Семь сокрытых душ

Пусть знает!

* * *

– Я не понимаю, зачем Сергею нужно было собирать информацию на интернатовских еще до того, как я его об этом попросила! – делилась на ходу Ада. – И, что самое ужасное, еще до их гибели.

– Вывод напрашивается неутешительный, – подтвердил ее опасения Джек, – но мог и не Писаренков собирать данные. Или он, но для кого-то другого. В первом случае ты, узнав, кем конкретно собиралась эта информация, можешь выйти на убийцу. Во втором… тоже.

– Папка была в его кабинете, – удрученно пробормотала Ада, – хотя это ничего не значит… Что-то там, в компании, сейчас происходит. Ощущение, будто рушится Империя.

– Империя не рушится, это просто твой личный мир меняется. Но на месте землетрясений вырастают новые города.

– А если данные собирал все же Сергей, тогда почему не сказал мне об этом, когда я его озадачила аналогичной просьбой?.. И эти странные липовые договоры, счета и так далее. Весь этот «компромат» якобы собран им же, Писаренковым!

– Думаешь, он тебя решил уничтожить? – прищурил глаза Джек. На солнечном свету его глаза показались Аде желто-прозрачными. Тигриными.

– Не знаю, не знаю… Но что-то происходит. Копают под меня.

– Или под Писаренкова, – обронил вдруг парень.

– Почему?

– Сдается мне, он тут тоже – жертва. Может быть, случайная: сбил кому-то планы, а в ответ – сбили его. Зато как удобно сейчас повесить всех собак на него, тебя выставить в некрасивом свете перед вашим боссом. И подтасовать факты таким образом, чтобы ты начала во всех грехах подозревать Писаренкова.

– Уф… – выдохнула Ада и потерла пальцами виски. – На расстоянии сложно разобраться.

– Разберись сначала с этой угрозой, которая нависла над тобой, – посоветовал Джек. – Это важнее. Рабочие интриги подождут.

– Ты прав, – вяло согласилась она. Но все же выудила из кармана телефон и набрала номер Виктора. Когда сотрудник ответил, Ада спросила, собирал ли кто из их отделения информацию на интернатовских в ноябре прошлого года.

– Я – точно нет, – отрапортовал Виктор. После короткой паузы, во время которой совещался с напарником, ответил, что тот тоже ничего не знает.

– Еще у Павла надо спросить, но он сейчас вышел.

– Когда ваш Павел вернется, пусть мне срочно перезвонит, – сказала Ада. – И что это за история с махинациями, Виктор?

– Ада Валерьевна, этим расследованием занимался Писаренков. Нас в это дело не посвящал.

– Думаю, вы в курсе, что его кабинет, как и квартиру, обчистили. И, надеюсь, не будете утверждать, как Сташков и Босс, что левые сделки проворачивала я? Виктор, разберитесь с этим бардаком и перезвоните мне с отчетом.

– Ты, Ада, сама думай, – сказал Джек после того, как она закончила разговор. – Думай и ищи близко.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Не поручай сейчас важные дела другим, думай сама. Я бы на твоем месте в данный момент никому в вашей компании не доверял, – сказал, как припечатал, парень.

Еще не войдя на территорию усадьбы, Ада заподозрила неладное: ворота оказались приоткрытыми, будка, в которой раньше сидели охранники, – пустой. Может быть, конечно, за это время и поменялось многое, и территория Боярышников больше не охраняется, но такая мысль показалась ей маловероятной.

Подойдя к воротам, она увидела, что они приоткрыты ровно настолько, чтобы в проем мог протиснуться человек худощавого сложения. Попыталась сдвинуть их с места, но не добилась успеха: внизу ворота проржавели, а рельс, по которому они ездили, оказался забит землей и хвоей. То, что главный вход находился в столь запущенном состоянии, не сулило ничего хорошего.

Пока она растерянно старалась заглянуть через забор, ее спутник налег на ворота и сумел сдвинуть их с места так, чтобы в образовавшийся проем можно было без проблем пройти.

– Вуаля, мадемуазель! – шутливо поклонился он, пропуская Аду вперед.

Ностальгия не полоснула по сердцу, когда девушка вошла на территорию, только в душе шевельнулось неприятное чувство, что идти ей туда не нужно.

Понимая, что поступает как героиня американских ужастиков: лезет туда, откуда нужно делать ноги, она тем не менее отправилась по дорожке к главному корпусу. На всем лежала удручающая печать запустения. Асфальт растрескался до такой степени, что в щели свободно помещались падающие с деревьев сухие ветки. Газоны, которые в былые времена воспитанники засевали цветами, теперь оказались завалены мусором: ветками, бумагой, жестянками, стеклом от разбитых бутылок, обломками кирпичей. Сердце ее невольно сжалось: хотя она и не любила сам интернат, но Боярышники не заслуживали подобного надругательства.

К главному корпусу она подошла, уже догадываясь, в чем дело. Интернат, как таковой, либо перестал существовать, либо сменил адрес. Здание бывшего господского дома встретило их почерневшими колоннами с облезшей краской, валяющимися рядом с крыльцом осколками слетевшей черепицы, пустыми глазницами окон, кое-где крест-накрест заколоченных досками.

– Невеселая картинка, – присвистнул за спиной Ады ее спутник.

– Я не ожидала такого, – призналась девушка. – В Википедии ничего не было сказано о том, что интернат прекратил свое существование. А когда мне зачитывал информацию Писаренков, я его не дослушала, потому что торопилась.

Она надеялась, что поговорит с кем-нибудь из персонала интерната, может быть, кто-то смог бы ее вспомнить. Но теперь что делать?

Пока она рассматривала фасад пустующего здания, Джек пытался отворить дверь. Когда ему это не удалось, он не растерялся и подошел к одному из заколоченных досками окон на первом этаже. И не успела Ада спросить, что он собирается предпринять, как оторвал вначале одну доску, затем – другую.

– Что ты делаешь?! – запоздало вскрикнула девушка.

– А как нам иначе туда проникнуть?

Ада хотела ответить, что и проникать-то уже незачем, но, словно повинуясь какой-то силе, вдруг поманившей ее, подошла к окну. Привстав на цыпочки, заглянула в черное нутро здания.

– Страшно?

– Нет, – поспешно ответила она. – Ой, фонарик я в машине оставила!

– Женщины, – закатил глаза парень, – а косметичку небось с собой взяла?

– Не смешно, – буркнула Ада.

– Что бы ты без меня делала? – спросил Джек, открывая пакет и демонстрируя Аде и фонарик, и спички. Она, не признавая поражения, лишь дернула плечом.

– Давай подсажу.

Он включил фонарик, посветил внутрь и внимательно оглядел пространство под окном.

– Все в порядке. Только ногу не подверни.

– И не надейся.

– Это ты не надейся, что, если что, я потащу тебя на руках. Сама похромаешь.

Ухватив сильными руками Аду за талию, он приподнял девушку так, чтобы она смогла перелезть через окно.

– Держи! – передал он ей вещи, когда Ада благополучно приземлилась по ту сторону. И сам так ловко перемахнул через окно, будто специально тренировался.

– Куда идем? – спросил он, отряхивая джинсы. Ада не ответила. Ощущение, что ей опять пятнадцать лет и что та страшная ночь будто вновь вернулась, нахлынуло на нее так сильно, что ей стало трудно дышать. А интуиция продолжала настойчиво уговаривать повернуть назад. Нельзя ей здесь находиться. И почему-то именно сейчас нельзя.

– Наши спальни находились на третьем этаже, – повела Ада на «экскурсию» своего спутника. – Вот здесь был директорский кабинет. А вон там – вход в закрытое крыло. Где, собственно, и случилось все.

Сейчас крыло не было закрыто, видимо, уже после выпуска Ады здание полностью отремонтировали.

– Пойдем сразу туда, – предложил молодой человек.

– Если честно, я не знаю, что тут искать.

– Твои воспоминания, – уверенно ответил он и направился к лестнице.

Тут все изменилось… Советские плакаты были сняты, стены хотя и находились в запущенном состоянии, но уже не напоминали чешую неведомого животного из-за отваливающейся краски. Все же ремонт тут был произведен. Жаль, что усадьба опять умирает в запустении. Почему Борис, когда-то спонсировавший интернат, ни разу за все это время не обмолвился о его судьбе? Впрочем, она и сама никогда не заговаривала с ним о бывшем «доме».

– Я не помню, в какой именно комнате все произошло.

На втором этаже, как и на первом, царил полумрак из-за того, что окна были заколочены. Ада, освещая путь фонариком, заглянула в одну из комнат и увидела, что помещение занято скелетами кроватей. Как тогда… Она замерла на пороге, парализованная предчувствием, что вот-вот узнает что-то новое о той ночи.

– Все случилось в этой комнате? – спросил Джек, направляя луч света в помещение.

– Не уверена. В той тоже стояли кроватные каркасы, это меня и путает.

– Давай пройдем дальше, – предложил он. И, словно почувствовав колебания девушки, вызванные страхом – не темноты, не умирающего здания, а того, что вот-вот откроется страшная тайна, – взял ее за руку. Ада непроизвольно крепко сжала, словно ребенок, его ладонь.

– Идем, – сказал он.

Они медленно шли по коридору, заглядывая во все комнаты. Ада замирала на пороге, прислушивалась к своим ощущениям и… ничего не чувствовала. Она честно старалась вызвать в памяти ту ночь, представляла, что идет сейчас не с Джеком за руку, а следом за Раей, но ничего не выходило. Будто не хватало какого-то толчка для того, чтобы она вспомнила все. Чувствовала, что находится на правильном пути, но будто кружит на одном месте.

– Джек, дай я сама, – попросила девушка, понимая, что все дело, может быть, в том, что рядом с этим парнем она не испытывает того животного страха, который обуял ее в ту ночь.

– Ты уверена?

– Да.

Он нехотя выпустил ее ладонь из своей, и она пошла дальше.

Вдруг рядом с собой она услышала шепот. Подумав, что ее окликает Джек, повернулась, но никого не увидела. А шепот, удаляясь по коридору, будто звал, манил ее за собой. И она повиновалась, словно неведомому заклинанию. И не сразу обратила внимание на то, что темнота вокруг нее сгустилась, обволокла плотным коконом, словно пленницу, наполнилась тихими голосами и смехом, вызывающим мурашки по коже.

– Джек? – от страха едва слышно позвала Ада парня. Но он не отозвался. – Где ты?

Она заглянула в одну из комнат и увидела там… восседающую на кровати-скелете даму, облаченную в длинное строгое платье с воротничком под горло. Дама держала на руках младенца и баюкала его, напевая ему что-то на чужом гнусавом языке. Когда женщина подняла голову, Ада едва не закричала, потому что лицо у незнакомки было настолько ужасающе худым, что можно было принять его за лишенный плоти и кожи череп.

Женщина что-то пробормотала на своем языке и, желая показать Аде младенца, подняла его на руках и развернула к перепуганной девушке лицом. Ада не удержала тихого вскрика, потому что вместо младенца увидела страшную куклу, очень похожую на ту, которую ей недавно прислали. Она попятилась назад и налетела на одну из кроватей. Кровать издала гул, и именно этот звук отозвался в душе слабым звоночком воспоминания. На мгновение мелькнула в памяти картинка: она разворачивается и бежит, и вдруг раздается такой же гул, после которого наступает полная тишина. Что ее тогда напугало? Или кто?.. Там кто-то еще был тогда!

Как она выскочила из комнаты – сама не заметила.

– Джек! – закричала Ада в отчаянии, водя фонариком из стороны в сторону. Луч света выхватил из темноты невысокую фигуру, прижатую спиной к стене. И Ада опять закричала от ужаса, потому что у существа оказалось лицо нечисти: неестественно огромные глаза, похожие на приставленные яблоки, раззявленный до ушей беззубый рот.

Кто-то ее будто толкнул, и она влетела в следующую комнату. И едва не споткнулась о тело девушки, распластавшейся на полу. Ада тихонько вскрикнула, но не от ужаса, а от возникшей в памяти картины. Так тоже было! В ту ночь. Даже не пытаясь рассмотреть несчастную, Ада попятилась назад. Ей, главное, выйти отсюда. Живой!

– Джек, где же ты, Джек?.. – чуть не плача шептала она.

– Пойдем, я покажу тебе, где он, – раздался над ухом девичий голос. Ада оглянулась и увидела рядом с собой Раю. Вокруг рта девушки виднелся темный ободок, будто синяк.

– Пойдем, – вновь повторила Рая, протягивая руку и касаясь локтя Ады ледяными пальцами. И вдруг дважды некрасиво высунула язык, свешивая его, словно пес в жару, набок, и судорожно, словно задыхалась, вздохнула. Ада воспользовалась моментом и бросилась бежать.

– Иди сюда, иди сюда, – слышались вокруг голоса. Луч света выхватывал стоящие по обе стороны коридора фигуры ее погибших соседок по комнате. – Будь с нами… Будь с нами…

Она бежала не разбирая дороги, прочь, прочь из этого страшного дома. Наружу, на улицу. Любым способом. Хоть в окно, но прочь отсюда. Металась в поисках выхода и не могла найти. А голоса вокруг нее уже не казались шепотом. Они заглушали даже ее собственные мысли. И не было спасения ни от страшных видений, ни от голосов, ни от ледяных прикосновений. Одна, в ловушке, то ли еще живая, то ли уже мертвая…

И вдруг Ада увидела выход. Кусочек неба в светлеющем проеме. И бросилась к нему. А призраки будто поняли, что она пытается сбежать, и, протянув к ней руки, схватили за край свитера и с силой дернули назад…

Пришла Ада в себя от мокрых прохладных прикосновений ко лбу. В первый момент подумав, что ее опять касаются руки призраков, закричала и открыла глаза.

Яркий свет ударил в глаза так неожиданно, что девушка зажмурилась.

– Слава богу, очнулась… – услышала она голос Джека. Похоже, это становится традицией: терять сознание и приходить в себя в объятиях этого парня. Это было бы романтично, если бы не было так пугающе.

Он легонько коснулся ее лба, и Ада поняла, что он обтирает ей лицо смоченной в воде ладонью.

– На секунду всего потерял тебя из виду, – причитал почему-то Джек. – И ведь чувствовал, что не надо нам туда идти, что нельзя мне тебя отпускать…

– Что случилось? – спросила она, продолжая слегка жмуриться и моргать от света. Выражение лица у парня показалось ей слишком встревоженным.

– Лучше не спрашивай, – ответил он.

– Там были… Там был целый этаж призраков! – выпалила она.

– Там никого нет, – ответил Джек. – Призраки живут в твоем воображении.

Ну вот, а она надеялась, что он ей поверит.

– Я не насмехаюсь над тобой, – торопливо добавил он, опять угадав ее мысли. – Но это так и есть: призраки существуют, но живут в твоем воображении. Как бы тебе объяснить… Не знаю, что ты увидела, но в тот момент ты жила как бы не в настоящей жизни, а в увиденной тобой. То есть снаружи все оставалось так, как и было: пустынный коридор, ты и я, идущие по нему. А вот что происходило «внутри» тебя – я не знаю. Но догадываюсь, судя по тому, как ты стала дергаться, метаться, кричать. А потом… бросилась к окну.

– Я собиралась выпрыгнуть в окно? – ужаснулась Ада.

Джек помог ей сесть. И девушка наконец-то обратила внимание, что расположились они на верхней ступени крыльца. Слава богу, хоть из здания выбрались.

– Что-то происходит внутри тебя. И меня пугают мои предположения. Глаза, кстати, у тебя опять зеленые… Каждый раз, как…

– Эй! Вы что тут делаете?! – раздался громкий рассерженный голос с аллеи, ведущей к корпусу.

К ним торопливым шагом направлялась женщина, одетая в мешковатые джинсы и шерстяную кофту, волосы незнакомки были повязаны косынкой. Ада не смогла определить ее возраст из-за одежды, скрывающей формы, и полноты, которая прибавляла женщине лет. В руках незнакомка держала хозяйственную сумку, наполненную какими-то пластиковыми бутылками с крышками-пульверизаторами. В другой руке несла небольшой таз.

– Совсем стыд потеряли – миловаться тут! Небось и в здание забирались знамо зачем…

– Погодите, не кричите, – перебила женщину Ада и встала на ноги. Ее шатнуло от слабости, деревья заплясали перед глазами, и она упала бы, если бы спутник не подхватил ее под локоть.

– Сядь, – шепнул он ей, – найди в сумке шоколадку и съешь кусок. Там есть одна плитка, я положил.

Ада не стала возражать, потому что в голове неприятно шумело и видела она все расплывчато. Что же с нею происходит?

А Джек тем временем уже подошел к женщине и стал что-то объяснять той, указывая руками то на здание усадьбы, то на медленно жующую шоколадку Аду. Женщина кивала, а затем, выглянув из-за спины парня, махнула Аде рукой:

– Вы тут погодите минуточку! Я сейчас вернусь!

– Что ты ей сказал? – полюбопытствовала Ада, когда Джек вернулся к ней.

– То, что есть. Что ты когда-то воспитывалась в этом интернате и что сейчас ищешь кого-то из бывшего персонала, чтобы решить один важный вопрос. Нам повезло: мать этой женщины когда-то работала тут и, возможно, могла тебя знать. Интернат уже лет пять как не существует, расформировали. Усадьба стоит в запустении из-за отсутствия финансирования. Местные хлопочут о том, чтобы добиться охраны усадьбы как памятника культуры. И своими силами поддерживают здания в более-менее приличном виде. Эта женщина, Ирина, одна из этих неравнодушных людей.

– Ну, все, я готова! – появилась женщина уже без ноши и вытерла руки о джинсы. – Мы тут потихонечку все отмываем с подружками. Вот, приносила кое-что для уборки. Так как, идем? Моя мама, думаю, сможет вам помочь. Она работала тут до закрытия интерната. У нас это вообще семейное – работать в усадьбе. Даже еще моя прабабка тут трудилась.

– Погодите… – резко остановилась, будто налетела на стену, Ада. – Вашу маму случайно не Нюрой зовут?

– Нюрой, а как же еще! – обрадовалась Ирина.

– Ой… Не знаю, вспомнит ли она меня, но я ее очень хорошо помню!

По дороге Ирина рассказала, что бабка Нюры, Ульяна, трудилась у самих господ. И была не просто служанкой, кухаркой или посудомойкой, как думала когда-то Ада, а кормилицей дочери хозяина.

– Ой, она столько историй знала! Моя мать любит их пересказывать. Только где уж правда, а где вымысел – и сама не знает.

Возвращаться пришлось вновь за линию, в поселок. Но идти было интересно: Ирина оказалась разговорчивой, как и ее мать, и рассказывала всю дорогу о себе, семье, самой Нюре и немного об усадьбе, в частности, о том, как местные жители пытаются сохранить памятник архитектуры своими силами и пишут во все инстанции письма в надежде на финансирование. Сама Ирина проживала с семьей – мужем, дочкой-подростком и матерью – в небольшой двухкомнатной квартире.

– В тесноте, да не в обиде, – оптимистично заключила она.

Аде понравилась эта бойкая, живая женщина. Слушала она ее с интересом.

Нюра гостям обрадовалась: она обожала слушателей. А тут выдалась такая редкая теперь для нее возможность – поговорить. И Аду она тоже вспомнила. Всплеснула руками и кинулась обнимать, будто родную дочку.

– А выросла-то как! Ой, а я тебя совсем вот такой помню, – отмерила она ладонью у своей груди. – Вроде и тихуша была, а такая – в обиду себя не даст. Замечательная девочка! Нравилась ты мне.

Сама Нюра за эти годы сильно сдала: встретив случайно на улице, Ада ни за что не признала бы в этой старухе с горбом ту подвижную языкастую Нюру, которая гоняла шваброй мальчишек за испачканный пол, грозила девчонкам веником за наклеенные на стены плакаты звезд и сама же бойко взбиралась на стремянку, чтобы оттереть с потолка следы от мяча, которым забавлялись пацаны в коридоре.

Об истории, случившейся тогда с Адой, Нюра, конечно, знала. Но не больше самой девушки. Правда, припомнила, что директрисе та трагедия грозила большими неприятностями, она куда-то ездила, суетилась, звонила и всем в интернате, даже воспитателям, строго-настрого запретила обсуждать происшедшее.

– Будто скрывала чего. Да еще, кажись, деньги куда-то возила, кому-то давала, – вымолвила Нюра, задумчиво пожевав губами. – А ты так и не вспомнила, как померла та девочка?

– Нет.

Разговор прервала вошедшая в комнату со скатертью в руках Ирина.

– Айда обедать! Я борща с вечера наварила такого вкуснющего! За обедом и покалякаете обо всем.

Ни Ада, ни ее спутник отказываться от приглашения не стали. За накрытый стол сели вчетвером: муж Ирины работал, дочка после школы гостила у подруги. Угощение было скромным, но очень вкусным: домашний густой борщ, такой ароматный, что от его аппетитного запаха даже кружилась голова. Домашняя сметана. Соленые грибочки с луком в пиале, залитые маслом пополам с рассолом. Маринованные пупырчатые огурчики. Деревенский пышный хлеб. И на второе вареная картошка с зеленью и маслом.

Джек тоже ел с аппетитом. Ада перехватила одобрительный взгляд хозяйки и улыбнулась. Вдруг под столом что-то тронуло ее за коленку, так неожиданно, что девушка чуть не пролила борщ себе на грудь.

– Ой!

Из-под стола вылезла белоснежная, словно Умка, собака с черным носом и такими же глазами-угольками. Вышла, улыбнулась, обнажив крепкие зубы, и завиляла хвостом.

– Ах ты, попрошайка! Белка, а ну-ка из-за стола!

Собака не послушалась, села напротив гостя и в нетерпении забила по полу хвостом-пером.

– Откуда ты такая? – ласково спросил парень и почесал собаку за ухом. Белка лизнула его в руку и вдруг сорвалась с места.

– За дитенышем побежала, – недовольно произнесла Ирина. – Хвастушка ужасная. Всем гостям норовит показать свое сокровище.

– Да ну, хвастушка, – возразила Нюра с усмешкой. – Это она тебя наслушалась: «приблуда, принесла в подоле» да «куда девать это отродье?», вот и ищет сынку доброго хозяина.

И, уже обращаясь к гостям, пояснила:

– Нагуляла наша Белка щенка. А куда он нам? Вон живем как тесно! Ирина и ворчит каждый день, что превратится щенок в пса метрового. Грозится каждый день найти ему новых хозяев, а сама и не чешется выполнять угрозу.

– Да люди все недобрые попадаются, – отмахнулась Ирина. – Жалко-то животину в плохие руки отдавать. Пусть уж с нами пока живет.

В кухню вкатился смешной клубок на толстых лапах, который совершенно не был похож на мать окрасом: серый, мордочка и кончик хвоста – черные, будто их обмакнули в чернила. На лапках – белые «носочки». Толстопуз сел на пол, склонил голову набок, приподняв одно ухо-конвертик, и застучал хвостом-прутиком по линолеуму. Следом за щенком на кухню царственной походкой вошла Белка и села чуть поодаль, наблюдая, произвел ли ее сын на гостей должное впечатление.

– Ну, что я говорю? Мамаша сама хозяина своему отпрыску ищет! – довольно произнесла Нюра.

Джек наклонился, протянул ладонь, и щенок тут же ткнулся в нее влажным носом.

– Я возьму его, – объявил парень, сажая щенка себе на колени. Ада чуть борщом не подавилась:

– Ты охренел?!

– Выбирайте выражение при детях, дамочка! – строго отрезал он и так глянул на Аду, что у той пропало желание возмущаться.

– И как ты его собираешься в столицу везти?

– На твоей машине.

– Пешком пойдешь! – огрызнулась Ада, но, перехватив настороженный взгляд молодой хозяйки, прикусила язык. В самом деле, невежливо сейчас выяснять отношения.

– Вкусный борщ, – похвалила она и покосилась на взрослую собаку, наблюдавшую за гостьей с настороженностью.

– Добавочки? – подскочила Ирина. Но Ада отказалась.

А Нюра тем временем, убедившись, что мир восстановлен и, кажется, щенку найден хозяин, продолжила вспоминать.

Рассказывала она много, с лишними подробностями. Но все же главное – происхождение кукол – удалось узнать.

Бабка Нюры, Ульяна, на самом деле прислуживала в господском доме: была кормилицей дочки Петра Алексеевича Аси. Нюра поведала о том, что мать Аси умерла во время родов, а когда девочке исполнилось пятнадцать лет, отец привел в дом новую хозяйку – француженку Мари. Отношения между мачехой и падчерицей не сложились. И Ульяна совершила грех: отвела любимицу к местной знахарке Захарихе с тем, чтобы ведунья «развела» Мари и Петра Алексеевича. Но Ася, получив указания от Захарихи, что-то не так сделала в ритуальных действиях. Напутала от страху.

– Мари в смерти Петра Алексеевича да в своем несчастье – потере ребеночка – обвинила Асю, – рассказывала, макая в чай сушку, Нюра. – Вроде как, еще до трагедии, ходила к семейному склепу просить «благословления» у покойной матери Аси. Да увидела там свою куклу и поняла, в чем дело. После трагедии Мари немного не в себе стала, все горевала и о муже покойном, и о ребеночке неродившемся. Даже в отчаянии в реку бросилась. Ее Захариха спасла и приютила. Она же, знахарка, и поведала эту историю моей бабке Ульяне. Лечила ведунья иноземку, кормила. А Мари на своих куклах да жажде мести заклинилась: все лепила страшилищ да бормотала что-то себе под нос. У Захарихи какие-то травы таскала да в воск добавляла. Не знаю, правда или нет, сказываю со слов бабки: в народе болтали, что Мари всегда была ведьмой, но Захариха уж потом пояснила моей бабке, что болтали люди зря. Несчастная баба была та француженка, которая неожиданно обрела короткое счастье, да и то украли у нее. А слово, сказанное с ненавистью, может похлеще колдовства навредить.

Она тех кукол лепила, думала, что ребятенка они ей заменят. Так Захариха разъясняла. Хотя все мечтала отомстить той, кто порушил ее счастье.