скачать книгу бесплатно
Конечно, но у нас в отряде, большую часть составляли чеченцы. У них так заведено: если прогнёшься, будут чмырить тебя всю службу, но если покажешь, что есть в тебе стержень, за своего примут. Тогда будь уверен, раненого не бросят, так что я бы лучше в отряд к чеченцам пошёл, чем не пойми к кому.
После разговора с Доком у меня остался неприятный осадок, мне стало понятно, что находимся мы под командованием дилетантов, и если нас действительно при переходе накроют минами – разбегутся все как тараканы, и бегай потом по бескрайним степям Украины, словно заяц.
«Неужели нашу нацию так оболванили за годы правления бездарных руководителей, что люди, занимающиеся военным делом, разучились воевать?».
Решив развеяться от чёрных мыслей, я решил наведаться к Кате, уж всё мне никак не давала покоя её заносчивость. К тому же прикинув, что: «Если отправка здесь через три дня, а, по словам Бродяги, были те, кто находился здесь уже третий день, из её одиночества следовало – с ней никто особо не общался». Может легенда делала своё дело, а может всем было не до этого, все рвались «туда» – за горизонт.
Екатерина передвигалась по лагерю словно привидение. Она, никого не замечала и все делали вид, что тоже её не замечают.
Катя сидела на скамейке под навесом и что-то писала в блокноте. Её огненно-рыжие волосы были туго стянуты в кулёк, ветер пытался заигрывать с её пышным хвостом, но тугая резинка стягивала их и только тоненькие локоны у лба покачивались от ветра.
– А я всегда мечтал стать психологом, – неожиданно для неё, подсев к ней, сказал я.
Катя вздрогнула так, будто её ущипнули, и, увидев мою улыбающуюся физиономию, улыбнулась в ответ.
– Ну, я так понимаю, если ты здесь, значит – твоя мечта не сбылась!
– Почему ты так решила?
– Хорошие психологи добровольцами на войну не ездят, они ждут тех, кто возвращается с боевых действий, чтобы потом на их синдромах зарабатывать деньги.
– Да, с тобой не поспоришь. А сколько ты здесь?
– Две недели уже, – смущённо ответила она.
– И что, кто-нибудь возвращался?
– Я не знаю, мы же только набираем, подсчётом убитых и раненых другие люди занимаются.
– Значит, ты здесь целыми днями сидишь, и блокнот заполняешь? – не унимался я.
– Нет, мы в игры ещё здесь играем с ребятами.
– В какие же игры здесь можно играть? Тем более с Иванычем!
– В мафию, например, – с блеском в глазах ответила она. – Вот сейчас как раз подходит время, поможешь людей собрать?
– С удовольствием! Как коллега коллеге.
Катя улыбнулась и, встав из-за стола, протянула мне листочек и ручку.
– Твоя половина лагеря левая, а моя правая, ну что, пошли? Только тех кто согласится, записывай.
Желающих играть в мафию оказалось немного, наверное, сказывалось долгое пребывание в лагере. С теми, кто согласился, мы сели за обеденный стол. Нас набралось около десяти человек. Напротив меня сидел парень с позывным Моссад, – он был из Израиля. Увидав по телевизору, как украинские каратели утюжили артиллерией гражданское население, он отправился на помощь мирному населению. По словам Паши, он говорил, что евреи ему не братья и, будучи вывезенным своими родителями ещё маленьким из Союза, он всегда считал себя русским и мечтал возвратиться на Родину. А после победы над карателями он планирует остаться жить на Донбассе.
Моссад напоминал тихого соседа по лестничной клетке, которого лет пять доставали жильцы сверху своей громкой музыкой. И вот не смотря на свой мягкий характер и высокую культуру поведения, ему всё это надоело, настолько надоело, что он отправился из своей уютной израильской квартиры на помощь неизвестному народу – народу Новороссии.
Игра шла вяло, все усилия Кати оживить её прошли даром. В первую партию почему-то первым выгнали меня, аргументируя тем, что я больше всех распинался. Вторая партия прошла немного лучше, я молчал как рыба и продержался дольше, но всё равно был убит по решению большинства, – только потому, что молчал. И вот, наконец, когда в третьем раунде мне выпало быть мафиози, троих ребят Иваныч отправил в наряд на кухню, и наша игра закончилась. Ребята нехотя вставали из-за стола, а я, продолжая сидеть, смотрел на Катю.
«Что же на самом деле привело тебя сюда? Такое хрупкое и нежное создание. Внутреннее призвание помогать тем, кто нуждался в помощи?»
Катя сидела и молча, собирала колоду, её тонкие пальцы неумело складывали карты.
– Катя, а ты куришь? – спросил я.
– Немного, – покраснев от смущения, ответила она.
– Пойдём, ты будешь курить, а я дымом подышу, сам– то уже лет пять как бросил, но иногда так тянет.
– Пойдём на берег, – сказала она.
– А как же Иваныч?
– Если что, я его беру на себя, не переживай, – с улыбкой ответила она.
Мы присели прямо на песок, она закурила, её пальцы, дрожа, сжимали сигарету, и если бы не лето, то можно было подумать, что она дрожит от холода.
– Кать, зачем тебе всё это? Гуляла бы сейчас у себя в городе.
Но она молчала, и, только часто моргая, пристально всматривалась вдаль, не замечая, как уголёк почти приблизился к самому фильтру. Она вдруг посмотрела на меня и прошептала:
– А ты можешь уехать домой?
– Ну и шутки у тебя, – рассмеялся я.
– Я не шучу, я ведь как психолог должна отговаривать вас. Я ведь поэтому и груба была с тобой, потому что не хотела тебя запомнить. Я врунья, я знаю людей, которые убитыми занимаются! Мне вчера подруга звонила, она – «там». Она медсестра в больнице, там много убитых ополченцев, морги переполнены, там настоящая война идёт. Ты понимаешь?
Закурив вторую сигарету, она повернулась ко мне.
– Почему ты такой настойчивый? Теперь я тебя запомню, а ведь тебя убьют, ты же высокий, высоких больше убивают чем маленьких. Мне подруга рассказывала, для окопной войны вы не подходите.
«Да, видно эта девушка знала больше, чем было нужно для её возраста».
Дальше мы сидели молча, впервые, когда я находился с девушкой наедине, мне не хотелось ей что-то говорить, хотелось просто сидеть с ней рядом, и смотреть, как мутные воды Дона, уносили наше ещё счастливое время.
* * *
Вернувшись в лагерь, я отправился в спальню – просторную комнату, но только с одним окном. Всё пространство было заставлено двухъярусными кроватями, между которыми проходили очень узкие проходы. Между кроватями стояли маленькие деревянные стулья, на которых лежали вещи, сумки и прочие принадлежности. На первой кровати возле входа сидели двое парней из Мурманска. Один из них слушал музыку в наушниках, а другой сидел с отрешённым видом и смотрел в потолок.
– Не помешаю? – спросил я.
– Нет, проходи, – ответил тот, продолжая смотреть в потолок.
– В армии, со мной в одном отделении, служил парень из Мурманска… – попытался я завести разговор.
Парень оторвал глаза от потолка и, посмотрев на меня, спросил:
– Ты служил в армии?
– Да, было дело.
– Тебе хорошо, сразу могут на передовую отправить. А я вот всё учился, но у меня разряд по самбо, да и спортом я занимался, как ты думаешь это учтут? – с надеждой в глазах спросил он.
– Думаю да. Видел я здесь одного, кто тоже служил – морда пропитая, губа разбита, видать всем селом сюда собирали. Он, похоже, только утром понял, куда приехал, всё у Иваныча в город просился, – похмелиться наверно хотел. Иваныч не отпустил, похоже, побоялся, что тот, подерётся с кем-нибудь. А Иванычу походу, чем больше душ отправит, тем лучше. А наверху занято?
– Там я сплю, ты полезай, если есть желание отдохнуть.
Поблагодарив за место, я полез на второй ярус. Воздух здесь был немного свежее, чем внизу, через несколько минут я задремал.
Очнувшись, я услышал, как на улице кто-то кричал:
– Сбор! Всем строиться во дворе!
Быстро спустившись, я стал надевать кроссовки, ребята, что сидели внизу, уже выбежали на улицу. Когда все построились в одном месте, только тогда я увидел, как много нас было в лагере. Стянувшиеся со всех углов парни, построились буквой «П» – фронтом к входу в казарму. Не найдя сразу своё отделение, я встал к первым в отделение Бродяги, но тот увидав чужака в своём отделении, сморщившись прошипел мне:
– Вон, твоё отделение…
«Ну и ну – подумал я. – Как будто я у него кусок мяса из-за рта вырвал, может боится, что я его место в автобусе займу».
В центр нашего построения вышел казак в тельняшке, который записывал мои данные, к нему подошёл Иваныч и что-то сказал на ухо. Поправив свои пышные усы, он громким басом крикнул:
– Сынки! Три автобуса уже в городе, отправка будет в ближайшее время, первому, второму, третьему и четвёртому отделению собрать свои вещи и построиться перед пляжем…
Все ринулись в казарму, о былой дисциплине навязанной нам Иванычем не было и речи. Теперь все тормошили свои матрацы, скидывали ненужные вещи на пол и выскакивали во двор. Лишь несколько человек, которых не записали в списки, одиноко сидели на бревне возле входа и печально смотрели на тех счастливцев, которые с гордыми лицами шли по направлению к пляжу.
На берегу мы выстроились в четыре шеренги, перед нами прогуливался Иваныч, и осматривая каждого, повторял:
– Ребята, если у кого есть колюще-режущие предметы, лучше сразу сдайте их, иначе на границе будут проблемы.
Минуту спустя мимо нашего строя прошёл невысокий парень лет тридцати, Паша, дёрнув меня за рукав, прошептал:
Смотри «ФСБшник».
– Что-то не похож он, – с сомнением ответил я.
– А ты думал люди из «ФСБ» все под два метра роста? Я их в Чечне видел, причём чем невзрачней человек, тем выше он в звании.
Молодой человек стоял немного позади Иваныча, на нём был новенький камуфляж без шевронов и знаков различия. Его добрые голубые глаза смотрели на нас по– детски, и если бы не его камуфляж, он походил бы на пионервожатого в детском лагере.
Паша, вывернув свой пакет, радостно уставился на меня.
– Сколько ты барахла набрал! Выкидывай.
Я посмотрел на свою кучу вещей, на вершине которой на солнце поблёскивали два ножа и два мобильных телефона. Откинув ножи в сторону, я спросил:
– Паша, может ножик в кармане спрятать? – кто его знает, когда теперь нас покормят. Как мы консервы открывать будем?
– Ты думаешь, нам их дадут? К тому же, жрать захочешь – зубами откроешь, улыбнувшись, ответил он.
Перед нашим отделением появился Док.
– Парни, из мобильных телефонов вытащите sim– карты. У кого телефоны сенсорные – обмотайте их фольгой.
В одной руке Дока был рулон фольги, а в другой моток канцелярского скотча.
– А скотч зачем? – крикнул кто-то из строя.
– Вместо жгута. Отрежьте себе четыре ленты, по метру на каждую конечность, – сухо сказал Док.
– А для шеи пятую резать? – выкрикнули из строя.
– Только если есть шестая, – добавил я.
Шеренга взорвалась хохотом, а Док, не отреагировав на шутки, отвернувшись, стал молча резать скотч на ленты.
Увидав, что все порезали скотч и обмотали телефоны, инструктор обратился к строю:
– А теперь сложите все вещи, которые разрешены у себя в ногах, а запрещенные киньте в сторону.
После этого, он ещё раз обошёл каждую шеренгу, пристально вглядываясь на обмотанные фольгой свёртки. Потом кивком головы он подозвал Иваныча и, сказав ему очень тихо несколько слов, не прощаясь, отправился в лагерь.
Подойдя к нам, Иваныч распустил нас:
– А теперь ребята, сходите к воде, да покурите, пока есть время, – а сам отправился собирать запрещенные вещи в мешок.
Мы вышли прямо на пляж. Кто-то спустился к самой воде, кто-то, прогуливаясь по песку, осматривал стоявшие грибки.
Муромчане, оставшись без присмотра и спустившись к реке, стали обливать друг друга водой. А после, изрядно намочившись, они травили байки про Иваныча, громко смеясь, они напоминали девятиклассников, которые вышли на большую перемену во двор школы.
Утренний ветер стих, их громкий смех эхом доносился до противоположного берега. В свою очередь отдыхавшие там горожане, с удивлением наблюдали, как на крошечном пятачке спасательной станции, одетые не по погоде, прогуливались молодые парни. Знали бы они истинную цель нашего пребывания здесь. Громадные тучи, низко склонившись над Доном, медленно уплывали на запад, как будто пытаясь рассмотреть внизу тех, кто ещё не был террористами…
Микроавтобусы заехали прямо во двор лагеря, мы уже были во дворе и успели перемешаться с другими отделениями. Впереди колонны остановился легковой автомобиль с украинскими номерами, из него вышли двое мужчин. Не успели они сделать несколько шагов, как мы сразу окружили их. Первый был с большой и пышной бородой, и напоминал бурого медведя, только с добрым лицом. Он застенчиво здоровался с ребятами, которые уже тянули к нему свои руки. На левом рукаве у него была пришита пыльная георгиевская ленточка. На правом рукаве был зеленый шеврон: на нём был изображён щит и меч, с надписью «Народное ополчение Донбасса». Второй был щуплый и выглядел лет на сорок пять, на нём была обыкновенная чёрная футболка и джинсы. Поздоровавшись почти со всеми, он направился к Иванычу.
– Ну, что грузимся? Сколько человек? – тихо спросил он.
– Сорок пять, – ответил Иваныч,
– Могут все не поместиться.
– Поместятся… – сухо ответил Иваныч и вошёл в центр толпы.
– Грузимся, ребята! – крикнул Иваныч. – Первое и второе отделение – в первую машину, остальные – во вторую и третью.
Мне досталось место в самом конце микроавтобуса, те, кому не хватило места, стояли, бросив свои сумки под ноги.
Спустя несколько минут машины тронулись, посмотрев в окно я последний раз взглянул на Катю, которая стояла рядом с Казаком. Он что-то говорил ей, но
она, не обращая на него внимания, махала рукой проезжающим мимо неё автобусам.
