скачать книгу бесплатно
– Да погоди ты, чумная! Не за сына же я приехал сватать-то! Я пока еще в рассудке.
– А за кого же?
– Помнишь батюшку, что мово Данилку венчал?
– Помню. Видный такой батюшка, степенный. Понравился мне очень…
– Вот батюшка Феофил, с того самого дня, со свадьбы, значит, мне проходу не дает. Все про Нюсю выведывает. Приглянулась она ему больно. А надысь уж и напрямую заговорил. Хочу, говорит, к твоей племяннице посвататься…
– Матушка, Пресвятая Богородица! – перекрестилась Анна.
А Петр словно окаменел от неожиданности, открыв рот. Над столом повисло гробовое молчание.
– Ну, что молчите-то? – не выдержал Николай.
Анна с Петром испуганно переглянулись.
– Тут и не знаешь, что сказать-то. То ли радоваться, то ли горевать. Отродясь еще в нашем роду церковнослужителей не было. – Растерянно пробормотал Петр. – Не ровня мы им. Мы ведь все больше шашками махать приучены.
– Да и в нашем не было, – согласился с ним Николай. – Сам огорошен.
– А мама-то что говорит? Она знает ли про то? – пришла, наконец, в себя Анна.
– Как не знать? Я спервоначалу с ней все обговорил. Говорит, а что, пусть выходит. Уж этот точно не обидит, и как сыр в масле будет кататься.
– Так он, вроде как не молоденькой для Нюси? На вид-то ему за тридцать уж будет.
– Ну да, постарше ее будет, – согласился Николай. – Так это ерунда. Тридцать это не пятьдесят.
– А как же с гимназией? – поинтересовался Петр.
– Да уж кака тут гимназия, коли матушкой станет? Бросит, и всех делов. И так, поди, набралась ума-разума. Писать-считать научилась, ну и хватит ей для жизни.
– А что же батюшка сам-то не приехал свататься? Вроде не принято так-то. Сватовство и без жениха? – засомневался Петр.
– Так тут какое дело? У них, у попов-то, чтобы жениться, надобно сначала разрешение от архиерея получить. А чтобы его получить, архиерей должен поговорить с невестой и ее родителями. Вот уж когда архиерей даст благословение на энтот брак, тогда уже и свататься можно. А то ведь может случиться, что батюшка Феофил засватает, а архиерей-то и не разрешит. Опозорят, получается, девку. Так что, ехать вам надо на беседу с архиереем. Батюшка Феофил уж сговорился, что примет вас.
– Вона как! – удивился Петр. – А ты мать, что скажешь?
– Ой, Петь, не знаю, что и думать. А может, рано ей еще? Ведь вон только 17 годочков исполнилось.
– Тебя-то саму во сколь отдали? – напомнил Николай.
– Ну да, столько же и было. – Вздохнула Анна. – Да уж больно не хочется расставаться со своей кровиночкой. И что я без нее делать-то буду? – заплакала вдруг Анна.– Все равно как руку себе отрезать.
– Ты чего это, мать болото развела? – растерялся Петр. – Словно на всю жизнь растаесси?
– Жалко донечку, уж така послушна да покладиста, что ни скажешь, все бегом, все бегом, – уже причитала Анна. – А уж как приветлива! Слова грубого от нее не услышишь…
– Чего ты завелась? – возмутился Николай. – Еще яичко в курочке, а она уж прощается. Ездить к ней будешь. Вот делов-то! Да у тебя еще одна помощница есть. Радоваться надо, что партия такая выгодная выпала, а ты вой подняла.
– Надо наперво ее спросить, а то, может, еще заартачится. – Предположил Петр.
– А чего артачиться? – заволновался Николай. – И то сказать, как у Христа за пазухой будет жить – барыней. А там, глядишь, и Настену куда пристроит.
– Ох, не знаешь, как и спросить-то ее, – вытирая слезы, задумалась Анна, разглядывая мужа. – Постричь бы тебя надо завтрева. Да принарядись получше. Мундир свой одень, и кресты Георгиевские не забудь прицепить. Пусть архиерей знает, что не абы кого в жены берут.
Спать девчонок положили на сеновале, а в их комнатку – дорогого гостя. От новости, что привез дядя Никола, сестрам не спалось.
– Нюсь, а Нюсь, что делать-то теперь будешь? – теребила старшую сестру Настя.
Нюся долго прикидывалась спящей, потом, поняв, что Настя от нее не отстанет, вздохнула, потянувшись:
– А что делать? Замуж пойду за батюшку Феофила. А что? Он, вроде, симпатичный. Я, правда, не очень к нему приглядывалась. Знать бы тогда…
– А как же твой Матвей? – опешила Настя.
– А что Матвей? Он же не сватается.
– Я бы на твоем месте сбежала с Матвеем, – мечтательно прошептала Настя.
– Глупая ты еще Настя, – засмеялась Нюся. – Начиталась французских романов. В голове дурь одна. И куда бы мы с ним побежали? Да и не зовет он меня никуда. Гулять гуляет, а на будущее ничего не загадывает.
– А ты сама ему скажи, что сватают тебя, и если он тебя любит…
– Да не буду я никому ничего говорить, – зло оборвала ее Нюся. – И ты не вздумай болтать по хутору. Я, может, и рада, что батюшка меня сватает. Хоть коровам хвосты не буду крутить на хуторе. В городе буду жить, и не простой казачкой… Маме смогу помочь. Может, вылечим ее. Ну, все, хватит болтать, – отвернулась Нюся от сестры.
Настя скоро заснула, а Нюся еще долго не сомкнула глаз…
Благословение на брак архиерей дал, и в тот же день отпраздновали рукобитие. Жених в честь такого события одарил Нюсю невиданным подарком: полным рубиновым гарнитуром, оправленным в золото: серьги, кольцо и ожерелье. Не откладывая в долгий ящик, назначили и день свадьбы. Чтобы не торопясь уладить все предсвадебные хлопоты, договорились венчаться на Покрова Пресвятой Богородицы.
II
У Анны прибавилось забот. Первым делом надо было пересмотреть приданное, приготовленное заранее, кое-чего докупить. Как-никак в город выдают, да не абы за кого, а за батюшку да еще в немалом чине – иерей, да еще и настоятель церкви. Ко времени и братов подарок пришелся. А самое главное – надо сшить подвенечное платье. Тут не ударить бы лицом в грязь. Юбки да кофты Анна, как и все хуторские, себе и девчонкам шила у местной портнихи Дарьи Игнатьевны. И Анна первым делом отправилась к ней за советом.
– Нет, что ты, милая, я за такое сурьезное дело не возьмусь. Боюсь, не управлюсь.
– Что же мне делать? – расстроилась Анна.
– Вот что: дам я тебе адрес свово учителя. Правда, наверное, он уж старый стал, может и не берет заказы. Но все одно направит тебя к какому другому портному. Они там в станице все друг дружку знают.
И очень скоро Анна с девчонками отправились в станицу Кавказскую. И хоть идти было не так далеко – всего-то верст восемь, но Петр решил, что они без того намаются за целый день, и рано утром отвез их на телеге в станицу, обещав ввечеру забрать обратно. Ванятку оставили на соседскую девчонку Дуняшку, посулив ей баночку монпасье.
Лавки все еще были закрыты, и потому решили сначала зайти церковь. А то когда еще попадешь – каждый день в станицу не находишься, а на хуторе церкви не было. Потому ездили туда только за надобностью, да по великим престольным праздникам. Церковь стояла, как и положено, на главной площади. Попали как раз на заутреню. Анна подала нищим, сидевшим у входа. В церкви подала бумажки на обедню За упокой души и За здравие. Писались они еще дома, загодя. Целый вечер они вдвоем с Петром вспоминали всех дальних и ближних родственников с обеих сторон, стараясь никого не пропустить. Потом поставила свечи, помолилась у икон. Девчонки старательно повторяли за Анной, что она делала. Пока стояли к батюшке под благословение, Анна отвела Нюсю в сторонку. Настя пошла было за ними, но Анна шепнула ей:
– Стой здесь. Мы сейчас.
То ли под кровом Божьей благодати, то ли время другого никак не выпадало, Анна, волнуясь, спросила:
– Скажи мне, донечка, с чистой ли душой идешь замуж? Не по принуждению, не со зла на кого?
– Ну что Вы, мама, какое принуждение, сама я. Понравился мне отец Феофил. – Покраснела Нюся.
– Не пожалеешь после-то? Вроде я слышала, что Матвей Хмелев за тобой ударяет? – испытующе посмотрела Анна на дочку. – Смотри, еще не поздно…
– Мало что болтают. Баловство это одно. За батюшку я пойду. – Сказала, как отрезала, Нюся.
– Ну, помогай тебе Бог! – облегченно вздохнула Анна.
Потом пошли по торговым рядам, которые к тому времени уже открылись. Анна дотошно выбирала отрезы на платья, кружева и пуговицы к ним.
– Мама, а мне тоже платье сошьют? – обрадовалась Настя, когда Анна прикидывала к лицу ли ей ткань.
– Да как же без тебя-то? Все нарядимся на городской манер.
Пока приценивались, торговались, обойдя все лавки, время незаметно подошло к обеду. Солнце уже пекло не жалея. Оглядывая площадь, Анна сказала:
– Давайте перекусим, да пойдем портного искать.
Они уселись прямо на земле за церковной оградой в тени старой огромной липы.
– Хорошо, узелок с собой прихватила, а то бы и перекусить нечем было, – доставая пироги с картошкой и бутылку молока, приговаривала Анна.
Насте, хоть она и притомилась от непривычной суеты, было не до еды. Она улыбалась в радостном оживлении, представляя себя в новом «городском» платье.
– Ох, донюшка, – обняв дочку, рассмеялась Анна, – ты у меня сегодня как ясно солнышко. А вот как принарядим тебя, так вообще первой красавицей на хуторе будешь. От женихов-то, поди, отбоя не будет, ты как думашь?
– Ну что Вы такое говорите, мама. Какие женихи? – засмущалась Настя. – Рано мне еще.
– Эх, доня, жизнь-то наша – она как ветер. Пролетит – и не заметишь. Пока у мамкиной юбки крутишься, он теплый да ласковый, а как начнешь подрастать, так заметет да закружит, что не только мамку, все на свете забудешь, как в метели заплутаешь. Это я к тому, что время оно ох, как быстро летит. Давно ли я босоногой девчонкой бегала-то? А вон уже и снегом меня присыпало.
– Как это? – не поняла Настя.
– Седеть начала. Ну, хватит балясы точить, время-то идет. Пошли-ка до портного. А после еще по лавкам пробежаться надобно будет. Мыла хозяйского надо прикупить, да отцу картуз новый.
И они поспешили к портному. Настя немного пожалела маму, воспринимая ее седину, как болезнь, но очень скоро мысли об обновках напрочь вытеснили грустные мысли. Ей было так радостно, что свертки и коробки, которыми они обвешались, совсем не тянули руки. Мысленно она уже представляла, как сегодня вечером все-все подробно обскажет своей подруге Анютке: какие диковины видела в лавках, как они выбирали отрезы, как сходили в церковь…
Домишко портного удивил своей убогостью. Он был похож скорее на сарай, чем на дом. И хозяин был под стать ему: старый неопрятный еврей, да к тому же еще и горбатый.
– Ну, кого обряжать-то будем? – равнодушно спросил он.
– Да вот Борис Моисеич, дочек своих привела. Одной подвенечное платье, да на второй день что-нибудь надобно. За батюшку выдаем, что-нибудь скромное надо. Да вот еще малой что-нибудь сшить. Ну и мне тоже. Может, сами что присоветуете.
– Ну, показывай, чего вы там набрали…
Анна принялась разворачивать тюки, доставать отрезы и объяснять из какого отреза что хочет сшить и каким фасоном.
Борис Моисеич взял потрепанную тетрадку, карандаш. Он рисовал фасон, старательно слюнявя химический карандаш. Иногда советовал маме, как будет лучше, потом вырывал листочек из тетрадки, вкладывал его в середину отреза, к нему же откладывал пуговицы, кружева или ленты, предназначенные для платья, и все это относил в другую комнату. Когда, наконец, все, что собирались шить, обговорили, Борис Моисеич принялся снимать мерки. Когда подошла Настина очередь, он также равнодушно, как и Анне с Нюсей, сказал:
– Ну, иди, буду и с тебя мерки снимать.
Настю с самого начала напугала небритость недельной давности Бориса Моисеича, его седые давно не стриженные клокастые волосы, замасленная, непонятного цвета кацавейка поверх грязной потрепаной рубахи. Но пока они с мамой разбирались в отрезах и фасонах, и словно не касались Насти, она немного пообвыклась и осмелела. А на его призыв, она, обомлев от страха, непроизвольно, совсем по-детски спряталась за Анну:
– Я не пойду, – прошептала она ей едва слышно.
– Ты чего это? – удивилась та.
– Я боюсь.
– Тю, глупая! – рассмеялась Анна, – А ну-ка, давай, давай, хватит манерничать, – и она насильно вытолкала Настю на середину комнаты.
Из-за своего физического уродства Борис Моисеевич ростом был с Настю. И только руки были длинные, с такими же длинными и цепкими пальцами, как у здоровенного мужика. Эти пальцы с железной бесцеремонностью дотрагивались до Настиной груди, бедер, поворачивали ее, вызывая у Насти приступы тошноты. Она понимала, что то, что сейчас творят над ней – неправильно и некрасиво. Так не должно быть, и мучалась от своего бессилия и отвращения к этому неопрятному старому человеку.
Всю дорогу домой Настя едва сдерживала слезы. «Нет, про это я уж точно Анютке не стану рассказывать», – горько, со всхлипом вздыхала она, сидя на телеге. Настроение было испорчено. День, так хорошо и радостно начавшись, закончился таким мучительным испытанием. И потом еще долгие годы при воспоминании о первых своих взрослых нарядах Настю не покидало чувство гадливости и стыда. Мать, заметив перемену в ее настроении, обеспокоилась:
– Ты что это, как в воду опущенная?
– Не поеду я больше к этому Борису Моисеичу! – зло выкрикнула Настя.
– С чего это ты? – удивилась Анна. – Нам еще на примерку надо будет к нему съездить…
– А чего он меня все щупает и щупает, а Вы стоите и молчите. Противно…
– Дурочка, так он же портной. Как он шить-то станет без мерок?
На примерку Настя, конечно, поехала, но для себя решила, что ни за какие коврижки она не выйдет замуж за портного. Даже под страхом смерти. А если насильно будут выдавать, убежит из дома.
Вечером того же дня женская половина семьи Барабашевых бурно обсуждала события дня, а более всего прилично ли будет на венчание надеть подаренные женихом украшения.
– Наверное, можно, – предположила Нюся. – Если подарил перед свадьбой, значит, хочет, чтобы я в них на свадьбе была.
– А мне кажется, что не пристало будущей матушке венчаться в таких дорогущих украшениях. Да еще и цвет такой – ярко красный, прямо кровавый. Нет, не подойдут они к белому платью. Матушка должна быть скромной…
– Но не монашенкой же, – возразила Нюся. – Хотя с белым платьем точно не вяжутся. Спросить бы кого.
– И что мы в церкви-то были, а не догадались спросить у служек. Они уж точно все знают.
– А ты на второй день их одень, – предложила Настя.
Их обсуждение прервал настойчивый заливистый свист около дома. Нюся вспыхнула краской и подскочила к дверям.
– Ты куда это прыснула? – оторопела Анна. – Не пущу!
– Я только на минутку…
– А ну сядь! – грозно скомандовал из-за печки, где чинил упряжь, Петр. – Без тебя разберусь.
И вышел на улицу.
