скачать книгу бесплатно
– Помогите лучше раненным, тем, кто нуждается больше.
– Верно говорит, ступайте, товарищ сержант! – спрыгнул с башни полковой комиссар, – ты орёл, воентех! Не ожидал. Как самочувствие? Откуда кровь?
– Не знаю, товарищ командир, может, окалиной полоснуло или ударился, если б не сестричка, даже не заметил! Думал, пот льёт.
– Пойдём, умоемся. Нас, весь экипаж, исполосовало – столько попаданий! Другим повезло гораздо меньше. Пошли, пока затишье.
На опушке собрались те, кому посчастливилось выйти из боя живыми: пехота, водители, сбитые или оставшиеся без самолётов (на земле сожгли) лётчики, артиллеристы с одинокой «Сорокапяткой»; медсёстры, со слезами на глазах перевязывали раненных; гражданские и мы, танкисты, коих после первого боя, осталось едва ли больше довоенной танковой роты.
Привели себя в порядок, по мере тех скудных возможностей, которые нам предоставлялись. Виктор Илларионович спросил меня:
– Как машина? Повоюем?
– Сложно сказать, – честно признался я, – сейчас посмотрю, но думаю недолго осталось. Нужна дозаправка, масло, вода… заводится только сжатым воздухом. Немудрено, сколько мы схватили снарядов?
– Нас окружают… нужно пробиваться к основным силам, вся надежда только на нас. Раненых сколько вокруг. Хорошо, ступай погляди наш танк и, если понадобится, помоги другим. Мы сейчас с теми командирами, кто остался, посовещаемся, как далее поступить.
– Есть!
Стрелок-радист занимался пулемётом.
– Максим! – протянул он промасленную ладонь.
– Гена. – Ответил я на рукопожатие.
– Лихо ты танком управляешься! Где научился так?
– В инспекции ГАБТУ…
– О-о-о… виноват, товарищ младший воентехник.
– Брось ты! – сплюнул я, ведь этот парень, которого знал немногим больше часа, казался теперь братом родным.
Мои опасения оправдались: танку без должного ухода и дозаправки воевать оставалось мало – масло, практически всё выгорело, осталось на донышке.
– Извините, – вновь подошла та же медсестра, – разрешите вас всё-таки осмотреть, бинтов у нас не осталось, хоть продезинфицирую.
Оценил её взглядом. Она: юная, симпатичная, в форме не по размеру (больше) и выпачканным лицом, до боли напомнила мне любимую куклу сестры Люси. Я звонко засмеялся, Максим поддержал меня в этом – нервы! После боя психика так себя спасала.
– Ты прям замухрышка! – Хохоча, сказал ей.
Она слегка обиделась.
– Ой! На себя посмотрите, товарищи танкисты.
– Нам положено так! – Бравировал стрелок-радист, – есть грязные люди, есть очень грязные, а есть танкисты!
– Туши свет – бросай гранату! Взрослые мужики, бойцы великой Красной Армии, а ведёте себя, что дети малые. Спускайтесь сюда, я обязана вас осмотреть! – Приказным тоном посмотрела пигалица мне в глаза.
Хотел снова заупрямиться, но вернулся комиссар со словами:
– Дай ты ей уже себя потрогать! Не видишь, приглянулся девушке. Был бы я твоих лет, сам за ней бегал и просил о лечении. Эх ты! Мехвод от природы, а кавалер от рвоты!
Пришлось повиноваться, застыдил меня командир.
Сестричка принялась обрабатывать царапину на голове, ласково так: помажет обеззараживающей жидкостью и дует, чтобы не щипало мне, аккуратная попалась. Спрашивает:
– Больно, да?
– Нет. – Ответил тихо и честно.
– Врёте вы всё! – констатировала она и я не выдержал.
– Соблюдайте субординацию, товарищ сержант.
– Виновата, товарищ младший лейтенант.
– Младший воентехник! Говорил уже.
– Так точно, запомню, разрешите идти?
– Идите! – постарался я сделать голос пожёстче, подражая Байдукову, – в вашей помощи нуждаются десятки бойцов.
Комиссар услышал наш разговор, усмехнулся и снисходительно упрекнул меня:
– Зачем ты так с ней? Молодая такая… а красивая какая? Понравился ей, а ты… сам ещё юн, не понимаешь, что случилось! Война началась, тут каждое приятное мгновение ценить нужно, ты запомни мои слова, боец. Пригодятся.
– Слушаюсь.
– Теперь серьёзно поговорим, прыгай в машину. – Махнул командир рукой и, повысив голос, добавил, – это касается всего экипажа.
Вчетвером забрались в танк, задраили люки, комиссар начал проводить совещание:
– Значит так, товарищи… всё, что скажу, строго между нами: нельзя сейчас разводить паникёрства. Ситуация складывается катастрофическая, немцы прут армадой, их много и, кажется, они повсюду. Разведка, точнее, что от неё осталось, недавно вернулись и сообщили полную картину. В это сложно поверить, но это так. У нас в запасе два, максимум три часа, пока мы не попали в плотное кольцо. Фашисты наступают стремительно, на своём пути встречают лишь небольшие очаги ожесточённого сопротивления. Замечены большие скопления бронетехники, пехоты; зверствует авиация противника и, самое неприятное, по нашей территории орудуют диверсанты, переодетые в советскую форму. Помимо диверсий, они дискредитируют бойцов Красной Армии среди населения: творят бесчинства в нашем обмундировании и говорят при этом на русском языке.
Виктор Илларионович замолчал, задумался. Я догадался, он хочет что-то предложить, только не знает, как это правильнее сделать, потому спросил:
– Есть предложения? Что нам нужно предпринять?
– Да, сынки. Мы посоветовались с командирами других частей, необходимо любой ценой не попасть в окружение и пробиваться к своим. Боеприпасов у всех кот наплакал, дать достойный бой такими силами мы не в состоянии. Поскольку на руках много раненых, в том числе и «тяжёлых», нужно обеспечить безопасность отступающим: прикрыть их, связав преследующего врага боем.
В танке повисла тишина, все прекрасно знали, что означают слова командира – это верная гибель.
Полковой комиссар не спеша продолжил:
– Не стану приказывать вам, дело добровольное: оставим в засаде один танк и несколько бойцов в качестве прикрытия от вражеской пехоты… разведчики уже вызвались добровольцами, готовы сесть десантом на броню, осталось найти танкистов.
– Разрешите мне? – Предложил я первым, чем заслужил гордую улыбку командира.
– Я тоже. – Крикнул заряжающий, слегка оглушённый после минувшего боя.
Максим помедлил с ответом, в итоге тоже решил остаться в танке.
– Молодцы, сынки! Молодцы… что ж, тогда я не имею права оставить вас одних, мой дорогой экипаж. Дадим этим чертям прикурить! А командиров у отступающих и без меня хватит. Руки прям чешутся, фашистам шеи намылить!
По-хорошему, такому человеку, как Байдуков Виктор Илларионович, стоило идти с отступающими – очень уж хороший он руководитель был, но-о… свой выбор комиссар принял осознанно. Честь и слава ему за это… как и тысячам другим, отважным командирам.
Когда остатки войск начали собираться: готовили к переносу раненых, устраивали переклички и т. д. случилась неприятность. С другой стороны, она нашему экипажу скорее оказалась на руку. Два вышедших с нами из боя танка «Т-34» не смогли завестись: у них обнаружились поломки, устранить которые без запчастей и в короткий срок не представлялось возможным. Я подозревал – это чистой воды саботаж: экипажи сами сломали машины. Не исключено, конечно, что случайно вышло, от неопытности, но скорее всего – сами. Побыв в танковом бою, особенно таком, через какой прошли мы, у многих начинается паническая боязнь повторения подобного, – «Лучше в пехоту, чем гореть в этой коробке!» – В сорок первом году и сорок втором, аналогичное приходилось слышать часто.
Мы сгрузили с обездвиженных «Тридцатьчетвёрок» боезапас себе, слили топливо – использовали всё по возможности, позже совершили их подрыв, чтобы танки не достались врагу.
Теперь можно дать достойный бой – с топливом и солидным боекомплектом. Мы должны, нет – обязаны выстоять, продержаться подольше, чтобы наши сумели уйти от немцев на достаточное расстояние, с обильным количеством раненных – это архисложная задача.
Комиссар со стрелком-радистом молча курили возле танка – последние минуты перед тем, как вновь отправиться в бой.
Ко мне подошла знакомая сестричка, стараясь улыбаться сквозь слёзы, спросила:
– Скажите, товарищ младший воентехник, как ваше имя?
– Гена, – по инерции протянул ей руку, она приняла жест.
– Мария… вы берегите себя, не погибайте понапрасну.
– Если приказываете, тогда – слушаюсь!
Экипаж всё слышал и громко засмеялся от моих слов.
– Прощайте, младший воентехник. Нет, до свидания. – Развернувшись, сестричка медленно пошла в противоположную от нас сторону.
Комиссар кивком подозвал меня к себе.
– Сынок, не могу я смотреть на это безобразие! Ты же сам знаешь, что нас ждёт?
– Так точно.
– Тогда слушай мою команду: догнать сержанта медицинской службы и поцеловать…
– Товарищ… – хотел я протестовать.
– Это приказ! Не обсуждается, минута на выполнение.
«Ай! И то правда, может, последний раз!» – Подумал я и, догнав Марию, развернул её и поцеловал в губы. Не так, как в фильмах показывают, просто – «пригубил». Она удивилась, посмотрела на меня ошарашенным взглядом и резко отчеканила:
– Дурак!
Улыбнулась и побежала к раненым.
А экипаж наш снова залился хохотом, звонче прежнего! Думаю, – «И пусть, зато сласть на губах осталась приятная, привкус стали перебивает», – до сих пор тот аромат после поцелуя помню.
Разведчики и несколько пехотинцев из добровольцев устроились на броне в качестве танкового десанта. По указанию их командира мы двинулись в наиболее подходящее место для вступления в бой.
«Тактика успеха танкового боя – бой из засады!» – мы решили это проверить на личном опыте.
Выбрав возвышенность, где густо росли высокие деревья и откуда дорога, на которой, по словам разведчиков, вскоре появится немецкая колонна – просматривалась замечательно. В запасе оставалось около десяти минут и я, выбравшись из танка, пробежался вдоль пригорка, где мы встали, чтобы иметь представление о местности, ведь придётся маневрировать – не с одной же позиции стрелять, когда танк заправлен и на ходу, верно?
С расположением повезло – лучше не придумаешь! Словно родная природа нам помогала. Разведчики рассредоточились и замаскировались чуть поодаль нас, так, чтобы результативнее вести прицельный огонь по пехоте противника и, в непредвиденном случае отсекать её от нас, если группа немцев-смельчаков задумает обойти танк с фланга.
Мы застыли в ожидании колонны – смертельного боя…
– Ты сынок, – обратился Виктор Илларионович ко мне, – команды не жди, сам следи за боем, я увлечься стрельбой могу, тогда все погибнем. Поймёшь, что стоит менять позицию, смело действуй, без приказа.
– Есть.
Наконец, из-за отдалённого поворота выполз немецкий танк, головной в колонне; за ним ещё, ещё и ещё. Наблюдение за медленно тянущимся противником сильно щекотало нервы, я в очередной раз убедился в опытности нашего командира: он хладнокровно ждал, пока многочисленный враг растянется на дороге полностью.
«Жалко, с места механика-водителя огонь вести нельзя», – сожалел я тогда, а то бы вдарил по ним! Если б находился в танке один, думаю, не сдержался и ринулся навстречу фашистам, уничтожать их тараном, погиб бы только быстро…
Слышу, заряжающий послал снаряд в казённик пушки, несколько секунд – выстрел! Боевое отделение наполняется пороховыми газами, запускаю двигатель, продолжая наблюдать за сражением. Комиссар действовал по всем правилам боя из засады: сначала поджёг головную машину, затем замыкающую, после стал «избивать» остальных. Главное, стрелял он метко – без единого промаха!
Враг не сразу понял, откуда именно по нему ведётся огонь, они отстреливались наугад, но немец вояка опытный! Вычислили скоро и принялись вспахивать снарядами землю возле нас, я понял – пора покидать позицию, вот тогда началась настоящая карусель. Я резко назад, место поменяю – командир стреляет – снова ухожу! Таким образом, мы смогли ввести противника в заблуждение, гансы подумали, что нас много. Атаковать не решались, а отступить им никто не дал! Раздолбали вражескую колонну. Сколько там танков и машин пришлось на наш ствол, не знаю: около десятка, думаю, точно.
Радоваться оказалось преждевременно – по нам вызвали артобстрел… весьма плотный, из дальнобойных орудий. Пришлось тикать, но… получили мы свой снаряд, да очень мерзко: сверху он упал как раз под прямым углом в лобовой лист, сведя на нет преимущества наклонной брони – прошил насквозь «пассажира» и задел заряжающего.
Остальное плохо помню: мотор заглох, я рефлекторно запустил двигатель сжатым воздухом и из последних сил погнал «Тридцатьчетвёрку» назад, туда, откуда мы приехали. Спустился по крутому спуску и, стараясь заезжать за естественные укрытия, вышел из боя, всё… темнота – я «отключился».
Таким для меня выдался начальный день войны, боевое крещение, первая горечь утрат и первый раз, когда подбили.
С другой стороны, если б в тот день нашу «Тридцатьчетвёрку» не прошил снаряд немецкой артиллерии, я скорее всего бы погиб. Ведь всего в двадцати-тридцати километрах от места, где мы устроили засаду на фашистскую колонну, через три дня состоялось одно из самых страшных для наших танковых войск сражение – это бой под Дубно; если точнее: битва в треугольнике «Луцк – Броды – Дубно». Крупнее того события (в танковом смысле) станут только бои на «Курской Дуге», легендарной «Битве под Прохоровкой».
Знаете, когда стал приходить в себя, сначала появилось такое предательское, обманное чувство: словно я нахожусь дома, мать возится у печки, сестрёнка капризничает, отец собирается на службу. У меня есть запас времени, не стоит торопиться вставать, можно подождать, пока накроют на стол и только тогда придут будить.
Открыв глаза, не сразу понял, где нахожусь. Первое, на чём заострил внимание – широкая улыбка комиссара.
– Живой? Слава партии!
Понял, что нахожусь в поезде, в до отказа набитом вагоне бегущими от войны людьми.
Всё тело болело, постарался повернуть голову, остановила резкая боль. Услышал нежный, женский голос:
– Тихо-тихо! Лежите, вы сейчас в безопасности.
Пересилив себя, поднял глаза и обнаружил: моя голова лежит на коленях у медсестры, той, с которой познакомился перед боем.
– Опять ты?! – Удивился я.
– Судьба, – засмеялся Виктор Илларионович, – благодари её, она с тобой тут возится, как с генералом!
– Что случилось? – Перевёл я взгляд на комиссара.
