скачать книгу бесплатно
Пацалуй спачатку, бо я утаплюсь.
Мои познания в современной музыке отставали на века. Потом я слышал Пугачёву несколько раз по радио. А после уже слышал и видел её много и часто.
Как-то так получилось, что моя вольная жизнь, моя любовь, моя учёба и карьерные успехи продвигались вместе с успешной карьерой теперь уже Аллы Борисовны Пугачёвой. И я считал её для себя талисманом, молясь за её здоровье и успехи.
Через много лет после памятного просмотра телевизора я, по дороге на юг, решил заскочить в Орёл к моему верному товарищу подполковнику Болдину, с которым мы навсегда подружились на севере.
Он командовал какой-то учебной частью и был доволен жизнью.
Вечером, в ресторане, которые я терпеть не могу из-за шумной музыки, девушка на сцене негромким голосом пела песни из репертуара Пугачёвой. Чем-то она мне напоминала Пугачёву-девочку из моей далекой юности…
Я много раз уже слышал эти песни, но девушка так проникновенно их исполняла, что я, вопреки своим правилам, заказывал ей песни ещё и ещё. Потом мы простились в аэропорту и расстались под впечатлением и обаянием пугачёвских песен. Вот так, я и продолжаю жить, наблюдая за карьерой и успехами Аллы Борисовны Пугачёвой.
Я верю в свою звезду, как и в звезду любимой мной великой певицы, которая в трудные для меня дни подарила мне надежду.
Кому на Руси жить хорошо
Хорошо тому живётся,
У кого одна нога,
Тому пенсия даётся,
И не нужно сапога.
Частушка советского времени
Выдающийся советский офтальмолог Святослав Фёдоров рассказывал в середине восьмидесятых по телевизору о том, что незрячие инвалиды из «Общества слепых» отказываются от операций по восстановлению зрения, чтобы не потерять положенные слепым выплаты и льготы.
Юрий Иванович Долгополов не имел левой руки, но это его никогда и нисколько не огорчало. Он был уверен, что будь у него обе руки, он давно бы уже погиб или умер от голода. А так, отсутствующая рука была ему пропуском в разряд льготников, и это выручало его на протяжении всей его нелёгкой жизни.
Руку он потерял в сорок втором, в танковом бою, за два часа до плена. Немецкий врач, без наркоза, отрезал всё то, что раньше называлось рукой, и Долгополов отправился с колонной пленных на станцию, откуда их отвезли в рабочий лагерь под Киевом.
За войну Юрий Иванович сменил много лагерей, и везде ему находилась работа для одной его руки. То он таскал уголь в кочегарку, то воду на кухню, то колол одной рукой дрова, и везде ему что-то перепадало сверх скудной лагерной пайки.
После освобождения из плена, его, прямо из Германии, отправили на Колыму, где он тоже все просиженные восемь лет прибивался то к бане, то к кухне, то к санчасти, но ни разу его не отправили на общие работы, где помирали от голода и холода его земляки и товарищи.
Освободили его сразу после смерти Сталина, и Юрий Иванович уехал к себе в село в Херсонскую область, откуда он, двадцатилетний тракторист-комсомолец добровольцем ушёл на войну.
Юрий Иванович женился, нарожал детей, обзавёлся хозяйством, и был доволен своей жизнью, пока не случился пожар на зернохранилище, а его, сторожа, начальство застало спящим и не очень трезвым.
Комиссия обнаружила хищение и умышленный поджог, а потому Юрия Ивановича осудили на четыре года и отправили в колонию строгого режима, как ранее судимого.
Было, конечно, обидно и неприятно, но Юрий Иванович надеялся, как и прежде, перекантоваться пару лет где-нибудь при кухне или бане, да и уйти по половинке домой, благо статья у него не тяжёлая.
Попав на зону в центре города Винницы на Украине, он с удивлением обнаружил, что там, кроме него, таких инвалидов больше сотни.
А, значит, на всех кочегарок и кухонь не наберётся.
– Ну, буду тогда сидеть в жилой зоне и плевать в потолок – решил для себя Долгополов.
Однако вскоре он понял, что никто не позволит ему бездельничать, и что все инвалиды колотят ящики почти наравне со здоровыми работягами, потому что по закону 3-я группа инвалидности является рабочей.
Другое дело, что на воле, каждый инвалид может подыскать себе посильную работу. Но в лагере таких работ 2–3, а инвалидов набралась почти сотня, потому что собрали их по всей Украине.
А на каждого заключённого спущен план, и будь добр начальник колонии выполни и отчитайся. А не то положишь погоны и партбилет. И в лучшем случае, загонят куда-нибудь на север.
Самая лёгкая работа бить ящики. Но как одноруких и одноногих можно заставить это делать?
Начальник колонии, бывший фронтовик, отказался издеваться над инвалидами. Тогда управление прислало заместителем начальника по режиму ретивого капитана, который заявил, что у него мужики и без обеих рук будут давать по две нормы.
Он собрал всех безруких и безногих и объявил, что все, не выполнившие норму, будут ночевать в изоляторе до тех пор, пока не собьют в день 32 ящика, что и составляет 80 %. Это и так для них большая льгота.
Переночевав пару недель в холодном и голодном карцере, безрукие инвалиды приспособились работать и выполнять план.
Однорукий сбивщик ящиков набирал в рот десяток гвоздей шляпками наружу и, держа в руке молоток, брал щепотью гвоздь и, прижимая шляпкой к рукоятке молотка, вгонял его в дощечку. Гвоздь стоял. Затем с одного удара он забивался по самую шляпку.
Из управления стали ходить проверяющие, и удивляясь такой прыти и виртуозности, доложили в Москву, что есть возможность распространить такой опыт на всю страну.
Но научиться работать одной рукой было ещё полдела.
Главная беда была в том, что заготовки для ящиков поступали нерегулярно и в недостаточном количестве. Хозяйство было плановым, а потому дефицит тарной дощечки был такой же, как и остальных изделий и товаров в стране.
Поэтому главной задачей для инвалидов стала заготовка сырья, которое периодически подвозилось на автомашине.
Сначала нужно было эту машину не прозевать, а потом взобраться на неё и, выбирая нужные пакеты заготовок, сбрасывать их напарнику, который сложит их в кучу и сохранит до прихода товарища. Происходили настоящие сражения, которые ежедневно заканчивались чьим-то падением с кузова и разбитыми лицами.
Позже бригада разбилась на звенья по 4–5 человек, и это уже была сила, способная и заготовить сырьё и защитить себя.
Основная масса как-то приспособилась к существующим условиям, а кто не вписался, то пошёл по кругу лагерных мытарств с изоляторами, БУРами, потерей оставшегося здоровья и, конечно же, права на досрочное освобождение, что тоже для немолодых семейных людей дело не последнее.
Вот в такую бригаду и определили Юрия Ивановича Долгополова, которого сразу все стали называть «Долгорукий».
Поскольку Юрий Иванович не нашёл среди бригадников земляков, то первое время ему пришлось работать одному, что сделало его жизнь невыносимой с самого первого дня.
В конце смены у него было разбито лицо и болела спина от падения с кузова. Сбил он всего шесть ящиков, и был предупрежден начальством, что норму он может не выполнять только одну неделю.
Но к концу недели у него получалось не больше десяти, хотя сбивку он почти освоил. Но нужного количества сырья добыть он не мог, несмотря на то, что бывал каждый день избит до крови.
Шагая всю ночь от холода по камере сырого изолятора(а топить должны были начать только 15 октября, через неделю), Юрий Иванович проклинал свою судьбу за то, что война отняла у него руку.
Ели бы он потерял ногу, то сидел бы сейчас на стуле и колотил ящики двумя руками, а сырьё ему подвозили бы к рабочему месту на тачке. Такая вот была льгота у безногих инвалидов.
А потому это была самая привилегированная публика в лагере, которой, не спавший третью ночь из-за немыслимого холода, Юрий Иванович завидовал, как он никогда и никому не завидовал.
С добрым утром, тётя Хая!
Кто не знал в начале семидесятых в Одессе Сеню Шмушкиса, тот в Одессе не жил. Тот в Одессе прозябал. А кто в Одессе прозябал, тот просто не имел возможности иметь такое счастье, как знать Сеню.
Сеня не ходил по улицам пешком, его нельзя было встретить в шумных цехах канатного завода, и он никогда не появлялся на стапелях судоверфи Одесского торгового порта.
Сеня был завсегдатаем лучших одесских ресторанов, ипподрома и тайных публичных домов, коими Одесса славилась всегда.
В друзьях у Сени были самые уважаемые люди Одессы и их жёны, потому что Сеня мог всё. И даже чуточку больше. И ещё чуть-чуть сверху.
Кроме всевозможных услуг, уважаемые начальники и их жёны могли получить у Сени неограниченный кредит, который не обязательно надо было возвращать.
– Какие между друзьями могут быть счёты? Я вас умоляю. Оставьте у себя этих пару копеек.
От всех этих друзей, особенно тех, которые были поставлены следить за соблюдением социалистической законности на вверенной им территории, требовалось всего ничего. Просто не обращать внимания на Сеню и его тайную жизнь, о которой знала вся деловая Одесса.
Сеня контролировал «левую» трикотажную промышленность области, что приносило ему доход, о размерах которого он имел весьма смутное представление. Но, как любили говорить одесские шутники: «Всякому овощу – свой срок».
В журнале «Огонёк» появляется пространная статья с множеством подробностей и фактов, которые впоследствии и легли в основу уголовного дела.
Друзья сделали всё возможное, и Сеню не расстреляли, что могло очень даже запросто случиться. Они заботились о Сене и на протяжении всего срока, который он отбывал в украинских колониях.
Сеня усвоил уроки своего папы, знаменитого одесского ювелира, которого Советская власть неоднократно обирала, и сдал государству весьма незначительную часть своих украденных у родной страны сокровищ, рассовав их предварительно по своим многочисленным родственникам, от Одессы до Биробиджана.
А поскольку исторически сложилось так, что в еврейских семьях не очень принято пропивать или растрачивать чужие деньги, то Сеня смело мог считать себя состоятельным человеком.
К его чести нужно сказать, что и вся его многочисленная родня тоже не бедствовала.
Честно отсидев свою десятку на Украине, Сеня вышел на поселение и был отправлен на север, где я и имел счастье с ним познакомиться.
Это был высокий сорокалетний красавец с квадратным подбородком и исключительно честными глазами, какие и могут быть только у профессионального жулика.
Через пять минут после того, как нас представил друг другу его начальник полковник Седых, я уже читал, любезно предложенную Сеней, статью из Огонька, чтобы, по мнению её героя, я имел представление, с кем имею честь знаться и, соответственно, проникся уважением.
Полковник Седых сказал, что Семён Борисович будет заниматься снабжением, и попросил, по возможности, ему помогать. С полковником нас связывала многолетняя взаимная симпатия, и я пообещал ввести Сеню в «круг».
Несмотря на то, что Сеня не имел права покидать район Управления МВД, начальство посылало его в разные концы страны, чтобы он «решал вопросы. Он даже однажды три дня пробыл в Москве, где вместе с заместителем начальника Управления защищал фонды на следующий год. У него сохранился паспорт старого образца и набор всевозможных документов, которые он предусмотрительно не сдал при аресте.
Сеня говорил:
– Пока я за ними вожу портфель с деньгами, они меня будут катать везде.
Однажды я встретил Сеню в городе Ухта в вестибюле гостиницы Тиман, где я проживал, пока сдавал зимнюю сессию.
Он поведал мне, что его послали к газовикам и нефтяниками, чтобы он купил у них полушубки, которые в МВД были положены только конвойным войскам. Деньгами нефтяников не удивишь, и Сеня привез с собой десять круглых жестяных килограммовых банок чёрной икры.
По гостинице он шатался вместе с местной знаменитостью, режиссером из Душанбе по имени Алишер. Каким-то образом тот застрял на севере и был кумиром местных наиболее энергичных и свободолюбивых девчонок.
Когда Сеня перекладывал в номере в очередной раз свой чемодан, одна из банок упала на пол ребром и не желала больше закрываться.
Дарить такую банку было невозможно, и Алишер предложил спуститься в ресторан и выпить водки под эту банку.
Они спустились в ресторан вместе с молоденькой девицей по имени Марина, и подсели за столик к мужику, у которого на груди светилась звезда Героя Социалистического труда. Героев на севере немало, и ничего удивительного в этом не было.
Оркестр, заметивший Сеню, прекратил играть танцевальную мелодию, и заиграл для Сени зажигательную «С добрым утром тётя Хая», зная, что пять рублей за это Сеня пришлёт с официанткой.
Они уселись за стол, освободили фруктовую вазу и выложили в неё, на глазах изумлённого героя-нефтяника, килограмм чёрной икры.
Затем Сеня подозвал официантку и, положив ей в карман фартука четвертной, сказал, вспомнив своё одесское барство:
– Вот что, Цыпа, нарежь нам буханку черного хлеба, только мягкого, и принеси килограмм масла и кастрюлю варёной картошки. И водки.
– Сколько?
– Сколько донесёшь. Стой! Отнеси сотку оркестру, пусть играют только мою музыку, а десятку дай Паганини, чтобы приходил сюда за столик играть.
Через пару часов девица Марина за столиком с трудом пыталась удержать равновесие, а мужик-нефтяник нёс всякую околесицу.
И только два наших героя-красавца ещё как-то терпимо держались под еврейскую музыку и рыдания скрипки.
Наконец, с помощью двух парней из оркестра Марину и Ивана Николаевича, как представился нефтяник, утащили в его номер и расположились на отдых рядом за столом.
Закуривая сигару, Алишер достал огромный пистолет-зажигалку, и, прикурив, положил его на стол.
Вышедший из туалета нефтяник, увидев пистолет, перепугался, но Алишер его успокоил, сказав, что они не бандиты, а сотрудники английской военной разведки, прибывшие в Ухту с целью прекратить добычу тяжёлой нефти, путём подрыва шахтного комплекса.
А спящая девушка никакая не Марина, а английская радистка по имени Кэт Гамильтон – капитан отдела диверсий Ми-5.
Поигрывая у носа Героя Социалистического труда пистолетом, оба проходимца начали вербовать несчастного пьяного мужика, а убедив сотрудничать, заставили написать расписку, что он готов к службе в Ми-5 за три тысячи рублей в месяц и банку чёрной икры.
В перечне его заданий было составление карты месторождений, кража платёжных ведомостей с нефтепромыслов и убийство председателя профсоюзного комитета. Мужик, не переставая пить, на всё соглашался и, подписав бумагу, рухнул на пол прямо у стола.
Наржавшись вдоволь над своим остроумием, несостоявшиеся агенты уложили мужика рядом с девицей и отправились спать.
Наутро, привыкший просыпаться рано, независимо от количества выпитого накануне, мужик встал и увидев незнакомую женщину рядом с собой, а также огромный чёрный пистолет на столе, сразу всё вспомнил и запаниковал.
Кое-как одевшись, он выбежал из номера и, проскочив мимо оторопевшей дежурной, помчался прямо в милицию сдаваться.
Выслушав такой бред от, не вполне трезвого человека, который представлялся не иначе, как кавалер Золотой Звезды, дежурный майор отправил, на всякий случай, наряд в гостиницу, который привёз всю честную компанию в дежурку.
Расписку о сотрудничестве отыскали в номере у Алишера в урне, а пистолет так и лежал на столе. Девицы в номере не было. Она исчезла вместе со звездой героя.
Когда я подошёл к дежурному администратору, чтобы оставить ключ, то услышал от неё дикую историю об английской разведке и аресте моего близкого знакомого.
Я позвонил своему приятелю – директору кирпичного завода, и мы, прихватив по дороге помощника городского прокурора, отправились в милицию.
Ко времени нашего приезда расторопный майор уже выяснил, что Алишер находится во всесоюзном розыске и закрыл его в обезьянник.
Найдя у Сени волчий билет поселенца, майор тоже не был расположен миндальничать И тут подоспели мы.
Переговоры закончились тем, что вернули Сене только удостоверение поселенца взамен на четыре банки икры.
– И чтобы нашли звезду, иначе дело так не закончится – предупредил майор.
По банке икры получили директор и помощник прокурора, а Сеня остался почти без икры и без денег в моей компании и мужика-нефтяника, который требовал назад звезду.
Появилась Марина и сказала, что отдаст звезду за две банки икры, так как её всю ночь использовали.
