скачать книгу бесплатно
Так бывает
Елена Камзолкина
Все произведения, вошедшие в сборник, посвящены женщинам. И, конечно же, любви. А она всегда разная… Потому и рассказы разные – грустные и веселые, со счастливым концом и открытым финалом, когда неизвестно, что впереди – радость без края или грусть потери и расставания. И написаны они в разные годы – и когда было тоскливо от безысходности, и когда появилась надежда. И жанры, в которых написаны рассказы, тоже разные: тут и мелодрама, и романтика, и реализм, и фантастика, а повесть «Дама по особо важным делам» и вовсе детектив, где каждая глава предлагает читателям очередную загадку. Некоторые рассказы этого сборника ранее публиковались в журналах, и автор поплатилась за это – сценаристы заимствовали сюжеты для телесериалов. Но автор не в претензии: о женщинах сколько ни напиши, все мало. Они заслуживают иного, но прежде всего – любви.
В розовом свете
Билет до востребования
– Не годится!
Вера взяла папку и вышла. В коридоре ее толкнули, в дверях зацепили плечом, на улице окатило снежной грязью из-под колес. Впору расстроиться, но бескровные губы изогнула улыбка. Дайте срок, она тоже будет портить пальто пешеходам.
Как только Вера появилась в библиотеке, остальные сотрудницы засобирались по домам. Через пять минут кончалась дневная и начиналась вечерняя смена.
Из-за стеллажей возник мужчина с плечами, краплеными перхотью. Положил на стойку две книги и уставился на Веру. Она заполнила формуляр, мужчина молча взял книги и вышел, не придержав дверь, от чего она закрылась с трескучим грохотом. Хам!
Больше в библиотеке никого не было. Вера достала из сумки папку, из ящика стола, отомкнув замок, картотеку и приступила к работе. Она бегло просматривала страницы рукописи и те из них, которые нельзя было использовать, отправляла в мусорную корзину. Никакого сожаления при этом она не испытывала, хотя некогда любовно шлифовала каждую строчку. Год назад такое отношение к собственноручно написанному, выстраданному было немыслимо, но сейчас все изменилось, и виной тому Катерина. Спасибо ей.
С одноклассницей они встретились в переходе под Пушкинской площадью.
– Верка!
– Катя?
– Как живешь, подружка?
Вот еще новость. Никогда Катерина ее за подружку не числила. Хотя, была бы признанная школьная красавица малость поумней, не чуралась бы общения с невзрачной одноклассницей, ибо безликость последней подчеркивала бы привлекательность первой. Это еще Мопассан доказал. Но Катерина французскую классику не читала, как, впрочем, и русскую, на уроках литературы демонстрируя вопиющее невежество.
Живейший интерес одноклассницы нашел объяснение, когда подошли к концу дежурные вопросы и ответы, вместившие несколько лет, пролетевших со времени окончания десятого класса. Катерина не столько слушала, сколько тарахтела о себе. Работает секретарем в фирме. Работа ничего, только мужики прохода не дают, козлы вонючие, о женитьбе не заикаются, все бы на халявку попользоваться, истинно козлы!
– Слушай, а чего тебя в библиотеку занесло? Говорили, ты в «пед» поступила, потом английский преподавала.
Вера повела плечом. Распространяться об этом она не хотела. Не вышло из нее учительницы. Шантрапу нынешнюю надо в строгости держать, тогда и успеваемость будет, и дисциплина. А она себя поставить, как надо, не смогла. Ученики над ней издевались с недюжинной изобретательностью и свойственной детям жестокостью. Она крепилась, но потом ушла, предпочтя пыльные библиотечные закоулки шумным коридорам и светлым школьным классам.
– Помоги, а?
– Что случилось? – опасливо спросила Вера, не знавшая в себе сил, достаточных для помощи кому-нибудь, кроме дворовой кошки, которую она подкармливала, но которую не могла взять в дом, поскольку мать была категорически против.
– Тут такое дело…
Не к ночи помянутые козлы в мужском обличье совершенно достали Катерину. Разуверившись в сослуживцах и случайных знакомых из случайных компаний, она решила внести коррективы в свои матримониальные планы. Не надеясь на встречу с состоятельным местным папиком, потому что все наши папики уже расхватаны теми, кто пошустрее, Катерина обратила свой взор на Запад, Восток (японцы такие вежливые), Север (пускай скандинавы сдержанные, зато щедрые) и Юг (только никаких африканцев). Лучше всего, конечно, заполучить какого-нибудь американца – хоть из Северной Америки, хоть из Южной. Там законы правильные. Ей только колечко надеть, там уж она своего не упустит!
Довольно скоро, однако, выяснилось, что все не так просто. Внешностью ее природа не обидела, с фотографиями проблем нет, но господа иностранцы, видите ли, не только посмотреть хотят на будущую половину, а тут уж она постаралась – настоящая русская красавица, работящая да покладистая, им еще поговорить охота. А с языками у нее туго.
– Поможешь? – и одноклассница, ухватив Веру за рукав, потащила ее по переходу.
Пять минут спустя они сидели за отдельным столиком в пиццерии, и Вера читала всплывшее на экране планшета состряпанное Катериной письмо. И думала, как помягче сказать, что сочинение это способно лишь отпугнуть потенциального жениха. Безграмотно – это полбеды, ошибки можно поправить. Написанное никуда не годилось по другой причине – примитивно, напористо и ни капли лирики.
– Ну как? – спросила одноклассница, с жадностью поглощавшая пиццу «Маргариту».
– Понимаешь, Катя…
Вера старалась быть тактичной, но Катерина все же обиделась, хотя чуть погодя была вынуждена признать, что в сказанном есть резон.
– Может быть… – проговорила она, забыв про недоеденную лепешку, украшенную помидорами с корочкой расплавленного сыра.
Вера не стала рассказывать, что уже несколько лет каждый вечер проводит за письменным столом, создавая роман за романом. Правда, творения ее никак не найдут издателя, куда бы она их не посылала. Обычно рукописи исчезали, будто их и не было. Вера не удивлялась, помня о стандартной формулировке: «Рукописи не рецензируются и не возвращаются». Но несколько раз ей звонили, просили зайти. Она собиралась с духом и шла, как на Голгофу. Поднаторевшие в выпуске «сентиментальных», «любовных», ««розовых» (как ни назови, суть не меняется) романов редакторы начинали толковать ей, что стиль, слог, композиция и прочая, прочая – это еще не все. Эротика нужна! Сцены чувственной страсти – чем откровенней, тем лучше. Этого хочет замордованная бытом простая русская женщина! Она выслушивала эти разглагольствования, забирала рукопись и честно пыталась «заземлить» любовные эпизоды, но получалось либо беспомощно, либо пошло. И тогда, не изменив ни слова, она отправляла рукопись в другое издательств, надеясь, что уж здесь-то дадут оценку ее высокохудожественным текстам и возвышенным мыслям. Но все повторялось.
То, что с точки зрения издателей не годилось для широких масс, идеально соответствовало задаче, стоявшей перед Катериной.
– Я попробую, – сказала Вера.
Договорились встретиться через два дня. Катерина приехала в библиотеку перед самым закрытием. Вера проводила последнего книгочея, после чего вручила однокласснице два распечатанных на принтере листа с текстами на русском и английском. Катерина с видимым недоверием стала читать. Закончив, восхищенно взглянула на Веру.
– Сильно!
Несмотря на убожество комплимента, Вере он пришелся по вкусу. Услышать такое от человека, которому завидовала на протяжении многих лет, это что-то да значит!
Так возобновилось их знакомство, которому не суждено было перерасти в дружбу. Слишком они были разные – Вера и Катя. Но они нуждались друг в друге, и это сплачивало. Катерина отбирала в Сети подходящие кандидатуры, а Вера сочиняла послания, находя в том выход чувствам и реализуя свое неуемную страсть к писательству.
К своей героине, которая лишь относительно напоминала Катерину, а куда больше саму Веру, точнее, ту женщину, которой ей хотелось бы быть, она относилась с нежностью. Должно быть, поэтому письма получались искренними, а некоторая сентиментальность вовсе не мешала, напротив, выглядела органично. Что касается телефонных и скайп-разговоров, к которым склоняли русскую красавицу некоторые кандидаты в женихи, то лже-Катерина отказывалась от них наотрез, с кокетливым консерватизмом объясняя, что предпочитает эпистолярный жанр, поскольку письма предполагают ту степень доверительности, которая так важна в нарождающихся отношениях двух людей. Объяснение звучало многообещающе.
Через месяц солидный предприниматель из Оклахомы прислал вызов и авиабилеты в два конца, как и было оговорено. Днем позже аналогичный «презент» поступил от владельца небольшой сети закусочных в южных департаментах Франции. Катерина выбрала пищевика.
Вернулась она не солоно хлебавши. Очевидно, образ, сложившийся у француза благодаря письмам, и живая Катерина, имели мало общего.
Духом Катерина, тем не менее, не пала.
– Оклахома, это где? – спросила она у Веры.
Та не стала разжевывать, что Соединенные Штаты Нью-Йорком не исчерпываются, есть там своя глубинка, своя провинция, сказала лишь, что места там красивейшие, напоминают чем-то нашу Воронежскую область. Так это или нет, она и сама не знала, а Катерина не опровергла и не подтвердила ее слова, потому что из США не воротилась, обручившись с оклахомским бизнесменом. Вере она черкнула открытку, в которой было много «ахов» и «охов» и ни слова благодарности.
На том история могла бы и закончиться, но электронные письма в почтовый ящик Веры, адресованные русской красавице Катерине, продолжали падать. И в один ненастный вечер, когда на душе было особенно муторно, Вера ответила на одно послание, следующим вечером – на другое, представившись подругой Катерины и объяснив ситуацию. Сделав оборот, письма вернулись с просьбой прислать фотографию. Вера испугалась, но в фотосалон пошла. Фотограф очень старался, вертел ее и так, и эдак, но получилось так себе, потому что никакой подсветкой не скроешь того, чего слишком много, и фотошопом не добавить того, чего вовсе нет. Словно с обрыва в реку, Вера вложила в конверты снимки, отослала… Ответом было молчание.
Как же она корила себя, как возненавидела мужчин, принимающих внутреннюю красоту лишь в сопровождении внешней. Самцы! Дикари!
Тогда-то у нее и возникла идея. Если вы – так, то и я – не иначе. У нее оставались фото Катерины, она выбрала на сайте знакомств в Интернете десятка полтора «жертв» и поставила переписку с ними «на поток». Ей писали, она отвечала, мало-помалу подменив искренность ремесленной заученностью. Потихоньку она создала целую картотеку, дабы не запутаться, кому и что писала.
Все было цинично и просто. К ее зарплате библиотекаря был совсем не лишним довесок, выражающийся в стоимости авиабилетов. Если, скажем, в Австралию и обратно, то сумма получалась изрядной. Европейскими адресатами Вера тоже не брезговала. Получив билеты, она реализовывала их, отказываясь от полета, после чего отправляла недоумевающему воздыхателю письмо, в котором родственница его суженой сообщала, что его избранница погибла в автокатастрофе, направляясь в аэропорт, чтобы вылететь к далекому избраннику. Вот и все. Никакого риска. Никаких претензий.
Вот и сегодня Вера намеревалась написать два-три письма, но тут позвонили из издательства с просьбой забрать рукопись, присланную больше года назад. Вообще-то подобной внимательностью издательства не отличались, отправляя ненужное в корзину – электронное кладбище файлов или ту, что под столом, если автор прислал распечатанный вариант своего творения. Вера поехала с радостью, уверенная, что почерпнет из ею же написанного и основательного забытого немало чувствительных оборотов и судьбоносных ходов.
На завтра у нее были иные планы. Завтра экзамен по вождению. Послезавтра она едет в автосалон покупать машину, не из самых дорогих, но иномарку. Через полгода денег должно хватить на небольшую квартиру, и она разъедется с матерью, которая становится совершенно невыносимой.
Вера взглянула на картотеку. С чего начнем? Пожалуй, с печального. Бедный Джереми! Какого ему будет узнать, что она вознеслась на небеса.
* * *
На шестнадцатом этаже небоскреба, украшающего центр Балтимора, Джереми Райли нажал на кнопку интеркома.
– Да? – миссис Драйвер отозвалась через вызывающе долгую минуту.
– Зайдите ко мне.
Спустя еще одну откровенно хамскую минуту секретарша появилась в дверях кабинета вице-президента крупнейшей инвестиционной компании Балтимора. Высокая, подтянутая, американский эталон с безупречными зубами и высокой грудью. В ее обществе он всегда чувствовал себя неловко.
Джереми начал диктовать рекомендации службе маркетинга, умудряясь думать и о русской девушке, которая должна прилететь сегодня. Чем дальше, тем отчетливее он понимал, что совершил грандиозную ошибку. Как было хорошо, когда их отношения были дистанционными, сетевыми. Она изливала ему душу, он – ей, находя в том немалое отдохновение. Но потом стереотипы и несвойственное ему безрассудство заставили послать ей приглашение и билеты. И вот она прилетает. Роскошная блондинка с великолепными формами. Как он будет смотреться рядом с ней, жалкий близорукий уродец? Он солгал, отправив ей фотографию двоюродного брата, красавца, завсегдатая фитнес-клубов.
Джереми говорил себе: «Она такая чуткая, она все поймет и простит». И тут же спрашивал себя: «А если нет?» Вот если бы она была некрасивой, низкорослой, бесцветной. Пусть бы у нее была только душа… Пусть бы ее вовсе не было, этой девушки из России…
Вечером Джереми Райли напился. Разумеется, с горя. Но он снова был свободен.
Скамейка на выбор
Ее обманули легко и просто. Получается, мать была права, и от этого становилось еще обиднее.
– Я не понимаю. Убей – не понимаю! – горячилась она. – хороший человек, а ты нос воротишь. Посчитай свои годы, милая, ведь не первой молодости невеста. И в зеркало поглядись – не красавица! Конечно, Антоша тоже не принц, зато характер у него золотой. Весь в Анну Павловну!
Галя мамину подругу Анну Павловну не любила. Так случается: человека на дух не переносишь, а за что – сам не поймешь. Инстинктивно, что ли? Иногда Гале казалось, что от Анны Павловны исходит какая-то угроза, но в следующее мгновение наваждение проходило. Нет, конечно же, Анна Павловна никого не хочет подавить, подмять, просто она… чересчур властная. Должно быть, оттого, что слишком долго проработала учительницей в старших классах. Без строгости – для их же пользы! – с выпускниками нельзя, им в институты поступать, в армию идти, короче, жизнь устраивать.
– Ну чем, чем он тебе не угодил? – допытывалась мать.
– Не нравится он мне, – устало проговорила Галя, не надеясь, что мать удовлетворится таким ответом.
Вероятно, безразличие, которым она дарила Антона, являлась следствием неприязни, которую она испытывала к его родительнице. В принципе, и Галя давала себе в этом отчет, он был не хуже других. Во многом даже лучше. Внимательный, обязательный, сдержанный. Из таких мужчин – трезвых, незаметных, не суетливых, выходят отличные мужья. Веревки вить можно и лепить все, что твоей душеньке угодно. При наличии у тебя самой железной воли, естественно. Но в том-то и дело, что напором и целеустремленностью Галя похвастаться не могла. И не было у нее сомнений, что, поддайся она уговорам, выйди замуж за Антона, в их семье всем будет заправлять Анна Павловна. А появятся дети, она и внуков по своим меркам жить заставит.
– О детях подумай! – не отставала мать.
– Я думаю.
– Ой…
Мать схватилась за сердце, и Галя, вздохнув, отправилась за лекарством. В последнее время «приступы» на нее уже не действовали, и это злило мать, которая прежде вовсю пользовалась ими, когда хотела сломить упрямство дочери.
Вернувшись на кухню, Галя протянула матери абсолютно безвредную и совершенно бесполезную розовую капсулу и стакан воды. Мать выпила лекарство, пару минут посидела, прикрыв глаза, потом сказала:
– Так и останешься одна.
– Не останусь.
– Останешься… Все у тебя наперекосяк. На службе, и там постоять за себя не можешь. Все тобой помыкают, каждый обмануть норовит. А спутника жизни найти – это потруднее, чем приличной зарплаты добиться.
На следующий день Галя отправилась к начальству. Шла и подстегивала себя, продолжая вчерашний разговор с матерью: «Значит, не смогу? Думаешь, не справлюсь? Считаешь, духа не хватит? Нет! Смогу! Справлюсь! Хватит!»
В приемной пришлось подождать. Совсем немного по «нормам» их фирмы – минут двадцать. Потом секретарша, последнее «приобретение» руководства, попросила ее войти. «Попросила» – громко сказано. Процедила! Снизошла.
– Ну?
Руководство даже не соизволило оторваться от лежащих на столе бумаг.
– Я работаю здесь больше трех лет… – начала Галя.
– Ну!
– Все, кто начинал вместе со мной, получили прибавку к зарплате.
– Ну!
– Я тоже хочу.
– Ну и хотите на здоровье, – начальник наконец-то посмотрел на нее. – Зарплата увеличена не будет. Нет у нас такой возможности. И не бледнейте! Не надо этого. Вот что, вам в отпуск надо. И не возражайте! И не благодарите. Отправляйтесь к моему заместители, он подберет путевку по бартеру от компаньонов. Все! Свободны.
Галя сама не заметила, как вновь оказалась в приемной. Секретарь, царапавшая пальчиком с длиннющим ногтем клавиатуру компьютера, не удостоила ее взглядом.
И хорошо, что не удостоила! А то бы непременно отметила, что глаза у Гали на мокром месте. Ну зачем ей отпуск? Сейчас, ранней весной? Она хотела в августе к институтской подруге в Новгород съездить, а вместо этого…
– Есть путевка в Крым. Семьдесят процентов оплачено, тридцать – с вас. Забирайте. – Заместитель начальника бросил перед ней несколько листков и улыбнулся: – Завидую вам.
Издевался, конечно. Ведь прекрасно знал, куда отправляет бессловесную замарашку, в «беззвездный» пансионат у железной дороги в двадцати минутах ходьбы от моря.
Разумеется, матери она правды не открыла, наоборот, сказала небрежно, с напускной бодростью, что на службе ее поощрили путевкой. Вот, дескать, как ценят. Мать скептически поджала губы. Галя сделала вид, что не заметила гримасы, но на самом деле была уязвлена до глубины души, и без того истерзанной самобичеванием. Хотела – и не смогла!
Поезд был полупустым, что порадовало. Но порадовало только это. Проводница ее обхамила. Единственный сосед по купе не давал спать захлебывающимся пьяным храпом. Таксист по приезду заломил немыслимую цену. В пансионате поселили в крошечный, не знавший ремонта номер с окнами во двор. Все не так! Все, как повелось…
Несколько дней Галя ходила, как пришибленная, кляня себя за безволие и вспоминая бесстрастное лицо хама-начальника и ядовитую улыбку его заместителя. Однако через неделю стала оживать. Несмотря на то, что море было холодным и неприветливым, вид его успокаивал. Долгие прогулки стали в радость. Одиночество в комнатушке и за обеденным столом в только-только открывшем сезон пансионате гарантировало отсутствие дурацких вопросов. Настроение улучшалось, и она уже без особой скорби решалась заглянуть в завтрашний день. Надо верить в лучшее! И тогда это «лучшее» придет. Все изменится, не может не измениться!
И все изменилось. В одночасье. К худшему. Ее обманули так легко и безжалостно, что впору разреветься. Она и разревелась…
Сегодня, гуляя в парке, она выбрала незнакомые аллеи. Долго кружила по ним, пока не оказалась на «пятачке» – небольшой круглой площадке с клумбой посередине и двумя изящными, чугунного литья скамейками друг против друга.
Она села, пристроив на колени сумку. Полюбовалась первыми, еще совсем несмелыми нарциссами, выбирающимися из земли. Потом повернула голову, подставляя щеку такому же несмелому, неяркому, чуть греющему солнцу. Повернула – и поймала взгляд мужчины, сидевшего на другой скамейке. Мужчина смотрел на нее пристально, даже изучающе, будто она представляла из себя некую загадку, которую он тщился разгадать. Галя потупилась, а когда не выдержала и взглянула вновь, мужчина уже уходил по аллее…
И тут она увидела двух молодых ребят в испачканных куртках и газетных «корабликах» на головах. Они продвигались в ее сторону, приводя в порядок лавочки, выстроившиеся вдоль дороги. Делали они это своеобразно: не красили сверху донизу, а лишь касались кистями в особенно неприглядных местах и преспокойно шествовали дальше.
Галя опустила глаза и увидела несколько капель краски на бетонных плитках, которыми был выложен «пятачок». Несколько мгновений она смотрела на них, потом, охнув, вскочила. Когда поднималась, почувствовала, как отлипает от скамейки ткань.
– О, Господи!
Галя изогнулась буквой «зю» и ужаснулась тому, что увидела: на ее светлой юбке красовалось безобразное черное пятно, даже два пятна.
– Глядеть надо, куда садитесь!
Она и не заметила, как парни оказались возле нее.
– Что же вы не написали, что окрашено? – со слезами в голосе воскликнула Галя. – Картонку бы какую-нибудь повесили.
– На все скамейки картонок не напасешься. Да мы и не красим, а так, подмазываем.
– Тем более!
