Довод Королей

Король Королей постарался сосредоточиться на предстоящем бое. Он всегда подходил к сражениям, даже если речь шла о заведомо слабейшем противнике, с тщанием. Береженого и судьба бережет. Сомнительно, конечно, что Его Величество преподнесет ему какой-то сюрприз, но зачем класть лишних людей? Для Филиппа лучше всего погибнуть в битве. Это хорошая смерть, и он, Рауль, даст ему такую возможность хотя бы в память о Шарло и их прежней дружбе.

Ре Фло помнил, как Агнеса заставила его стоять перед ней на коленях, и это при том, что было известно: за покаянием начнется торг и обе стороны придут к соглашению. Представить, что устроит мстительная ведьма, окажись у нее в руках король Тагэре, воображения Рауля не хватало. Идти против нее пока рано. Нужно успокоить страну, выдворить назад наемников, нужно, чтоб у Жаклин родился сын... Но и отдавать на растерзание мальчишек, которые росли у него на глазах, ре Фло не мог. Пусть Филипп погибнет быстро и со славой. Гартаж, Трюэли и Малве нужны ему живыми, восстанавливать против себя их кланы опасно, а Сезар дружен не столько с Филиппом, сколько с Александром.

К горбуну Король Королей всегда питал некоторую слабость, после истории с пленением Филиппа превратившуюся в уважение. Пока Филипп жив, Сандер будет ему верен, но потом... Эстре нужно оттеснить от брата и захватить, по возможности тихо. Лучше ранить, пусть проваляется в постели месяц-другой, пока все закончится. Они должны понять друг друга! Должны, потому что если в ком-то, кроме него самого, еще бьется сердце Арции, то это в горбатом заморыше. Хотя какой он к Проклятому заморыш, если свалил Мулана и в одиночку вытащил брата из ловушки!

В последнее время Рауля все чаще посещали мысли о смерти, о том, что, умри он сейчас, Арцию раздерут на куски. Агнеса, несмотря на ослиное упрямство и умение интриговать, – дура, причем дура чужая и злая, ее сын – жалкий цыпленок, Пьер – безумец, Ларрэн – ничтожество, а его сын – младенец. Нет никого, кто смог бы удержать в узде ошалевшую от боли страну. А Сандер сможет! Не сейчас, конечно, лет через десять, и поэтому парня нужно сохранить во что бы то ни стало, хотя он наверняка сотворит все возможные глупости, свойственные его возрасту и его породе.

Проклятый! Подвернулась же Филиппу эта добродетельная шлюха! Без Вилльо он еще мог стать дельным королем, даже после смерти тестя, но при этой стае крыс...

2885 год от В.И.

Ночь с 18-го на 19-й день месяца Агнца.

Тар-Игона

– Я не отпущу тебя. Ты мне нужен живым, – глаза Филиппа метали молнии, но брата это не впечатлило.

– Я должен идти, Филипп. И я пойду.

– Кому и что ты, во имя Проклятого, должен?! – возопил король. – Я запрещаю тебе. Как король и как глава семьи!

– Ты мне не можешь запретить.

От такой наглости Филипп опешил, а Александр, как ни в чем не бывало, добавил:

– Это придумал я, значит, исполнить должен тоже я. Я – вице-маршал Арции, и я Тагэре. Место короля во главе всей армии, тобой рисковать нельзя. Жоффруа еще не пришел, и неизвестно, придет ли...

– Кто про него говорит, – махнул рукой Филипп, – но есть Гартаж, Кресси, Малве, в конце концов...

– Они не Тагэре, брат. Мы не можем заставлять других умирать за свои ошибки и за себя. В конце концов, не Арция для Тагэре, а Тагэре для Арции. Отец велел мне это запомнить.

– И ты запомнил, даже слишком крепко, – скрипнул зубами Филипп, – что ж, иди. Но если тебя убьют, на глаза мне не попадайся!

– Постараюсь вернуться и сохранить всех, кого смогу.

2885 год от В.И.

19-й день месяца Агнца.

Арция. Меловой проход

Арно Шада дал последние наставления супруге и, кряхтя, взобрался в седло. На войну, так на войну. Бароны, а затем графы Шада всегда были верны Арроям, и, как бы ни болела спина, пожалуйте, сударь, в седло и вперед. Внукам еще рано водить за собой дружины, зять и старший сын лежат в Бетокской земле, а младший – без правой руки. Альбер рвется в бой, но ему нельзя. Он последний... Арно, набычась оглядел домочадцев.

– Что смотрите, словно вас не кормят? А?!

– Все в порядке, отец, – откликнулся Альбер, – возвращайся.

– Куда я денусь, – буркнул гигант и тронул поводья.

Они собрались споро, до Тар-Игоны около двух дней пути, а Лумэны приползут не раньше чем через кварту, но Арно любил приходить пораньше. «Лучше я подожду врага, чем он меня ждать не будет», – любил повторять еще дед графа, и внук усвоил эту премудрость в полной мере. Войско Шады: пятьсот конников и тысяча пеших стрелков, все сытые и добротно одетые, не то чтобы рвались в поход, но намеревались сделать свое дело как можно лучше. Время было, и граф не собирался загонять ни людей, ни лошадей. Сделав пять вес, остановились перекусить у западной оконечности Кабаньего.

Арно как раз заканчивал обгладывать зажаренную под руководством старшей невестки курицу, когда запыхавшийся аюдант доложил:

– Сигнор Арно! Герцог Эстре!

– С ума сошел? – участливо поинтересовался гигант.

– Тут он, сигнор, – упавшим голосом повторил аюдант, – он и тысяча воинов.

Арно хотел что-то сказать, но не успел, воззрившись на юного темноволосого всадника. Шада не знал в лицо младшего из братьев Тагэре, но такие глаза могли быть лишь у сына Шарля.

Старый вояка решительно отложил курицу.

– Монсигнор, счастлив вас видеть, хоть и не ожидал.

– Уверяю вас, граф, – юноша улыбнулся отцовской улыбкой, – что я счастлив видеть вас во сто крат сильнее.

– Что-то случилось?

– Рауль ре Фло будет завтра у Мелового прохода. Мы должны его задержать.

2885 год от В.И.

Ночь с 20-го на 21-й день месяца Агнца.

Мирия. Кер-Эрасти

Сандангу в Мирии всегда ждали с нетерпением. Два дня и две ночи танцев, смеха, тайных поцелуев, петушиных боев, байлы и, конечно же, Большого Танца. Главная площадь города украшалась цветами, на высоком помосте, увитом гирляндами, располагались музыканты, напротив строилась легкая галерея для герцога и его свиты. Когда заканчивался жаркий весенний день и вечерний ветер приносил свежий запах моря и цветущего жасмина, вспыхивало множество факелов, заливая площадь живым, жарким светом. Музыканты брались за инструменты, и начиналась самая безумная ночь в году.

В старые годы первый танец принадлежал герцогу и герцогине, к которым постепенно присоединялись сначала аристократы, а потом и простонародье. В старые годы в Мирии умели и любили веселиться, не считая радость грехом. Увы, теперь Санданга с каждым разом становилась все сдержанней. Герцог Энрике и герцогиня Эвфразия еще выходили к подданным, но веселья это не добавляло. Напротив, под взглядом худой, закутанной в белое герцогини радоваться жизни не хотелось. Люди угрюмо жались по краям площади, а музыканты честно играли танец за танцем, пока супруга монсигнора не поднималась с места, но лишь для того, чтобы покинуть площадь. Следом уходили герцог и те из нобилей, что не желали навлекать на себя гнев Господень. Только после этого кто-то особенно смелый, или пьяный, выскакивал на вылизанную площадь, подавая сигнал к веселью, которое и в подметки не годилось тому, что было при отце герцога Энрике. В те поры рассвет встречали в танце, сейчас расходились задолго до восхода, предпочитая берег моря или все еще многочисленные таверны городской площади. Поговаривали, что циалианки на исповеди выспрашивают имена самых ретивых танцоров и певцов, не говоря уж о байланте. Да, Санданга в Мирии переставала быть праздником.

Хосе Рафаэль Николас Мартинес Кэрна ре Вальдец затянул на талии алый шелковый шарф и засунул за него нож, с которым не расставался с пятнадцати лет. В ночь Санданги молодые нобили одеваются как байланте. В нынешние времена, правда, на такое мало кто отважится, но это их трудности. Он мириец, а не монах, и скорее перестанет быть первым, чем станет вторым.

Рито отсалютовал своему отражению и выскочил из комнаты, чтобы присоединиться к отцу. Так и есть. Двор вырядился не для праздника, а для похорон! Тяжелые закрытые платья женщин, нарочито строгие одеяния мужчин, ни тебе ярких платков, ни цветов и лент, подаренных возлюбленными. Наследник герцога Энрике обвел глазами собравшихся. Тоска! Только Рената Ллуэва рискнула одеться не как капустница, а как мирийская ноблеска. Роскошные черные волосы маркизы украшали цветы магнолии, еще один цветок был приколот к корсажу кружевного черного платья, подол которого был заколот, позволяя видеть пену алых нижних юбок и узкую ножку в изящной туфельке. И так немыслимо красивая, сегодня Рено была особенно хороша, глаза блестели, на смуглых щеках пылал румянец, похожий на отблеск заходящего солнца, в изгибе крупного чувственного рта таился вызов. Женщина слегка поигрывала веером и громко смеялась, но Рафаэль знал возлюбленную отца не первый год. Рено что-то затевала, что-то отчаянное, ее веселость была не то чтобы наигранной, но какой-то излишне резкой. Рито знал это настроение, приходившее к нему перед сложной байлой, но что задумала эта дикая кошка?!

Рафаэль восхищался Ренатой, чуть ли не открыто дарившей свою любовь герцогу и не боящейся никого и ничего. Любовница Энрике и его сын выступали плечом к плечу против ненавистной капустницы и, как могли, защищали Даро. Рафаэль отыскал сестру, чинно сидящую в уродливом белом платье между матерью и наставницей, но невероятную красоту девушки не могли погасить ни почти монашеская одежда, ни испуганный взгляд. И такую запереть в монастыре среди старых кочерыжек?! Последнее время Рито все сильнее склонялся к тому, что из Мирии нужно бежать. Если бы в Даро была хотя бы искра того огня, что пылает в Рено! Но в их семье, похоже, все непокорство досталось ему. Рафаэль любил сестру в той же степени, что ненавидел Дафну. Его трясло от мысли, что малявка окажется в руках этой тухлой рыбины, про которую рассказывают всякое. Магия магией, но несколько юных цветочниц пропали вскоре после того, как их заприметила проклятая капустница. На мужчин она не смотрит, но вот на женщин... А красота Даро закружит голову кому угодно.

Вскрикнула скрипка, ей ответила труба, дробно ударили кастаньеты. Санданга началась. Музыканты старались вовсю, простолюдины, толпившиеся по краям площади, не выдерживали, притопывая в такт бравурной музыке, но на герцогской галерее было чинно и скучно, как в храме или на кладбище. Мелодия яркая, солнечная, живая кричала о радости и любви, но не могла докричаться. Нет! Докричалась!

Стройная фигура легко сбежала вниз. Рената Ллуэва вскинула обнаженные руки и, играя веером, пошла выбивать дробь высокими каблучками. Проклятый! Неужели он позволит женщине оказаться смелее всех?! Рито стремительно перебросил тренированное тело через перила и, заведя руки за спину и слегка выставив вперед плечо, пошел навстречу Рено, высекая подкованными каблуками искры из булыжников. Они встретились точно посередине площади. Музыканты, похоже, сошли с ума от такого чуда, мелодия стала вовсе неистовой, и любовница и наследник герцога Мирийского понеслись в бешеном танце под восторженные вопли жителей столицы.

Рено славилась своей грацией, а Рито превзошел лучших байланте. Они творили немыслимое, и когда танец дошел до высшей точки, Рафаэль звонко выкрикнул «добле», призывая вторую пару присоединиться к ним. Он не ожидал, что откликнется именно отец, но любовь к Рено и ее неистовая красота сделали Энрике смелым. Герцог точным, сильным движением перелетел через увитую цветами ограду и оказался между сыном и возлюбленной. Когда-то Энрике Янтарные Глаза слыл первым танцором Мирии, и Рито понял, что не зря. С восторгом глядя на отца и Рено, Рафаэль чувствовал, что и за его спиной вырастают крылья. Сегодня было можно все.

Даже то, что нельзя! Рито обернулся и поймал робкую улыбку сестры. Этого было довольно, юноша бросился к Даро и, схватив ее за руку, потащил на середину площади. Конечно, девочке в тяжеленном белом платье пришлось непросто, но все Кэрна рождались отменными танцорами. Даро пару раз ошиблась, но потом попала в ритм, и они вместе с отцом и Рено понеслись в стремительной кадене[65].

Прическа Даро развалилась. Белая вуаль упала и была безжалостно затоптана, кудри грозовым облаком рассыпались по плечам, лицо разрумянилось, глаза сияли. Брат и сестра шли друг другу навстречу. Останавливались, вскидывая руки, отступали, менялись местами, поворачивались ко второй паре, кто-то из четырех выходил в центр и под бешеные хлопки остальных танцоров и всей площади плясал один. Затем его сменял другой, и так до бесконечности. Это было чудом, огромной, всепоглощающей радостью, переполнившей душу. В этот миг Рито Кэрна любил все и всех, от звезд в темном небе до последней травинки, ненависть, сомнения, обиды, все было сметено музыкой и танцем. Рафаэль был счастлив, счастливы были и его отец с Рено и даже Даро...

2885 год от В.И.

Ночь с 20-го на 21-й день месяца Агнца.

Арция. Меловой проход

Плох тот воин, который ведет себя так, словно он бессмертен, но тот, кто заранее себя хоронит, – безнадежен.

Александр понимал, что в бою, на который он решился, полягут многие, что противостоит им лучший полководец Арции, на стороне которого перевес в людской силе, опыт и уверенность в себе, но это отчего-то не пугало. Больше всего герцог Эстре боялся не справиться. Он не мог подвести брата, у которого, кроме него, не осталось почти никого. Сандер не задавался вопросом, как бы он поступил, будь все наоборот. Сейчас в отчаянном, если не безнадежном положении был Филипп, и это отметало все сомнения в его правоте.

Сандер с Сезаром видели лагерь Короля Королей за Проходом; ре Фло не ожидал подвоха, так что неожиданность будет на их стороне. Конечно, Меловой не непроходимый перевал и даже не позиция у Игонского леса, которую выбрал Филипп, но это лучше, чем ничего. Теперь остается выстоять до подхода основных сил, а затем умело отступить, заставив противника броситься в погоню и растянуться вдоль каньона, подставив себя под фланговый удар из-за холмов. Поверит ли Рауль в их бегство? Да что загадывать, сначала нужно продержаться хотя бы два дня, быстрее брат не подойдет, разве что летать научится.

Младший из Тагэре глянул на небо, прикидывая, которая ора. Над головой ярко светило созвездие Волка, значит, до рассвета еще далеко, а вот увидит ли он закат? Как ни странно, Сандер был спокоен или почти спокоен, хотя пьянящее ожидание первого боя его тоже миновало. Юноша не мог думать о тех, кто жег костры по ту сторону меловых холмов, как о безликом враге, навстречу которому так замечательно лететь на коне с копьем наперевес. Слишком многих он знал, особенно из дружины ре Фло. Они учили его владеть оружием, а ему пришлось обратить это умение против них.

У Рауля около двенадцати тысяч. Двенадцать против двух с половиной это очень, очень много. Они с Сезаром рассмотрели сигны Ле Манси, Батара, Стэнье-Рогге, Ларрэна и самого Рауля... Жоффруа не решился оставить тестя. Братец всегда был трусоват, а для того чтобы от сильного уйти к слабому, требуется известная доля храбрости, а вот Стэнье... Александр представил себе очень любезного темноволосого тонкогубого человека. Рогге всегда на стороне победителей, а сейчас победитель – Король Королей. Три тысячи Жоффруа, три тысячи Ле Манси и Батара, пять тысяч Рогге и тысяча самого ре Фло. Большую часть своей армии Рауль оставил с Агнесой, надо полагать, чтоб помешать наемникам грабить.

Созвездие Волка слегка сдвинулось, уступив место Звездному Вихрю, мерцающей полосе, скрученной, как раковина улитки. Было тихо, измученные переходом люди Александра спали, как убитые, поручив охрану лагеря воинам Шады. Сам граф, устроившийся с комфортом в большой кожаной палатке, приглашал его к себе, но Сандер отчего-то сидел и смотрел на небо. Рядом спал Сезар, даже во сне сохранявший фамильную сдержанность. Братцы Трюэли посапывали по ту сторону костра, и Луи все время отпихивал ногой ворочавшегося Ювера. Этьен Ландей не ложился, глядя то на небо, то в костер и сосредоточенно шевеля губами. Видимо, сочинял стихи очередной прекрасной даме. Гартаж и кузены Кресси ушли играть в кости к коронэлю, которого Одуэн знал с детства, а Никола Герар и Поль Матэй, по своему обыкновению, вполголоса препирались, не забывая при этом приводить в порядок оружие.

Они все были тут, его рыцари, его «волчата». Завтра они впервые пустят в ход зубы, схватившись не с какими-то там «пуделями», а с матерым «медведем». Сандер неплохо знал и военную историю, и историю вообще и не мог не понимать, что в таком бою погибает, самое малое, каждый третий, а значит, у Мелового прохода останутся трое, если не четверо «волчат». Понимать-то он понимал, но не верил этому, потому что еще не был в бою. Потому что с того страшного дня в месяце Вепря, отнявшего у него отца, брата, деда, прошло четырнадцать лет. Нет, Александр Тагэре не забыл никого из них, но время пригасило боль, подернув прошлое осенней матовой дымкой.

После смерти Эдмона и отца он остался один, хотя вокруг было множество людей. Тогда он чуть было не струсил, потому что лишь трус может добровольно расстаться с жизнью просто потому, что она не желает тебе улыбаться... Потом была встреча на Эльтовой скале, перевернувшая ему душу, и в тот же день у него появился Дени. Неужели завтра он скрестит с ним меч?! Нет, вряд ли. Скорее всего, Рауль оставил капитана во Фло, должен же кто-то защищать замок и домочадцев!

– Сандер!

Младший из Тагэре оглянулся. Одуэн Гартаж, и когда только подошел!

– И кто выиграл?

– Не знаю, они никак успокоиться не могут, а удача прыгает туда-сюда, как пьяный заяц... мне надоело.

– А я и вовсе не знаю, что в этой игре находят, – откликнулся Александр. – Пробовал я как-то. Скучно, потому что от тебя ничего не зависит, а надеяться на случай глупо...

– Ага... Зато сейчас мы уж точно на себя надеемся. Сандер, ты знаешь, что с ними Жоффруа?

– Знаю. Он всегда был ослом...

– И все-таки я не понимаю. Мне отец рассказывал и про Эльту, и про то, как и почему они с Кресси ушли от Агнесы. Разве после такого можно с Дыней и Пауком иметь дело? Я не понимаю...

– Я тоже не понимаю. Давай попробуем заснуть.

2885 год от В.И.

Ночь с 20-го на 21-й день месяца Агнца.

Мирия. Кер-Эрасти

Никогда еще Даро не была так счастлива, собственно говоря, она была счастлива впервые за свои неполные шестнадцать. А ведь сначала она до смерти испугалась, увидев, какими глазами смотрят на Ренату и Рито мать и Дафна... Даро знала, какими беспощадными они могут быть. Но ничего не случилось. Напротив. Брат и маркиза Ллуэва танцевали под восторженными взглядами тысяч людей. Даро воровато глянула на отца и поразилась, каким красивым и молодым тот стал. А потом все понеслось, как несется под гору сорвавшееся со своей оси колесо. Рито выкрикнул «добле», и отец присоединился к танцующим, а брат... Брат подбежал к ней, схватил за руку и потянул за собой. Даро оглянулась на мать, но та ее не остановила. Она сидела очень прямо, бледная, с поджатыми губами, а рядом таращилась на четверку танцоров ненавистная Дафна и старательно рассматривал свои сапоги Антонио. Они были вне себя, но молчали, а затем ее закружил пряный цветной вихрь, и она забыла о том, что за ночью приходит утро...

Сначала она сбивалась, путаясь в тяжелых юбках, но недолго. Рито умело вел ее в танце, сильная рука брата, его глаза, торжествующие и смеющиеся одновременно, делали сильной, смелой и счастливой и ее. Танец следовал за танцем, нобили, байланте, рыбаки, крестьяне, лавочники, все они в дни Санданги становятся равны перед весной, жизнью, любовью... Дафна говорила, что этот праздник порожден Антиподом, что единожды согрешившие будут вечно плясать босяком по раскаленным угольям. А даже если и так?! Она согласна! Волшебная ночь закружила дочь герцога, она ничего не боялась, да и что ей может грозить, если с ней Рито?

Без брата девушка бы просто захлебнулась в неведомом ей море радости, но Рафаэль был рядом. Он всегда был рядом, сколько она себя помнит. Дариоло почувствовала острую благодарность к своему защитнику, но не знала, как ему об этом сказать.

– Рито...

– Да, малявка?

– Рито... Так все хорошо...

– А будет еще лучше. Пойдем.

– Куда?

– Куда надо...

Он потащил ее в глубь расцвеченных цветными фонариками улиц, шум и музыка стали тише. Даро в тяжелом, изрядно помявшемся платье едва поспевала за стремительным байланте, но идти тише не просила, боясь спугнуть неистовое очарования праздника. Они остановились перед резной ореховой калиткой в глухой белой стене, Рито потянул шнурок колокольчика. Их ждали, потому что открыли тотчас.

– С кем ты? – грудной женский голос прозвучал обиженно и удивленно.

– Моя сестра. Мы танцевали...

– На площади?

– Да, Паулина, – Рито рассмеялся, – видела бы ты камбалу! Но малявку нужно одеть, в этой капустной жути не попрыгаешь... Подыщи ей чего-нибудь, я заплачу.

– Ничего нет невозможного в ночь Санданги, – их собеседница задорно расхохоталась, – идем, нужно спешить...

Даро никогда и нигде не бывала, кроме герцогского замка, циалианской обители и нескольких дворцов, в которых жили самые знатные нобили. Обычный городской дом, пусть и богатый, был ей в диковинку, равно как и принесенный Паулиной ворох одежды. Девушка с отчаянно бьющимся сердцем наблюдала, как Рито со знанием дела рылся в груде разно-цветных юбок...

– Вот это подойдет, – удовлетворенно заявил брат, – вот это и это... Одевайся, мы тебя ждем. И расчешись, гребни у зеркала...

Они с Паулиной выскочили, взявшись за руки. Даро с некоторой робостью тронула пышную розовую юбку, собранную у талии на алую ленту, алый корсаж и белую блузку с низким вырезом и разрезанными от локтей рукавами... Святая Циала, что скажет мать! Хотя она наверняка уже в замке и не увидит... И вообще ей так или иначе достанется и за танец, и за бегство, так что хуже не будет. Даро решительно освободилась от некогда белого, а сейчас пятнистого платья с оборванным подолом и облачилась в одежду Паулины. Юбка едва достигала середины икры, а ленту в талии пришлось немного распустить, но вообще-то получилось неплохо. Из зеркальных глубин на нее глянула незнакомая девушка с полуобнаженной грудью и гривой иссиня-черных волос. Неужели это она? Неужели она так хороша собой? Но Рито велел не задерживаться.

Дариола выбежала в залитый луной сад, ночной воздух остудил разгоряченное лицо, в траве метнулось что-то белое, похожее на кролика... Отчего-то стало страшно. Что делает она в чужом доме, ночью, куда ее привели?! Даро бросилась бежать по тропинке и буквально налетела на Рито и Паулину, обнимавших друг друга. Святая Циала, какими же они были красивыми!

Брат решительно отстранил от себя подругу. Та сначала выглядела не слишком довольной, но потом рассмеялась.

– Рито, какое счастье, что она тебе всего-навсего сестра...

– Ну, не скажи... Эх, вот бы мне найти такую же, но с золотыми волосами!

– С золотыми?!

– Именно... Ладно, не злись... Дарита, а что это у тебя на шее ничего нет? Паола, а ну делись! И браслет давай, я тебе новый подарю...

Паулина сама защелкнула на шее Даро короткое ожерелье, и они втроем побежали к морю. Там уже пылал длинный и узкий костер... Дафна ненавидела этот обычай, но мирийцы, несмотря на ее вопли, продолжали в первую ночь Санданги прыгать через огонь, уверяя, что этим на целый год отгоняют от себя злые силы. Если Дафна узнает...

Высокий, мощный человек, в котором Даро с удивлением узнала маркиза Сэду, подхватил смеющуюся толстушку, оказавшуюся дочерью графа Робле, и рука об руку с ней перелетел через огненную полосу. На той стороне ему протянули кувшин, и маркиз высоко поднял его над головой, умело ловя губами винную струю. Несколько смеющихся парней, одетых так же, как Рито, бросили в костер кипарисовые ветви, отвращающие смертных теток[66], и розмарин, и ветки жасмина, дарующие верность и удачу в любви.

– Ну что, девушки? Прыгаем? – засмеялся Рито, обнимая сестру и Паулину за плечи. Они разбежались, Даро показалось, что огонь взметнулся чуть ли не до небес. Нет, ей не перепрыгнуть, она же не байланте... Стена пламени была совсем рядом. Прямо из-под ног метнулось какое-то животное. Крыса! Даро в ужасе дернулась, и Рито вряд ли бы смог ее удержать, но неожиданно чья-то сильная рука буквально подбросила девушку, и та благополучно приземлилась на той стороне.

Помогший ей седой нобиль с юными светлыми глазами улыбнулся весело и открыто и передал им с Рито взявшийся словно из воздуха кувшин. Даро неумело поймала губами терпкое прохладное вино, изгнавшее из сердца последние остатки страха. На нее смотрели сотни глаз, мужских – с восхищением, женских – с завистью, но после мертвого взгляда Дафны ревнивые взгляды молодых красоток не пугали, а, наоборот, придавали уверенности... Даро улыбнулась угостившему ее нобилю, затем парням, прыгавшим раньше их, и те немедленно подошли.