Знак Саламандры

Нет, конечно.

– Андрей Степанович! Ваши документы!

Директор, увлечённый руганью, пытается от меня отмахнуться, но по ту сторону окошка я уже вижу Валентину Владимировну, которая мягко, но решительно отодвигает Алёну в сторону. Света во втором окошке отвлекает на себя бабок – я улавливаю что-то насчёт ведьминского профсоюза и почётной Бабы-яги прошлого года.

Хорошо, что я не взяла с собой дракона. Не хватало, чтоб он перепугался и таки в кого-нибудь вцепился – ладно ещё в дуру Алёну, а если в кого из посетителей?..

– А жалобу я напишу, точно напишу, – напоследок обещает директор. Презрительно фыркает сквозь усы в сторону канцелярии, потом оборачивается ко мне. – И на вас тоже, вот лично на приём к министру приду!

Я молча слежу, как он расписывается в бланке – размашисто, резко, три буквы, летящий росчерк, – и привычно прикидываю, что писать в объяснительной, если этот тип всё же исполнит угрозу. Нужно реестр распечатать, чтоб видно было, когда именно я передала конверт. Интересно, соседние департаменты в курсе, как у нас отправляется почта? Хотя… Ну не ябедничать же на неё. В конце концов, вторую неделю человек работает, а Валентина Владимировна уже в курсе проблемы, она и присмотрит. Но шефу скажу, пусть знает, если что.

Вежливо выпроваживаю директора и на обратном пути натыкаюсь на Алёну – руки скрещены, губки поджаты. Стоит, каблуком стучит:

– Извиниться не хочешь?

Мечтаю, ага.

Молча обхожу её и иду к лестнице.

– Ты специально, да? – летит мне вслед. – Специально приволокла сюда этого психа, чтоб он на меня наорал!

Ну конечно. И конверт спрятала тоже я, такая вот сволочь.

– Да ты!..

Я останавливаюсь, пальцы до боли стискивают перила, в висках колотится пульс, кончики пальцев жжёт, и дыхание перехватывает. Делаю вдох сквозь зубы, оглядываюсь через плечо, и Алёна вдруг решает не продолжать. Смотрит зло и испуганно, кривит губы, а потом разворачивается и уходит в канцелярию, хлопнув дверью. Я отрываю ладонь от перил, почти ожидая увидеть на полированном дереве не то обугленные отпечатки, не то борозды от когтей…

Ничего.

Кажется, нужно увеличить дозу лекарства.

Кажется, у меня будут проблемы.

Кажется…

Мне наплевать.

* * *

После скандала с «Чешуйкой» проходит целая неделя. К вечеру пятницы я успеваю позлиться, понервничать, успокоиться, прикинуть варианты других мест работы и пересказать все свои мысли по поводу сложившейся ситуации Настасье. Та уже почти привычно называет меня дурой, наливает кофе с какими-то хитрыми специями и, пока я сижу рядом на подоконнике, наслаждаясь вкусом, пересказывает сводку новостей – сотрудники, обсуждая свои дела, ничуть не стесняются кофейного автомата.

Алёна, разумеется, за неделю пожаловалась на меня всем, с кем успела познакомиться за время работы. Однако всерьёз её обиды мало кто воспринял, зато сроки отправки собственной почты потянулись проверять все, а Кощеев ещё и не поленился дойти до кабинета замминистра, чтоб высказать честное мнение по поводу его протеже. О чём именно они говорили, Настасья не слышала – старик почти никогда не повышает голос, а дверь всегда запирает. Однако после этой задушевной беседы замминистра вышел из кабинета злющий и с красными ушами.

Зато вот Морозов, кажется, принял проблемы новенькой близко к сердцу. Настасья уверяет, что они ходят вместе в курилку и там о чём-то шушукаются, и я слышу в голосе слабо замаскированную надежду. Ей, своднице этакой, не нравятся оба, и как было бы славно, если бы они стали парой и не мешали другим! Вот если добавить в кофе, скажем…

На этом месте уже я называю её дурой. Да, техники при ежемесячной проверке автомата не обнаружили следов посторонней магии, значит, воздействие если и было, то совсем слабенькое. А вдруг ещё у кого-то такая аллергия, как у Сашки, а ей до сих пор просто везло? И вообще, одной-единственной жалобы хватит, чтобы нарушительницу вышвырнули из Министерства – и тогда мне снова не с кем будет поговорить по душам. Оно мне надо?

В ответ на мою реплику Настасья смущённо опускает глаза и теребит косу, а на щеках отчётливо проступает густой зелёный румянец.

– Получается, – тихонько уточняет она, – мы… подруги? Настоящие?

Я секунду думаю – и киваю. Настасья зеленеет пуще прежнего, и мы ещё долго тихонько молчим вдвоём в темноте коридора.

Ёлки, серьёзное государственное учреждение – а такой дурдом!

* * *

То, чего я боялась, случается в понедельник.

Правда, я об этом узнаю не сразу, и вообще мне не до того: в начале года массово заканчиваются сроки лицензий. Ещё открывается сезон охоты на льдистого иглохвоста, поэтому заявки сыплются как из рога изобилия, а по приёмным дням в кабинете постоянно толпятся какие-то мужики. На странные взгляды коллег я начинаю обращать внимание только к среде, а в четверг мне из канцелярии звонит Олеся.

– Катюш, – говорит она смущённо, – мы тут это… В пиццерию на обед собрались, так что наше чаепитие отменяется. Алёна пригласила, – добавляет она поспешно, словно боится, что я напрошусь с ними.

Не больно-то и хотелось – хотя странно.

Я уже почти собираюсь выйти к Настасье за шпионскими данными, но тут в кабинет является Сашка.

Он против обыкновения мрачен и молчалив – даже Гошка это чует и не бросается навстречу. Я обычно стараюсь не вмешиваться в чужую жизнь – захотят, так расскажут сами, чего навязываться. Но когда мне без единого слова кладут на стол пачку документов, не выдерживаю:

– Что-то случилось?

Сашка делает смешной жест – будто не решил, покачать головой или пожать плечами. Дракон сердито фыркает и пятится, а потом и я улавливаю лёгкий запах табака. Он не курит, но иногда ходит в курилку с нашими инспекторами просто за компанию, а Гошка такое очень не любит, потому, мне кажется, и шарахается: что от инспекторов, что от Алёны, что от Морозова.

Стоп. Курилка. Алёна с Морозовым.

По спине бежит холодок. Я выпрямляюсь и подхватываю Гошку, чтоб занять руки.

– Саш?..

Он по-прежнему на меня не смотрит. За стол не садится, подходит к окну, словно там сквозь метель можно что-то рассмотреть.

– Да мне тут наговорили… Неважно.

Дракон у меня на руках тихонько ворчит – звука я не слышу, только чувствую вибрацию. И начинаю злиться:

– Как-то тебя слишком перекосило от неважного.

Сашка снова пытается пожать плечами. Я понимаю, что у него может быть масса причин для плохого настроения, но самый худший для меня вариант уже всплыл в голове.

– А ты идёшь с канцелярией в пиццерию? – уточняю небрежным тоном.

Он шумно вздыхает. Оборачивается:

– Не хочу. Ильина звала, но после того, что она наболтала…

Снова пауза. Да будешь ты говорить нормально, в конце концов, или нет?!

– Про меня наболтала?

Голос звучит хрипло. Сашка наконец-то смотрит мне в глаза, и я на него смотрю и злюсь – на него, на ситуацию в целом, на Алёну, на дурацкий свой дар, на элементалей, которых, чёрт побери, никто не звал в этот мир…

– Если она сказала, – медленно произношу я, чувствуя, как Гошкины когти впиваются в руку, – что я ведьма, которая убила человека… То это правда.

Сашка смотрит на меня так, будто ждёт, что я рассмеюсь и признаюсь, что пошутила. Я шиплю сквозь зубы и запоздало отрываю от себя возмущённо верещащего дракона. На рукаве – несколько дырочек и мелкие красные пятна, на руке – короткие неглубокие царапины.

– Я думал, что… – начинает Сашка, но я зло перебиваю:

– Неправильно думал. Иди уже в свою пиццерию. Можешь им там всем передать, что я принимаю лекарства. А ещё в отделе кадров лежит справка, и в ней написано, что я безопасна для окружающих, – ловлю себя на желании оскалиться и добавляю: – Или нет. Так что знаешь, если я и пойду на свидание с кем-то с работы, то это будет Морозов. Его, если что, не жалко, правда?

Я почти сразу жалею о сказанном. Сашка медленно вздыхает, шевелит губами – а потом в два шага подходит к двери, выхватывает из шкафа куртку и рюкзак и выходит.

«Дура», – звучит у меня в голове голос Настасьи.

Мне ничего не остаётся, кроме как согласиться.

В обед я нервно съедаю целую плитку белого шоколада и слегка привожу мысли в порядок. Ну хорошо, допустим, теперь все знают. Не нужно воображать о себе слишком много – большинству как было на меня наплевать, так и останется. Начальство, разумеется, в курсе, все нужные документы действительно лежат в личном деле. Опасаться, что повторится ситуация десятилетней давности, глупо – в Министерстве по делам сверхъестественного работают не бестолковые школьники, а серьёзные люди, которые всякого повидали, одной ведьмой их не напугаешь. К тому же с точки зрения закона я действительно не виновата, а если объяснить ситуацию с моей точки зрения, ещё посмотрим, на кого будут косо смотреть.

А перед Сашкой надо будет извиниться.

Я уже решаюсь выйти и получить заслуженный нагоняй от Настасьи – но тут слышу в коридоре голоса. Слов не разбираю, но интонации Морозова не узнать сложно. Потом звучит женский смех, а потом вдруг вклинивается ещё один знакомый голос, властный и уверенный. По мере того, как его обладатель приближается к двери, он становится громче.

– … потому что работать надо, а не сплетничать!.. – гремит Победоносцев, и я, кажется, понимаю, чем вызвано его раздражение.

Возвращаюсь за стол едва ли не бегом. Шеф входит в кабинет первым.

– А ты не слушай никого, поняла?! – рычит он, не переключив интонацию. Потом замечает мой ошарашенный взгляд и смягчается. – Пусть себе дураки болтают, ты про себя знаешь, кто ты есть – за это и держись. – Он строго грозит пальцем, потом улыбается высунувшемуся на шум Гошке. – А ты смотри, защищай хозяйку!

Дракон фыркает с самым боевым видом. Дорогое начальство обводит кабинет взглядом, натыкается на вошедшего следом Сашку и неодобрительно качает головой, а тот в ответ разводит руками, в каждой – стаканчик с кофе. По окончании этого молчаливого диалога шеф уходит к себе и запирает дверь, а Сашка ухмыляется и ставит стаканчик с латте на мой стол, с чёрным – на свой.

– Информацию нужно получать из достоверных источников, – нравоучительно изрекает он, стаскивая сперва рюкзак, потом куртку. Швыряет и то и другое на тумбочку, поворачивается ко мне, опирается обеими ладонями на стол, наклоняется, и я вжимаюсь в спинку кресла, но оно уже придвинуто к стене, и деваться некуда…

Сперва я думаю о том, что чёрта с два теперь стану извиняться. Потом – что уже десять лет ни с кем не целовалась. Потом…

– Соколов, – говорю хрипло, когда всё-таки удаётся вывернуться. – Ты не охренел ли?

Он ухмыляется, нахально садится на край стола, крутит в руках бумажный кофейный стаканчик – такой красно-белый, полосатый, у Настасьи все стаканы такие. Делает пару глотков. Гошка подбирается поближе, шумно втягивает воздух и недовольно фыркает.

– Всё может быть… Но тебя я не боюсь, не надейся.

Я придвигаю к себе кофе, пока его не расплескал дракон, не зная, как реагировать. А Сашка как ни в чём не бывало продолжает говорить – мол, обратился к шефу, тот сперва рассердился, потом объяснил, потом… Что?!

– Дал телефон твоей мамы, – с довольным видом повторяет он, кончиком пальца гладя по макушке Гошку – тот поставил передние лапы к нему на колено и недоверчиво принюхивается к стакану. Странно, не замечала за ним раньше интереса к кофе. – А ты ей обо мне рассказывала, да? Она тоже очень рассердилась насчёт Ильиной и попыталась меня переубедить. У неё получилось.

Я закрываю ладонями горящее лицо. Ну, Георгий Иванович… Ну, мама!.. Где, спрашивается, конфиденциальность, тайна личной жизни и всё такое?! Ей звонит совершенно незнакомый мужик – а она берёт и всё обо мне выкладывает! А если бы это маньяк был?!

– С канцелярией я пообщался, – продолжает маньяк, и я едва удерживаюсь от стона. – Кратенько, без подробностей, но так, чтоб прониклись. А тут сейчас столкнулся с этими… Знаешь, еле сдержался, – в голосе его проскальзывают хищные нотки. – Девушек, конечно, не бьют, но, если б шеф не появился, Морозову бы я пластику носа обеспечил.

– Псих, – говорю я, не убирая ладоней от лица. – Там же камеры висят, запись ведётся…

И вообще никогда не понимала этой идеи – бить кому-то морду из-за девушки. Но мысль о том, что ради меня кто-то может кому-то врезать, отчего-то греет.

Псих фыркает, потом вздыхает.

– Кать. – Он осторожно тянет меня за запястье. Я выглядываю между пальцами – лицо у него серьёзное. – Ты мне нравишься. – Он кашляет, делает паузу, я не реагирую, и он продолжает: – Если всё дело в этом… Я не боюсь. И ты тоже не бойся, ничего со мной не случится.

Он говорит это так твёрдо, что мне вдруг хочется верить. В самом деле, ну чего я боюсь, а? У меня есть справка, и лекарства, и мне уже не пятнадцать лет, в конце концов, я взрослая женщина и могу себе позволить…

Много чего могу.

Сашка берёт меня за руку, смотрит в глаза. Улыбается, и мне вдруг становится тепло-тепло, и тоже хочется улыбаться и говорить какие-то глупости…

А потом Сашка снова кашляет.

Хлопает себя ладонью по груди, потом с недоумением эту самую ладонь рассматривает. Опять кашляет, хрипло, тяжело, втягивает воздух со странным сипящим звуком, и смотрит на меня, и хватается за горло, а потом тычет пальцем куда-то в сторону своего стола…

А потом он роняет стаканчик – и падает сам.

Глава 6. О стаканах, подозрениях и темноте

Он ведь только что обещал, что с ним ничего не случится. Ну вот как можно верить этим мужикам?!

Вскакиваю. Кресло по инерции откатывается назад, врезается в стену и возвращается, чуть не опрокинув меня обратно, едва успеваю схватиться за стол. Давай, девочка, соберись – он ведь говорил про аллергию, и про шприц говорил, знать бы где…

Сашка пытается приподняться, снова выразительно тычет пальцем. На боковом кармане его рюкзака вижу нашивку с красным крестом, молния заедает на середине, у меня дрожат руки, шеф выглядывает из кабинета – рявкаю насчёт скорой и всё-таки вытаскиваю кончиками пальцев шуршащий пакет. Шприц, второй, упаковка спиртовых салфеток, картонная карточка с номерами телефонов на одной стороне, а на другой…

Хорошо, что он умеет писать инструкции.

Хорошо, что я умею делать уколы.

Плюхаюсь на колени в лужу кофе. Рукав он уже закатал, остаётся оттащить за хвост тревожно чирикающего дракона и отогнать дурацкую мысль: «Слава богу, не надо снимать штаны!» Сашка морщится, когда я всаживаю иглу ему в плечо, лицо у него красное, из глаз текут слёзы, и мне жутко от звуков, с которыми он втягивает воздух. Но он дышит, всё ещё дышит и всё ещё в сознании…

Ну почему, почему я умею убивать магией, а не лечить?!

Я продолжаю сидеть на полу, сжимать его руку и вслушиваться в дыхание, пока меня не отодвигает врач из скорой. Шеф помогает подняться, и я заставляю себя слушать, что мне говорят. Да, я делала укол, вот по этой инструкции, вот эти препараты. Да, я доеду с ним до больницы. Да, я сообщу родным. Да, это моё животное, федеральным законом от такого-то числа с таким-то номером внесены поправки, позволяющие драконам-фамилиарам сопровождать хозяев в общественных местах, в том числе…

Мой механический монолог прерывает шеф, что-то говорит врачу на ухо, тот морщится, но кивает – сперва ему, потом мне. Сашку выносят из кабинета, я едва успеваю поменять туфли на сапоги и бегу следом, на ходу пытаясь надеть пуховик и не уронить ни сумку, ни рюкзак, ни Сашкину куртку. Гошка вцепился мне в плечи и нисколько не способствует процессу, но мне почему-то страшно оставлять его в кабинете.

Хорошо, что больница недалеко.

Хорошо, что в середине рабочего дня на дорогах не так много машин и те послушно уступают дорогу, стоит вякнуть сирене.

Двигатель гудит, ингалятор деловито жужжит, прозрачная маска закрывает Сашкино лицо, и я не слышу его дыхания, только кашель иногда. Ужасно хочется взять его за руку, но рядом сидит фельдшер, немолодая женщина в синей куртке. Она смотрит в окно, что-то мурлычет себе под нос и выглядит такой спокойной, что я тоже потихоньку успокаиваюсь, и Гошка перестаёт вздрагивать на каждый хрип.

В больнице Сашку тут же куда-то уволакивают. Документы он, к счастью, носит в рюкзаке, и мне всего-то нужно отдать их медсестре, а потом ещё надо позвонить его маме, и шефу тоже, а ещё…

Фельдшер берёт меня за руку, смотрит в глаза и сочувственно улыбается.

– Да откачают твоего парня, девонька, не бойся. И всё у вас будет хорошо, долго и счастливо, уж поверь, у меня на такие дела нюх.

Я начинаю возражать, что он вовсе не мой парень, мы просто вместе работаем, но она только качает головой и накрывает мою ладонь своей, и я умолкаю, чувствуя, как теплеют щёки, и внутри почему-то становится уютно.

Долго и счастливо.

Ну что ж, попробуем.

* * *

На работу я возвращаюсь только под конец дня. Сперва пришлось ждать Сашкиных родных, чтоб отдать вещи, потом снова ждать, – пока Сашкина мама брала штурмом приёмный покой и администрацию, чтоб выяснить, как там дела. Потом я хотела сбежать, но не успела, и пришлось выслушивать благодарности – если б я не сделала укол сразу, то проблем могло быть куда больше. А так полежит ещё несколько дней, и выпишут…

Шеф милостиво позволил мне не возвращаться, но мысль о том, что мне эти несколько дней работать за двоих, отрезвляет. Лучше немного напрячься сейчас, чем быть заваленной с головой в начале недели, и уж точно лучше возиться с охотничьими лицензиями, чем сидеть дома в одиночестве и придумывать себе всякие ужасы.

А ещё мне позарез нужно кое с кем поговорить. Жаль, что регламент не позволяет ей покидать автомат ещё час после окончания рабочего дня.

Лужу в кабинете уже вытерли, но на моём столе ещё стоит сиротливо полосатый стаканчик. Сажусь напротив, сверлю его взглядом. Гошка выбирается из сумки и сворачивается у меня на коленях, совершенно игнорируя посудину – а ведь Сашкиным стаканом он, помнится, интересовался. Можно ли пустить дракона по следу той заразы, что подлила в кофе… Кстати, что именно? Приворотное зелье? Отворотное? Анализы на магические аллергены будут готовы только в понедельник, теории строить пока рановато. И всё же…

Первый кандидат, конечно, сама Настасья. Кофе из её автомата, да и насчёт магии «для настроения» она мне проговорилась. Другой вопрос, что про Сашкину аллергию она уже знает, и сомнительно, чтобы решилась травануть человека, для которого рисует сердечки на кофейной пенке. Вот для Морозова она могла бы миндаль перепутать с цианидом, по чистой случайности. Да и то – в прошлый наш разговор я, надеюсь, была достаточно убедительна, когда объясняла, почему не надо делать ничего такого.

Второй очевидный кандидат – Алёна. Потому что она мне не нравится и потому что строила Сашке глазки, и чулки «а-ля Снегурочка» на корпоративе я тоже хорошо помню. Вот только не помню, чтобы ей активно отвечали взаимностью. Ну помог он ей с программой, ну подвёз разок, а ей ведь явно не банальной вежливости хочется, ей вон великую любовь нагадали! И, насколько я знаю Алёну, ждать и надеяться совсем не в её стиле. Вот только как можно умудриться что-то подлить в стакан посреди коридора, при условии видеонаблюдения, да ещё на глазах у жертвы, не говоря о свидетелях?

И ведь всегда остаётся вариант, что аллергия проявилась на что-то ещё, мало ли магии в Министерстве по делам сверхъестественного. Есть и артефакты, и зелья, и…

Я.

Но если б я использовала магию, я бы об этом знала, правда?

Кошусь на дремлющего дракона. Тот, чуя внимание, поднимает морду и приоткрывает один глаз, потом зевает, облизывается и сворачивается поудобнее. И реагировал он в тот момент всё-таки на кофе, а не на меня… С другой стороны, должен ли вообще дракон-фамилиар реагировать на хозяина?

С ума сойти можно.

Чтоб поберечь этот самый ум, вырубаю рабочие телефоны и звук на мобильном, запираю дверь изнутри и маниакально вгрызаюсь в работу. Время от времени внутри что-то вздрагивает и болезненно замирает, и хочется не то разреветься, не то срочно набрать номер Сашкиного брата, вдруг что-то изменилось. Он, конечно, и сам пообещал позвонить, если будут новости, но мало ли…

Пару раз за дверью кто-то скребётся, в смысле, стучится, но шеф у себя, а больше мы никого не ждём. О том, что Сашку увезли на скорой, наверняка уже знают все, но у меня нет никакого желания обсуждать этот факт и вообще с кем-то разговаривать. Сорвусь, психану, наору на кого-нибудь – носи им потом цветы на могилку.

Вот-вот, уже психую.

С большой кружкой успокоительного чая просиживаю до семи часов. Шеф перед уходом делает безуспешную попытку выгнать меня домой и даже обещает подвезти, хотя ему совсем в другую сторону, но в конце концов покидает кабинет, ворча что-то про бестолковую молодёжь. Для верности выжидаю ещё полчасика, слышу, как по коридору проходит охранник, выключающий на этаже свет. Ещё пять минут подожду, нет, лучше десять, а может, даже…

Не помогает этот чай, ну вот ни капельки!

Стоит мне высунуть нос из кабинета, как над кофейным автоматом разливается знакомое свечение.

– Это не я! – быстро тараторит Настасья, не дожидаясь вопросов. – Не я, честное слово! Нет, ну я же знаю, что ему ничего такого нельзя, я же всё понимаю, и как ты вообще могла подумать, мы же подруги, вот не ожидала такого…

– А ну, тихо! – рявкаю шёпотом и оглядываюсь. Конечно, если Настасья выбралась наружу, значит, на этаже никого больше не осталось, и всё-таки.

Она умолкает, обиженно надувает губки и складывает руки на груди, пока я лихорадочно пытаюсь сформулировать вопрос – причём так, чтоб мне на него ответили, а не облили кипятком, барышня-то у нас горячая. Вздыхаю, усаживаюсь на подоконник. Некоторое время смотрю перед собой.

– Врач сказал, – говорю, и голос звучит совсем тихо и хрипло, – что ему очень повезло. В том смысле, что лекарства были при нём и нашёлся человек, который умеет делать уколы. Я упомянула про привороты и всё такое, а он ответил, что там, наверное, лошадиная доза была и «вот ведь сила чувств у кого-то!».

Настасья медлит, потом усаживается рядом, и сквозь её подол просвечивает подоконник.

– Это правда не я, – говорит она жалобно. Я киваю – сама не верю в её злонамеренность, хотя, конечно, прецеденты-то были, вкупе с чистосердечным признанием. Наверное, я доверчивая дура, но хочется успокаивать себя фразочками про магическое чутьё.

– Он ведь после обеда брал кофе в этом автомате, так? – дожидаюсь осторожного кивка, задумчиво щёлкаю пальцами. – Тут три шага до кабинета. Кто и как?

Дух пожимает плечами, пуская по сарафану переливчатые разводы. Я зажмуриваюсь, пытаясь сосредоточиться. Ну да, если она сидит внутри автомата, то мало что видит – но слышать точно должна была больше, чем я сама.

– Как думаешь, Алёна могла?..

Настасья молчит. Я почти уже решаюсь открыть глаза, когда она неуверенно произносит:

– Ну… Она тоже брала чёрный.

Ага, уже что-то. Кошусь на барышню, та разглаживает складочки на колене с самым сосредоточенным выражением на лице.

– А давай-ка по порядку, ладно?

Порядок выходит следующим: сперва с обеда вернулся Морозов. Зашёл в кабинет, о чём-то переговорил со своим шефом – Настасье показалось, что на повышенных тонах. Потом вышел за кофе, и почти сразу на этаж поднялась Алёна.

– Она, кажется, не в духе была. Сказала что-то такое, мол, не работает план, всем наплевать, а Соколов вообще явился в пиццерию и нахамил. А он ей – мол, погоди, всё получится, мы только начали. – Она прикусывает губу. – Потом… Потом она взяла кофе, но не уходила, тут недалеко стояла, а потом пришёл Сашка…

Сашка тоже пришёл сердитый и недовольный. Настасья следила за ним, пока автомат готовил кофе, и всё это время он смотрел куда угодно, только не на Алёну. А когда второй стаканчик наполнился…

– … тут Морозов к нему подошёл и сказал так, знаешь, с издёвочкой, мол, что ж ты, Соколов, приличным девушкам хамишь? А он в ответ – приличным как раз не хамлю, только приличные сплетни не распускают и на всех встречных мужиков не вешаются. А тут эта тоже подошла и говорит… – Она смущённо умолкает и искоса глядит на меня. – Я не буду пересказывать, ладно? А Морозов ей поддакнул, а Сашка так к нему подошёл, за воротник сгрёб…

– Погоди, – перебиваю я. – Как за воротник, если у него кофе в руках?

Настасья хмурит брови:

– Ну… Кофе он, наверное, поставил куда-то… Да вот хотя бы сюда.

Она хлопает прозрачной ладонью по подоконнику, потом смотрит на меня, и мне кажется, что думаем мы об одном и том же. В самом деле, если Сашка оставил стаканчик без присмотра и пошёл разбираться с Морозовым, у Алёны было время.

– Она бы не успела. – Настасья мотает головой. – Тут почти сразу Георгий Иванович пришёл и всех разогнал, она бы не посмела при нём что-то подливать.

– Но если она тоже взяла чёрный кофе, – подхватываю я, – то подменить стаканчик могла вполне, так?