал Серёга, – я несовершеннолетками не балуюсь. Принцип такой. А если чешется, так вон Мишка сидит, он не против будет. Дуй к нему, завидный кавалер.

Илона уставилась на несостоявшегося партнёра широко раскрытыми глазами. Как? Она сама ему почти предложилась, а он… Да как он мог? Ей, Илоне, отказать, малявкой какой-то обозвать!

– Да иди ты… – само сорвалось с языка.

Она отвернулась, чтобы смахнуть навернувшуюся слезинку. Вечер был категорически испорчен. Козёл, блин, а она-то, дура, догадалась, на кого глаз положить!

7

И время потекло снова монотонно, однообразно – институт, автобус, дом, мама у телефона, Руфина в ногах, книга в руке и битлы из магнитофона. В институте – пары, семинары, случайные разговоры со случайными соседями (чаще всего, соседками) в буфете или в аудитории в ожидании очередного профессора, сидя за стандартным, прямоугольной формы, письменным столом на двоих. Правда, однажды к Илоне подсел алжирец из их группы – волосы чёрные, как смоль, глазищи горят. Илону, естественно, раздевает взглядом – блондинка, но она в перерыве сменила место, таких чуралась, тем более иностранцев, они все наглее наших. Не её вариант. Но дней через десять Илона обратила внимание, как в очереди за кофе на неё пялится приятной внешности молодой человек. Можно сказать, почти симпатичный: густые русые волосы тщательно причёсаны на пробор, правильно посаженные карие глаза, чёрные брови забирали их в полукруг, высокий лоб, нормальный, ровный нос, усики едва заметные над, пожалуй, чересчур развитыми, но всё же не слишком крупными губами. Весь такой прилизанный и приглаженный – тёмные брюки (не джинсы!) с ровной стрелкой и пиджачок без единой помятости. Вот только ростом не совсем удался для Илониных – ста семидесяти восьми сантиметров: едва выше неё, а обуй она туфли на каблуках вместо обычных кроссовок, так и вообще получится маломерок. «И грязь под носом лучше бы сбрил», – завершала Илона мысленное обследование объекта.

А он стоял впереди, но то и дело оборачивался и буквально «поедал» взглядом Илону. Сначала было как-то неловко, она всё же не манекенщица на этой штуке, сцене специальной, но за несколько минут Илона привыкла к такой роли, ей даже стало интересно, а что дальше – так и продолжит таращиться? Ну не картину же предложит писать с неё. Тут все студенты в очереди, даже ни единого препода и никаких художников.

Кофе давали в непомерно больших чайных чашках: маленькие, видимо, кончились. Левее стойки буфета возвышались горы немытой посуды на тележке. Отвезти на мойку, видимо, некому. Илона взяла ещё две печенинки-курабье и пристроилась к высокому круглому столику, от которого только отчалили три однокурсницы. Похоже, они протрепались тут всю вторую половину лекции по истории дипломатии. Так и отчалили, не прерывая болтовни, даже не кивнув Илоне. Впрочем, в этом не было ничего необычного. Многие её считали диковатой, необщительной зубрилкой.

– Девушка, можно тут пристроиться?

Илона вздрогнула: неожиданно с другой стороны объявился тот самый незнакомый парень в наглаженных брюках, что постоянно оборачивался на неё в очереди.

– М-можно, почему нет, место есть, его вполне достаточно – пробормотала Илона, – пожалуйста.

Она даже подвинула блюдечко с курабье, хотя в этом не было совершенно никакой необходимости.

– Кофе здесь, конечно, не особо, но что поделаешь, не всюду и такого попьёшь, – заметил незнакомец.

– Ну да, – поддержала из вежливости Илона, – хоть такой.

– Могу поделиться домашним пирожным, – предложил неожиданный сосед, достав из портфеля пластиковую коробочку с двумя кусочками «наполеона», обильно посыпанного вафельной крошкой, – мама готовила. Она вкусно готовит!

«Угу, понятно почему брючки так наглажены, – заключила для себя Илона, – взрослый мальчик – мама тебе, наверное, носочки чистые вечером на стульчик кладёт, чтобы сыночек не пах дурно, и сорочки все тщательно отутюжит да на вешалочку бережно повесит. Всё делает, чтобы отпрыска освободить от лишних забот и чтоб учился на отлично. Хорошо иметь такую маму взрослому сыну!»

Однако мысли эти никак не отразились на лице Илоны. Напротив, она изобразила некоторое стеснение и произнесла:

– Нет, спасибо, у меня есть. Я очень люблю бакинское курабье.

Собеседник принял её слова за чистую монету и принялся уплетать свои пирожные, не забывая, между тем, поддерживать разговор. Хотя забыть он об этом никак не мог, ведь не затем же пристроился к Илоне, чтобы просто у неё на глазах смолоть мамины кулинарные творения.

– Вы, если не ошибаюсь, с первого курса? В прошлом году я Вас не видал здесь.

– Угу, угадали, – редкое в среде студентов выканье застало Илону врасплох, вдобавок она еле выговаривала слова, жуя печенье, – с первого. Извините, – наконец чётко произнесла она, протерев рот серой бумажкой, которая изображала салфетку, – надо быстро всё съесть, а то на пару опоздаю.

– Ещё пять минут, – успокоил её новый знакомый, – успеете. Меня Андрей зовут, а Вас?

Илона скорее почувствовала, нежели увидела, что он из-под стола порывался протянуть руку, но в последний момент то ли раздумал, то ли не решился.

– Илона, а Вы с какого курса, со второго?

– Нет, с третьего.

Андрюшенька, как его стала называть про себя Илона, дожёвывал второй «наполеон». «Вот это скорость! – отметила Илона. – Интересно, он только пирожные и котлеты с такой скоростью метёт, а зачёты сдаёт тоже так реактивно? Интересно, он круглый отличник? Наверняка. Только очков ему не хватает».

Оказалось, у Андрюшеньки всё на месте. Он достал из кармана льняную салфетку, вроде тех, что продаются вместе со скатертью, аккуратно вытерся и тут же, как из волшебного кувшина появились очки в изящной, тонкой оправе. Он напялил их и снова уставился на Илону. «Уф-ф, очкарик, я угадала!» – чуть не фыркнула вслух Илона. Вообще-то она ничего против близоруких юношей не имела, но в данном случае очки совершенно довершали типаж.

– Извините, мне пора, опаздываю, ещё бежать до аудитории, – Илона, проглотив остаток на донышке, поставила чашку на стол и, ухватив сумку с тетрадями, понеслась из буфета. Андрюшенька лишь успел удивлённо глянуть ей вслед.

Однако с того дня её знакомый-третьекурсник с позорными усиками всякий раз, улучив момент, умудрялся перехватывать Илону между лекциями в буфете, а вскоре ему даже удалось поймать свою жертву в столовой, и долгие двадцать минут он морочил ей голову студенческими рассказками о профессорах и доцентах, о безумной строгости деканата, о том, какие лекции можно пропускать, а какие нельзя. Хотя сам он, это чувствовалось, аккуратно посещал все без исключения занятия, а истории такие излагал лишь для того, чтобы приподняться в глазах Илоны. Частенько в его разговоре почему-то присутствовал папа: «Папа меня предупреждал, папа так и говорил». Быстро выяснилось, что папа – большая шишка в ЦК. Несмотря на наличие важного папы, они быстро перешли на «ты», правда, быстрым этот переход можно было назвать лишь относительно. Студенты тыкали друг другу при первой встрече. Ну а после недели знакомства Андрюшенька стал провожать Илону до автобуса, на большее он пока не осмеливался.

Илона стала привыкать к своему ухажёру. Они шли рядом, как простые друзья, товарищи по альмаматер, Андрюшенька беспрерывно болтал, уж язык-то у него оказался подвешенным хорошо, порой было забавно слушать, и Илоне это стало нравиться. Всё-таки единственный на факультете собеседник. С ним интересно, возможно, лишь потому, что оно так получилось. С кем ещё? Андрюшенька мог спокойно рассказывать, а мог эмоционально размахивать руками, жестикулировать. Он забегал чуть вперёд, оборачивался, заглядывая Илоне в глаза, как будто искал в них ответа на что-то, что не решался спросить. Илона лишь улыбалась, такая робость немало забавляла её, после школы она не видела ещё столь стеснительных парней. Поэтому каждый раз при появлении на горизонте Андрюшеньки, она задавалась вопросом: ну, наконец, осмелится ли он поцеловать её или хотя бы намекнуть, что горит желанием прикоснуться губами к её губам? Неоднократно сама заводила в уголок поукромнее, в сторонку от публики, чтобы подтолкнуть парня к активным действиям. Только все её попытки оказывались бесплодными. В безлюдных местах, где другой бы сразу проявил прыть, Андрюшенька робел ещё больше, весь сжимался, даже становился менее разговорчивым. Тогда Илона плюнула и сочла благоразумным не торопить события.

Через две недели после первой встречи Андрюшенька осмелился взять Илону за руку. Они пересекали институтскую автостоянку как два первоклассника, и это выглядело настолько смешно, что Илона тут же выхватила свою кисть из слабых пальчиков ухажёра и, не выдержав, рассмеялась.

– Ты что? – удивился Андрюшенька. – Нельзя разве?

– Почему нет? Можно, даже маленьким детям, – веселилась ещё больше Илона, – только мне казалось, что мы уже переросли этот возраст. За ручки держаться, парами идти, хороводы водить, я это в детском саду проходила.

Андрюшенька явно растерялся:

– Но надо же с чего-то начинать!

– Начинать что? – не унималась Илона, ей будто доставляло удовольствие вгонять гвозди в тонкое Андрюшино душевное устройство.

– Ну я не знаю, как изъясниться, какие-то отношения.

– Что изъяснить? Какие отношения? – уже совсем зло прошипела Илона. – О каких отношениях ты сейчас?

– Ну, между нами, между мужчиной и женщиной.

– А ты полагаешь, для этого за ручку держаться обязательно?

– Не знаю, – честно промямлил Андрюшенька.

– А я знаю! – гаркнула во весь голос Илона, повернулась и пошла прочь.

Она совершенно не стремилась закрутить роман с Андрюшенькой, совсем не в её вкусе – маменькин-папенькин сыночек, вундеркинд недозрелый. Но ведь никого другого почему-то не было! И давно пора уже поцеловаться. Хоть попробовал бы, раз подкатывается! Ну не самой же лезть! В ней взыграло чувство обиды. Ну почему так не везёт – то подлец Никита, в которого втрескалась безбожно, теперь этот недоносок. Почему? На факультете столько симпатичных, мужественных, обаятельных парней. Почему к ней клеится этот и даже целоваться не пробует?

Два дня Андрюшенька не отваживался приблизиться к Илоне, два дня он её сторонился. Но на большее его не хватило. Он поймал её на пути из буфета.

– Есть разговор, – еле выдавил из себя, – давай отойдём в сторону.

«У-у, – пробормотала себе под нос Илона, – это ново!»

– Ну давай!

Андрюшенька потащил её на почти пустую лестничную площадку третьего этажа, где всегда тихарились курильщики. В эту минуту последние из них гасили свои бычки – короткий перерыв между парами заканчивался.

– Я опоздаю на лекцию, и ты тоже, – как бы невзначай проронила Илона.

– Да, – Андрюшенька не удержался и глянул на часы, – к сожалению.

– Ты что-то хотел сказать?

– Ага, – Андрюшенька глазами прилип к Илоне и медленно, не обращая внимания на двух убегающих курильщиков, провёл ладонью по щеке Илоны. Она никак не отреагировала, лишь подумала: «У-у, наверное, в кино подсмотрел», – и едва удержалась, чтобы снова не рассмеяться. Отсутствие всякой реакции Андрюшенька принял за зелёный свет и буквально вклеился ртом в губы Илоны. Целоваться он, естественно, не умел. Даже не обнял, руки болтались сами по себе. Илона учить не собиралась, мужественно выдержав процедуру лизания, она коротким движением вытерла губы и произнесла:

– Ну что ж, уже не как в детском саду. Поздравляю. Растём.

– Издеваешься? – обиделся её ухажёр.

– Я? – удивилась Илона. – Нисколько. Просто констатирую факт.

– А разве его надо констатировать?

– Не знаю, не привыкла рассуждать в духе: надо – не надо. Ну что? Может, ещё разок? – поинтересовалась Илона.

Андрюшенька не отказался. И теперь Илона показала ему, как надо целоваться. Обвила его плечи, крепко прижала и впилась в него. Андрюше понравилось. Провожания до остановки автобуса превратились в провожания до первого, потом до второго ну и, конечно, до третьего столбика с жёлтой табличкой и большой буквой «А». Илона появлялась дома почти на час позже. Мама сочувственно кивала, слушая объяснения дочери про работу в читальном зале: «Бедняжка, садись покушай, ужин уже готов». А на факультете у первокурсницы Илоны появился завидный кавалер. Так во всяком случае ей шепнула соседка в аудитории. Оказывается, про Андрюшенькиного папу многие были осведомлены, хотя практически у всех имелись папы или мамы на достойном уровне.

8

В предпраздничный вечер шестого ноября Анжела оттирала ржавый след в унитазе. Слив воды наконец починили: сантехник из ЖЭКа ограничился бутылкой шмурдяка с громким названием «Яблучне». Теперь можно начать борьбу за чистый белый фаянс в горшке. И дело сдвинулось с мёртвой точки: Анжела почти победила ржавчину. Устав тереть, она выпрямилась, вытерла тыльной стороной ладони вспотевший лоб, посмотрела на наручные часы – почти восемь, а Павлика всё нет. Вроде и для интуристов не сезон, хотя немецко-английские пенсионеры катаются круглый год, а на дворе пышным цветом цветёт «ПЕРЕСТРОЙКА», вот и летят они как мухи на мёд посмотреть на эту самую перестройку. Что из неё ещё получится? Анжела постояла с минуту и уже собралась довершить дело, но тут затрезвонил телефон. Павлик, скорее всего, он! Наконец, а то она уже заволновалась. Живо вытерла руки и понеслась в комнату. Но когда схватила трубку, услышала не Павлика, а мать.

– У нас беда, – не своим голосом сообщила она, и после короткой паузы проговорила со скорбью в голосе, – папа, папа, – мать не смогла закончить.

– Что папа? Мам, что?

– Папу убило, – голос матери дрожал, она едва удерживалась, чтобы не зареветь, – током убило. В три часа. Вот.

Анжела потеряла дар речи. Как? Папку? Он же такой хороший, никогда никому зла не делал. И тут – убило.

– Слышишь меня, – мать почти кричала, – Анжела, слышишь меня!

– Мам, слышу, – Анжела удивлялась самой себе – она это говорит или кто другой? – Я слышу тебя. В три часа? А почему только сейчас позвонила?

Она тотчас поняла всю нелепость своего вопроса. Что могло измениться от того, узнай она о смерти отца днём? Но мать ответила, ей нужно было выговориться.

– Я сама узнала не сразу, потом в морг понеслась, в похоронное бюро, гроб заказать: столько всего, а завтра и послезавтра выходные… В общем, только вернулась, и вот, сразу к телефону, – она помолчала немного и вдруг перешла почти на шёпот, – доченька, приезжай, я не знаю как, я не понимаю как, ой, ну приезжай, плохо мне.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.