скачать книгу бесплатно
В одиннадцать лет у Аркадия в Арзамасе появилось уважительное прозвище – «декламатор из реального».
Семья, между тем, жила трудно. Учительское жалование всегда было скудным. Няньки, которым в семье Голиковых тоже платили мало, держались недолго. Родители по утрам должны были уходить на работу – в другую половину большого дома. Главной проблемой было то, что на время работы не на кого было оставить маленькую Талочку.
И вот мама, Наталья Аркадьевна, позвала однажды сына.
– Аркадий, – сказала она, – ты у нас уже большой. Но главное – ты старший брат. Ты теперь отвечаешь за Талочку. Чтобы с ней было все в порядке. Чтобы ее никто не обижал.
Аркадий с ней играл, водил гулять, поил молоком с хлебом, давал пить микстуру, которую прописал доктор, если Талочка заболевала.
Потом родились Катя и Оля. Аркадий и для них был старшим братом. Оле и Кате он уже читал сказки и проверял, насколько хорошо они читают сами. Постепенно у мальчика развилась привычка заботиться о других.
Подводный спасатель
Однажды в первую школьную зиму Аркадий с друзьями отправились на речку Тешу – кататься на коньках. Лед был не особенно крепок, но чтобы разок прокатиться по нему, толще и не требовалось. Пошли ватагой: Аркадий, Костя Кудрявцев, Коля Киселев и еще несколько товарищей. Все из реального.
Но у Аркадия имелись какие-то домашние дела. Он немного покатался, отвинтил коньки, собрался идти домой. Внезапно услышал крик: «Выбирайся на берег! Выбирайся на берег! Кому говорят!»
Аркадий оглянулся и увидел: Коля Киселев провалился под лед и пытался выбраться из полыньи. А Костя Кудрявцев, ни на шаг не приближаясь к Киселеву, давал бесполезные советы. Между тем надежды на самостоятельное спасение у Коли почти не оставалось. Лишь только он ухватывал край полыньи – лед обламывался.
– Аркашка, на помощь! – отчаянно закричал Кудрявцев.
– Кисель! Иду к тебе! – крикнул Голиков, чтобы подбодрить товарища, который бултыхался в ледяной воде.
Аркадий ступил на лед, потом лег и пополз. Когда ему показалось, что он подобрался достаточно близко, Аркадий бросил товарищу конец своего ремня. Пряжка не достала до края полыньи всего нескольких сантиметров. Оставалось проползти еще немного, но лед под ним разошелся, и Голиков тоже очутился в воде. Намокшая одежда потянула вниз. Ждать помощи обоим уже было неоткуда. На Кудрявцева и остальных рассчитывать не приходилось. Аркадий ушел на дно.
Не знаю, что почувствовал Киселев, увидя, как товарищ, его последняя надежда, скрылся подо льдом.
Внезапно полынья перед Киселевым забурлила. Аркадий вынырнул, выплюнул воду и заорал, хлопая над головой руками: «3-здесь м-мелко! 3-здесь мелко!»
Вода ему доставала до горла, но там, где бултыхался Киселев, было заметно глубже.
И Аркадий снова ушел на дно, но теперь уже по собственной воле. Те, кто стоял в отдалении, заметили труднообъяснимое. Киселев перестал бултыхаться, бить по воде руками. При этом он начал приближаться к берегу по узкой полоске воды.
Так продолжалось не меньше минуты, пока из воды перед Колей снова не выскочил Голиков. Он уже прочно стоял на дне реки. И Коля тоже почувствовал под ногами грунт.
Оказалось, когда Аркадий уже нарочно ушел на дно, он схватил Киселева под водой за пояс с пряжкой «АРУ» – Арзамасское реальное училище – и, бредя по дну, выволок его на мелкое место, где был раскрошенный лед.
Мамина просьба следить за маленькими сестрами, оберегать их от опасности породила со временем важнейшую черту характера Аркадия – ответственность за других. О своем спасении мне поведал Николай Николаевич Киселев – полковник в отставке, участник трех войн, кавалер нескольких боевых орденов.
– Если бы не решительность Аркадия, – сказал Николай Николаевич, – моя жизнь закончилась бы на дне речки Теши.
Мамин наказ: «Ты отвечаешь!..» стал потом базовым в системе самовоспитания Аркадия Голикова и в педагогике писателя Гайдара. Наказ лег в основу тимуровской игры – дела, когда дети на протяжении полувека несли душевное тепло и реальную физическую помощь в миллионы осиротевших домов.
Мамины слова: «Ты отвечаешь!» определили все решения и поступки Аркадия Петровича Гайдара летом и осенью 1941 года, вплоть до 26 октября…
Мамина школа
Аркадий задумал научиться метко стрелять. Ружья у него не было. Он решил, что для начала подойдет и рогатка.
После уроков Аркадий смастерил отличную рогатку и отправился за дом, чтобы опробовать. Он забрался в дальний угол двора. Там, за дощатым забором, начинался соседский участок, на котором росла старая засыхающая береза. Аркадий уселся на заборе, вынул рогатку, заложил в ее карман круглый голыш.
Камешек пошел точно в ствол, но в последний миг, вильнув, сделал дугу и с дребезгом влетел в стекло соседского дома. У Аркадия замерло сердце. В доме жили неприятные люди. Они скандалили из-за любого пустяка. А тут появился серьезный повод.
Но Аркадию повезло: никто не видел. Он соскочил с забора; покрутившись часок вдали от соседского двора, что-то беззаботно напевая, отправился делать уроки. А когда вошел в дом, услышал, что все комнаты наполнены криком.
– Сегодня он выбил стекло, завтра – глаз, а послезавтра пойдет убивать из рогатки людей! – Это кричала соседка Евдокия Ивановна.
– Я пришлю вам стекольщика, – услышал Аркадий негромкий, усталый голос матери.
– Ах, нам еще и платить!
– Не беспокойтесь, я заплачу.
Соседка стремительно прошла к выходу. Это была молодая, всегда неопрятно одетая женщина.
Целый вечер Наталья Аркадьевна не разговаривала с сыном. Все в доме знали, что произошло, и даже Катюшка, самая младшая из сестер, смотрела на брата с осуждением. Ночью Аркадий не спал и обратил внимание, что из-под двери материнской комнаты пробивается свет. Аркадий открыл дверь и остановился на пороге. Он думал, что мать читает, а она лежала в халате поверх неразобранной постели и смотрела безучастным взглядом в потолок.
– Мам, я ж не хотел, – испугался Аркадий. – И потом, Евдокия Ивановна не видела… И только по одному подозрению… А вдруг бы не я – все равно посылай к ней стекольщика?
– Мне жаль не рубль серебром, – ответила мама. – Хотя деньги, ты знаешь, достаются нелегко. Сегодня в нашем доме произошло несчастье. Нечаянно открылось, что сын мой – трус. А трусливый человек способен на любую низость.
– Неправда, я не трус! Хочешь, я пойду один на кладбище?
– На беду нашу, трус. Иначе бы ты не позволил, чтобы плохо воспитанная женщина пришла кричать к тебе в дом.
Смелый человек либо признаётся, что совершил дурной поступок, либо опровергает, если его необоснованно винят. А ты стоял в прихожей – и не признался, и не опроверг. Если теперь обтрясут на соседней улице яблоню или украдут с веревки белье, покажут на тебя. А когда ты станешь оправдываться, ответят: «Ты в прошлый раз тоже не признался и убежал».
Среди уличных мальчишек считалось доблестью напроказить и смыться. И лопухами обзывали тех, кто попадался. Неудачника ждала дома порка. В семье Голиковых никого не пороли и не шлепали. Но что может получиться разговор, который окажется хуже порки, Аркадий не ожидал.
– Мамочка, я не стану больше убегать. – Он кинулся к ней и ткнулся головой в ее плечо.
С того дня, если был в чем виноват, сразу шел и сознавался. Скажем, играют большой компанией в прятки, Аркадий забежит в чужие сени и нечаянно опрокинет молоко. Никто не видел и можно бы удрать, а он уже стучит в горницу и говорит: «Извините, я опрокинул кринку».
И вечером матери: «Прости, мамочка, но произошла неприятность».
Мать все равно бледнела. Продукты дорожали. Кринка молока стоила бог весть каких денег, но мать уже не плакала. «Я все уладила, – говорила она ему час спустя. – Спасибо, что не пришлось краснеть».
А через день-другой случалось что-нибудь еще. И он снова говорил: «Извините, это сделал я». И на него опять обрушивалась лавина обидных слов, но поступать иначе он уже не мог.
Приятели над ним, конечно, смеялись. Сами они, если что натворят, тут же удерут или изобразят благородное негодование на лице: «Бог свидетель, это не я и не мы!» И набожные соседи, слыша такие клятвы, отступались. А хитрые приятели подмигивали Аркадию: «Учись, разиня. Видишь, ни шума, ни полтинников».
Но снова хитрить, снова бояться разоблачений и всякого рода скандалов он уже не мог. Идти с признанием в очередном нелепом поступке было тяжело и стыдно. Но зато когда все повинные слова были произнесены, он ощущал легкость во всем теле и радость в душе. Ему не нужно было никого бояться.
Позднее Аркадий понял: преодолевая страх наказания, он научился побеждать в себе любой страх. Это не значило, что он перестал всего бояться. Просто у него появились выдержка и воля. Даже если Аркадий допускал серьезный промах, он теперь не слабел от испуга: «Ах, что мне за это будет!» – и не делал тут же нелепых, трусливых шагов. Он не боялся ответственности, но помнил, что за каждую оплошность придется отвечать. И это его порой удерживало от новых нелепостей.
…Сколько раз потом, стремительно взрослея, в обстоятельствах далеко не домашних, Аркадий вспоминал с благодарностью и нежностью маму. С тех пор как он помнил себя, она всегда требовала от него волевых поступков.
Первый литературный успех
В семье Голиковых много занимались самообразованием. Родители прочитывали множество книг, изучали французский и немецкий языки, говорили на этих языках между собой. Аркадий все запоминал. Через много лет французские фразы из старых пособий Аркадий Петрович любил вставлять в свои письма, но писал их, эти фразы, русскими буквами.
А немецкий в 1941-м пригодился на Юго-Западном фронте под Киевом и в партизанском отряде под Каневом. Гайдар помогал при допросах, читал и переводил документы, захваченные у гитлеровских солдат.
…Оттого что в доме постоянно звучали стихи, Аркадий научился говорить в рифму. Первые стихотворные строчки он сочинил, еще не умея читать и писать. Мама Наталья Аркадьевна даже купила альбом в сафьяновом переплете, чтобы записывать его рифмованные двустишия.
Сам Аркадий из отечественных поэтов больше всех любил Лермонтова. На литературных вечерах Аркадий с особым воодушевлением читал поэму «Мцыри», особенно то место, где главный герой, подросток, вступал в рукопашную схватку с диким барсом:
Ко мне он кинулся на грудь;
Но в горло я успел воткнуть
И там два раза повернуть
Мое оружье… Он завыл,
Рванулся из последних сил,
И мы, сплетясь, как пара змей,
Обнявшись крепче двух друзей,
Упали разом, и во мгле
Бой продолжался на земле…
…В жизни Аркадия произошло важное событие. Преподавал словесность в Арзамасском реальном училище Николай Николаевич Соколов. Ученики звали его Галкой. Под именем ремесленного учителя Галки Гайдар вывел его в повести «Школа».
О Николае Николаевиче говорили, что он объехал полсвета, знал десять языков, мог преподавать в столичном университете, а выбрал Арзамасское реальное. Почему – неясно до сих пор. Случалось, на уроках Николай Николаевич рассказывал о своих путешествиях столько диковинного, что мальчишки (училище было мужским) досадовали, когда раздавался звонок. Разбирая на уроке то или иное литературное произведение классика, Галка читал отрывки на память и любил беседовать о судьбах писателей.
Это Николай Николаевич дал Аркадию и товарищам по классу «совет на всю жизнь»: беречь и умело развивать память. «Учите каждый день стихи или отрывки прозаического текста или иностранный язык, – повторял он. – Потраченное время с лихвой к вам вернется».
Аркадий и без того знал много стихов и песен наизусть. А тут он стал учить стихи нарочно. Вскоре память Аркадия стала изумлять окружающих. Он запоминал тексты учебников и прочитанных книг почти слово в слово. Позднее в армии Голиков помнил все изгибы местности, громадные листы карт, имена сотен бойцов, их биографии, всю информацию, необходимую командиру.
Как-то раз Николай Николаевич задал на дом сочинение «Старый друг лучше новых двух». Аркадий решил написать о своем отце. Очень занятой человек, отец всегда находил час-другой, чтобы провести его с Аркадием.
Сын крепостного, Петр Исидорович испытал на себе все трудности крестьянского труда. Колоссальным усилием воли, без помощи семьи, получил образование, стал учителем младших классов. Петр Исидорович готовил сына к возможным превратностям судьбы, настойчиво советовал не пасовать перед трудностями.
Раздавая тетради, Соколов сказал:
– Большинство работ я прочитал с истинным удовольствием, но одно сочинение хочу отметить особо. Голиков написал о своем отце и сделал это бесподобно. Я прочитал это сочинение в двух соседних классах. Оно произвело большое впечатление. Я нахожу, Голиков, что у вас есть литературные способности. (Ученикам в реальном училище говорили «вы». – Б.К.) А рано пробудившиеся способности – большая редкость. Не следует думать, господа, что Голиков непременно будет писателем, но если захочет, то имеет способности им стать.
Я, автор этой книги, не знаю другого случая, когда бы литературное дарование было публично отмечено у человека, которому едва исполнилось одиннадцать лет.
– Мне было бы приятно, Голиков, – сказал Николай Николаевич, – если бы вы нашли время посетить меня. Мы ведь с вами соседи? Придете? – закончил учитель свое короткое выступление.
Галкинская «академия»
И Аркадий пришел. В просторной комнате стояли низкая софа, низкий столик, невысокие стулья, как позднее узнал Аркадий, сделанные по чертежам самого Галки. На софе и на стульях, уткнувшись в книги, расположились мальчики в форме реалистов – Аркадий их встречал в училище.
Учитель, который сидел за письменным столом, заметив Аркадия, поднялся навстречу. Николай Николаевич был в белейшей полотняной рубашке и бархатной куртке.
– Я рад, что вы у меня, – сказал Николай Николаевич. Посмотрите, вдруг вас что-нибудь заинтересует.
Вдоль стен темнели застекленные шкафы. В одних стояли книги: энциклопедия Брокгауза и Эфрона, роскошные издания классики – Шекспир, Шиллер, Гёте, Пушкин, Лев Толстой и много других произведений в солидных и пестрых обложках. А в одном шкафу книг не было – там лежали морские раковины, словно обросшие редкой бородой кокосовые орехи, засушенные морские звезды, китайские, темного лака шкатулки с тонкой витиеватой резьбой, позолоченная фигурка Будды, кривой нож в деревянных ножнах, резной шар из слоновой кости, внутри которого находилось несколько других шаров, и еще множество диковинных вещиц. Галка привез все это из дальних стран. О его путешествиях и коллекции в городе и училище было много разговоров.
Соблазн прикоснуться к этим сокровищам хотя бы пальцем был так велик, что Аркадий спрятал руки за спину.
– Здесь все можно трогать и брать руками, – сказал Галка.
Но Аркадий уже увидел в дальнем шкафу «Приключения Тома Сойера» – эту книгу в Арзамасе невозможно было достать – и «Пятнадцатилетнего капитана». И хотя нельзя было читать сразу две книги, Аркадий забрал с полки обе, уселся на низкий диванчик, открыл «Тома Сойера» – и оторвался, лишь заметив, что все гости давно ушли.
– Ой, который же это час? – вскочил он и покраснел, увидев, что уже начало двенадцатого. Аркадий кинулся к шкафу, чтобы поставить книги на место.
– Если желаете, возьмите их с собой, – сказал, входя в комнату, Галка.
Все время, до самого ухода Голикова на фронт, Соколов вел и направлял его по жизни, как человека с большим дарованием. Николай Николаевич подбирал для него книги по истории, отечественную и зарубежную литературную классику. Он беседовал с Аркадием о прочитанном, рассказывал о драматизме судеб писателей. Квартира Соколова, куда приходил не только Аркадий, стала для Голикова литературным университетом. Единственным за всю жизнь.
Не случайно, пройдя Гражданскую войну, написав первую повесть, Аркадий Голиков проедет через всю Россию, отыщет Николая Николаевича, который к тому моменту переселится в Ленинград, чтобы показать ему рукопись…
Однако через десять лет былого взаимопонимания уже не возникнет. И дальше по литературным путям и хлябям Аркадий Голиков пойдет один, но с багажом знаний и культуры, который он получил от учителя словесности.
Совет на всю жизнь
Однажды Аркадий пришел к Николаю Николаевичу с большой пачкой библиографических карточек.
– Что это вы принесли? – спросил Николай Николаевич.
– Вот, записываю про меч-рыбу, повадки акул. Их считают очень умными.
Вы собираетесь стать ученым?
– Нет-нет. Просто, чтобы не забыть.
– Такие записи делают и хранят ученые… Они их распределяют по темам, дополняют, карточки им необходимы, потому что объем сведений, которые нужны ученому, громаден, а всем остальным людям нужно научиться пользоваться своей памятью. Было время, когда не существовало письменности. Все сведения о природе, способах добывания огня, приемах охоты на громадных животных с помощью примитивных орудий, сведения о том, когда сеять, а когда снимать урожай, и о многом другом хранила только человеческая память. Если бы случилось такое несчастье, что сразу все люди лишились бы способности помнить, человечество просто исчезло бы. Оно бы не выжило.
– Но тогда мало знали.
– Ошибаетесь. Нашим предкам было известно такое, о чем мы уже не имеем понятия. Они читали следы зверей и птиц – иначе как же охотиться и выслеживать? Великолепно распознавали запахи – это часто помогало уберечься от опасности. Знали абсолютно все растения: какие пригодны в пищу, какие для лечения, а какие ядовиты и их нужно остерегаться. В деревнях и сейчас это знают. Там живут старушки, которые, взглянув на небо, скажут, какая погода будет завтра. Или заявят: «Раз сегодня дождь, то лить он будет сорок дней». И действительно, дожди начинают лить без остановки. Вот здесь, на полках стоят «Илиада» и «Одиссея». Их, по преданию, сочинил слепой поэт Гомер. Прошло много лет, прежде чем поэмы записали.
А до этого тысячи людей запоминали их с голоса, слово в слово.
– Сейчас такой памяти уже не бывает, – вздохнул Аркадий.
– Бывает. У нас в Арзамасе священнослужители помнят наизусть Библию. Да и не одну только Библию. Много других текстов, которые они считают важными. Наша память нуждается в том, чтобы ее загружали. Она любит работать. И чем больше ей приходится работать, тем лучше она это делает. Поэтому есть люди, память которых изумляет. Я слышал на Севере сказительницу, которая три дня при мне пела песни, былины, веселые частушки – и ни разу не повторилась. Думаю, она помнила не меньше Гомера. Потому я и говорю: все, что вам может понадобиться, запоминайте. Места, где вы побывали, названия растений, повадки птиц, оттенки заката, исторические события, страницы книг, которые вам особенно понравились. И свои разумные мысли запоминайте тоже. Листок или карточка могут затеряться. А голова всегда будет при вас.
Человек с отличной памятью, – продолжал Николай Николаевич, – богатый человек. То есть денег и драгоценностей у него может и не быть. Зато ни один прожитый день для него не проходит бесследно. Все увиденное, услышанное, понятое остается с ним. Мы никогда не знаем, что нам из прошлого опыта понадобится. И чем богаче наша память, тем мы защищенней в опасных ситуациях. Обратите внимание, как много полезного помнят герои романов Жюля Верна – и это помогает им выжить.
Аркадий кивнул. Он был растерян. Он испытывал изумление пред могуществом человеческой памяти и сожалел, что у него не будет такой памяти, как у Гомера или хотя бы как у самого Николая Николаевича, который стихи Гюго на уроках читал на французском, поэму Байрона – на английском, сонеты Петрарки – на итальянском, а восточных поэтов – на японском или китайском языке.
– А если у меня слабая память? – с тревогой произнес Аркадий.
– Слабая память только у больных, – жестко ответил учитель. – У большинства она бывает просто ленивой.
Но тетя Даша меня о чем-нибудь просит, а я забываю.
– Память здесь ни при чем. Вы невнимательны. А у рассеянных людей хорошей памяти быть не может. Чтобы что-то запомнить, надо сосредоточиться. Этому тоже учатся.
