Гастроли Самозванца

скачать книгу бесплатно


Льву становилось плохо, когда он не мог ответить, поскольку не держал еще необходимой книги в руках. Он бледнел и не мог вымолвить и слова под горящим взором отца. Жорка сразу приходил на помощь другу, ясно и громко отвечал:

– Давеча мы беседовали со Львом на данную тему. Лев считает, что Вольтер несомненно прав касательно нее.

От столь наглой лжи щеки Льва вспыхивали алым цветом, но признаться отцу, что эту книгу еще не читал, сил не было совсем. После столь ужасного конфуза мальчик с невиданной ему страстью бросался читать книгу, чтобы быть готовым в следующий раз к дискуссиям.

Жорка же наоборот ничего не читал, он слушал полемику взрослых, делал выводы, запоминал суть, имена и даты. Но главным его козырем было то, что он мог мгновенно сориентироваться и выдать ответ, который хотели услышать взрослые, не вдаваясь в конкретику.

Постепенно из забавного деревенского зверька он превращался в «деревенский бриллиант», как его называли друзья Натальи Дмитриевны и Михаила Александровича. Он был противоположностью Льва – быстрый, хваткий и обаятельный. И если поначалу соседи к подобной «игрушке» относились скептически, то со временем стали говорить о Жорке как о находке и отмечали современные взгляды Демидовых: дескать, они в русской деревне сумели пойти в одну ногу со всей Европой.

Зимой в город ездили редко, Лев был слаб здоровьем и плохо переносил поездки, да и в целом московский воздух. В Петербург, в столицу, его вообще никогда не вывозили, боялись. Наталья Дмитриевна и Михаил Александрович уезжали в сезон на пару месяцев, но по сравнению с остальными представителями знатных фамилий охотнее проводили время в деревне со своим горячо любимым чадом. Наталья Дмитриевна со свойственной ей энергией занималась с мальчиками и учила их всему, что знала сама. Жорка сначала внутренне сопротивлялся, стонал и стенал, но потом смирился и поплыл по течению: русский, французский, география, арифметика, танцы, стихи, рисунок, верховая езда, летом – плавание, а еще музыка.

Музыки было настолько много, что Жорка был вынужден научиться худо-бедно играть на пианино, с недостаточной страстью, как говорила ему Наталья Дмитриевна. Научился петь, а точнее подпевать Льву, у которого был прекрасный голос. Правда, женщина морщилась, сама того не желая, когда Жорка затягивал «А-а-а-а-а-а-а», но от мальчика не отставала и заставляла работать его с еще большей энергией.

Иногда Жорка чувствовал зависть или ревность ко Льву или к его талантам. Но даже ребенком он понимал, что жить в барском доме ему нравится гораздо больше, чем проводить время с отцом, который никак не выражал радости, когда мальчик наведывался по воскресеньям. Поэтому он тушил в себе недостойные чувства и старался быть благодарным. Благодаря своему незлобивому и веселому характеру Жорка научился искренне и беззаветно любить своего друга и все семейство Демидовых.

И вот он, пятнадцатилетний юноша, переминаясь от нетерпения, жаждал увидеть сестер Толстоноговых, выглядывая из-за плеча именинника. Откликнувшись на немое томление Жорки, из-за угла показалась коляска, в которой сидели Иван Петрович и Мария Васильевна – старшие представители династии, напротив них в светлых летних платьях восседали Ксения и Ольга. Они смеялись и, заметив встречающих на крыльце, стали энергично махать молодым людям, после чего сразу были одернуты строгой, затянутой в тугой корсет матерью.

Жорка, когда увидел смеющихся девушек, не сдержался и издал восторженный писк.

Наталья Дмитриевна и Лев одновременно обернулись.

– Георгий, о чем я тебя предупреждала накануне? Помни о приличиях.

– Конечно помню, – а сам задышал еще быстрей и глубже.

Наталья Дмитриевна кивнула и улыбнулась. Ей было забавно смотреть на румяные от юношеской страсти щеки Жорки, на его нетерпение и предвкушение праздника, но также она почувствовала, что наступило время неприятного разговора, который необходимо устроить завтра же. Нужно объяснить мальчику, что жить в мире, в котором будет жить Лев, у него не получится. Да, она определит его в реальное училище, а Михаил Александрович похлопочет за место чиновника, но, пожалуй, это все, что они смогут для него сделать. Нужно рассказать, что ни один отец из их круга не согласится выдать за него свою дочь, как бы хорош и привлекателен ни был Георгий. Нужно предупредить его, пока он не наделал глупостей из-за своего горячего и трудно управляемого нрава. Она вздохнула и потрепала его по щеке. Юноша расплылся в улыбке, от которой в груди Натальи Дмитриевны заныло. Ох как не хочется объяснять этому очаровательному шалопаю, что жизнь его не будет наполнена балами и девицами, а нужно будет непомерно трудиться, чтобы обеспечить себя и будущую семью.

Но вот уже слышится смех девиц Толстоноговых, как всегда беспричинный и звонкий, словно хрустальные колокольчики, скрип колес и лошадиная неторопливая поступь. Еще минута, и Ольга и Ксения спрыгивают с подножки коляски на землю, а за ними величаво и медленно спускаются неторопливые родители; вот из-за поворота показалась следующая коляска, и еще одна, и еще. А вот затарахтел блестящий невероятный автомобиль уральского миллионщика Давыдова.

Жорка стоял с придурковатым лицом, ошалевший от запахов духов, поцелуев, объятий, поздравлений, смеха. Лев, наоборот, выглядел спокойным, словно ему каждый день привычно было встречать гостей таким образом. Он мило улыбался, учтиво кланялся, жестко держал спину при каждом похлопывании по плечу и в целом казался спокойным и даже слегка отстраненным. Он немного расслабился, когда время, отведенное для встречи гостей, истекло, и можно было влиться в шумную толпу, которую развлекал Михаил Александрович.

Гости рассыпались по саду яркими группами, занимая скамейки и кресла, специально расставленные повсюду. Шампанское уже лилось рекой и делало лица гостей румяней, а разговоры более душевными. Наталья Дмитриевна перемещалась от одной группы гостей к другой, для каждого прибывшего у нее находилось доброе слово или шутка. Она помнила о том, кто из родственников гостей заболел, и справлялась о здоровье или об успехах в учебе или службе. Лев, окруженный молодыми девицами, словно разноцветными бабочками, рассказывал о своих планах на жизнь, о том, как он проведет в Москве свой первый год, а после поедет учиться в столицу. Милые барышни вздыхали и не сводили глаз с его бледного благородного лица.

Жорка, напротив, носился среди гостей раскрученной юлой. Особенно его, конечно, интересовали молодые представительницы семьи Толстоноговых, но памятуя о словах Натальи Дмитриевны, он старался приблизиться к ним как бы невзначай. С ним охотно разговаривали пожаловавшие на праздник гости, хотя не с таким интересом и открытостью, как со Львом, скорее, просто из вежливости. Вот пожилой граф Голованов, подкручивая ус, решил пошутить и на французском послал Жорку за вином. Граф был человек новый в этих краях и доподлинно не знал Жоркиной истории.

– Gar?on, apporte – moi du vin de la cave[1 - Мальчик, принеси-ка мне вина из погреба (фр.).], – произнес граф с улыбкой, глядя на Жорку. На секунду в глазах юноши мелькнуло смятение, но исчезло настолько быстро, что его никто не заметил. Он остановил свой взгляд на графе, улыбнулся своей самой очаровательной улыбкой и ответил на прекрасном французском:

– Je suppose que c'est vous qui me dites cela, Comte? Dites-moi ce dont vous avez besoin et je vous apporterai immеdiatement le vin nеcessaire[2 - Я полагаю, это вы мне, граф? Скажите, чего вам не хватает, и я мигом принесу необходимое вино (фр.).].

На лице графа Голованова отразилось удивление, смешанное с недоверием:

– Неужели ты на французском способен? Ты, я слышал, деревенский будешь, – прищурил подслеповатый глаз Петр Николаевич.

Жорка закусил губу, внутри от злости заклокотало, хотя в сущности граф не сказал ничего нового. Он вдохнул и выдохнул, как учила его Наталья Дмитриевна, и снова, нацепив на себя неотразимую улыбку, ответил:

– Пожалуй, не так хорошо, как ваше благородие, но Наталья Дмитриевна отмечала, что я довольно способный, почище многих недеревенских буду.

– И впрямь способный, – потирая руки, сказал граф.

Он с хитрецой посмотрел на Жорку, придумывая, как бы еще развлечься, тестируя мальчика.

– Жора, замени меня, пожалуйста, – Лев неслышно подошел и положил руку на плечо друга. – Дамам хочется услышать, как мы на охоту ходили, а ты рассказчик получше меня будешь и повеселишь всех анекдотом про несчастную куропатку, которая напугала половину горе-охотников.

Жорка кинул быстрый, полный благодарности взгляд на друга, откланялся и нырнул в толпу хихикающих и галдящих молодых женщин.

Праздничный ужин накрыли в доме. Когда все было готово, Наталья Дмитриевна звонким голосом пригласила всех к столу, чтобы поздравить и выпить за Льва Михайловича. Гости одобрительно зашумели и двинулись через открытые французские окна прямо в гостиную.

Чтобы избежать недоразумений, на столе стояли карточки с именами, написанные красивым витиеватым почерком Натальи Дмитриевны. Жорка обнаружил свое имя между именами далекого родственника Михаила Александровича – вечно брюзжащего помещика Дмитрия Константиновича, который любил погостить в усадьбе Лесовцево, – и дальней родственницы Натальи Дмитриевны, которая также не прочь была пожить здесь месяцок-другой. Разочарованный такой компанией, Жорка приуныл, да еще оказалось, что граф расположился не так уж далеко от него и, поджимая тонкие губы, поглядывал на Жорку и покачивал головой. Жорка с тоской посмотрел на Льва, который сидел между Ксенией и Ольгой.

Под недовольным взглядом графа Жорка почувствовал, как кровь в его жилах побежала быстрее. Его злило, что этот старый, ничем особенно не выдающейся человек, практически растративший свое состояние, сейчас поджимает губы, возмущенный присутствием за столом его, Жорки, только потому, что он стоит по социальной лестнице в самом низу, тогда как граф – на самом верху. И чем это различие обусловлено? Только тем, что он родился в благородной семье, а Жорка – в семье кузнеца. Получается, только по факту рождения граф безусловно, сразу, в отличие от Жорки, становится лучшим представителем человечества? Мальчик был в этом не уверен. Подобные мысли появились у него в голове после прочтения «Общественного договора» Жан-Жака Руссо. Свобода, равенство и братство – три основных постулата этой книги. Жора очень увлекся ей и представлял себе, что когда-нибудь и он заживет жизнью, где человек будет знаменит своими поступками, а не происхождением.

Граф посматривал на Жорку, всем своим видом демонстрируя неодобрение. Одно дело – когда сын кузнеца просто болтается среди гостей, а другое – когда он сидит за общим столом. Покрутив ус, граф подался в наступление:

– И все-таки вы… – граф щелкнул пальцами, – напомните, как вас зовут.

Жорка сразу понял, что старик обращается именно к нему, хотел было набычиться, но вспомнил наставления Натальи Дмитриевны, выпрямил спину, расправил плечи.

– Меня зовут Георгий Зайцев, – медленно и отчетливо произнес Жорка.

– Да-да, точно, Георгий, сын кузнеца. Жорка, стало быть. Так вот, позвольте вас спросить каково это – увидеть мир другими глазами? Не из-за наковальни и кожаного фартука вашего отца, а со стороны высшего общества?

За той частью стола, где сидели Жорка и граф, воцарилось молчание, никто не позволял себе говорить так с мальчиком, если желание подобного разговора возникало при знакомстве с ним, то при виде того, как с ним обращаются Демидовы, оно сходило на нет.

Жорка сглотнул, провел ладонью по жестким от помады волосам и спокойно, отделяя одно слово от другого, произнес:

– Это большая удача. Я счастлив, что заслужил такое доверие Натальи Дмитриевны и Михаила Александровича. Безусловно, это шанс, который выпадает немногим, и я планирую доказать всем, что достоин.

– Н-да, – зашлепал губами Петр Николаевич, – тот еще образчик. Ну и как ты собираешься пользоваться шансом этим? Расскажи-ка подробнее.

– Я… – во рту мальчика стало сухо от волнения, щеки покрылись красными пятнами. – Я окончу реальное училище и выбьюсь в люди сам, своим умом и прилежанием.

–Ха-ха, – хрипло и противно рассмеялся граф. – Как же ты сам выбьешься, коли никто не замолвит за тебя ни словечка?

– При всем уважении, сейчас время другое, Петр Николаевич, – не выдержал Жорка и махнул головой в сторону Давыдова. – Вы про миллионщиков уральских знаете? Так вот, иногда достаточно вот здесь иметь. – И Жорка постучал себя пальцем по лбу.

Старый граф хмыкнул, но, по всей видимости, сдаваться не собирался.

– Для того чтобы уральским миллионщиком стать, нужно не только здесь иметь, – Петр Николаевич указал на лоб, – но и капиталец небольшой для начала. Может, неплохо было бы жениться на обеспеченной наследнице, но кто же за сына кузнеца свое дите отдаст, да еще и с приданым?

Жорка от этих слов побагровел. Сжав под столом кулаки, он боролся с желанием надавать тумаков, смотрел вниз на тарелку и дышал, пытаясь справиться с гневом. Умом Жорка понимал, что граф не сказал ничего нового или оскорбительного, подчеркнул просто правду жизни. Но мальчик, избалованный за эти годы любовью Натальи Дмитриевны, неотеческим, но весьма достойным отношением Михаила Александровича и, конечно, беззаветной дружбой Льва, привык чувствовать себя равным им. Да еще этот Руссо со своей книжкой.

– Вы, безусловно, правы, Петр Николаевич. За мной абсолютно ничего нет. Зато у меня есть огромное желание сделать так, чтобы это что-то появилось. Поверьте, я приложу все усилия, и дай бог вам, Петр Николаевич, здоровья и сил, чтобы вы дожили до того момента, когда вы обо мне еще услышите, – произнес мальчик спокойным, но дрожащим от эмоций голосом.

– Дерзость и невоспитанность во всей своей красе, как я и думал, – удовлетворенно заметил граф и, отвернувшись, задал вопрос соседу об охотничьем сезоне.

Соседи с интересом, предвкушая сплетни, которые поползут после этого разговора, наблюдали за этой перепалкой. Странная тишина за этой частью стола наконец привлекла внимание хозяев. По одному взгляду на Жорку Наталья Дмитриевна поняла, что что-то идет не так. Ее сердце кольнуло материнское предчувствие, и она поспешила прийти на помощь.

– Георгий, дорогой, подойди, у меня есть к тебе небольшая просьба, – она помахала мальчику со своего места. – Я по своей забывчивости оставила ноты, которые мы собиралась играть сегодня, у себя в комнате. Принеси их, милый. Лев, сходи с Георгием, нужно выбрать очередность музыкальных произведений.

Все это было сказано с таким изяществом, что даже Петр Николаевич кивнул головой хозяйке, он расценил этот жест как желание освободить графа от общества кузнецкого сына, а не наоборот.

Жорка элегантно приложил белоснежную салфетку к губам, извинился и вышел из-за стола. Лев отточенным движением головы кивнул девушкам и с видимым облегчением покинул свое место. Эти сестры Толстоноговы трещали без умолку о всяких глупостях, юноша скучал и не понимал, как можно влюбиться в таких пустоголовых девиц. С ними даже поговорить было не о чем. Кроме хорошенького личика, более они никакими достоинствами не выделялись.

– Жорка, что стряслось? – спросил Лев, когда они остались одни. Щеки Жорки алели, а черные глаза блестели, как лаковая китайская шкатулка.

– Лев, – выдохнул Жорка, пытаясь говорить спокойно, тогда, как ему хотелось кричать от злости.

Мальчики поднимались по лестнице.

– Что же это такое? Неужели теперь всю жизнь меня будут унижать люди, которые по происхождению выше меня? Для этого ли я учился, слезы лил над этим треклятым роялем и скучными книгами, чтобы теперь старый граф всем видом давал мне понять, что ему претит сидеть со мной за одним столом? Неужели меня дальше так и будут шпынять за то, что я родился сыном кузнеца?

– Жора, прошу тебя, не бери в голову. Эти глупости отживают свой век. Поверь мне, в Париже давно уже нет ничего подобного. Каждый там оценен по своим способностям, а не по тому, где и как он родился. Мы получим образование и поедем путешествовать. Я упрошу маменьку и отца, чтобы нас отправили вместе, а уж там-то мы посмотрим на цивилизованную публику. Прогресс дышит нам в спины и подгоняет нестись вперед на скорости локомотива, а мы все еще меряем достоинства человека его родословной, – мальчик говорил с жаром и несвойственной ему энергией.

Жорка улыбнулся и с благодарностью посмотрел на друга.

– Твои слова, Лев, вселяют надежду, – он улыбнулся. – Ты очень хороший друг. Как я был бы рад, если бы даже часть твоих слов стала правдой.

– Можешь даже не сомневаться, Жора. Я уверен, что так и будет. Засиделись мы в своем болоте, недаром настроения разные появляются.

– Какие настроения и чьи? – не понял Жорка.

– Да так, слышал я тут кое-что, когда наш дядя с отцом беседы вел о политике, которую наш царь ведет. Пора бы меняться, но я сейчас не буду об этом. Получается, я будто сплетни тебе пересказываю, а я этого не люблю, ты сам знаешь.

Жорка кивнул.

– Давай без сплетен, – вздохнул он, но потом потряс головой, словно смахивая с себя грустный морок, и уже весело сказал: – Пойдем все-таки принесем ноты, и я буду самым счастливым человеком на свете, если сегодня вечером мне доведется услышать, как поет наш именинник.

– Ладно, спою «Соловья» специально для тебя, – рассмеялся Лев.

В ожидании концерта Жорка предпочел отсидеться в саду, лезть в толпу ему совершенно не хотелось. В музыкальной гостиной яблоку негде было упасть. Гости в предвкушении рассаживались на стулья и небольшие диванчики, расставленные по периметру комнаты. Жорка вошел и тихонько прокрался к заднему ряду стульев. За фортепьяно сидела сама Наталья Дмитриевна, она улыбнулась стоящему рядом сыну, кивнула ему и начала играть. Пальцы ее бегали по клавишам быстро и ловко, и из-под них разливалась прекрасная мелодия, которая пленяла каждого гостя.

Лев изящно откинул руку в сторону и запел, люди в комнате забыли дышать от его голоса – так он был сладок, а когда юноша выгибал бровь и бросал короткий взгляд на какую-нибудь девицу, казалось, что она сейчас упадет в обморок. Жорка сидел, как и всегда, когда слушал Льва, словно пригвожденный к месту, не было ни прошлого, ни будущего, только этот момент и эта мелодия, которая лилась, уходя в бесконечность, и поглощала его полностью.

Когда Лев закончил, в комнате раздались оглушительные аплодисменты. Да, он был хорош, несмотря на то что его голос уже не был таким звонким, как в детстве. Вместо того чтобы сломаться и исчезнуть, он мягко сменился на приятный баритон.

– А теперь танцы! – воскликнула Наталья Дмитриевна, когда аплодисменты стихли.

Девицы завизжали от удовольствия и захлопали в ладоши, затянутые в тонкие кружевные перчатки. Появились музыканты, кочующие из усадьбы в усадьбу, играющие на балах и праздниках. Слуги бесшумно и незаметно убрали стулья, оставив только диваны для удобства.

Заиграл вальс, Лев кивком головы пригласил на танец милую девушку Ольгу Мамонтову. Жорка, забыв уже про чувства обиды и глухой ярости, которые испытывал еще полчаса назад, стоял подтянутый напротив Леночки Пятницкой и приглашал ее повальсировать.

– Как можно отказать, когда тебя жгут такими глазищами, – рассмеялась Леночка. И счастливый Жорка закружил ее.

Танцором Жорка был отменным; одаренный природной пластикой, он прекрасно слышал музыку и двигался с такой страстью и грацией, будто танцевал последний раз. Леночка, почувствовав рядом с собой уверенного партнера, расслабилась в Жоркиных руках, счастливо улыбаясь молодому человеку.

– Георгий, вы должны пригласить меня еще раз, – сказала девушка, когда вальс закончился.

– Непременно и с удовольствием это сделаю, – произнес Жорка и повернулся к Наталье Дмитриевне, чтобы пригласить на танец ее. Леночка в задумчивости смотрела на Жоркину спину и кусала губы.

Лев менял партнерш одну за другой. Он был высок, статен и двигался легко и изящно. Во время танца он вел светские беседы, был учтив и вежлив, оставлял свою партнершу с полным безразличием во взгляде и механически приглашал следующую.

Жорка тоже менял партнерш, но не так часто, как хотелось бы ему. Потому что после одного танца девушки, как и Леночка Пятницкая, настаивали еще на одном. Жорка открывался им с другой стороны, и любопытным молодым девушкам, воспитанным на романтических историях, не терпелось узнать эту Жоркину сторону получше.

Разогретые жарким вечером, вином и девичьим томлением, их глаза блестели, и хотелось чего-то большего; мелодичные вальсы сменялись полонезом, потом быстрой полькой и шумной кадрилью. Жорка кружился и кружился, чувствуя, что еще немного, и он взлетит. От Ксении Толстоноговой дурманяще пахло сиренью, от Ольги – белой розой, от Катерины – жасмином, а от Леночки – модной при дворе вербеной. Краем глаза он заметил Льва, который к концу вечера тоже раскраснелся и со странным блеском в глазах смотрел на свою партнершу по кадрили – Татьяну.

Наталья Дмитриевна тоже не пропускала ни одного танца, хозяйка дома любила повеселиться и теперь, кружась в объятьях своего дражайшего супруга, думала о том, что скоро ее мальчики покинут усадьбу и уедут учиться жить отдельно и самостоятельно. От этой мысли у нее сжималось сердце – как было бы здорово отправить их учиться вместе, чтобы Лев не чувствовал себя одиноким. Наталья Дмитриевна прекрасно понимала, что он был не готов к настоящей жизни. Был слишком романтичным и идеалистичным, он представлял себе мир только таким, каким он сам себе его выдумал. Георгий, который всегда крепко стоял на земле, мог присмотреть бы за ним, но организовать учебу Георгия в университете было невозможно, поэтому его пришлось определить в реальное училище. Они уедут, и будет еще время выплакаться, а теперь только веселиться и танцевать до упада.

От жаркого дыхания и разгоряченных тел танцующих в гостиной стало невыносимо душно, несмотря на вечер и открытые французские окна.

– Фух, дорогие гости, пройдемте на улицу, дадим музыкантам отдохнуть и сами немного остынем, – провозгласила хозяйка дома, когда бодрые аккорды польки резко оборвались на крещендо.

Все гости с радостью и ожиданием вечерней прохлады и свежести высыпали из залы. Лужайка освещалась окнами гостиной и зажженными факелами, стоящими по периметру, но если выйти из этого освещенного пространства и сделать несколько шагов в сторону сада, то в темноте любое дерево превращалось в укромное место. Гости рассаживались на скамейке, обмахиваясь веерами и остужая себя напитками. Старый граф ворчал, что шампанское нагрелось и пить его теперь невозможно, а мимо со ступеней сбегали сестрицы Толстоноговы, подхватив под руки Жорку и Льва, они увлекали их в сторону сада, туда, куда не достигал свет от факелов.

«Ах, Георгий, вы удивили меня сегодня», – слышался девичий шепот. «Лев, обещайте, что будете писать мне», – это уже другой страстный и волнующий голос. Он становился ближе и ближе, пока тонкие жаркие девичьи губы не коснулись юношеских сжатых губ.

Лев обомлел и замер, губы коснулись его еще раз, затем неожиданно отдалились. Рядом послышалось девичье хихиканье, к нему присоединилось второе, постепенно удаляясь в сторону дома.

– Жора, ты здесь?

– Господи, Лева, где ты? Я сейчас умру от счастья, она меня поцеловала, представляешь?

В темноте Жорка нащупал руку Льва.

– И меня поцеловала, – механически ответил Лев. – Только вот кто? Ольга или Ксения?