И приду к тебе

Василиса расположилась на просторной деревянной террасе своего дома, расслабленно откинувшись назад и глубоко дыша свежим воздухом, освежившим после утомительного дневного зноя. Окружающая тишина, время от времени прерываемая еле слышимым шепотом ветерка, играющего листьями, да приглушёнными звуками квакающих лягушек в близлежащем декоративном прудике, навевали ощущение покоя и умиротворённости. Но внутри самой девушки царило беспокойство и внутренний дискомфорт.

На первый взгляд идиллическая картина летнего вечера служила лишь хрупким прикрытием истинному положению дел. Солнечный свет создавал иллюзию безопасной оболочки, тогда как реальность становилась тревожнее с каждым мгновением. Незначительные события начинали приобретать устрашающие очертания: едва уловимый скрип старенькой садовой калитки, колеблемой лёгким дуновением ветра, воспринимался теперь как отчётливые шаги человека, направляющегося прямо к дому; случайная птица, неожиданно промелькнувшая высоко в небе, уже казалась чьими-то огромными механическими крыльями вертолёта, готовящегося совершить посадку неподалёку; отдалённое слабое жужжание работающей газонокосилки соседского участка воспринималось как грозное предостережение, сигнал близкого несчастья.

Её память охотно воспроизводила самые неприятные моменты прошлого: бесконечные конфликты и скандалы с мужем Марком, его резкие обидные слова и внезапные приступы агрессии, обрушивавшиеся на неё беспощадно и жестоко. Воспоминания эти вызывали острое чувство вины и внутреннего беспокойства, будто именно она сама виновата во всех произошедших конфликтах, своей нерешительностью или поведением спровоцировав жестокость мужа.

Неожиданно издалека раздались короткие отрывистые звуки собачьего лая, резко прерванные, словно животное внезапно заметило нечто необычное и подозрительное. Девушка настороженно замерла, напряжённо вслушиваясь, пытаясь разобрать другие шумы сквозь городской фоновый гул. Внутренняя боязнь постепенно перерастала в сильное нервное напряжение, вынуждая мозг находить скрытые угрозы даже там, где их вовсе не существовало.

– Это всего лишь наши добрые соседи выгуляли своих четвероногих друзей, – убеждала она себя, стараясь успокоиться, – тут абсолютно нечего бояться…

Однако осторожный внутренний голос продолжал упорствовать, предлагая альтернативное мнение: а вдруг Марк сейчас здесь рядом, внимательно наблюдает и ждёт удобного момента для нападения? Неужели он мог проделать такой долгий путь, найти этот адрес и организовать тайную слежку?

Подобные размышления усугубляли состояние паники, учащая сердцебиение и затрудняя дыхание. Паническое волнение нарастало неумолимо, вынуждая девушку снова проверить надёжность запоров окон и дверей, удостовериться, что ворота сада плотно закрыты, и включить дополнительное внешнее освещение на участке. Каждое малейшее движение среди кустов и деревьев приобрело особую важность, мгновенно превращаясь в потенциальную опасность.

Василиса закрыла глаза и снова услышала тяжёлый голос мужа, гулко звучащий в тишине квартиры:

«Я знаю, куда ты ходишь и с кем общаешься, так что будь осторожнее, ты знаешь, что я не шучу и что я с тобой сделаю, если узнаю, хоть намёк на предательство, я уничтожу тебя, ты будешь мучаться долго».

Она помнила тот вечер, когда собиралась на кофе с подругой, а муж стоял перед ней со скрещёнными руками, бросив взгляд поверх плеча:

«У меня везде свои люди, поэтому осторожно, дорогая».

И ещё один случай всплыл в памяти – утро, когда она выходила из дома в спешке, думая лишь о рабочих делах, но муж задержал её взглядом:

«Помни, что здесь каждая твоя улыбка кому-то известна».

Эти слова повторялись вновь и вновь, как тихий шёпот, преследующий её повсюду, напоминающий ей, что свобода ограничена невидимыми границами, установленными мужем.

Василиса медленно прикрыла веки и погрузилась в воспоминания. Перед внутренним взором предстал тот самый образ – яркий, живой и притягивающий взгляд. Марк стоял напротив неё, воплощая собой идеальную гармонию красоты и силы. Его фигура поражала пропорциональностью: высокий рост подчёркивал статную осанку и атлетическое сложение тела. Широкие мужские плечи мягко переходили в изящную тонкую талию, рельефные мышцы рук свидетельствовали о крепком здоровье и природной грациозности движений.

Лицо мужа выглядело мужественно и выразительно, однако мягкость черт дарила ему необычайную привлекательность. Темные густые волосы, чуть завивающиеся кончиками, лежали аккуратными прядями, добавляя образу аристократичности и шика. Карие глаза были глубокими, проницательными и проникновенными, излучающими мудрость и уверенность. Они казались способными заглянуть глубоко внутрь души и оставить там след лёгкого трепета и волнения. В них читалась страсть и ум, мгновенно очаровывающие любого собеседника.

Его губы привлекательно изгибались мягкой линией, лишь изредка озаряя окружающее пространство лёгкой улыбкой, которая превращала весь мир вокруг в волшебство и вдохновение. Полные, чувствительные очертания губ позволяли представить, насколько тепло и нежно могло бы ощущаться простое касание, подаренное ими.

Но самое удивительное впечатление производил голос мужчины. Низкий, бархатистый и чарующий, он тек равномерно и размеренно, заполняя воздух особым магнетизмом. Каждая фраза звучала чётко и отчётливо, сопровождаемая приятной едва уловимой хрипотой, придающей речи особый оттенок интимности и близости. Голос успокаивал, окутывал теплом и покоем, создавая ощущение домашнего уюта и защищённости. Стоило услышать всего несколько слов, произнесённых таким голосом, и сразу хотелось замереть, растворившись в нём целиком, забыв обо всём остальном мире.

Слушая звуки этого голоса вновь и вновь, она чувствовала себя счастливее и спокойнее, понимая, что такие мгновения способны сделать её жизнь ещё богаче красками и эмоциями.

Однако постепенно воспоминания начали трансформироваться, и теперь перед мысленным взором Василисы всё чаще всплывал именно тот момент, когда этот человек – такой сдержанный, уравновешенный и спокойный во всём остальном – вдруг оказывался охвачен настоящим чувством гнева. Его привычная лёгкая полуулыбка мгновенно исчезала, губы слегка поджимались, уголки рта едва заметно опускались книзу, лишая лицо всякой доброжелательности и подчёркивая жесткую решимость и непреклонность намерений.

Глаза резко менялись: взгляд моментально становился колючим и ледяным, будто бы замерзающим изнутри, зрачки заметно расширялись, заполняя радужную оболочку чернотой, отчего глаза делались глубокими и тёмными, словно ночное небо. Всё тело напрягалось: мышцы застывали каменной неподвижностью, кисти рук крепко сжимались в крепкие железные кулаки, грудь тяжело поднималась от частого дыхания, которое становилось быстрым и прерывистым, вырывающимся наружу резкими толчками воздуха.

Голос тоже утрачивал свою прежнюю бархатную теплоту и плавность звучания, смягчённую интонациями добродушия и понимания, сменяясь отчётливо металлическими нотками, такими твёрдыми и чёткими, будто сталь клинка, рассекающего пространство своим звоном. Голос больше не ласкал слух мягким шелестом и тёплой мелодией, напротив, он воспринимался сейчас как оружие, предназначенное исключительно для демонстрации силы и полного контроля над ситуацией, где каждое слово звучит властно и неумолимо.

Василиса ощущала исходящую от него мощь и энергию, словно волны напряжения распространялись кругами, вызывая чувство тревоги и даже страха. Казалось, воздух сам был насыщен невидимым напряжением, вибрируя тонкой паутиной электричества, готовой разразиться вспышкой огня от любого случайного движения. Вместе с тем, она понимала, что эта ярость не была слепой или хаотичной: она виделась контролируемой.

Глава 4

Гнев нарастал медленно, п