Рыцарь курятника

– Именно.

– Да. Я знаю, что его величеству угодно давно, чтобы этот негодяй сидел в тюрьме.

– Ну, это неудовольствие теперь еще больше увеличится, между тем как я надеялся совсем его избежать.

– Почему?

– По милости этой Сабины Доже.

– А-а! – протянул герцог, качая головой, как человек убежденный.

– Доже – придворный парикмахер. Он причесывает королеву, принцесс. Его влияние в Версале велико: с ним часто говорит король.

– Это правда.

– Это происшествие наделает много шуму. Теперь весь двор им займется. Завтра только об этом и будут говорить.

– Непременно.

– Доже будет требовать правосудия. Его величество захочет узнать подробности, призовет меня и будет расспрашивать. А что я ему скажу?

– То, что вы знаете.

– Я ничего не знаю.

– Черт побери! Это правда.

– Король сегодня упрекал меня за то, что он называет моей небрежностью, а завтра он обвинит меня в профессиональной неспособности, увидев, что я не могу сообщить ему подробных сведений.

– Это может быть.

– Столь многочисленные покушения, остающиеся без наказания, дадут возможность моим врагам вредить мне, а одному Богу известно, сколько их у меня!

– Да, я это знаю, любезный Марвиль. Что вы станете делать?

– Я сам не знаю – это-то и приводит меня в отчаяние! Я не смогу доставить подробных сведений его величеству, и он опять выскажет мне свое неудовольствие. И я не могу подать в отставку, потому что после этого нового злодеяния, оставшегося безнаказанным, все мои ненавистники забросают меня каменьями…

– Что же вы хотите делать?

– Не знаю, совершенно не знаю.

Ришелье наклонился к своему соседу и сказал:

– Ну, если вы не знаете… то знаю я.

– Вы, герцог? Вы знаете, что я должен делать?

– Да.

– Что же?

– Радоваться, а не отчаиваться.

– Как?!

– Хотите меня выслушать? Так слушайте. В голове моей зародилась чудная мысль.

– Мысль?

– Относительно случившегося, которое, вместо того чтобы стать причиной вашего падения, вознесет вас.

– Каким образом?

– Слушайте меня хорошенько, со всем вниманием и, главное, с умом.

– Это нетрудно, потому что я нахожусь вместе с вами.

Герцог достал табакерку, раскрыл ее и взял табак двумя

пальцами.

– Любезный месье де Марвиль, – начал он, – я прежде всего должен сказать вам, что услуга, которую я вам окажу, должна быть следствием услуги, которую вы мне окажете. Я заранее расплачиваюсь с вами.

– Я должен оказать вам услугу, герцог?

– Да, важную услугу.

– Чем могу быть полезен?

– То, о чем я буду вас просить, сделать нелегко.

– Если не совсем невозможно… Но не угодно ли вам будет сказать, в чем дело…

– Любезный де Марвиль, – начал герцог, – дело касается покойной герцогини де Шатору…

– А-а!

– Она умерла только шесть недель назад, умерла, к несчастью для короля и для нас… Эта добрая герцогиня была мне истинным другом… Мы переписывались, особенно после этого несчастного дела в Меце, и в этих письмах я, разумеется, был вполне откровенен; я подавал герцогине советы, которые может подавать только близкий друг…

Герцог делал ударение на каждом слове, искоса поглядывая на начальника полиции.

– Когда герцогиня умерла, – продолжал Ришелье, – отель ее опечатали. Вы помните, что случилось после смерти мадам де Вентимиль, сестры и предшественницы прелестной герцогини, четыре года назад? Отель ее опечатали, и король

приказал принести ему портфель мадам де Вентимиль, чтобы забрать свои письма. К несчастью, кроме писем короля нашлись и другие. Вы знаете, что случилось?

– Многие тогда попали в немилость и были изгнаны.

– Вот именно этого не должно случиться на этот раз.

– Как, герцог?! Вы боитесь?..

– Я боюсь, любезный де Марвиль, чтобы король не рассердился на меня за советы, которые я ей подавал. Самые добрые намерения можно истолковать по-разному.

– Это правда. Но чего же вы желаете?

– Вы не понимаете?

– Нет. Я предпочел бы, чтобы вы объяснились прямо, чтобы я мог услужить вам.

– Я желал бы, чтоб, прежде чем печати будут сняты и король прикажет принести портфель герцогини, мои письма оказались в моих руках.

Фейдо покачал головой.

– Это очень трудно, – сказал он.

– Трудно, но не невозможно.

– Как же быть?

– Это ваше дело, любезный друг. Я ничего вам не предписываю, а лишь выражаю свое желание. Вы сами должны сообразить, поможете ли вы возвратить мне душевное спокойствие. Теперь перестанем об этом говорить, а поговорим о деле Сабины Доже, которое так вас беспокоит. Знаете ли вы, что эта девочка очаровательна и как раз годилась бы для короля?

– Вы думаете, герцог? – усомнился начальник полиции, вздрогнув.

– Да, я думаю, мой милый, что из этого сомнительного дела может выйти нечто прекрасное. Король очень скучает. После смерти герцогини сердце его не занято. Пора его величеству найти себе развлечение. Вы как думаете?

– Я совершенно согласен с вами.

– Дело Сабины наделает много шума. Ему можно придать самый необычный поворот. Король, очевидно, пожелает ее увидеть. Она очень хороша собой…

– Дочь парикмахера… – пробормотал начальник полиции.

– Ба! Король любит перемены – ему надоела любовь знатных дам.

– Неужели?

– Любезный друг, подумайте о том, что я вам сказал, вылечите скорее Сабину Доже и поймите, что место герцогини де Шатору не может долго оставаться вакантным.

Карета остановилась; лакей отворил дверцу.

– Вот калитка сада вашего отеля, – продолжал герцог. – До свидания, любезный де Марвиль.

Начальник полиции вышел, дверца закрылась, и карета уехала. Фейдо де Марвиль осмотрелся. Он стоял на бульваре; эта часть Парижа была совершенно безлюдна. Вдруг какой-то человек подошел к Фейдо.

– Милостивый государь, – сказал он.

Начальник полиции узнал Жильбера, которого видел в комнате Сабины Доже.

– Что вам угодно? – спросил он.

– Переговорить с вами. Я следовал за вами с тех пор, как вы вышли от Доже.

– О чем вы хотите переговорить?

– Я хотел спросить вас, почему произошло это ужасное злодеяние? Кто мог его совершить?

– Я не могу вам ответить.

– Позвольте мне поговорить с вами откровенно. Я люблю Сабину… Я люблю ее всем сердцем и душой. Только она и моя сестра привязывают меня к жизни. Кто осмелился покуситься на жизнь Сабины и зачем – вот что я должен узнать во что бы то ни стало и узнаю!

Жильбер произнес эти последние слова с такой энергией, что начальник полиции пристально на него взглянул.

– Я употреблю все силы, чтобы раскрыть тайну, – продолжал Жильбер, – а теперь, господин начальник полиции, я прошу вас только помочь мне получить самые точные сведения об этом деле.

– Обратитесь в контору комиссаров, и вам будут доставлять сведения каждый день.

– Нет, я хочу иметь дело только с вами.

– Со мной?

– С вами. Два раза днем и два раза ночью я буду проходить по этому бульвару мимо этой двери: в полночь, в полдень, в три часа и в семь. Когда у вас будут какие-либо сведения для меня, я буду у вас под рукой, и я сам, если буду в состоянии, стану сообщать вам все, что узнаю об этом деле. Не удивляйтесь моим словам, я совсем не такой, каким кажусь. Взамен услуги, которую вы мне окажете, я окажу вам услугу еще большую.

– Услугу? Мне? – с удивлением спросил начальник полиции.

– Да.

– Какую же?

– Я сведу вас лицом к лицу с Рыцарем Курятника.

– Лицом к лицу с Рыцарем Курятника? – повторил, вздрогнув, Фейдо. – Где же это?

– В вашем отеле, в вашем кабинете.

– Берегитесь, милостивый государь! Опасно шутить в таком деле с таким человеком, как я.

– Клянусь жизнью Сабины, я говорю серьезно!

– Неужели вы действительно можете свести меня лицом к лицу с Рыцарем Курятника? И когда же?

– В тот самый день, когда я узнаю от вас, кто ранил Сабину.

– А если я это узнаю через час?

– Вы через час увидите Рыцаря Курятника.

Ответ был дан с такой самоуверенностью, что начальник полиции, по-видимому, поверил; однако невольное сомнение промелькнуло в его голове.

– Еще раз повторяю вам, – сказал он, – со мной не шутите. Я жестоко накажу вас.

Жильбер без замешательства выдержал взгляд начальника полиции, взгляд, от которого трепетали многие.

– Приходите каждый день и каждую ночь в часы, назначенные вами, – продолжал Фейдо. – Когда я захочу говорить с вами, я дам вам знать.

Сказав это, начальник полиции вошел в свой сад.

ХIV Затруднительное положение

Фейдо де Марвиль вошел через сад в свой отель по той лестнице, которая вела в его комнаты. Как только он поднялся на последнюю ступеньку, к нему подбежал вестовой.

– Его превосходительство министр иностранных дел ждет ваше превосходительство в гостиной.

– Маркиз д'Аржансон? – спросил с удивлением Фейдо.

– Точно так.

– Давно он здесь?

– Минут пять, не более.

Фейдо поспешно прошел в гостиную. Маркиз д'Аржансон действительно ждал его там. Это был человек высокого роста с незаурядным лицом: в нем присутствовали и доброта, и холодность, и робость. Маркиз являлся полным контрастом своему брату, графу, который оставил свой след в летописях полиции. Его робкая и скованная походка, несвязная речь принесли ему прозвище «д'Аржансон-дурак». Но это только внешнее впечатление. На самом деле он обладал быстротой ума и большой проницательностью. Людовик XV оценил его по достоинству, когда назначил министром, несмотря на сарказм окружающих.

Начальник полиции низко поклонился министру иностранных дел; тот отвечал вежливым поклоном.

– Крайне сожалею, что заставил вас ждать, – сказал Фейдо, – но я был занят по службе.

– Я также приехал к вам по служебному делу.

– Я к вашим услугам, маркиз.

– Мы можем разговаривать здесь? – спросил маркиз д'Аржансон, с беспокойством оглядываясь вокруг.

– Совершенно спокойно, нас никто не услышит.

– То, что я вам скажу, крайне важно.

– Я слушаю вас, господин министр.

– Сядьте здесь, на этом диване, возле меня.

Фейдо сделал знак министру, как бы прося его подождать, потом подошел к трем дверям, выходившим в гостиную, растворил их и сел возле министра, сказав:

– Я вас слушаю.

– Любезный месье де Марвиль, я мог бы и не дожидаться вас, потому что должен был вручить вам только приказание короля.

Д'Аржансон вынул из кармана бумагу, сложенную вчетверо, и подал ее начальнику полиции.

– Прочтите, – сказал он.

Фейдо развернул бумагу и прочел:

«Предписывается начальнику полиции:

Сегодня вечером, между десятью и двенадцатью часами, в Париж через Венсенскую заставу въедет почтовый экипаж, запряженный четверкой, с двумя кучерами. Два лакея без ливрей будут стоять на запятках. У экипажа кузов коричневый, без герба; колеса того же цвета, с зелеными полосами. В экипаже будет сидеть очень молодой человек, не говорящий по-французски.

Необходимо принять все меры к тому, чтобы захватить этого человека при въезде в Париж. Удостоверившись в его личности, отвезти в его же экипаже в отель полиции; при этом никто не должен садиться вместе с ним, а шторы в карете должны быть подняты.

Приказываю наблюдать за тем, чтобы никакая бумага не была выброшена из окна экипажа; самая глубокая тайна должна окружать это дело».

– Это дело несложное, – сказал Фейдо, окончив читать. – Я сейчас же приму необходимые меры. Но что же мне делать с этим человеком, когда его привезут сюда?

– Этот человек говорит по-польски. Без всякого сомнения, когда его арестуют, он потребует, чтобы его связали с послом; в таком случае привезите его ко мне в любое время. Если же, напротив, он этого не потребует, пришлите мне сказать об этом и держите его в вашем кабинете до тех пор, пока я не приеду.

– Это все?

– Спрячьте его бумаги так, чтобы никто их не видел.

– Хорошо.

– Это похищение должно быть известно только королю, вам и мне. Употребите людей искусных и толковых для ареста у заставы, потому что от этого зависят их жизнь, ваше место начальника полиции и мой министерский пост.

– Я сделаю надлежащие распоряжения и ручаюсь за моих агентов.

– Если так, король останется доволен.

– Да услышит вас Бог!

– Еще одно, – продолжал д'Аржансон тихим тоном.

– Что такое?

– Королю было бы любопытно знать по некоторым причинам, не известным никому, кроме меня, что поделывает принц Конти, с кем он чаще всего видится и не заметно ли в его доме приготовлений к путешествию.

– Я разузнаю об этом.

Маркиз встал.

– Вы меня поняли? – спросил он.

– Абсолютно, – отвечал Фейдо.

Министр сделал несколько шагов к дверям, Фейдо бросился провожать его.

– Нет, нет, останьтесь! – решительно запротестовал маркиз. – Я приехал инкогнито. Я запретил вестовому говорить кому бы то ни было, что я здесь. Никто не должен знать о моем посещении. До свидания. Постарайтесь, чтобы его величество остался доволен вашими услугами.

Фейдо поклонился; министр иностранных дел вышел из гостиной.

Оставшись один, Фейдо прошел в свой кабинет, нажал пружину и отворил секретный ящик, из которого вынул связку бумаг. Он отнес эти бумаги на свое бюро, отпер другой ящик и вынул две медные «решетки», какие употребляются для расшифровки дипломатической корреспонденции. Он прикладывал эти решетки к разным бумагам и читал их про себя.

– Так и есть! – прошептал он. – Эти сведения были верны. Польская партия хочет свергнуть короля Августа, другая партия хочет призвать на трон короля Станислава, но ей не сладить с саксонским домом. Этим вольным народом, любящим свободу, может управлять только принц с именем знаменитым – Бурбон!.. Очевидно, этот поляк прислан к принцу де Конти!..

Фейдо долго размышлял.

– Одобряет или нет король этот план? – продолжал он рассуждать. – Вот щекотливый вопрос!.. Арестуй я этого поляка, друга или врага приобрету я в принце де Конти?

Фейдо де Марвиль встал и начал ходить по комнате с беспокойством и нетерпением. Начальникам французской полиции кроме разных неприятностей, связанных с высоким званием, приходилось терпеть неудобства в связи с обязанностью наблюдать за принцами крови и членами королевской фамилии.

– Черт побери, – сказал начальник полиции, остановившись, с сильным гневом, – сегодня все обстоятельства будто нарочно сложились так, чтобы затруднить мое положение! Эти непонятные дела Рыцаря Курятника, это покушение на жизнь дочери Доже, эта новая история с поляком, которая ставит меня в самое щекотливое положение!.. Что делать? Надо, однако, действовать, – продолжал Фейдо после минутного молчания.

Он сильно дернул за шнурок колокольчика.

XV Служанка

– Жильбер прав, – говорил Доже, – надо действовать таким образом.

– Позволите мне действовать? – спросил Жильбер.

– Да. Сделайте все, чтобы узнать тайну этого злодеяния!.. Дочь моя! Мое бедное дитя!..

– Успокойтесь ради Бога, имейте столько мужества, сколько имеем Ролан и я.

– Хорошо, поступайте как знаете!

Эта сцена происходила в комнате за лавкой Доже, имевшей один выход на двор, другой в коридор, а третий в лавку. Была ночь; лампы были зажжены. Доже, Жильбер и Ролан сидели возле круглого стола, на котором лежало все необходимое для письма.

– Ты полагаешь, что я должен так действовать? – спросил Жильбер у Ролана.

– Да, Жильбер, я знаю, как ты любишь мою сестру, я знаю, какой ты человек. Я заранее одобряю все, что ты сделаешь.

Жильбер встал и отворил дверь, которая вела в лавку.

– Феб! – позвал он.

Прибежал подмастерье парикмахера.

– Позовите Иснарду и Жюстину, мне надо поговорить с ними. Леонар! – обратился он к другому подмастерью. – Попросите месье Рупара, чулочника, и его жену прийти сюда, потом зайдите в лавку мадам Жонсьер, жены парфюмера, и в лавку мадам Жереми, белошвейки, и также попросите этих дам прийти сюда сейчас же, не теряя ни минуты.

Подмастерье бросился из лавки.

– Зачем вы зовете сюда всех этих людей? – спросил Доже с беспокойством.

– Предоставьте мне действовать, и вы скоро узнаете все, – отвечал Жильбер.

Обе служанки пришли вместе с Фебом.

– В каком состоянии Сабина? – спросил Доже.

– Все в том же, – отвечала Жюстина. – Она неподвижна, однако мадемуазель Кино говорила, что дыхание стало посвободнее.

Доже сложил руки и поднял глаза к небу, как бы благодаря Бога.

– Разве мадемуазель Кино не хочет немного отдохнуть? – спросил Ролан.

– Нет, – отвечал Жильбер, – она объявила, что всю ночь просидит возле Сабины и выйдет из ее комнаты только тогда, когда Сабина узнает ее и улыбнется.

– Как мне благодарить ее? – сказал Доже. – Это добрый ангел, охраняющий мою дочь.

Дверь лавки отворилась, и вошел третий подмастерье.

– А-а, – сказал Ролан, – это Блонден.

– Виконт де Таванн вернулся из Версаля? – спросил Жильбер.

– Нет еще, – отвечал подмастерье, – но как только он вернется, ему отдадут ваше письмо. Его взял первый камердинер.

– Хорошо! – сказал Жильбер, отпустив его.

Через пять минут Рупар, Урсула, мадам Жереми, мадам Жонсьер сидели в комнате за лавкой и смотрели друг на друга с изрядным любопытством. Обе служанки стояли у камина; три подмастерья – у стеклянной двери, отделявшей комнату от лавки.

– Друзья мои! – начал Жильбер. – Вы все были глубоко огорчены жестоким происшествием, поразившим нас; вы все любите Сабину. Вы должны желать так же, как и мы, узнать правду, раскрыть это злодеяние. Вы нам поможете разъяснить это дело, не правда ли?

– Да-да! – закричали в один голос мадам Жереми, мадам Жонсьер и Урсула.

– Очевидно, – сказал Рупар, – что свет истины – величайший общественный светильник.

– Молчите! – перебила Урсула, толкнув мужа локтем.

– Начнем по порядку, – сказал Жильбер. – В котором часу вы вчера уехали в Версаль? – обратился он к Доже.

– Вчера утром, в восемь часов.

– И не возвращались домой ни днем, ни вечером?

– Нет.

– Уезжая, в каком положении оставили вы Сабину?

– Как обычно: она была весела, счастлива, повидимому, и тени печали не было в ее глазах.

– Она спрашивала вас, вернетесь ли вы в Париж?

– Нет, она об этом не спрашивала.

– Вы не можете сообщить ничего больше? Припомните хорошенько.

– Нет, ничего особенного.

– А ты, Ролан, в котором часу оставил сестру?

– Я вернулся ужинать в шесть часов. Сабина была весела по обыкновению. Она спрашивала меня, приходил ли ты в мастерскую. Я отвечал, что тебя не было, тогда она немного взгрустнула. Я ей сказал, что ты должен был приготовить оружие в твоей лавке на набережной и что я увижу тебя вечером, потому что мы должны работать вместе. Она улыбнулась. Потом спросила меня, говорил ли я с тобой о сестре твоей, Нисетте. Я отвечал, что я прямо объяснил тебе мои намерения и желания. Сабина поцеловала меня. Мысль о двойном союзе очень радовала ее. Когда я расстался с нею, она была взволнованна, но это волнение было от радости.

– В котором часу ты ее оставил? – спросил Жильбер.

– В восемь часов.

– И после того ты не виделся с нею?

– Я увидел ее только сегодня утром, когда ее принесли.

– Ты вернулся вечером?

– Да. Я прошел к себе, думая, что Сабина в своей комнате.

– И ты ничего не заметил ни снаружи, ни внутри дома, что указывало бы на следы насилия?

– Ничего.

– Это все, что ты знаешь?

– Абсолютно все.

Жильбер сделал знак Фебу подойти.

– Что случилось здесь вчера вечером? – спросил он.

– Ничего особенного, – отвечал подмастерье. – Леонар и Блонден знают это так же, как и я. Мадемуазель Сабина сидела в лавке целый вечер. Она вышивала.

– Приходил кто-нибудь?

– Камердинер маркиза де Коссада, лакей главного откупщика Бежара и камердинер герцога Ларошфуко.

– Больше не было никого?

– Кажется.

Феб вопросительно взглянул на своих товарищей.

– Нет, никто больше не приходил после того, как ушел месье Ролан, – сказал Леонар.

– Никто, – прибавил Блонден, – только мадам Жонсьер и мадам Жереми приходили посидеть с барышней.

– Да, – сказала мадам Жереми, – я…

– Извините, – перебил Жильбер, – я сейчас попрошу вас ответить мне, но позвольте мне продолжить по порядку. В котором часу вы заперли лавку? – обратился он к подмастерьям.

– В половине десятого.

– Запирая лавку, вы ничего не заметили, ничего странного?

– Решительно ничего. Мадемуазель Сабина пела, когда мы запирали ставни.

– Да, – прибавил Феб, – барышня казалась очень веселой.

– Она не собиралась никуда идти?

– Нет.

– Вечером не приносили никакого письма?

– Ничего не приносили.

– Закрыв лавку, – продолжал Феб, – мы пошли наверх, в то время как барышня провожала этих дам по коридору.

– Вы ничего больше не знаете?

– Ничего, – отвечали три подмастерья.

– А ночью вы ничего не слышали?

– Решительно ничего.

Жильбер обернулся к мадам Жереми и к мадам Жонсьер.

– А вы что знаете? – спросил он.

– Ничего очень важного, – отвечала мадам Жереми. – Мы пришли провести вечер к Сабине и по обыкновению работали вместе с нею. Мы оставили ее в ту минуту, когда заперли лавку, и она проводила нас через дверь в коридор. С нею была Иснарда, она светила нам.

– Мы пожелали Сабине спокойной ночи, – продолжала мадам Жонсьер, – и больше не знаем ничего.

– А после, вечером или ночью, вы ничего не слыхали?

– Ни малейшего шума, – сказала мадам Жонсьер, – ничего, что могло бы привлечь мое внимание.

– Ни мое, – прибавила мадам Жереми.

– Ни наше, – докончила Урсула.

Жильбер посмотрел на служанок и сказал им:

– Подойдите!

Они подошли.

– Кто из вас оставался последней с мадемуазель Сабиной? – спросил он.

– Иснарда, – с живостью отвечала Жюстина. – Она всегда ухаживает за мадемуазель Сабиной больше, чем я.

Посторонившись, чтобы пропустить Иснарду вперед, она сказала:

– Говори же!

– Я ничего не знаю, – сказала Иснарда, и лицо ее вспыхнуло.

– Вы оставались с Сабиной, когда она заперла дверь в коридоре? – спросил Жильбер.

– Кажется, я… – пролепетала служанка.

– Как? Вам кажется? Вы сами этого не знаете точно?

– Я… не знаю…

– Кто запер дверь: она или вы?..

– Ни она, ни я…

– Кто же?

– Никто…

– Как! Никто не запер дверь из коридора на улицу?

Иснарда не отвечала; она машинально вертела на пальцах конец передника, потупив глаза.

– Отвечайте же! – с нетерпением сказал Жильбер. – Вы последняя остались с Сабиной?

– Я не знаю…

– Вы провожали ее в комнату?

– Я не знаю…

– Приходил ли к ней кто-нибудь, пока вы были с нею…

– Я не знаю…

При этой фразе, повторенной в третий раз, Жильбер посмотрел на Доже и Ролана. Отец и сын казались сильно взволнованными.

– Иснарда, – с живостью сказал парикмахер, – ты должна говорить яснее…

– Хозяин, – сказала служанка, сложив руки – умоляю вас, не спрашивайте меня ни о чем!..

– Почему же это? – вскричал Ролан.

Жильбер снял распятие, висевшее на стене, и подал его Иснарде.

– Поклянись над этим распятием, что ты не знаешь ничего, что ты не можешь ничего сообщить нам, а я тебе поклянусь, что не стану тебя расспрашивать.

Иснарда не отвечала. Лицо служанки сделалось бледным. Она продолжала молчать; губы ее сжались.

– Клянись или отвечай, – сказал Жильбер угрожающим тоном.

Она начала ломать себе руки.

– Говори же! Отвечай! Объяснись! – запальчиво закричал Доже.

– Хозяин, умоляю вас… – пролепетала Иснарда, сложив руки и упав на колени перед парикмахером.

– Говори! Скажи все, не скрывай ничего! – закричали в один голос мадам Жереми, Урсула и мадам Жонсьер.

– Говори же, – прибавила Жюстина.

Иснарда все стояла на коленях с умоляющим взглядом.

– Еще раз спрашиваю тебя: будешь ли ты говорить? – настаивал Жильбер.

– Как! – закричал Доже. – Дочь моя была ранена, она умирает, она не может говорить, а эта гадина не хочет нам отвечать!

– Стало быть, она виновата, – сказал Ролан.

Иснарда вскочила.

– Я виновата?! – закричала она.

– Почему ты не хочешь говорить?

– Я не могу.

– Почему же?

– Я поклялась спасением моей души ничего не говорить.

– Кому ты клялась? – спросил Доже.

– Вашей дочери.

– Сабине? – закричал Жильбер.

– Да.

– Она сама потребовала у тебя этой клятвы?

– Она сама.

Все присутствующие переглянулись с удивлением. Очевидно, никто не ожидал, что Иснарда участвовала в этом роковом и таинственном происшествии. Жильбер подошел к служанке.

– Скажи нам все! – потребовал он.

– Убейте меня, – отвечала Иснарда, – но я говорить не стану.

– Что же может заставить тебя говорить? – вскричал Доже.