Аннабель Николаевна

Я вздрогнула, когда фарфоровая ноша лязгнула о гранитные ступени, секунда, и одна рука обхватила меня, больно придавив, недавно появившиеся припухлости на груди, а другая закрыла рот, от неё воняло какой-то смазкой или техническим маслом, его живот упёрся в мой ранец, приобретённый мамой взамен портфеля и набитый тетрадками и книжками.

Не так просто убить здоровую девочку, а я считала, что меня хотят убить, и билась за свою жизнь, лягалась, царапалась, кусала пальцы, зажимающие рот, пыталась выскользнуть из рук. Убийца хотел меня раздеть, но ранец, надетый поверх зимнего пальто, мешал, а к тёплым рейтузам, постоянно сползающим с худого тельца, мама пришила лямки, которые держали их за плечи крест-накрест. Страшный человек сопел, стонал, короче, вёл себя как сумасшедший.

Не так просто, но и не так сложно взрослому мужчине одолеть ребёнка.

Вдруг заскрипела входная дверь. В каком возбуждённом состоянии не находился бы мой мучитель, реакция была мгновенной, хватка ослабла, и он бросился наверх по лестнице.

Дрожа от страха, поправляя съехавшие рейтузы, застёгивая пуговицы пальто, не считая оторвавшихся, я обернулась. В углу лестничной площадки стоял унитаз, единственный свидетель преступления, одной стороной «постамента» упираясь в стену, другой в пол, открыв от удивления сантехнический рот. Дверь скрипела, но входящего человека не было видно. Какие ещё ужасы ждут меня? Может быть, Ге Старший прячется за дверью? Что они придумали сделать со мной вдвоём? Нет! Я увидела толстую лапу, а за ней Барсика, пытающегося толкнуть головой тяжёлую дверь.

Наверное, друзья кошки, собравшиеся около люка, послали самого сильного из них для моего спасения.

Дома оказалось, что рейтузы, колготки и трусы на мне совершенно мокрые. Я даже не заметила, как это случилось во время драки.

– Это что ты сотворила, в девять лет? – удивилась бабушка.

И тут я заплакала, топала ногами, кричала, что звонила полчаса, а она не открывала дверь, поэтому не сдержалась. Вечером эту же версию изложила маме. Опыт общения в семье научил меня избегать искренности, чтобы не сделать себе хуже. Постеснялась пожаловаться и Варламу, которого считала не защитником, а приятелем.

Весь вечер я просидела с Молли на коврике. Собака была слишком нервная и нежная, чтобы успокоить, но годилась для того, чтобы ей пожаловаться и поплакать. В этот вечер я потеряла уверенность в себе, жизнь ребёнка в городе оказалась защищенной не более, чем собачья среди пролетающих машин.

Бабушка переехала от нас к себе домой. Мама попросила Варлама прибить внизу дверного наличника колышек, на который я могла бы встать и, держась за ручку двери, дотянуться до замочной скважины, чтобы вставить ключ. С этого дня Аннабель надлежало приступить к самостоятельной жизни.

Потрясением от произошедшего поделилась с двумя подружками. Одна из них и объяснила нам, несведущим, чего хотел страшилище Ге Младший. Благодаря спасителю-Барсику, мне не довелось испытать на себе «огонь чресел» маньяка.

Прошло несколько дней после страшного события, мы с другом занимались оформлением «пригласительных билетов» на концерты в кухне, он сказал:

– Поцелуй меня, Аннабель Николаевна.

Я дёрнулась, растерялась, застыла, не в силах сдвинуться с места.

– Она повзрослела, Варлам, неужели ты не видишь? – капризным голосом произнесла царица комнаты. В уме, выдержке и наблюдательности ей нельзя было отказать.

Да, иногда, маленькому человеку, чтобы повзрослеть, требуется один день.

– Мне нужно к маме, – ответила я и убежала.

Больше сосед не просил целовать его, правда это случилось, но только один раз, об этом позднее.

Мы увлеклись шахматами, играли каждый вечер. Варламу не доставало фантазии, чтобы вести партию, но было удивительное провиденье стратегии противника. Я тоже предпочитаю игру чёрными, люблю просчитывать ходы противника и отвечать на его выпады, как в случае с проводником.

Помимо двух чудовищ с пятого этажа, существовало ещё одно. Появлялось оно в нашей квартире под видом учёного, доктора наук из Москвы, двоюродного брата нашей профессорши. Все в её семье были учёными, учителями, преподавателями.

Учёная дама с братом проводили день в разговорах и спорах. Её мать на это время исчезала из квартиры. Профессорша ставила на плиту чайник и забывала о нём, потому что никогда этого не делала прежде, разогревала еду с таким же успехом. Пахло горелым. Умные разговоры переносились в кухню, чтобы сохранить какую-то часть обеда.

Он говорил с соседкой, а смотрел на меня! Масляные глаза, сальные губы, приторная улыбка на фоне споров о Макиавелли, о старых рукописях итальянских нотариусов, о капелле Медичи во Флоренции, где оба бывали неоднократно, несмотря на закрытость СССР. Этот человек не был красивым, как Гумберт, лысые люди казались мне ущербными, вроде инвалидов без руки или ноги. Хотел ли он мне что-то передать этим взглядом или же, просто, не мог сдержать чувства, не знаю.

Через много лет, прогуливаясь с мужем вдоль стены Псково-Печёрского монастыря, я заметила вдали мальчика лет восемнадцати, одетого, как инок. Он что-то мастерил, сидя на камне, поднял голову, посмотрел в нашу сторону и снова принялся за работу.

«Что почувствует юноша, решивший посвятить себя богу, когда рядом с собой увидит меня, молодую, в красивых сапожках, в мини юбке, открытой блузе под пиджаком? Догадаюсь об этом по его глазам, когда пройду мимо», – подумала я, но ошиблась. Молодой человек не поднял глаз.

Почему не делал так образованный, уважаемый в научном мире родственник соседки при виде ребенка? Не может быть, чтобы он не осознавал свою слабость.

Мне было шестнадцать, когда Варламу и его жене предоставили отдельную квартиру.

– Надо же, какой прохиндей, – сказала мама, – как ему это удалось?

«Прохиндея» обеспечил жильём ВУЗ, в котором он проработал всю жизнь, занимаясь починкой приборов для лабораторий и учебных классов. В начале перестройки он приносил из института аппаратуру, производил над ней какие-то действия, потом отдавал людям, появлявшимся в нашей квартире, наверное, продавал. Применил ли он хитрость для получения отдельного жилья, использовал ли знакомства, которых было множество, или дал кому-то взятку, мне осталось неизвестным.

Варлам с Екатериной уехали. Соседкам выдали, наконец, ордер на вторую комнату.

Освободившуюся кладовку они и мама превратили в ванную.

Созванивались мы с Варламом часто, но навестила я друга года через три. Он потяжелел, появились залысины. Изменилась и обстановка в семье.

Царица, не комнаты, а квартиры, вдруг стала нежна с собакой. Молли всегда заслуживала любви, и это было очевидно с первого дня появления её в квартире.

Теперь Екатерина варила борщ и всячески заботилась о Варламе, а он больше не замечал красоты супруги. По мне, красоты не было вовсе, только чувство превосходства, обидное для окружающих.

Прошло ещё несколько лет, я вышла замуж. Этому предшествовали ничем не закончившиеся романы, потому что вздрагивала, когда до меня дотрагиваются. Решила провести эксперимент: позволила поцеловать себя слабому, безвольному, безнадежно влюбленному, парню. Думала, что, если ударю его, это сойдёт мне с рук. На своих губах ощутила мягкий рот, такой же, как его хозяин. Поцелуй мне не понравился, но тень Ге Младшего, сковывающая мои эмоции, желания, поступки, растворилась.

К этому времени злодей уже несколько лет сидел в тюрьме. Слышала, что таких, как он, там убивают, очень на это надеюсь.

Когда нам с мужем предложили недорого выкупить отдельную квартиру умершего родственника, мы продали комнату супруга, взяли деньги в кредит, не хватило.

– Попрошу у Варлама, – сказала я маме, – у него всегда был прочный запас.

– Не смеши меня, не родился ещё человек, которому бы дал в долг этот мужчина, – ответила мама.

Я не послушалась. Варлам дал деньги. «Такой» человек родился и им была я, возможно, в единственном числе. Постаревшая Екатерина повела бровями, но промолчала. Мы купили квартиру, начали возвращать долги, к Варламу я поехала без мужа, умерла Молли, горе касалось только нас двоих. Сидели за столом и вспоминали о третьем нашем товарище, как о человеке.

У Екатерины в глазах стояли слезы, но собаки больше не было. Она готова была любить человека, с которым прожила жизнь, но ему это уже не требовалось. Сидел, опустив голову, держал мою руку в своих.

Через некоторое время мне позвонили, Варлам попал в больницу с подозрением на инфаркт, я помчалась туда с фруктами и соком, наклонилась над кроватью поцеловать его после перерыва во много лет, он прижал меня к себе и не хотел отпускать.

– Зачем ты работаешь? – спросила я строго, как старшая, – сиди дома, береги сердце, давай купим собаку.

– Без работы не могу, я тут афишу видел, Аннабель Николаевна: «Деревья умирают стоя».

Его не стало через несколько месяцев, случился инсульт на остановке, где ждал трамвая, чтобы ехать в свой институт ремонтировать приборы. Умер стоя.

Супруга попросила кого-то известить Аннабель. Спасибо ей за это.

– Интересно, если меня не станет, будешь так же плакать? – спросила мама, потому что позвонили с сообщением в коммуналку, где мы с другом жили когда-то, куда вместе с мужем приехали навестить мать.

– Не понимаю, почему ты так расстраиваешься, – спросил супруг, – конечно, Варлам Герасимович – хороший человек, но не отец же он. Сосед по квартире.

Это говорил человек, выросший с обоими родителями, бабушкой и бабушкиной сестрой, сполна получивший внимание от всех родственников.

Что я ответила ему?

– Я любила его, – а, когда мама вышла из комнаты, добавила, – как никого в детстве, понимаешь? Никого.

Когда читала роман, думала, что Гумберт мог бы стать Варламом, а превратился в страшилище «Ге». Впрочем, опиши автор первый вариант, немного нашлось бы у него читателей и почитателей».

Соседка замолчала.

– Да, это совершенно другая история, – тихо согласился я и подумал:

«Надо бы больше внимания уделять дочери, что чувствует она, когда глядит на родителей исподлобья, обнимая единственное своё сокровище: рыжего, бестолкового кота, который, если и садиться лапами в свой «лоток», гадит обязательно мимо? Я бы выкинул его, но дочь… Побеспокоилась ли жена, чтобы она не оставалась без присмотра?»

Мы поговорили ещё. Я выключил диктофон и заснул.

Ранним утром проводник разбудил нас, ещё раз упрекнув в том, как плохо отнеслись к нему питерцы. Женщина ничего не ответила, переоделась, собралась. Я помог вывезти чемодан, поставив его на утреннюю платформу города Шагала.

– До свидания, Виктор, – произнесла она.

– До свидания, Аннабель, – и добавил неожиданно для себя, словно, её друг Варлам, – Николаевна.