Оракул Апокалипсиса

– Ничего особенного, очередная активистка, протестующая против опытов на животных, – с непонятной брезгливостью произнес стоявший рядом мужчина.

Только в этот момент Марго и Ангелина обратили внимание на занятного персонажа, стоявшего рядом.

– Вы ее знаете? – поинтересовалась Ангелина.

– И да, и нет, – неопределенно заявило творение Пикассо и тут же поспешно добавило: – Точнее будет сказать, знал.

Почему он говорил о скандалистке в прошлом времени – было непонятно, но Ангелина не успела задуматься над этим, как Марго задала свой вопрос:

– А что, они практикуют опыты на живых существах?

– А как вы думаете, для создания этого самого экзокортекса, о котором они столько говорят, просто необходимы опыты на живом мозге. Добровольцев на такие опыты нет, проводить их в третьих странах – в эпоху Интернета и других средств информации – себе дороже. Вот шимпанзе за нас, как всегда, отдуваются, – пожал плечами собеседник, он явно был рад поговорить.

– То есть опыты на самом деле проводятся на живом мозге? – с некоторой брезгливостью переспросила Марго.

– А куда деваться, нужно же проверять теории на практике! В старину опыты на людях проводились. Вспомните говорящие головы древности, сколько младенцев головы в самом прямом смысле слова на плаху науки сложили?!

– При чем тут младенцы? – встрепенулась Ангелина.

– Их мозг более податливый…

– Генрих, что ты несешь! – возмущенно прервал их вернувшийся Лорис. – Наши гостьи могут воспринять твои россказни всерьез! Не обращайте внимания, у Генриха – странная манера шутить, – через силу улыбнулся он, – кстати, позвольте вам представить Генриха Фроста. Это известный специалист по истории медицины и по совместительству – управляющий финансами нашей ассоциации. Хотя, конечно, основную работу выполняют квалифицированные бухгалтеры, – добавил он, вспомнив значительные суммы, пожертвованные Ангелиной, – мы не любители, не беспокойтесь.

Лорис многозначительно посмотрел на Фроста, тот понял намек без слов. Асимметричный человек раскланялся и растворился в толпе. Правда, осадок в головах женщин остался. Но они быстро справились с неприятным ощущением. Тем более, Флориан искусно перевел разговор в другое русло. Потом председатель отвел Ангелину в сторону и представил группе оживленно спорящих мужчин. Марго, воспользовавшись ситуацией, приблизилась к Филиппу Берже. Этот человек ее заинтересовал. Почему? Именно это ей и захотелось понять. Мужчина тут же обернулся. Завязался разговор, легкий, ни к чему не обязывающий. Понравился ли ей его доклад, какая проблема ей показалась интересной в частности, и каким ветром ее занесло на это ученое заседание в целом. В первой части разговора Марго удалось отделаться парой одобрительных фраз. Хотя она тут же дала себе слово дома прочитать внимательно доклад, уже выложенный в Интернете. На второй части беседы она остановилась поподробнее. Собственная личность всегда интересовала ее больше, чем все науки, вместе взятые. И Филипп оказался внимательным слушателем.

Ангелина, слушая вполуха разглагольствования стоявших рядом мужчин, наблюдала за подругой. Марго эффектно выделялась на фоне присутствовавших женщин. Яркая брюнетка с неправильными, но интересными чертами лица, она всегда умела выгодно подчеркнуть собственные достоинства, одновременно скрывая недостатки. Она не была красивой, скорее – бросающейся в глаза, мимо которой не пройдешь и которую не скоро забудешь. Филипп слушал свою собеседницу внимательно, не мигая, и его лицо медленно, но верно расплывалось в широкой, радостной улыбке. Невооруженным глазом было видно, какое удовольствие ему доставляет беседа с ней. И казалось, уже ровным счетом ничего не осталось от вдохновенного оратора, только очарованный своей новой знакомой мужчина: не очень ловкий и явно не обладающий необходимым опытом общения с представительницами прекрасной половины человечества. «Как быстро она его приручила! – легким уколом ревности пронеслось в Ангелининой голове. Но она тут же успокоилась – не будешь же завидовать скрипачу-виртуозу. Кому-то дано, а кому-то нет. Один прикоснется к скрипке, и польются чарующие звуки Вивальди, а результатом общения другого с тем же инструментом будет мелодия, смахивающая на дружный хор мартовских котов или скрип несмазанных дверей.

Так и весь последующий вечер протекал самым приятнейшим образом. И подруги уже не вспоминали неприятное происшествие, случившееся вначале. Марго, к великому облегчению своей подруги, даже ни разу не подколола Лориса, вела себя паинькой и даже самым милым образом распрощалась с ним и с Филиппом. Наконец с чувством удовлетворения от приятно проведенного вечера они вышли на улицу, с удовольствием вдыхая свежий вечерний воздух. Такси припозднилось, но даже это не портило им настроения. Правда, когда подруги направились к машине, они вновь столкнулись с рыжеволосой незнакомкой.

– Выслушайте меня, пожалуйста! Мы уже с вами встречались, возможно, вы меня не помните, но я вас хорошо запомнила. Благотворительный вечер в парижской мэрии, Женевьева Бренон, мы еще говорили об ассоциации Брижит Бардо? – с ноткой отчаяния воскликнула она.

Теперь Ангелина поняла, почему это лицо и огненная шевелюра показались ей знакомыми. Память нехотя, но послушно вытаскивала из запасников давнюю встречу. Правда, честно признаться, для Ангелины Женевьева Бренон тогда была в первую очередь не очень желанной претенденткой на очередной чек. А в этот период, как уже было сказано раньше, процесс подписания чеков стал ее напрягать, и знакомство она продолжать не стала. И теперь эта странная женщина вновь взывала к ее помощи.

– Позовем полицию! – тем временем предложила Марго, явно оскорбленная экзотическим видом незнакомки. Любые посягательства на хороший вкус были для Марго преступлением против человечества. И это несмотря на то, что в общем и целом парижанка весьма терпеливо относилась к чужим и собственным недостаткам.

– Давай послушаем, говорите, – решила Ангелина.

– Вы меня принимаете за взбалмошную идиотку! – торопливо зашептала женщина. – Но вы даже представить себе не можете, о чем идет речь!

– Это вы об опытах на животных? Нас все это совершенно не касается! – заявила Марго. – Обращайтесь в лигу защиты наших меньших братьев и оставьте нас в покое!

– Животных?! Но речь идет не только о животных! Слушайте, нам необходимо поговорить, но не здесь и не сейчас! – Она нервно огляделась, потом с ноткой отчаяния в голосе продолжила: – Мы можем встретиться в другом месте, я могу вам позвонить?

– Хорошо, – только пожала плечами Ангелина и протянула визитную карточку, – только в дневные часы, пожалуйста. Я не люблю, когда меня беспокоят по утрам и вечерам, – уточнила она.

– Ты – сумасшедшая! – возмутилась Марго, когда женщина отошла. – Давать свой номер всем встречным-поперечным! Тем более – такому чуду в перьях! У нее явно не все дома, да еще мания преследования в придачу. Ты заметила, как она озиралась?

– Да ладно тебе, не преувеличивай. А потом, мне просто стало интересно, – призналась Ангелина и шутливым тоном добавила: – В конце концов, должна же я знать, на что расходуются мои кровные!

Глава 2. Приятные слова

Год 999 после Рождества Христова. Священная Римская империя, Констанц

Отца Иеронима, настоятеля прилепившейся к городскому кладбищу церкви Святой Берты, разбудил затемно громкий стук. Кто-то нещадно колотил в дверь.

– Отец Иероним! Вставайте! – раздавался зычный голос оружейника Кривого Ганса.

Он поежился, нехотя выбрался из нагретой за ночь постели, нащупал голыми ногами домашние туфли из мягкого войлока и, набросив теплую накидку из овечьей шерсти, поплелся к двери.

– Кто?

– Отец Иероним! Густавиус сгорел!

Настоятель только охнул и задрожавшими внезапно руками отодвинул засов. В комнату в клубах морозного воздуха ввалился глава караула оружейников. Так было установлено уже больше двадцати лет, что каждую ночь Констанц охранялся сменным караулом, в состав которого входили все представители мужского пола города. Только слишком юные или дряхлые были освобождены от этой повинности, и само собой разумеется, что калек тоже никто не тревожил. Эту неделю охрану несли жители квартала оружейников. Архиепископ Констанца устанавливал с избранным городскими старейшинами бургомистром очередность каждого квартала. Нужно сказать, что это нововведение позволило наконец городу вздохнуть спокойнее. Правда, были и недовольные – те самые душегубы и разбойники, которых лишили возможности легкой наживы. Но их мнения, слава богу, никто не спрашивал. Выгода была и для городской казны. Такая стража стоила гораздо дешевле, нежели нанятые архиепископом профессиональные воины. В общем, сплошные плюсы, впрочем, на минусы никто бы в таких условиях и внимания не обратил, не до жиру.

Взору потрясенного отца Иеронима предстало мрачное зрелище: обугленные остатки сторожки, предусмотрительно залитые парой ведер воды, и внутри… все, что осталось от бедняги Густавиуса. Настоятель в бессилии поднял свой взор к небу. Рассветное солнце поднималось в серой дымке, не согревая и не освещая. Темные, угрожающие тучи спешили с севера, чтобы окончательно прогнать любые проблески небесного светила. Иероним опустил голову.

– Вот сволочи, – рассуждал тем временем Кривой Ганс, – все продумали!

– Что продумали? – встрепенулся Иероним.

– А то, что не оставили бедняге никакой надежды на спасение, – с гневом отчеканил тот, покачивая головой.

– Объясни! – потребовал настоятель, безуспешно всматриваясь в мрачную сцену.

– Дверь-то была закрыта снаружи!

Иероним непонимающе уставился на Ганса, но тот без слов указал на остатки металлической задвижки.

– Только одно непонятно: кому понадобилось убивать такого бедняка, как Густавиус? – наморщил лоб оружейник. Его единственный глаз внимательно рассматривал все кругом. Второй был закрыт черной повязкой, его выжгло брызгами жидкого железа.

– Ты уверен, что это не несчастный случай?

– Уверен, отец.

Другие члены караула кивнули головами в знак согласия. Авторитет Кривого Ганса был непререкаем.

Для отца Иеронима все случающееся с любым из земных людей было делом Божьим. Блаженны верующие в Царствие Небесное, и он был именно таким блаженным. Он не роптал, даже когда его жена Хильдегунд умерла при родах, давая жизнь долгожданному первенцу. Маленький Теобальд ненадолго пережил мать. Плачущий отец только успел окрестить и наречь младенца, как тот воссоединился с матерью. Так их и похоронили в общей могиле. Но Иероним покорился воле Господней. Раз так случилось, значит, так тому и быть. И его милая и спокойная Хильдегунд была счастливее и спокойнее в райской обители с их маленьким Теобальдом. А ему следовало оставаться и служить Господу на земле, помогать страждущим и вселять надежду в сердца. В общем, отец Иероним был кротким человеком, и ничто не могло привести его ни к великому гневу, ни к крайнему отчаянию, ни к чрезмерной печали. И самое главное, ничто не могло его заставить жаловаться на Создателя всего сущего. Но этим утром при виде изуродованного пламенем Густавиуса что-то перевернулось в душе Иеронима. Именно с этой минуты небывалое чувство гнева наполнило обычно его столь кроткую, голубиную душу. Нет, он не посчитал себя орудием божественной справедливости. Он никогда не был горделивым. Просто теперь он должен, просто обязан был найти и наказать убийц. Кривой Ганс с удивлением рассматривал маленького священника. Иеронимус словно стал выше ростом, сутулые плечи расправились, а в глазах засверкал непонятный огонь. Оружейник привык к незлобивому и всегда ровному нраву служителя. Но сейчас перед ним был другой человек, главной целью которого стала месть.

* * *

Звонок Лориса застал Ангелину в салоне ее любимого парикмахера. Она только взглянула на высветившийся номер, но отвечать не стала. Нужно сказать, что Флориан выбрал самое неподходящее время. Это было почти святотатством – беспокоить мадам Слепцову в такой момент. Жак был не просто хорошим парикмахером. Он был настоящим артистом. И из ее среднестатистической, по собственному Ангелининому выражению, внешности ему удавалось создавать нечто почти утонченное, элегантное. Словно скульптор, он отсекал ненужные, грубые куски мрамора и являл свету чудо, скрытую, никому не известную очаровательную женщину. Ангелина даже в самые свои лучшие, молодые годы, когда, по единодушному утверждению, она была чрезвычайно миленькой, не чувствовала себя настолько привлекательной. Кроме того, Жак ухитрялся устанавливать со всеми своими клиентками близкие, доверительные отношения.

Но Флориан не успокаивался.

– Ты можешь ответить, Анжи, – проворковал Жак, колдуя над непослушной прядкой.

– Подождет, – махнула она рукой.

– Поклонник?

– Хуже, – усмехнулась она.

– Неужели жених? Будь осторожна, дорогая, с твоей фортуной надо быть осторожнее со знакомствами! – выкатил и без того выпуклые глаза Жак. Теперь ее парикмахер напоминал рака, сходство усиливали щелкающие, словно клешни, ножницы.

– Не в этом смысле, но мои деньги его тоже интересуют. Он – председатель крупного фонда, занимающегося исследованиями мозга или чего-то подобного. Может, тебе знаком Флориан Лорис?

– Лорис! – Жак вздрогнул, и его ножницы щелкнули в пустоте.

– Ты его знаешь?

Тем временем Жак пришел в себя и с деланым равнодушием покачал головой:

– Слышал пару раз, но не хочу об этом говорить, все это ерунда. И, кстати, совсем забыл, я хотел тебе предложить попробовать немного другой контраст, мне кажется, что он утончит линию носа и подбородка, а вот здесь я немного уберу, – перевел он разговор на другую тему.

– Я тебе полностью доверяю, – улыбнулась она, не придав никакого значения только что случившемуся.

Лорису она перезвонила, только выйдя из салона.

– Я рад, что вас нашел, мадам Слепцова.

– Что-то срочное?

– И да, и нет. Просто хотел вас пригласить на небольшую презентацию, которая состоится в нашем исследовательском центре рядом с Кольмаром в Альзасе.

– Презентацию?

– Ну, скажем точнее, демонстрацию нашего последнего достижения. Я думаю, вам будет интересно своими глазами увидеть реализацию проекта, в который вы вложили такую солидную сумму? – по телефону приятный баритон Лориса завораживал. – Кроме того, будут присутствовать несколько известных ученых и другая, не менее престижная публика. Наш исследовательский центр располагается в старинном замке, часть которого была переделана в гостевой отель. Местность чрезвычайно живописная, кухня, не побоюсь сказать, замечательная. Так что не пожалеете. Я уже вам скинул на мейл приглашение, посмотрите и дайте мне знать.

– Хорошо, спасибо, я очень польщена вашим предложением, – произнесла она, – только можно мне захватить с собой подругу?

– Конечно.

– В таком случае я дам вам знать завтра…

Марго, услышав о приглашении Лориса, сначала удивилась, потом заявила, что на всех этих научных демонстрациях можно умереть от тоски. И тем более – при скопище такого количества претенциозных ученых мужей, скукотища, одним словом. В этот момент, по всей видимости, она вспомнила о существовании Филиппа Берже. Замолчала, что-то обдумывая. Потом решила рассмотреть повнимательнее сам замок, окрестности, список приглашенных. Потратив несколько минут на изучение всех данных и пристальную проработку меню местного ресторана, сменила гнев на милость.

– Предмет заслуживает самого внимательного изучения, – заявила она, – хотя и придется общаться с этой «постной рожей», извини, дорогуша, с твоим увлечением. Но, впрочем, о вкусах не спорят. Сама должна признаться, что и мой выбор не всегда отличается точностью.

Ангелина только внутренне хмыкнула в ответ на это утверждение. Марго хотела быть великодушной и самокритичной. Такие порывы подружки она могла только поощрять, тем более они были не таким уж частым явлением. Но с ответом решено было погодить, тем более она приходила в себя после только что полученной от сына эсэмэски. Текст ее был краток, и он извещал бабушку, что к ней едет… внучка. Выполнение прародительских обязанностей по отношению к Манон всегда приводило Ангелину в состояние легкого замешательства.

Нужно сказать, что сыном Анжи обзавелась рано. Со Слепцовым они познакомились в университете. Он учился на экономическом, она – на матфаке. Роман был скоротечным. Оба были молодыми и горячими, и через девять с небольшим хвостиком месяцев, 14 февраля, появился на свет сын. Откуда-то в советском прошлом они услышали про праздник влюбленных и притянутый к нему за уши день то ли съеденного львами, то ли замученного каким-то другим, не менее неприятным способом святого Валентина. Так и стал младенец Валентином. Ангелина была девушкой любознательной и добросовестно изучила проблему. Так она узнала и про то, что святых на самом деле было двое, и по странному стечению обстоятельств их замучили в день, в который в языческом Риме традиционно отмечали Луперкалии. И языческий праздник в честь бога плодородия, когда молодые жрицы Луперка хлестали всех встречных женщин ремнями, сделанными из кожи жертвенной козы, стал Днем святого Валентина. Правда, Ангелина не знала, русское слово «лупить» происходило от названия этого весьма забавного праздника или нет. Вглубь копать она не стала, да и не до этого было.

Сначала они жили в общежитии. Сына приходилось купать в умывальнике, благо подружки помогали. Пока к сессиям готовилась, то одна, то другая сидели с чадом Слепцовых. Юрий, воспитанный по старинке, считал, что соски и пеленки – не мужское дело. Правда, тот же старинный способ воспитания внушил ему, что мужчина должен обеспечивать семью. Поэтому и обеспечивал, благо образование экономическое. Сначала по мелочи приторговывал, потом заинтересовался только зарождающимся рынком акций. Первый миллион заработал на бирже, но по глупости тратить не стал, а открыл собственный бизнес. Ангелина новые веяния тоже не упустила и с матфака плавно перетекла сначала на бухгалтерский учет, потом изучила работу с ценными бумагами. Стала спецом, каких поискать. Да и Слепцову одна выгода: он ей доверял на все сто. Супружеская пара успешно превратилась в бизнес-партнерство. Но любовь как-то незаметно улетучилась. То ли не выдержала этого самого бизнес-партнерства, то ли слишком много общались.

Так что любовная лодка Юрия и Ангелины Слепцовых разбилась не о быт, а о совместный бизнес. Даже названный в честь покровителя всех влюбленных сынуля не помог. Правда, общие интересы до поры до времени удерживали от развода.

Но, как это часто бывает, успех изрядно изменил Слепцова. Хотя, может быть, Ангелина просто в течение многих лет выдавала желаемое за действительное. Придумывала несуществующую любовь там, где, скорее всего, было оформление интимных отношений, вернее – их последствий. Попросту говоря, поженились «по залету». Поэтому и Слепцов со временем уже не стеснялся заводить любовниц, одну моложе другой. Ангелина сначала не замечала или усиленно делала вид, что не замечает. Но с годами, когда красота ушла, а мудрость надежно устроилась на ее месте, она раз и навсегда поняла, что на их браке можно поставить жирный крест. Правда, совместный бизнес, успешно разрушивший остатки любви и взаимопонимания, продолжал держать семейный корабль Слепцовых на плаву. Такой вот парадокс.

Валечка последовал примеру родителей и уже в девятнадцать лет обзавелся избранницей, правда, на восемь лет старше. Ангелина пыталась протестовать. Но ее обвинили в препятствии любви и прочих грехах. Слепцову в этот момент было уже все до фени. И в один не очень прекрасный день на пороге их шикарной квартиры в самом лучшем районе Женевы появилась кругленькая швейцарка с вымученной улыбкой на заурядном личике. Звали ее Даниэла, и Ангелине она напомнила веселую хрюшку из Маппет-шоу. Муж сразу же прозвал ее Дусей, и это имя гораздо лучше подходило незатейливой девице, нежели Даниэла. Она расстраивалась, а Слепцов с присущим цинизмом заявил: «Нашему тюфяку хоть кто-то дал!» Что ее сынуля нашел в этом существе, она так до конца и не поняла. Но уже через неделю Валентин потребовал устроить званый обед в честь своей возлюбленной. Ангелина спорить не стала, решила проявить традиционное российское гостеприимство. Она заказала рулетики из свинины и пару паштетов, которыми славился местный мясник, три вида разных салатов, пару блюд из сои – Валечка предупредил, что его возлюбленная не ест мяса, и шоколадный торт. Но Даниэла на присутствие мяса на столе отреагировала как на личное оскорбление.

– Даниэла – вегетарианка! – воскликнул сын. – Я же тебе говорил! Как ты могла, убирай все это к чертовой матери!

– Ну, пусть ест салаты и свою сою! – не дала себя обескуражить Ангелина.

– Она не может даже видеть мясо!!!

– Ну ее же никто не заставляет его есть!

– У Даниэлы очень чувствительная натура!

– Но мы же не можем есть морковные котлеты и капустную запеканку!

– Ради меня ты могла бы оставить свое упрямство и не портить мне жизнь! Могла бы отказаться от этих свиных рулетов и паштетов!

Слепцов наслаждался разыгрываемой на его глазах сценой, и на его лице медленно и верно расползалась улыбка. Все, что доставляло неприятности Ангелине, становилось источником удовольствия для ее благоверного. Ангелина наивно полагала, что ее мнение еще кого-то интересует, поэтому не задумываясь брякнула:

– Естественно, не может же твоя подружка-хрюшка есть себе подобных!

Ответом были оскорбленное молчание сына и довольное очередным ляпом жены лицо мужа. Но самым неприятным во всей этой истории было то, что ровно через месяц хрюшка из Маппет-шоу прочно обосновалась в жизни Валентина. А через шесть месяцев – рекорд, по швейцарским понятиям – сыграли свадьбу. Если это торжество с кислыми физиономиями родственников Даниэлы и презрительными улыбками слепцовских знакомых можно было назвать свадьбой.

Ангелина первый урок, преподанный невесткой, усвоила раз и навсегда. Она поняла, что приспосабливаться предстоит ей, а не невестке. Поэтому мясо со стола исчезло. Правда, кузнечиков под соусом она ни готовить, ни есть не научилась, овладела только секретом приготовления морковных котлет и овощных запеканок. Впрочем, никто ее об этом особенно и не просил, потому что со временем исчезли и сами столы. То есть сын заскакивал на огонек, извинялся, глаза в пол, торопливо рассказывал новости и с облегченной улыбкой исчезал. История про ночную кукушку, которой быстро и эффективно удавалось перекуковать любую дневную, повторялась с завидным постоянством. В голову приходил и анекдот, что матери необходимо двадцать лет, чтобы сделать из сына человека, а его же девушке достаточно двадцать минут на превращение его в идиота. Хотя Ангелина с этим была не согласна. И с завидной самокритикой признавалась себе в том, что человека из сына сделать у нее не получилось.

Но несмотря на некоторые сожаления, ничего исправлять она не спешила. Во-первых, не знала как, а во-вторых, подозревала, что уже поздно. Поезд ушел давно и, похоже, навсегда. Правда, к своим финансовым обязательствам в отношении сына она относилась серьезно. Доставшуюся ей после развода квартиру в Женеве Ангелина не моргнув глазом передала сыну, дарила всем дорогие подарки на дни рождения и Рождество. Не забывала даже кисломордую родню Даниэлы. Кроме того, Валентин прекрасно знал, что в случае проблем может рассчитывать на мать. К его чести, он зарабатывал сам и весьма неплохо. Даниэла тоже не сидела сложа руки, так что молодая семья ни в чем не нуждалась. Отношения были вежливыми, но холодными. Поэтому и к внучке привязаться Ангелина не смогла. Она ей напоминала Даниэлу, хотя все утверждали, что Манон копия Валентина, а значит, и ее, Ангелины. Внучка была блеклым существом, вежливо здоровалась, благодарила за подарки и испарялась при первой представившейся возможности. Поэтому заявление Валентина, что Манон собирается на несколько дней в Париж, застало Ангелину врасплох.

– Что я буду с ней делать? – с недоумением рассказала она о своих проблемах Марго.

Парижанка, детьми и более далеким потомством не обремененная, тем не менее с видом знатока заявила:

– Как что? Парк Уолта Диснея, парк «Астерикс», Лувр с Версалем, рестораны и бутики. Потом пару других музеев, если захочет. Но это уж вдвоем решите, она же в Париже не в первый раз.

Ангелина, вспомнившая яростные выпады Даниэлы против потребительских интересов свекрови, осторожно заметила:

– Если она напоминает собственную мать, то бутики ее интересовать не будут.

– Попомни мои слова, очень даже заинтересуют! Расслабься, – авторитетно заявила Марго.

– Но ты же ее не знаешь! – слегка возмущалась Ангелина.

– Она что, ненормальная? – не сдавалась парижанка.

– Нет вроде бы, – неуверенно отвечала ее подруга.

– Так вот: любую нормальную девочку, девушку, женщину интересует, как она выглядит!

Правда, в кои-то веки Марго ошиблась, хотя и не во всем. Началось с того, что с первого момента представления программы парижского пребывания Манон расставила точки над «i». Во-первых, у нее не вызвали особого энтузиазма ни Уолт Дисней, ни «Астерикс».