В поисках праздника

– В Алуште мы только с тобой. Они нам не чета, – махнув рукой наотмашь, сказал Андрей.

– Андрей. Выхожу один я на дорогу… – пытался начать Саша, но всякий раз сбивался.

– Нет, ты скажи, мы будем с тобой, – допытывался Андрей.

– Ночь тиха, улыбка внемлет Богу, – кивая, соглашался Саша.

Звучный голос Геракла бился о качающиеся стенки вагона. Палыч, словно бродяга, испуганно жался в уголке, Орфей часто вскидывал руку над головой, и теплая водка проливалась на его белое плечо, а над головами аргонавтов носился опьяневший Посейдон в обнимку с Бахусом.

– Вы, наконец, оденетесь, или нет? И прекратите пьянствовать, скоро Запорожье, я вызываю милицию, – отчеканила проводница.

– Вам не нравятся эти стихи? Я могу прочесть сонеты Шекспира. Стойте, Адам будет читать сонеты.

Мимо проводницы проскрипел сгорбившийся Андрей в направлении туалета, шел он в одних белых трусах, поэтому ему вслед летели разные по форме и содержанию слова. Проводница действительно связалась с милицией, и наш поезд подъезжал к злополучной станции.

– Андрей, это же общественный транспорт, а не твоя квартира. Пора, наконец, понять, сколько можно испытывать терпение проводницы, – сказал я.

– Вы пьете, а с вами и нас заберут. Володя, что ты накрылся одеялом, это не поможет, нечего теперь тихим прикидываться, – возмущался Олег.

– Доигрались, сейчас мы вас сдадим, голубчиков, в каталажку, – потирая руки, язвил Женя.

– Значит так, хватит тарзанить, одевайтесь и затихните, хотя бы на время, – отрезал я.

– А не то сдадим вас тепленьких, а они уж найдут для вас холодненькую, – не унимался Женя.

Орфей и Геракл облачились в свои хламиды и постарались изобразить на лицах некое достоинство, окутанное водочным туманом. Змеевидное тело поезда плавно остановилось у низкой платформы, и Посейдон с Бахусом, еще немного покружив над поездом, куда-то исчезли. Орфей с Гераклом затихли, словно перед боем, а бродяга Палыч припал в ожидании к окну, с тайной надеждой в душе, что буйных соседей высадят, избавив его от неожиданностей. Мы стояли в тамбуре и с волнением наблюдали, как наша уважаемая проводница, размахивая руками, разговаривала с милиционером, профиль которого напоминал черта в милицейской фуражке. Женя, Олег и я вышли из вагона и, подойдя к представителю власти, наперебой стали убеждать в обратном, что справляли юбилей и юбиляры явно перебрали, что это недоразумение и больше это не повторится. Говорили о том, что раз живем и раз гуляем, и какой русский не любит быстрой езды, создавая у милиционера иллюзию случайной композиции. Все это говорилось с серьезными лицами людей, всецело понимающих трагичность положения в данную минуту. Властитель улыбался мефистофелевской зловещей улыбкой и постукивал переносной рацией по бедру, нахмурив брови, он пригрозил нам известным адом и, сказав несколько слов по рации, исчез с платформы. Неожиданно с подножки вагона на серую злополучную платформу соскочил Андрей, он грозно метнул взгляд туда, где стоял милиционер, и, рванувшись на прямых, как колья, ногах, начал извергать реплики, но, сдержанный нами, он еще немного подергался, выдержав до конца свою роль, после чего, словно победитель Ахиллес, он вернулся в плацкартную каюту.

Конечно, читатель меня может упрекнуть, что это он обещал южные красоты, а описывает пьяный дебош в дороге, да еще так подробно, но я бы позволил себе не согласиться, в нашей жизни дорога играет роль связующего звена. И поэтому является неотъемлемой частью нашей жизни, а тем более невыносимые российские дороги. А, кроме того, на плацкартной сцене вы увидели показательные выступления наших «скромных» героев. Итак, наш поезд, стуча стальными колесами, уносил нас к желанной цели. Через несколько минут, доблестные алконавты, то есть, я хотел сказать, аргонавты, посапывали на своих нарах, словно их заключили под домашний арест. За окном мелькали белокаменные домики и кукурузные поля, в которых свободно затеряется человек с вытянутыми вверх руками. Я думал о том, отчего люди так любят куда-нибудь ехать, наверное, дорога является тем нейтральным отрезком, в котором каждый человек, когда он едет, живет добрым ожиданием.

Редкие остановки убеждали нас в том, что, кроме сладких булок и газированной воды, мы больше ничего не купим.

– Виктор, как ты выдержал пьяную ночь? Наверное, не раз просыпался? – интересовался Олег.

– Не волнуйся, я спал, как убитый спартанец в ущелье Фермопил, – парировал я слова Олега.

– Виктор, а что ты сейчас пишешь? – усмехаясь, заговорил Олег. – Он у нас поэт.

– Пестрая у нас компания. Виктор, в столь живописных местах тебе понадобится буквально гомеровский талант, – язвил Женя.

– Я надеюсь, для этого не надо лишать меня зренья, – заявил я.

– Нет, мы найдем для тебя благородную и поэтическую болезнь, если поэт без изъяна – это не поэт, – философски заключил Женя.

– И все-таки, лучше без кровопролития, – настаивал я.

– Виктор, о чем же пишут сейчас поэты, а…? – с иронией интересовался Женя.

– Да, обо всем, что на глаза попадется или душу заденет.

– И как, задевает? – не унимался Женя.

– Иногда случается.

– И что же получается?

– Да вы уже рифмами заговорили, – вклинившись в разговор, сказал Олег.

– Такая пестрая компания обещает веселую жизнь, только одно интересно, как мы, все такие разные, сможем ужиться под одним пузатым солнцем, – прыснув от смеха, сказал Женя.

Наш змеевидный «Арго», стуча стальными веслами, незаметно влился в синеву вечера, и неизвестность сладким туманом окутала мою голову; обнимая теплую подушку, я уснул в ожидании конца нашего дорожного плаванья. Наш поезд, с трудом переварив нашу пассажирскую массу, выстрелил нами, как горохом, и мы покатились по симферопольским платформам в поисках нового «Арго». Раннее утро еще напоминало ночь, и сонный Симферополь еще кутался в темное одеяло, мы сложили рюкзаки у ствола морщинистого тополя. Женя с Семенычем пошли искать аргоробус, мы с Олегом занялись поисками пищи, Геракл, развалившись на рюкзаках, храпел на весь вокзал, Орфей целовал обетованную землю. Обогнув мощные колонны, мы, словно два заговорщика, приблизились к желанным автоматам, выдававшим горячий кофе и бутерброды с копченой колбасой. Удобно устроившись на высоких табуретах за круглыми столами, мы чинно пили кофе и изящно двумя пальчиками отправляли в голодный рот ароматную колбасу.

– Виктор, ах вы, недобитый польский князь, да вы опять едите, вам все мало, вот она барская потребность. Придется вам выписать таблетки от жадности, – накинулся на меня Андрей.

– Пожалуйста, потише, – говорил я, жуя жирную колбасу, – на вокзале могут быть, спящие люди, – заключил я и отвернулся от Андрея.

– Нет, вам не удастся меня обмануть, и я спасу вас от переедания, – сказал он и за шиворот стал оттягивать меня от стола.

– Опять насилие, – закричал я, проливая кофе.

Вдруг стол неожиданно поехал, отодвигаясь от меня и Андрея, и он, воспользовавшись паузой, выхватил мой родной бутерброд, ему было все равно, куда едет стол.

– Ага, испугались, хватит есть, троглодиты. Нас давно ждут кони, – шепотом заключил Женя, вынырнув из-под стола.

– Так ведь… – пытался сказать я.

– Так ведь бежать надо. Железный конь ждать не будет.

Погрузив вещи в автобус, мы ждали Андрея, и скоро я увидел в темное окно бегущую фигуру в тулупе и шляпе.

– Ну что, поехали, – запрыгнув в автобус и вытерев кофе с усов, сказал он.

Водитель закрыл двери, они издали свистящий звук, словно удар хлыста, и наш металлический конь понес нас по южному серпантину дорог. Черные силуэты деревьев мелькали вдоль дороги, а выше их крон громоздились расплывчатые глыбы холмов. Мне не верилось, что я нахожусь в Крыму, и темные картины за окном воспринимались мной, как декорации в павильоне, в котором погасили свет. Неожиданно темная дорога расширилась, словно веер, и аргоробус сделал остановку. Фары автобуса осветили хвост гигантской стрекозы, это был шлагбаум. Водитель вышел из автобуса и вошел в небольшой белый домик; чувство беспокойства охватило меня, словно аргоробус стоял на границе самой запретной и таинственной земли. С каким-то даже сожалением я смотрел на возвращающегося водителя, мне так захотелось, чтоб из грозного домика вышел римский легионер и грубо совершил таможенный досмотр. Но аргоробус уже давно несся по темной дороге, а я продолжал плыть в своем воображении. Вихревые потоки, срываясь с металлических бортов аргоробуса, закружили меня, и я уснул, ненадолго расставшись со своим воображением.

– Приехали, – закричал Женя, который был здесь не в первый раз.

Хмурясь от прилипчивого сна, я неуклюже двигался с тяжелым рюкзаком, опустив его рядом с лавочкой, я, усаживаясь, сладко задремал. Предприимчивый Женя устремился к автобусной станции, Андрей, щурясь, смотрел вдаль на горы, на которых расположились «пляшущие дома». Саша сладко тянулся, сжимая кулаки, Семеныч успел умыться у фонтанчика и, освеженный, щеголял перед нами, Олег что-то выяснял у Володи, и все наши действия и бездействия были наполнены ожиданием. Когда ясное алуштинское утро, опираясь на холмы, поднялось над нашими головами, то по сей день неизвестно, из чьих уст вылетели слова, что нужно идти пешком до лагеря «МЭИ».

– Да вам нести нечего. У вас вещички-то детские. Да вы что, издеваетесь?! – взревел отрезвевший Андрей.

– Андрей, нас много, и машин столько не найдем, – убеждал Володя.

– Да у меня картошки полтонны! Виктор меня так загрузил, что каждый шаг пяти стоит, – размахивая руками, кричал Андрей.

– Да, рюкзаки тяжелые, – сказал я.

– Пускай, пускай они идут, а мы остаемся. Я не вьючное животное. Мать вашу…

– Если транспорта нет, что вы предлагаете? Лучше с остановками идти, чем пребывать в неизвестности, – убеждал Володя.

– Виктор, ты у нас заядлый турист, тебе не привыкать, – шутил Олег.

– Хватит валять дурака, осталось каких-то сто шагов до моря, а они раскисли. И это наша краса и гордость, наши, так сказать, олимпийцы. А ну вставай, – закричал Женя и стал надевать мне на спину рюкзак.

Семеныч помог надеть рюкзак Андрею, при этом он смеялся своим неподражаемым гортанным смехом.

– От такого спорта кишки вылезут. Это Виктор спортсмен, а я старый алкоголик. Сломать решили дядьку Андрея. Куда идти-то?

– Всем в переход. Шагом марш! – издеваясь, скомандовал Женя.

Мы ненадолго погрузились в темный и таинственный переход, и, когда вышли на залитую солнцем поверхность, то мои сомнения улетучились, я шел по незнакомой мне Алуште. Ящики торговок преграждали нам путь, за ними белели одноэтажные домики, полные женщины визгливыми голосами предлагали помидоры, груши, яблоки, которые своим аппетитным видом насыщали наши глаза. Одна женщина, прижав руку к объемистой груди, раскрыв рот, не моргая, глядела на Андрея.

– А шо он в тулупе, це лето? – спросила женщина.

– Товарищ поезд перепутал, ему в Сибирь надо, но вы не волнуйтесь, мы посадим его на белый пароход и он окажется на Огненной земле, – быстро ответил Женя.

Торговки закудахтали разными голосами, а у одной от смеха покатился помидор, Андрей сделал смешную гримасу, похожую на улыбку, потому что все остальные эмоции были натянуты, как струны, под давлением тяжелого рюкзака. Лишившись «Арго», мы, словно аргонавты, выброшенные в пустыню, двинулись в путь пешим строем по извилистому серпантину алуштинской дороги. Геракл шел впереди всех, гордо вскинув голову, Женя с Семенычем были легковооруженными воинами, Володя с Олегом были похожи на копьеносцев, а мы с Андреем являлись тяжелой кавалерией, только в разобранном виде, потому что наших коней мы несли за плечами. Лента дороги, круто взлетая вверх, невидимой обрывалась на вершине холма, слева стояла неизвестная усадьба, скрытая прохладной тенью молодых раскидистых тополей, маняще зазывая нас в свои чертоги. Крымская парная раскалила мое тело так, что я постоянно чувствовал, как ремни рюкзака врезаются в мои трапециевидные мышцы все глубже и глубже.

Мне казалось, что солнце сидит на каком-нибудь буром холме и горизонтальными лучами обжигает все вокруг.

– Смотри, как идет Андрей, – сказал Володя.

Я остановился и, повернувшись, посмотрел вниз, Орфей нагибаясь под тяжестью рюкзака, использовал все четыре опоры, но, очевидно, достигнув обетованной земли, он знал, за что борется.

– Наш потомственный иноходец, – пошутил я.

Петляя по улицам города, аргонавты увидели чудесный сад, там они обнаружили спасительные автоматы с родниковой водой. Рюкзаки на время слетели с покрасневших плеч, и газированные потоки полились в сухие рты и на шашлычное тело. Резные лавочки, ряды постриженных кустов, бесстыдно распустившиеся сочным цветом георгины, все это мелькало перед нашими усталыми глазами, когда мы шли по красным, песчаным дорожкам, кланяясь каждому фонтанчику. Покинув чудесный, спасительный сад, мы, словно колобки, наполненные водой, скатились вниз с нагретой солнцем горы на бетонный причал. Я смотрел вниз на прозрачную, морскую воду и, шалея от близости каменистого дна, словно пришелец, вдыхал полной грудью теплый, соленый воздух.

– Дошли, дошли, – с облегчением и радостью сказал Андрей.

Мы опустили рюкзаки и сумки на бетонный причал и, как истинные аргонавты, вглядываясь в голубое море, пытались увидеть свое будущее.

– Ну, как тебе море? – поинтересовался Володя.

– Я просто забыл, какое оно красивое и необъятное, но сейчас ко мне вернулась память, – окинув побережье взглядом, ответил я.

– Семеныч, узнаешь родные места? – улыбаясь, сказал Женя.

– Давайте сделаем снимок, это начало нашего путешествия, – предложил я.

– А ты романтик, Виктор. Господа морские офицеры, на причале становись! – нахмурив брови, закричал Женя.

И на неизвестном причале, где лежали рюкзаки и сумки, аргонавты расположились в ожидании фотографического чуда, когда полоска света, съеденная диафрагмой, преобразится в вечность навсегда застывшей жизни. Установив свой фотоаппарат «Любитель», я уловил в квадратном окошке нужное изображение и, взведя лапки рычажков вверх, зафиксировал десятисекундную задержку, после чего, нажав звездочку вниз, кинулся к друзьям. Но, к сожалению, вместо бесконечности я оставил объектив на нуле, так в спешке и волнении родилась первая фотография.

– Слушай, а в какую сторону нам идти? – спросил я.

– Видишь вон тот белый домик. Это наш маяк, к нему и пойдем, – объяснил Володя.

– Андрей, ты видишь белый домик? – подшучивал я.

Орфей щурился, натягивая пальцем нижнее веко, но разглядеть из-за слабого зрения ничего не мог.

– У меня все расплывается, – раздраженно сказал Андрей.

– Вот туда и пойдем, – сказал я, сильно хлопнув его по рюкзаку.

Минуя пляжи прибрежных санаториев и турбаз, мы шли, завидуя загорающим, вальяжно устроившимся в полосатых шезлонгах. Когда мы прошли последний, роскошный пляж турбазы, ровная дорога закончилась, и наши воинственные ноги ступили на коварную гальку. Серая нитка нашей легендарной дороги тянулась между грозными валунами, а иногда между морем и отвесной стеной холма. Солнце плыло над морем, стремясь в голубую высь, наши остановки становились все чаще и чаще, и, сильно измотавшись на очередном привале, я переправил часть банок в рюкзак Андрея. Единственной опорой были секции для палатки, которые при ходьбе все глубже втыкались в коварную гальку, но жара и усталость не позволяли этого осознавать.

– Виктор, мы легче вас, и поэтому я предлагаю разделиться. Мы произведем разведку и подготовим место к вашему прибытию. Вы можете идти в среднем темпе, да, кстати, ты не отдашь мне свои секции? Мы повесим на них сумки, что значительно ускорит наш путь, – заключил Женя.

– Возьми, – ответил я и протянул ему трубки.

– Мерси, – сказал Женя и, словно играя тростью, удалился к своей группе.

Просунув секции через ручки сумок, Саша и Женя положили их на плечи, после чего они зашагали так, словно у них появилось второе дыхание, было видно, что Семеныч с Олегом еле поспевают за ними. Привал для нашей тяжелой троицы затянулся, но мы не спешили, даже когда четверка аргонавтов во главе с Гераклом скрылась за нависающим над морем бурым холмом.

– Надо идти, а то солнце подымется и будет еще трудней, – сказал Володя.

– Ты как, жив? – спросил я у Андрея.

– У меня не спина, а сломанная этажерка. Володя, кто вообще предложил идти пешком?

– Андрей, но теперь никуда не денешься, надо идти, – ответил Володя.

Окончив привал, мы, как тяжеловооруженные войска, устремились за нашими разведчиками, чтобы принять бой на обетованной земле за благоуханное, райское место. У Володи был небольшой рюкзачок и две сумки; бойко подергивая плечами, он шел впереди, Андрей, поскрипывая, шел за ним, а я замыкал нашу кавалерию. Шагая по гальке, создавалось ощущение, словно в каждой ноге находится погремушка, солнце щедро выдавало нам жаркие оплеухи, и наша тяжелая кавалерия делала остановки, пройдя определенное количество шагов. В такие короткие передышки Володя просто прижимался спиной к очередному валуну, а мы всякий раз снимали рюкзаки, умывали лица и разминали взмыленные спины.

– Вот это для мужчин, рюкзак и ледоруб, – подшучивая, напевал я.

– И нет таких причин, чтоб не вступать в игру, – подхватил Андрей и устало стихнул.

Володя только усмехнулся, и песня, недружно подхваченная, осталась, как ненужная тяжесть на дороге. На одном из поворотов я обогнал выдыхающегося Орфея, который явно сбавил в темпе, а Володя по-прежнему был лидером гонки.

– Виктор, скажи, чтоб он не рвался. Пусть равняется по нам, – крикнул раздраженный Андрей.

– Володя, ты можешь не бежать. Ты нас загонишь, – кричал я.

И наш оруженосец на мгновенье сбавлял свой шаг, но словно невидимый вражеский стрелок всаживал ему пулю в одно место, и Володя вновь ускорялся. Серая нитка раскаленной дороги уменьшилась наполовину, но недосягаемый белый домик так и не приблизился.

– Все, как хотите, пока я не поем и не отдохну, с места не двинусь. Мы приехали, отдыхать, а не пахать, – сказал я.

– Я согласен, чего ты нас гонишь, как последних рабов на плантацию, – сказал Андрей и сбросил с плеч рюкзак.

– Виктор, а что мы будем есть и как приготовим? – спросил Володя.

– Приготовим картошку с тушенкой. Я буду чистить картошку, а вы найдите воду и дрова.

Море, слегка волнуясь, разбивало зеленоватые волны о бурые валуны, где-то, не очень высоко, над нами смеялась белая чайка. На вершине холма стояли домики полубочки, на турбазе царила сонная тишина, и Орфей, словно римский лазутчик, подосланный отравить колодцы, незаметно набрал воды в пластмассовую канистру. Спускаясь по бетонной лестнице, он оглядывался назад, очевидно, опасаясь погони, но местные легионеры спокойно спали, наслаждаясь отдыхом. И Орфей, натягивая нижнее веко пальцем, беззаботно любовался роскошной панорамой моря. Рядом находилась пристань, а на ней работал кран, южные труженики активно занимались своим делом, очевидно, они строили бетонный волнолом. Удобно устроившись у подножия холма, я сидел на рюкзаке и чистил картошку, примус мы решили поберечь для лучших времен. Володя разжигал костер из обломков сухого дерева, выброшенного когда-то морем на каменистый берег. Андрей налил в котелок воды, и я побросал туда белый граненый картофель; поднявшись в полный рост, я сладко потянулся, вытянув взмокшие руки вверх.

– Андрей, где ты брал воду? – спросил я.

– Как подниметесь наверх, так увидите узенькую дорожку, ведущую вглубь кипарисов, а за ними серенький домик.

– Мы пойдем, умоемся, а ты последи, пожалуйста, за картошкой, – сказал я.

Шагая через ступеньку, я поднимался по лестнице и смотрел сверху, как Орфей разлегся на теплых камнях, положив ногу на ногу, свой тулуп он свернул и подложил под голову, серую шляпу он сдвинул на лоб. И сейчас он был похож, больше всего на ковбоя, который отдыхал после длительной скачки. В тенистой прохладе густых кипарисов мы ненадолго сняли желтые латы солнца; обливаясь холодной водой, мы так увлеклись, что скоро весь каменный пол был залит серыми лужами. Удовлетворенные, мы медленно спускались к нашей стоянке, волны разбиваясь о валуны, белыми брызгами падали к ногам отдыхающего Орфея. Увидев мои ноги, он жестом вытянутой руки указал на котелок, я ловко вскрыл банку и вывалил мясо с жиром в кипящую воду. Тщательно перемешивая картофельную массу, я услышал, как Андрей и Володя зазвенели ложками о миски.

– А хлеб кто-нибудь нарежет? – спросил я.

Володя достал половинку дарницкого хлеба и отрезал три квадратных куска. Орфей, улыбаясь, подставил мне свою миску, и я выстроил в ней остроконечную гору, по которой растекался горячий жир. Я очистил луковицу и разрезал по длине зеленые огурцы, все это я положил в миску и рядом поставил солонку. Каждый уселся на своем рюкзаке, и мы основательно наполнились калориями, наши жадные желудки отяжелели, и мы, как трутни, сползли с рюкзаков на теплую гальку. Приятно было смотреть, что кто-то работает, а ты лежишь и отдыхаешь. Белая чайка, подавившись от смеха, кружила над нами, ее тонкий язык с завистью слизывал слюну с голодного клюва. Я отломил кусок черного хлеба и закинул его в голубую высь, чайка спикировала на мой подарок и, благодарно взмахнув крылом, улетела на гору. Зеленоватые краски моря несли успокоение и нежную безмятежность, белые, веселые брызги заигрывали с нами, зазывая, окунуться вглубь морских волн.

– Может, искупаемся? – предложил я.

– Я согласен, – улыбаясь, ответил Андрей.

– Только, давайте недолго, – сказал Володя.

– Ты так говоришь, словно нас работа ждет, – сказал я, освобождаясь от нагретых солнцем вещей.

Обходя валуны, обросшие зелеными, короткими водорослями, я осторожно ступал по угловатому, каменистому дну. Волны раскачивали меня во все стороны, а острые ребра камней вынуждали двигаться в ритуальном морском танце, словно море испытывало каждого первенца, посвящая в свои законы. Когда я зашел почти по грудь, волна, подхватив меня под мышки, сорвала со дна и понесла в голубых объятьях.

– Вода – чудо, – задыхаясь, закричал я.

Володя, завистливо двигая скулами, немного поколебавшись, стал раздеваться. Андрей, выпячивая грудь, вошел в море, но, сделав пару шагов по скользким камням, рухнул в коварные волны. Тряхнув мокрым хвостом волос, он рывками поплыл на меня, а поравнявшись со мной, с одобрением подтвердил мои слова.

– Да, хорошо.

Осторожно миновав валуны, к нам присоединился Володя, и ласковое море укачивало нас троих на прозрачных и зеленоватых волнах. Насладившись морскими ласками, я первый медленно вышел на раскаленный берег, но ног я не чувствовал, словно что-то несло меня, в голове приятно шумело, а мокрую грудь сжимали нежные невидимые щупальца.

– Да, море приятное, – вздыхая, сказал Володя.

Он вышел из моря последним и, потирая волосатую грудь, довольный улегся на свою одежду. Наслаждаясь отдыхом и вглядываясь в размытую даль моря, я ни на секунду не отрывался от реалий тяжелой, походной жизни. Взглянув сонливым взглядом на наши тяжелые рюкзаки, у меня неожиданно мелькнула шутливая мысль.

– Будем собираться? – спросил я.

– Да, пора, – тихо ответил Володя.

– Володь, тогда твоя очередь сходить за водой, мы уже ходили, – сказал я.

Володя взглянул на вершину холма и, вздохнув, согласился. Одеваясь, я проследил за нашим водоносом и, когда он скрылся с глаз в тени кипарисов, я спровоцировал Андрея.

– Андрей, давай ему в рюкзак пару камушков подложим, чтобы не очень рвался вперед.

– Давай, – согласился Андрей, оценив вкус провокации.

Вдохновленный мной Орфей, уверенно расшнуровав рюкзак, приступил к закладке волшебных камней.

– Да, куда ты столько суешь, – спохватился я, – он же почувствует.

– Нормально, теперь он от нас не убежит, – злорадствовал Андрей.

Володя принес канистру холодной воды, и мы с Андреем выпили по глотку за успех дела. В два приема забросив на спину станковый рюкзак, я смотрел, как Андрей помогает Володе, он заботливо расправил ремни и примостил круглого дружка на испытательную спину.

– Что-то тяжело стало, – прогибаясь в спине, сказал Володя.

– Так ведь поели, – хитро закручивая ус, сказал Андрей.

– Да и солнце еще жарит в два раза сильней, – поддержал я.

– Да, ну ладно, – согласился Володя.

Вдохновленный Орфей лихо закинул на спину свой рюкзак и освободил удивленного Володю от канистры с водой. Он, бодро вскинув голову, словно окрыленный Икар, легко зашагал по коварной гальке с чувством выполненного долга. Волшебные камни, ниспосланные нам богами свыше, сделали свое дело, и взмыленный Володя нес эту небесную кару на радость в душе хохочущему Орфею.

Волшебство помогло Володе уловить наш ритм тяжелой кавалерии, и его бывшая прыгучая поступь стала такой же крепкой и могучей, как наша. На коротких остановках он, как и мы, выполнял ритуал тяжелого аргонавта, снимал круглого дружка, купал в море голову и разминал затекшую, взмыленную спину. Орфей ликовал и от этого переносил свою тяжесть гораздо легче, тяжеловооруженный спартанец Сизиф больше не совершал губительных для нас рывков, но мне стало жаль Володю, что он взмыленный, как мы, несет зря ненужную тяжесть. Белый дом неожиданно вырос, и наша дорога по побережью окончилась, мы сделали привал, и я открыл Володе волшебную тайну.