Битый триплекс. «Пока не умер – я бессмертен!»

скачать книгу бесплатно


– Знаю! Поверь Генка, мой боевой друг, на слово.

«Эх, Москва! Не пробыл у тебя в гостях и суток, а прощаться с тобой тошно!» – Подумал я при выезде за пределы столицы.

Тогда я не догадывался: сколько предстоит вынести сложных испытаний ради защиты этого города.

Паровоз наш задержался почти на трое суток до места назначения.

Железная дорога оказалась предельно перегруженной: военные составы пропускали вперёд, без очереди – это правильно! Несколько раз попадали под бомбардировки противника. Самолёты люфтваффе зверствовали, сбрасывая тонны смерти без разбору на всех и вся, им же наплевать: гражданские поезда, военные или санитарные, для них мы были «Унтерменши», – народ, который почти поголовно подлежал уничтожению, согласно плану «Ост».

Редко, когда один или несколько наших истребителей вступали в бой с превосходящими силами противника, ведь на начальном этапе войны в небе господствовали асы Геринга! Тяжело пришлось тогда нашей авиации, собственно, как и всем войскам – всему, Великому Советскому Народу!..

В вагоне играла гармонь и сильный, солдатский голос потянул ту легендарную песню, написанную в первые дни войны:

«Двадцать второго июня,

Ровно в четыре часа,

Киев бомбили, нам объявили,

Что началася война

Война началась на рассвете

Чтоб больше народу убить.

Спали родители, спали их дети

Когда стали Киев бомбить».

Глава 5. Засада

Железная дорога вела наш поезд в БССР, под Витебск.

Кругом все отступают: колонны и эшелоны, которым не виделось конца, двигались в тыл; люди спасались, с молниеносно тающей надеждой вскоре вернуться, ведь, – «Наша армия сейчас „оклемается“ от вероломного нападения и погонит врага!» – А мы… мы, напротив, ехали вперёд. Туда, где немец стремительно наступал… куда деваться? Именно каждые отдельно взятые и собранные вместе бойцы являлись теми войсками, кто не должен пропустить фашистов вглубь страны. Защитники отечества постоянно ловили на себе тысячи взглядов, в которых отражались: грусть, гордость и вера в Красную Армию одновременно.

Стоит отметить, что во времена перестройки, обострялось внимание на то, как мы драпали в сорок первом, какие глупые потери несли… а вот о громадной эвакуации, организованной правительством, старательно умалчивали.

Какой стране ещё под силу было провернуть подобное?! Предприятия-гиганты, оборудование, документацию и специалистов вывезти под носом у фрицев и передислоцировать в далёкий тыл СССР, чтобы в фантастический срок возобновить выпуск всего необходимого для фронта. Никому и никогда такое не удавалось!

Действительно, в первые дни боёв, партия не хотела осознавать катастрофичности положения, и массовая эвакуация началась не сразу: что-то успели лишь взорвать, уничтожить; многое досталось нацистам, в том числе и люди… отсюда феноменальное количество пленных…

Вскоре начал витать в воздухе призыв, с которым мы пройдём тяжёлую войну – «Всё для фронта – всё для Победы!»

Из-за проклятых «Юнкерсов» и «Мессеров», постоянно висящих над головой, запомнил я те дни мало. Когда окунаюсь в воспоминания, сразу: рёв самолётов, свист и взрывы! Представляете, у этих гадов на «Лаптёжниках» (так мы прозвали Ю-87) помимо бомб подвешивались специальные сирены, которые визжали при пикировании, таким образом, они сеяли панику среди людей. Видел в трофейной хронике, как фашистский лётчик держит штурвал одной рукой, а с другой ест шоколадку и смеётся – это при бомбардировке… зачастую мирного населения. Вот когда вздумается вам строчить пьесы о «хороших немцах» (об этом далее поговорим), посмотрите подобные кадры.

Отчётливо помню строгую дисциплину среди отступающих частей РККА. Доходило до абсурда! Вообразите, курсантам, в спешке отступившим от приграничных сражений, сутками голодающим и без сна, запрещалось брать еду у гражданского населения. Вплоть до того, что, проходя мимо забора со свисающими через него алыми вишенками или ранними яблочками, нельзя было сорвать и одной! Приравнивалось к мародёрству. Сейчас, в мирное время кажется предельной глупостью, а тогда правильно всё делалось.

Не должен наш воин опорочить себя тем, чтобы вместо защиты народа – объедать его! Знаете, насколько стыдно отступающим солдатикам становилось, когда на них с укором смотрели и взглядом вопрошали, – «На кого вы нас оставляете, родненькие?!» – аппетит у человека с честью или хотя бы совестью, пропадал напрочь. Хорошо это показано в фильме Сергея Бондарчука с Василием Шукшиным – «Они сражались за Родину», где солдат пошёл ведро просить у старушки, раков наварить.

Из-за этого, отдельной болью в сердце отдаётся то, что наши ребята, падая от недоедания с ног, слушались приказа и старались не опозориться перед своими согражданами, а нашлись-таки подонки, кто это сделал вместо них! Я не о мародёрах и мелких воришках, те всегда были есть и будут, при любом несчастье – падальщики, одним словом, что с них взять? Я говорю о «Бранденбурге – 800», немецких диверсантах. Ох и попили они нашей кровушки в начале войны… и на её протяжении тоже. Эти «мудрецы», немалую часть которых составляла наша же эмиграция, т.е. люди русские, что, – «Воевали не с народом, а с большевиками», – переодевались в советскую форму и творили в ней бесчинства. Они же специально дискредитировали бойцов Красной Армии в глазах населения. Диверсанты, немаловажный фактор наших неудач в сорок первом.

Сколько линий связи вырезали, складов на воздух подняли и внесли различной дезинформации; а втираясь в доверие, мол, – «Мы свои из окружения прорываемся с боями», – перебили ребят из-за спины? Никто не сосчитает! Сегодня – это опускается из виду, приписывается всё нашим солдатам, – «Вот большевики зверствовали! Резали своих, насиловали, а немцы добрые, пришли освобождать!» – Нет. Всё фашисты творили, в нашей форме! Помните, если вам насаждают подобную мысль, что красные воины плохие, а немцы «солдаты чести» – это эхо из прошлого говорит – эхо доктора Геббельса. Его пропаганда в перестройку ходила, его-о…

Так что, следователям НКВД, до появления СМЕРШа тяжко приходилось… выявлять этих подонков! А их очень много разгуливало в нашем тылу и на передовой. И после войны этот «Бранденбург – 800» вылавливали. Не одни же немцы заинтересованы в своих шпионах среди советских людей были – много кто!

Танкист, Дмитрий Лоза, он на «иномарках»[2 - Танки, полученные от союзников по ленд-лизу.] воевал, вспоминал, как его после войны дёргали к особистам, подтвердить показания однополчанина… знаете, чем обернулось? А тот гад на немцев работал. Когда попал в плен, его завербовали. Он рассчитывал, что свидетели его перебега к врагу погибли в бою и просчитался. Предателя уже после войны отправили обратно в Союз с «легендой» и заданием: просто устроиться на предприятие и работать честно, передовиком, ждать дальнейших указаний. Ладно, к этой теме по ходу рассказа ещё обратимся, не станем к политике возвращаться.

По пути в Витебск застали разбомблённый состав с танками, из нескольких десятков, сохранилось машин пять.

Снова комиссар проявил себя с лучшей стороны и сумел договориться со станцией (и высшим начальством) чтобы уцелевшая техника отправилась на фронт с нами, в качестве пополнения – всё равно пропадать! Проблема возникла с рабочими, слишком мало рук оставалось свободных, а делов много. Нам солдатики помогали свободные и гражданские.

К своей великой радости, я встретил двух ребят: учились вместе, тоже техники. Они, увидев на мне петлицы сержанта танковых войск, удивились:

– Никак разжаловали?! – Потрогал мой воротничок Ваня, рыжий, щуплый и талантливый в моторах парень, – за что? Ты самый дисциплинированный из нас.

– Сплюнь, – убрал его руку, – нет! Сам согласился на перевод с понижением, чтобы не техником оставаться, а в танкисты попасть. Всегда мечтал… здесь, такой шанс – грех отказываться. Карьерой, после войны станем заниматься.

– Командир ваш говорил, ты в боях участвовал с фашистами? – С нотками зависти и уважением поинтересовался Арсений Громченко: неплохой техник, но жутко безалаберный, при работе обязательно терял какой-нибудь инструмент, бросал где попало и забывал потом.

– Немного, – отвечаю, стараясь скрыть гордость, – в роли мехвода «Т—34».

– Хороша она в атаке?! – Дуэтом завопили парни, – правда, что немецкое оружие её не берёт?!

– Что вам сказать… танки их против нас – гадость! Но если руки не из того места у экипажа растут, могут и подбить. Не мне вам рассказывать, что необученный человек для техники хуже любого снаряда – сам угробит!

– Это верно.

– Хороши наши танки, спору нет! – Гордо выправился я, заметив подходящего комиссара, а потому, нарочно повысил голос, чтоб тот услышал, – только… необходимо знать слабые и сильные стороны, как своих машин, так и противника. На фронте научитесь!

Виктор Илларионович продемонстрировал мне часы и жестом указал, что на прощание с товарищами осталось пять минут, я кивнул, – «Понял!»

Приятели начали уговаривать, чтобы взяли их с собой на фронт.

– Не хотим в войну техниками драться… хоть бы как ты, с понижением! Замолви словечко за нас командиру. Ты знаешь, мы свои люди, вместе больше толку от нас выйдет!

– Сложно будет… попробую. Ждите.

Действительно, техником мало кто хотел в войну служить, что в танках, что в авиации – везде! А это герои, оставшиеся в тени тех, чьё оружие готовят к бою – все лавры доставались непосредственно воюющим. Считаю – это несправедливо.

Уговорить комиссара не вышло, кругом творилась полная неразбериха. Тем не менее Арсений отправился с нами, только по своим прямым, должностным обязанностям. Не знаю, чем тот исхитрился, он тогда перед отправкой шепнул мне:

– Договорился, поеду с вами «обслугой», авось дальше смогу в механики-водители выбраться! На фронте всё проще.

Ивана же (рыжего) я больше никогда не встречал, не знаю ничего о его дальнейшей судьбе.

Пока наш эшелон не отправился, мы со свободными железнодорожниками и солдатами-помощниками успели снять некоторые необходимые запчасти (что уцелели чудом) с разбитых бомбами танков – ох, сделали это не зря!

Наконец, прибыли в расположение бригады.

Комиссар, точнее, теперь полковник – он сменил в Москве «род войск» и одел вместо «политических», армейские погоны, приняв управление танковой бригадой, а меня определил мехводом. Я первым (и единственным) оказался в составе своего экипажа, путаница ведь с кадрами, но Илларионович дал мне право выбирать кого пожелаю к себе в машину, в том числе и командира-наводчика.

«Бригада» – это громко сказано! Не так я себе её представлял. Вместо стройных рядов новеньких блестящих танков, выстроенных по трассировке, да гладко выбритых, опрятных, главное, обученных бойцов с командирами, перед нашими глазами предстала характерная картина для первых дней войны. Смешанные машины, немного «КВ» и «Т-34», остальные: «БТ», «Т-26», «Т-28»; пулемётные танкетки «Т-37/38» и бронеавтомобили. Бойцы чумазые, часть из них в грязных, с запёкшейся на солнце кровью бинтах; голодные, уставшие и заросшие. Смотреть страшно! Им же в госпиталь прямая дорога, а после него в санаторий недели на три, а не в бой! Но собрали то, что осталось. К нам ещё два сбитых лётчика пристали, мы их всё гнали, – «Идите в небо! Вгоняйте в землю стервятников гитлеровских, в танках и пехоте справимся без вас!» – глупости, конечно, куда бы они пошли, когда немец рядом, а если и добрались до частей, на чём там летать?! Авиация практически уничтоженной оказалась в приграничных зонах.

Хорошо, что прибывшие с нами эшелоном люди были «свежими»: не раненными, не истощёнными, правда, у меня порой голова покруживалась. Я не говорил никому, в госпиталь загреметь боялся или того хуже – стать обузой, а не достойным воином Родины!

Мне комиссар (полковник), помимо выбора экипажа предложил вместо «Тридцатьчетвёрки» взять на себя вождение и уход за тяжёлым «КВ».

– Ты знаешь толк в обоих танках. Садись на «Клима», броня – во! – Поднял он вверх большой палец своего огромного кулака, – шансы уцелеть поднимаются в разы!

– Нет, спасибо, – отказался я, – «КВ» отличная машина, только я резкость люблю, скорость! «Т-34» – это продолжение моего тела. На нём справлюсь!

– Ох и упрямец! – Похлопал Виктор Илларионович меня по плечу, – ты только при подчинённых не спорь со мной, хорошо?

– Так точно, я и не думал.

– Молодец, мой боевой друг. Ну смотри, передумаешь, выделим тебе тяжёлый танк.

Полковник устроил мне такую популярность среди всей бригады и особенно моего батальона! словно я не в паре коротких боёв дрался, а с «Империалистической» во всех конфликтах, что СССР участвовал, сражался! Ко мне подходили, руку жали, спрашивали, советовались… знаете – стыдно так стало. Я покраснел, хорошо чумазый весь после проверки танков ходил, а то заметили бы. Сразу появилось острое желание – скорее в бой! Доказать, подтвердить свою репутацию и то, что достоин большого доверия Виктора Илларионовича.

Словом, скоро у меня появится такая возможность – фашисты очень близко приблизились к нам.

«Комиссар» (полковник, я его по привычке, всегда либо батей, либо комиссаром звал и до сих пор так зову) незадолго до вступления в бой, ответил на мой поставленный вопрос, – «Зачем вы меня так нахваливаете, зазнаюсь же!»

– Генка, оно так лучше! Воины малость упали духом, им сейчас нужен живой пример отваги, ходивший в атаку и, сражающийся рядом с ними плечом к плечу! Поэтому пойми правильно: если в бой смертельный отправлю, то не потому, что больше некого послать, а чтоб в пример тебя ставить на политзанятиях. Надеюсь, с тобой ничего не случится – я доверяю своему чутью.

– Постараюсь не подвести ваших ожиданий, товарищ полковник!

– Это по-нашему, по-большевистски! Жаль не удалось тебе награды, какой-нибудь выбить в Москве: времени мало и подтверждения наших подвигов недостаточно. Вот, покажешь себя в драке, сразу представление отправлю!

– Виноват, но я сражаюсь не за награды – за Родину.

– Молодец! Сейчас свободен, через двадцать минут общее построение, в разведку боем добровольцев назначать станем: тебе необязательно соглашаться – верная погибель, мой боевой друг.

«А я соглашусь!» – думал про себя, уходя из наскоро выкопанной землянки командира.

С наградами в первый год войны очень туго дела обстояли – это правда. Не знаю, почему так, но многие воины, кто большие подвиги совершал в начале ВОВ, достойно не поощрялись, им вместо положенного по всем канонам звания Героя СССР, запросто давали орден Ленина или Красного Знамени.

Построение проходило в торжественной обстановке, насколько это позволяли обстоятельства. После пламенных речей, преклонения перед знаменем и его поцелуем, слегка склонив голову и помолчав, командир произнёс:

– Требуются добровольцы для разведки боем… необходимо вызвать огонь на себя, чтобы противник демаскировал свои позиции, по возможности определить их количество.

Если читать между строк, сказали нам следующее, – «Кто готов погибнуть? Понимаем, что посылаем „на смерть“, но – Родина Мать зовёт!» – выжить шансы у того, кто на такое подпишется, равнялись чуть больше, чем нулю, я прекрасно всё понимал и… согласился. Те, кто в боях ранее участвовали, смотрели на меня, как на сумасшедшего. С другой стороны, стыдились, что добровольно из батальона попросились лишь несколько человек… немного погодя, вызвались ещё несколько танкистов, включая моего старого товарища.

Арсений захотел со мной, говорит:

– Давай, стрелком-радистом пойду? Мне нужно себя проявить! Коли ранят тебя, быстро смогу заменить, рядом же располагаемся. Шансов уцелеть танку больше вдвое, если мы вместе.

Сначала его довод показался правильным. В другое время, когда не стояло бы острой нехватки подготовленных кадров для новой техники – согласился не раздумывая. Но тогда возразил:

– Нет Сень… не уговаривай. Понимаешь, если нас обоих сожгут, кто останется? С «Тридцатьчетвёрками» во всей бригаде несколько человек в идеале знакомы, а в нашем батальоне – только мы. Поэтому нам двоим головы в одном бою сложить никак нельзя…

Он с печалью, но согласился.

Позже, перед выездом, ко мне подошёл «комиссар» и отчитал:

– Ты понимаешь – это гарантированная гибель и когда я говорил, что тебе нужно проявить себя в бою для поднятия духа остальных, имел в виду другое, не чистое самоубийство!

– Так точно, понимаю. – Вяло улыбнулся я и добавил, – не переживайте, товарищ командир! Пока не умер – я бессмертен! – Не знаю, с чего мне в голову влетела последняя, по сути, абсурдная фраза, которая насмешила Виктора Илларионовича, но она в дальнейшем стала моим девизом на всю войну… на всю жизнь.

– Эка ты загнул! Тебе в политработники нужно, а не за рычаги. У нас это не положено – суеверия, но, скрещу пальцы, чтоб ты живым вернулся.