Честная книга

Видимо, это место тогда меня очень сильно пугало. В те годы я не знал его истории. Но обида, горечь и безысходность, витавшие здесь в воздухе, не давали к нему даже приблизиться. Простое и искреннее любопытство, подавлявшееся долгими месяцами, просыпалось во время срывов. Много раз, напившись, я старался попасть в Лучки. Иногда был настолько пьян, что не мог добраться до машины. Несколько раз оказывался в Переславле. Надеялся переночевать в отеле, чтобы утром отправиться на рыбалку. Конечно, всё было безрезультатно.

В ту памятную ночь события развернулись по-новому. Лишь обильные дожди, размывшие все подъезды к реке, не позволили осуществить задуманное. Всё еще сильно пьяный, пробиваясь обратно к местечку, я застрял в лесовозной колее. Спустя несколько часов, очнувшись посреди леса, впервые в жизни ухватился за смутные воспоминания о переключении. Огромная каменная плита, скрывавшая утраченные фрагменты, наконец-то дала трещину. Ужас, хлынувший оттуда, затмил все предшествующие страхи.

И вот теперь, спустя два года, я снова был здесь. Медленно подкатился к магазину. Вспомнил черно-белые фотографии, сделанные задолго до революции. Решил пройтись и осмотреться. Двигался по древней брусчатой мостовой. Сравнивал настоящее с прошлым. Увидел здание завода. Оно немного преобразилось. Фанерные щиты на окнах сменились металлическими листами. Стены кто-то подкрасил. Грубая металлическая крыша, сваренная из какого-то хлама, прикрыла здание от снега. Жизни в нём по-прежнему не было.

За запущенными, давно не чищенными прудами виднелся дом управляющего. После революции здесь было заводоуправление. Теперь, если верить вывеске, находилось отделение почты. Дальше стояли дома прислуги. Там до сих пор кто-то жил. Ближе к реке расположились двухэтажные бараки. В далекие времена Первушиных они назывались «белыми домами». Каждую весну бригада мастеровых покрывала их ослепительно-белой краской. Квартировали здесь только ценные специалисты. Инженеры, механики, агрономы и фельдшер. Сейчас эти здания представляли собой весьма унылое зрелище. Облупившиеся полусгнившие доски перемежались разбитыми, заткнутыми каким-то тряпьем окнами.

Чуть поодаль, немного левее дороги, возвышалась голицынская дача. Покосившееся, заросшее мхом крыльцо украшала облезлая вывеска. В восьмидесятые здесь размещался Дом культуры. Справа, среди высоких деревьев, притаился двухэтажный дом. За толстые и очень теплые стены его называли ватным. В нем, приезжая в Лучки, останавливался сам Иван Александрович. Советы устроили там квартиры.

Почти все деревянные строения, возведенные полтора века назад, по-прежнему были обитаемы. Ночи стояли холодные. Повсюду дымили трубы. Сквозь запотевшие полопавшиеся стекла то тут, то там пробивались отблески света. В отличие от газопровода, проведенного в местечко недавно, электричество пришло сюда до войны. Старая общественная баня, построенная еще большевиками, стояла практически разрушенная. Осмотрев печальные останки, я неспешно отправился к реке.

Несколько лет, размышляя об этих местах, я представлял, как поймаю рыбу. Реальность оказалась другой. Лишь небольшой участок берега – от Лучков до Подгорного болота – был достаточно проходимым. Дальше начинался бурелом. Но и на этом коротком отрезке, протяженностью километров в пять, не нашлось ни одной ямки глубже полутора метров. Всё дно реки, за исключением пары крошечных островков, представляло собой ровную поверхность. Местами посреди длинных песчаных прогонов виднелись кусты водорослей, вытянувшиеся по направлению течения. В них стояла щука. Правда, совсем мелкая. По виду, не больше пятисот граммов. В кристально прозрачной воде можно было с легкостью различить, как малыши выходят из травы, следуют за силиконовой рыбкой и, наконец, хватают её за хвост. Увы. Взятые из дома приманки оказались слишком крупными. Десятки детских поклевок не принесли ни малейшего результата. Впрочем, это было не важно. Я и так был безгранично счастлив.

Восемь лет, как гигантский магнит, это место притягивало меня. Насквозь пропитанное историей, таило в себе множество загадок. Пыталось пробудить чувства. Любовь, восторг, радость и гордость. Боль, обиду, тоску и безнадежность. Довольно долго я, как перепуганный ребенок, сбегал от чужих воспоминаний. Однажды наконец приблизился. С ужасом разглядел свои. И вот теперь, спустя два года, снова вернулся к ним. Нужно было закончить начатое.

Разыскав лесовозную колею, в которой тогда проснулся, я сел на поваленное дерево. Заново пережил то утро. Замер. Прислушался. Затаил дыхание. Наконец, с облегчением вздохнул. Страха больше не было. Плечи расправились. Взгляд устремился к небу. Там не было практически ничего. Ни облаков. Ни птиц. Ни даже надоедливых мошек. Только бездонное бирюзовое небо. Абсолютная, обволакивающая тишина. И желтоватое, всё еще высокое, но уже клонившееся к закату солнце. Его свет, тепло и спокойствие постепенно наполнили тело. С ними пришли мысли.

Я действительно больше не боялся. Ни чужих, ни своих воспоминаний. Ни этой реки, ни этого местечка. И, что гораздо важнее, не боялся самого себя. Что-то за эти два года очень сильно изменилось. Внутри стало меньше пустоты. Появились спокойствие и сила. Осторожно, стараясь их не расплескать, я встал и пошел к машине. Судьбоносные события и открытия, таившиеся в этом удивительном месте, для меня еще далеко не закончились.

X. Важное

Как-то раз в начале осени, когда учреждения уже оправились от карантина, я приехал в лицензионный отдел продлевать разрешения на оружие. Контакт с дамой, занимавшейся бумажками, наладился почти моментально. Всего через 5 минут она увлеченно рассказывала, как недавно выбирала машину. Я сидел и улыбался. Мы с папой, не сговариваясь, десятилетиями поступали так же.

Довольно долго мне казалось, что колоссальное значение автомобиля – это наша семейная особенность. Папа на своей первой «копейке» проездил, наверное, лет десять. Потом все-таки продал. С тех пор при малейшей возможности покупал себе что-то новое. Иногда доходило до абсурда. Дома заканчивались деньги, а он, сияющий и счастливый, приезжал на очередной машине. Мама страшно обижалась. Но сделать ничего не могла.

По странному стечению обстоятельств моим первым приобретением тоже была «копейка». Зимой в одиннадцатом классе, заработав на продаже дисков с играми, я стал обладателем экземпляра далекого семьдесят первого года. Прав у меня не было. Но друг их только что получил. Покупку мы оформили на него. Приехав по объявлению в газете, первым делом заглянули под капот. Попинали колеса. Тщательно проверили китайскую магнитолу. Отсчитав продавцу двести долларов, поставили автомобиль на учет. Заправив полный бак, до глубокой ночи колесили по городу. Счастье было практически безграничным.

На следующий день после школы мы долго возились с машиной. Старательно отмыли салон. Настроились катать девочек. Нас ждали великие дела. Неожиданно дверь дома открылась. На крыльцо вышел папа друга. Только-только проснувшись, он почесал взъерошенный затылок. Задумчиво поинтересовался, что за предмет мы притащили во двор.

Вопрос предвещал подвох. Но я был настроен оптимистично. Заверил, что это машина. Мужчина грустно улыбнулся. Подошел и открыл багажник. Стал извлекать оттуда странные и не очень чистые предметы. Сначала коробку с запчастями. Потом резиновый коврик. Какие-то тряпки. Газеты. И, наконец, доски. Медленно, но верно его рука погружалась всё глубже. Неожиданно замахала нам снизу. В багажнике не оказалось пола. Он просто сгнил от времени. Автомобиль был продан с дисконтом. Я немного приуныл. Дождался лета. Пошел учиться на права. Родители вспомнили про «Запорожец».

Чудо украинского автопрома досталось бабушке по инвалидности. По назначению никогда не использовалось. Запутавшись в бесконечной смене машин, папа проездил на нём пару месяцев. Однажды, будучи сильно нетрезвым, немного поссорился с трамваем. Машину починили и покрасили. Но до конца так и не собрали. Классическое заднемоторное купе с воздушным охлаждением двигателя, скучая в полуразобранном виде, лет пять простояло на складе.

Вместе с другом мы откопали его из-под хлама. Отмыли кузов от пыли и следов голубиного помета. Выгребли из моторного отсека пару ведер крысиного навоза. Нашли запчасти, хаотично разбросанные по складу. Докупили всё недостающее. Поставили на свои места. Заменили свечи, поменяли масло в двигателе и, на всякий случай, промыли топливную систему. Украв с электрокара огромный тяжелый аккумулятор, все-таки завели мотор. Я снова был счастлив. Неделю мы гоняли по складу. Отрабатывали полицейские развороты. Рисовали на асфальте красивые черные следы. Вскоре, получив права, я окончательно выехал на дорогу.

Школа закончилась. Начался институт.  Одногруппники ездили на иномарках. В крайнем случае, на «Жигулях». Я предпочитал трамвай. Но, возвращаясь с занятий, стремительно прыгал в «Запорожец». Его нельзя было не любить. Ведь он был практически новым. Белым, с черным кожаным салоном. И с автономной бензиновой печкой, весьма пригодившейся зимой. Но главное – он был моим. Просторное углубление в ногах в сочетании с удобными сиденьями открывало безграничные возможности. В первую же неделю, потратив пару дней, мы наглухо затонировали стекла. Бросили в багажник одеяло. С нетерпением стали ждать случая обновить прекрасный автомобиль. Планы, для которых покупалась «копейка», наконец, начинали реализовываться.

За следующие пару лет мы переделали в машине всё. Заменили резину на импортную. Прикрутили колпаки от «классики». Долго возились с салоном. Покрасили всё в черный. Внедрили центральную консоль от «нивы». Смонтировали на ней прикуриватель и модную магнитолу «Пионер». Впихнули под заднее сиденье колонки. Не заметили, как приобрели привычку. Каждую следующую машину мне приходилось доделывать под себя. И лишь недавно удалось понять, зачем это было нужно.

В детстве довольно много времени я проводил у маминых родителей. Там работали четкие правила. Дом был территорией бабушки. Каждая вещь подчинялась её воле. Когда телевизор барахлил, дедушка лез на крышу. Поправлял и настраивал антенну. Но решать, что смотреть вечером, он категорически не мог. Зато за пределами дома – во дворе, на улице и в мастерской – его власть была безграничной. Почти всегда он вставал с рассветом. Пропадал целыми днями в огороде. Зимой, или в плохую погоду, много работал в сарае. Я любил сидеть и смотреть, как он что-нибудь мастерит. Вдыхал аромат опилок. Восхищался красотой стружки. Мне нравились дедушкины руки. Нравилось, как он держал инструменты. Как тщательно наводил порядок после каждого трудового дня. Однажды я был допущен к работе. Мы сделали много хорошего. От табуретки до садовой тележки. Предметом особой гордости стал большой деревянный парусник. Я вырезал мачты и такелаж. Дедушка, ловко обращавшийся с машинкой, сшил красивые паруса. Корабль не дожил до наших дней. Машинка сохранилась как память.

Очень похожие порядки были у папиных родителей. Один-единственный уголок, где стояли магнитофоны с фотоаппаратами, полностью принадлежал дедушке. Вся остальная квартира находилась под управлением бабушки. Разумеется, у нас дома сложилась такая же картина. Папа владел двумя полками. Еще – половиной шкафа. Там хранились ружья. Немного игрушек для охоты. И несколько коробок с инструментами. Остальным заведовала мама.

У папы не было мастерской и огорода. Его исключительная территория всегда находилась в машине. Я скопировал это отношение. Но потребность что-то делать руками мы все-таки решали по-разному. Папа заряжал патроны и регулярно чистил ружья. Я всецело сосредоточился на бесконечных доделках автомобилей.

Было совершенно понятно, почему милицейская дама начала говорить о машинах. В детстве куски крашеного металла помогали нам знакомиться с девочками. Чуть позже, уже повзрослев, с их помощью мы оценивали владельцев. Автомобиль превратился в символ. Успеха, статуса, благополучия. В итоге мы научились прятаться за этими громоздкими предметами. Отчаянно боялись без них казаться самими собой. Тогда, в лице этой дамы, я просто встретил товарища по несчастью.

Очень часто в начале эксперимента я совершал необдуманные поступки. Доверял просыпавшейся интуиции. Вовсе не представлял последствий. Решение продать машину, не купив ничего взамен, оказалось именно таким. Впервые за двадцать два года я стал полноценным пешеходом. В первый же вечер, после двух месяцев трезвости, каким-то чудом не сорвался. Началась настоящая ломка. Подступила невыносимая боль. Спина перестала гнуться. Шея отказывалась крутиться. Мозг прекратил соображать. Каждый раз, выходя на улицу, я привычно хлопал по карману. Вспоминая, что ключей больше нет, чувствовал себя голым. Облегчение пришло через месяц. Результаты обнаружились через два.

Внезапно сломалась вытяжка на кухне. Я стремительно заказал новую. Неожиданно для себя решил, что хочу заменить всё сам. Провозился полдня, но справился. Радость продлилась недолго. Холодный голубоватый оттенок стандартной светодиодной подсветки конфликтовал с теплым ярким светом, установленным год назад над столешницей. Вытяжку пришлось разобрать. Лампочки отправить на свалку. Не найдя в продаже других, подобрать подходящие светильники. Результат получился идеальным. Правда, свет почти сразу погас. Штатному блоку  питания существенно не хватало мощности. Тут же был куплен новый. Заодно – отдельная проводка. С удобными бесконтактными выключателями, реагирующими на взмах руки.

По странному стечению обстоятельств буквально через несколько дней начались поломки у мамы. Потек смеситель в ванной. Сломался телевизор в спальне. Неожиданно вышла из строя еще какая-то мелочь. Долгие годы подобные проблемы решались при помощи мастера. Но теперь, с готовностью и желанием, я брался за дело сам. Изучал, разбирался, планировал. Менял, чинил, переделывал. Не терпел полумер и компромиссов. Мог остановиться лишь тогда, когда всё получалось хорошо. Однажды наткнулся взглядом на старую швейную машинку. Вспомнил дедушку, мастерскую и парусник. Широко и искренне улыбнулся. Ощутил, какой важный фрагмент бережно возвращал на место.

Полтора десятка лет свои собственные правила я устанавливал лишь в машине и офисе. Похоже, этого было недостаточно. Покупка любых дополнений – техники, мебели, украшений – не делала эти места моими. Для того чтобы захватить их полностью, нужно было потрудиться руками. Много лет назад, когда очередная купленная машина оказалась слишком дорогой и сложной, я побоялся улучшить её сам. Стал платить за это специальным людям. Но теперь, восстанавливая утраченные способности, столкнулся с неожиданными результатами. Любые бытовые задачи, годами вызывавшие беспокойство, превратились в источник удовольствия. Моя собственная территория, заботливо обозначенная руками, принесла чувство защищенности. Стала настоящим домом. Разбудила после долгой спячки давно забытую уверенность. Мне было куда вернуться. А значит, я мог уйти. Просто открыть дверь и шагнуть в реальный мир. Где-то там, посреди бескрайней действительности, скрывалась дорога в будущее. К сожалению, её нельзя было увидеть. Можно было лишь ощутить и почувствовать. И однажды, после долгих попыток, мне это, наконец, удалось.

XI. Ощущение

Почти весь последний год папа не выходил на улицу. Мешал неподъемный вес. Давление, больные колени и сильно отекавшие ноги. Незадолго до дня рождения мы предложили ему сделать шашлык. Он охотно согласился. Составил список продуктов. Отправил нас в магазин. В результате, помимо свинины, была приготовлена рыба. Полведра раков, гора овощей и довольно объемный торт. Проблема заключалась лишь в том, что теперь всё это великолепие предстояло хоть немного попробовать. В противном случае – и это было хорошо известно – папа обижался и нервничал.

Пару лет назад такое количество еды не вызвало бы у меня вопросов. Я мог, не испытывая дискомфорта, запихнуть в себя несколько стейков. Вдогонку, в качестве десерта, отправить килограмм черешни. Лучшим лекарством от стресса, помогавшим не прибегать к алкоголю, мне служило сладкое. Встречаясь с очередной проблемой, первым делом я покупал торт. Съедал примерно половину. Задача от этого не решалась. Тем не менее на следующий день представлялась уже не важной. Казалось, подобное обжорство не вело ни к каким последствиям. Уничтожая еду килограммами, я ощущал лишь приятную тяжесть. Иногда – желание прилечь. Но теперь, после обеда у родителей, мне стало совсем худо. Кое-как доехав до дома, я проспал до вечера. С трудом выполз на прогулку. Проковылял десять километров. Отвратительно спал ночью. Весь следующий день болел. Состояние, как две капли воды, походило на сильное похмелье.

К тому времени, на протяжении нескольких месяцев, я заново учился есть. Перешел на здоровую пищу. Но продолжал существенно переедать. Резал салат. Садился за стол. Ел. И совершенно не мог понять, когда нужно было остановиться. Как-то раз, решив позаниматься с гирей, ощутил физический дискомфорт. Мешало недавно съеденное. Оно же подсказало решение. Несколько дней я уменьшал порцию. До тех пор, пока не смог тренироваться уже через час после обеда. Это неплохо помогло. Вес пошел вниз. Настала очередь завтрака.

Как бы я ни старался поменьше есть утром, результат оставался прежним. Голова погружалась в туман. Невыносимо хотелось спать. Подкрадывались апатия и лень. Меня это совсем не устраивало. Начались эксперименты с продуктами. Бутерброды, мюсли, овсянка, яичница – постепенно я перепробовал всё. Подобрал идеальный завтрак. Следом за ним – обед. Со временем оставил в рационе всего несколько продуктов. Свежие овощи, нежирная птица, яйца, сыр, орехи и фрукты. Кофе и горький шоколад на десерт. Результаты были ошеломительными.

Наверное, никогда в жизни я не чувствовал себя лучше. Вес таял на глазах. Тренировки приносили удовольствие. Я стал выносливым, гибким и стройным. Голова работала превосходно. Потом всё, внезапно, кончилось. Прилив бесконечной энергии сменился утомительной слабостью. Нахлынула необъяснимая сонливость. По ночам сильно мерзли ноги. В один из дней, резко встав с кровати, я тут же плюхнулся обратно. В глазах потемнело. Голова отчаянно закружилась. Сообразив, что остался без сил, я добавил немного еды. Банан после тренировки и яблоко вместо ужина. Это сработало великолепно.

Однажды вечером фрукты в холодильнике закончились. Идти в магазин было некогда. Так ничего и не съев, я отправился в парк с собакой. Несмотря на прекрасную погоду, не получил никакого удовольствия. Внутри ворочалось что-то гнетущее. Затылок неприятно ныл. Колени предательски подкашивались. Любая, совершенно незначительная мелочь, вызывала сильнейшее раздражение. Первым делом, вернувшись домой, я проглотил долгожданное яблоко. Почти запрыгал от радости. Понял, что испытывал голод. Вслед за ним с удивлением обнаружил и менее полезный аппетит.

Потеряв первые пятнадцать килограммов, я столкнулся с повышенной чувствительностью. Мимолетный контакт с человеком или легкое прикосновение собаки походили на удары током. Едва различимые запахи представлялись совершенно невыносимыми. Противный и горький шоколад, на три четверти состоявший из какао, оказался невероятно вкусным. Сахар, мучное и жирное начали вызывать отторжение. Подступили мучительные ступеньки.

Это было похоже на простуду. Одолевали боль и озноб. Шея ныла при любом движении. Голова прилично кружилась. На тренировки не хватало сил. Приятные вечерние прогулки превратились в тяжелое испытание. Несколько дней мне пришлось страдать из-за плохо переносимого голода. Однажды, сам того не заметив, я уничтожил банку мороженого. Кишечник, сраженный обилием сахара, до утра восторженно урчал. Весы показали немного лишнего. Однако недомогание исчезло. Переедание оставило после себя легкую головную боль. Но и она испарилась к обеду. Вес, продержавшись неделю, снова пошел вниз. С тех пор, примерно раз в месяц, я сталкивался с подобными ступеньками. Довольно быстро привык. Научился обходиться без сладкого. На время прекращал тренировки. Больше спал и меньше гулял. Распрощавшись с двадцатью килограммами, добрался до настоящих сюрпризов.

Долгие годы круглый красивый живот упорно тянул меня вниз. Голова, шея и плечи стремились его догнать. Спина была неестественно согнута. Но теперь живота не было. Мышцы, поддерживавшие изгиб, по-прежнему сохраняли напряжение. В результате к концу прогулки сильно болела поясница. Пришлось задуматься об осанке. Расправив плечи, подняв голову и вдохнув полной грудью, я попробовал сделать шаг. Тут же чуть не упал. Тело, привыкшее к определенным движениям, в ручном режиме отказывалось работать.

Теперь у меня болело всё. Спина, голова, шея. Даже какие-то мышцы в глазницах. В этом не было ничего удивительного. Избавившись от необходимости сутулиться, я сменил положение глаз. Постепенно зрение адаптировалось. Голова перестала кружиться. Но походка, оставшаяся прежней, причиняла огромные неудобства. Каждый вечер, проходя положенные километры, я пробовал её менять. Результаты совсем не радовали. Поясница по-прежнему ныла. Левая рука немела. Странное ощущение разболтанности, возникавшее в правом колене, вынуждало неловко прихрамывать. Потеря веса существенно замедлилась. За следующие пару месяцев я похудел всего на два килограмма. По счастью, они оказались решающими.

Запасы жира, копившиеся десятилетиями, наконец-то меня покинули. Отчетливо проступившие ребра стали заметно двигаться при дыхании. Руки и плечи, впервые за долгие годы, заработали без щелчков и хрустов. Тело, избавившееся от всего ненужного, оказалось необычайно подвижным. Однажды, пройдя двенадцать километров, я обнаружил, что совсем не устал. Вернулась естественная осанка. Боль и неприятные ощущения исчезли, не оставив и следа.

Меня с детства удивляла папина обувь. Она вся была стоптана наружу. С возрастом то же самое, разумеется, случилось и с моей. Так же, как и папа, при ходьбе я сильно косолапил. Килограммы, ушедшие последними, устранили проблему навсегда. Косые мышцы живота, освободившись от оков жира, постепенно изменили походку. Запустили ягодичные мышцы. Те, в свою очередь, верхние мышцы бедра. Носок при ходьбе выпрямился. Нога стала опускаться ровно. Косолапость осталась в прошлом. Вместе с ней исчез люфт в колене. Затем пришло странное ощущение.

Оно возникало между лопатками. Быстро разливалось по телу. Каждый раз, появляясь неожиданно, приносило тепло, спокойствие и уверенность. Прекращало сомнения и раздумья. Отвечало на все вопросы. Помогало вдохнуть полной грудью, когда страх, гнев или отчаяние предательски сковывали дыхание. Как-то раз, задумавшись о том, что могу снова набрать вес, я стал очень сильно переживать. Не зная, как этого избежать, подавил тревожную мысль. Вытеснил ненужное беспокойство. Привычно вернулся к знакомому, медленно растущему напряжению. Однажды, стоя на весах и разглядывая число «78», почувствовал, что вес больше не вернется. Испытал то самое ощущение. Попробовал ему довериться. Результат оказался неожиданным.

XII. Дон

Я стоял по колено в прохладной, немного зеленоватой воде. Смотрел в высокое бирюзовое небо, исчерченное следами самолетов. Жадно впитывал ароматы песка, чернозема, кувшинок и сухой, выгоревшей на солнце травы. В последние годы где-то здесь, за Воронежем, для меня начинался юг. С ранней весны и до поздней осени тут было теплее, чем в Москве. Если дома было плюс пятнадцать, здесь стояла жара за тридцать. Когда дома лил дождь, тут старательно припекало солнце. Возможно, именно поэтому я так сильно полюбил Дон.

Странное ощущение, возникавшее между лопатками, вернулось в день, когда папу положили в больницу. За последние несколько недель оно существенно окрепло. По привычке, я решил с ним поспорить. Убедился, что это бессмысленно. Любые аргументы и доводы рядом с ним казались нелепыми. Оно стало невероятно мощным. О нем совсем не хотелось говорить. Слова надежды и поддержки, необходимые в тот момент маме, легко вылетали из груди. Но ощущение, рождавшееся глубоко внутри, предпочитало абсолютную тишину. Я перестал ему сопротивляться. Сразу почувствовал облегчение.

У папы нашли сепсис. Подключили вентиляцию легких. Попасть в палату реанимации оказалось не так просто. Мама поинтересовалась, хочет ли он, чтобы я его проведал. Он показал, что нет. Мне вспомнился его первый инсульт. Это было лет десять назад. Мы как раз сдавали заказчику очень важный проект. Днем позвонила мама. Сказала, что папа, бывший тогда в Анапе, угодил в реанимацию. Просидев в офисе всю ночь, мы, как обычно, успели. В 9 утра проект показали индийскому премьер-министру. Домой я добирался на метро. Сидел в полупустом вагоне. Хлопал стеклянными глазами. Ерзал от нараставшего напряжения. Выйдя на улицу, первым делом отправился в магазин. Взял бутылку виски. Лишь через несколько дней, немного придя в себя, все-таки улетел в Анапу.

Теперь было по-другому. Мне хотелось кричать. Куда-то бежать. Что-то делать. Во что бы то ни стало попасть к папе. Но, прислушавшись к новому ощущению, я почувствовал, что обида отступает. Не имело никакого значения, почему он решил так. Возможно, не хотел, чтобы я видел его беспомощным. Возможно, интуитивно избегал сильных и разрушительных эмоций. А может, уже окунулся в приятную темную пустоту, совсем не догадываясь о том, что происходило вокруг. В любом случае это было не важно. Я чувствовал, что понимал папу. Полностью доверял его решению. И этого было достаточно.