скачать книгу бесплатно
– Таня заболела – сообщила Инга и тише добавила: – Мы мороженого поели.
– Она же знает, что ей нельзя, – голос отца погрубел.
– Я её уговорила.
– Где они?
– Кто они? – не поняла вопроса Инга.
– Елена Николаевна пошла за ней?
– Да.
– Я и спрашиваю, давно ушла?
– Да, давно. Наверно, скоро придут.
– Я тоже скоро буду, – коротко бросил отец, и в трубке послышались короткие гудки.
Елена Николаевна укладывала Таню в постель, когда в дверях раздался звонок. Это вернулся с работы Григорий Михайлович. Он не спешил к больной. Пока мыл руки, к нему вышла супруга.
– Что там? – коротко бросил он.
– Ума не приложу, откуда могла взяться температура, – сетовала Елена Михайловна.
– Разберёмся, – поцеловав жену, Григорий Михайлович бросил короткий взгляд на старшую дочь. Извиняясь, Инга только повела плечами.
– Я компрессы приготовлю.
– Нет, – отдавал распоряжения отец. – Инга приготовит компрессы, а ты принеси тройку – но-шпу, анальгин и супрастин и ступай на работу. Сами управимся. В кухне, на полке, бутыль спирта, – адресовал дочери Григорий Михайлович. – Стакан на литр воды разбавишь, марля в аптечке, – отец пальцем указал на ящик в прихожей и ушёл в комнату к девочкам.
До позднего часа они постоянно меняли компресс, обкладывая всё Танино тело марлей, пропитанной разбавленным спиртом.
– Зачем так часто менять, – в какой-то момент не выдержала Инга.
Видишь ли, у Тани аллергия на температуру, – устало пояснил отец.
– Как это? – удивилась она.
– Вот так. Организм не может бороться с температурой. Разбухает, сжимает сосуды, а кровь пенится и превращается в хлопья. Если прозевать, конец наступает в течение часа.
– Какой конец? – слова отца ошарашили дочь. – То есть я хотела сказать, а мы успели?
– Меняй марлю, – спокойно сказал отец и уже обратился к Тане. – Ну как ты?
– Хорошо, папа.
– Давай измерять температуру, – отец встряхнул термометр и сунул дочери под мышку. – Вроде стабилизировалась.
– Я тоже чувствую, – сокрушённо подтвердила Таня.
– Как же тебя угораздило? – отец положил Тане на лоб руку.
– Очень захотелось, пап, – виновато проговорила дочь. – Я не выполнила твоё поручение.
– Бог с ним, – тяжело вздохнул отец.
– Это я её уговорила, – попыталась заступиться за сестру Инга.
– Не адвокатируй, – поднимаясь, отец поцеловал Ингу в лоб. – Она организованный человек и может сама отвечать за свои поступки.
Состояние Тани стабилизировалось, и она уснула.
* * *
Весь вечер разговаривали. Им было о чём. Инга задавала вопрос за вопросом, а отец отвечал и отвечал. Она слушала и понимала, как рушится тот замок, который выстроила её мать за все эти двадцать четыре года. Сердце сжалось, а душа трепетала от горечи за неё. Зачем? Кому нужны были все эти сказки? – пульсировало в висках. Мать потому и не хотела отпускать к отцу. Знала, – все годы врала и всё это вскроется. Знала – всё рухнет и надо будет начинать сначала, а сил уже не будет. Нет той двадцатилетней девчонки, которая могла бы на всё махнуть рукой, как когда-то она распорядилась судьбами своей и её – Инги, и начать заново.
– Хватит на сегодня, – наконец сказал отец, крепко ударив по коленям. – Пора спать. Уже за полночь. Иди мыться.
– Нет. Я после тебя. – Инге хотелось побыть одной.
– Как хочешь, – отец собрался уйти.
– Помнишь, я тебе говорила, – беря отца за руку, одними губами произнесла Инга, – у меня с детства есть тайна, которую я никому никогда не рассказывала?
– Помню, – сухо ответил Григорий Михайлович.
– Хочешь расскажу? – Инга знала – отец откажется, но она нуждалась в том, чтобы выпустить из себя эту многолетнюю тяжесть.
– Нет, не хочу, – голос отца звучал так же сухо.
– Я всё-таки расскажу, – дрожащими губами упрямо произнесла Инга, но отец промолчал. – Я была ещё маленькая, лет семь мне было, у мамы появился мужчина, – Инга замерла, прислушиваясь к дыханию отца, но тот даже не шелохнулся, как будто его и не было рядом. – Понимаешь, – словно оправдываясь за причинённую отцу боль, Инга едва не разрыдалась и, снова переведя удушливое дыхание, продолжила: – Она была счастлива и собиралась замуж. В одно утро, мама отвела меня к бабушке, и они о чём-то взволнованно поговорили. Бабушка потом весь день приговаривала: «Наконец и ей счастье улыбнулось», и гладила меня по голове. К обеду вернулась мама с этим мужчиной. Оба улыбаются. Мама счастливая, с цветами, и у обоих блестящие кольца на пальцах. Это они приехали из загса. Мама подозвала меня и сказала:
– Это твой новый папа. Мы теперь будем жить все вместе, – с этими словами она посмотрела на своего нового мужа и, соединяя наши руки, добавила: – Скажи, здравствуй, папа.
Инга замолчала, собираясь силами, чтобы открыть самое основное, ради которого и начала эту исповедь. Григорий Михайлович сидел, не шелохнувшись и не отрывая взгляда от улицы. Всё, о чём говорила дочь, проникало в него, и он чувствовал тяжесть каждого слова сердцем.
– И я… – вырвалось у Инги, но голос сорвался, и она умолкла.
От волнения пересохло в горле. Подступивший ком душил, девушка никак не могла перевести дыхание, а Григорий Михайлович словно окаменел. Слабея, Инга опустилась на колени, обняла отца и, обливаясь слезами, шёпотом заговорила:
– Я никогда больше этого не говорила. Понимаешь… мама счастливая… бабушка целый день… Мне было всего семь лет… Что я могла понимать? Сказали, скажи… Я же тебя никогда не видела… Я даже не знала, ты, вообще, есть? – Инга замолчала, тяжело дыша. Она села рядом с отцом и, обтерев слёзы, тихо заговорила. – Это моя тайна. Я была маленькая, но почувствовала, – только что совершила предательство. Я не знала тебя, не видела, а уже предала.
– Какая ты гадкая! Я ненавижу тебя! – ворвавшись в комнату, закричала Люся, обливаясь слезами. Она смотрела на Ингу с ненавистью и хотела что-то ещё сказать, но не нашлась и, оттолкнув старшую сестру, кинулась к отцу. – Пусть она уходит! Она плохая! Пусть она уезжает! Я её ненавижу!
– Пошли. Тебе пора спасть, – Григорий Михайлович взял дочь на руки и понёс в детскую: – Нельзя так говорить о сестре, – успокаивал дочь Григорий Михайлович. – Она наша и останется такой навсегда. Папа любит её так же, как и тебя, и Танюшу, и Мотю.
– И маму? – сквозь слёзы спросила Люся.
– И маму.
Инга долго смотрела вслед отцу и Люси, крепко обхватившей папу за шею и исподлобья смотрящую на неё невидящим взглядом. Она всё чаще и чаще вспоминала маминых подруг, которые как заклятие приговаривали, успокаивая мать: «Не волнуйся ты. Пусть поедет, познакомится. Столько лет прошло. Они чужие люди. За неделю гостей годы не наверстаешь». Инга вспоминала эти слова и внутренне восставала. «Разорвали. Разделили. Сделали своё дело, а мне навёрстывай. Как? Как прожить за неделю гостей двадцать четыре года? Я же не Люся, которой папа моет попку. И не Танюша, которую папа купает и моет волосы. Представляю, «Папа, помой мне попу, я покакала. Папа берёт меня на руки и моет попку. Мне, двадцатичетырёхлетней девице. Как соединить упущенные годы?»
В таких тяжёлых думах Инга не заметила, как вышел из ванной отец.
– Доча, иди мыться. Тебе постелить?
– Что? – не расслышала Инга.
– Мыться иди. Я уже. Постелить тебе?
– Нет, не надо, – что-то перевернулось внутри Инги. Она ужаснулась собственной догадке, как сократить все упущенные годы, как перешагнуть эту пропасть во времени. Ею обуял страх перед пропастью, которая стремительно разверзлась у неё под ногами и в которую ей предстояло шагнуть. На лице её передался весь кошмар внутренней борьбы между выходом, который она увидела, и светом, которого она так испугалась и к которому стремилась, возможно, всю свою жизнь.
– Что с тобой? – отец увидел бушующий ужас в глазах дочери и не на шутку встревожился. – У тебя всё в порядке? Ничего не болит? Может, неотложку вызвать? Я сейчас позвоню Елене Николаевне.
– Нет, нет, со мной всё в порядке.
– Инга, – отец попытался поймать дочь за руку, но она вырвалась и выбежала из комнаты.
– Инга, – отец потянул за ручку двери в ванную, но та была заперта. – Может, лучше не закрывай дверь? Дети спят. Тебя никто не побеспокоит, – отец прислушался к происходящему за дверью.
– Не волнуйся, со мной всё в порядке. Иди, ложись… – Инга едва не сказала: «я сейчас приду».
Она пустила воду, но продолжала прислушиваться к звукам в комнате. Наконец стукнула дверь в спальню отца, и она перевела дыхание. Инга уставилась на своё отражение в зеркале. На неё смотрела сущая бестия, фурия, с бешеным взглядом. Черты лица обострились в решительности. Она скинула одежду и стала под горячий душ. Обливаясь водой, она сверху вниз разглядывала своё тело. В зеркале её тело смотрелось красиво. Инга была блондинкой. Светлые волосы на теле не были заметны и не портили внешний вид. Вода тонизировала, но не смывала волю. Инга быстро прикрутила горячую воду и на всю открыла холодную. Едва тело покрылось мурашками, тут же пустила горячую струю и долго согревалась. Решила – надо идти до конца. Она долго стояла под душем, оттягивая время, но…
Тихо ступая, практически на цыпочках, Инга подошла к комнате девочек и прислушалась. Они спали. В отцовской спальне свет тоже был погашен. Как назло, луна светила ярко, освещая всю квартиру. Инга, не сводя глаз с двери отцовской спальни, направилась к ней. Сердце билось сильнее и сильнее, и девушке казалось, его слышно на всю квартиру. Уже у самой двери оно рвалось наружу. Сердце так сильно билось, что казалось оно могло разбудить спящего. В висках пульсировало до боли. Девушка потянула за ручку и вошла. Она остановилась у двери, замешкавшись, но не от нерешительности, а чтобы скинуть халат. Её белое тело засветилось под лунным светом. Блеск придавало лоснящееся возбуждение. В голове всё горело. Ни одной мысли и ни одного страха. Одна сплошная бестия. Инга медленно подошла к кровати. Отец лежал на спине и бесшумно дышал. Вдруг он открыл глаза. Инга метнулась и села сверху, крепко сжав коленями закутанное в одеяло тело. Она дрожащей ладонью закрыла ему рот и горячо, воспалённо зашептала:
– Молчи. Я этого хочу сама. Я так хочу. Я не хочу быть чужой. Я хочу быть как они. Я имею на это право, – она говорила так, словно доставала слова из самого сердца. Слова вырывались с горячим дыханием. Её цепкие руки схватили руки отца и водили по всему телу, а губы говорили, говорили. Жар раскалял до безумия голову изнутри.
– Это мой живот. Это моя шея. Это моя грудь. Это моя попка. Это… Я удалила волос. Как у них. Это вся я. Я уже не девственница. У меня есть парень, но я ещё не знаю, люблю я его или нет. Наверное, нет. Но всё уже было. Он не такой, как ты. Надо чтобы ты его увидел. Я обязательно познакомлю вас…
Инга водила руками отца по телу, а сама продолжала восседать на нём. Она извивалась, чтобы лучше показать всю себя. Она прикладывала руки отца к груди и целовала его ладони. Она, словно обезумевшая, прижимала их к животу и водила по талии и бёдрам. И всё приговаривала.
– Ты так их моешь? – и она отправляла руку отца «мыть» попку. – А меня не мыл. Теперь и я знаю, как это когда папа купает дочку. Ты знаешь, я очень быстро возбуждаюсь. Мой парень говорит – это не нормально. Он говорит – это поту что я росла без отца.
Инга крепко прижимала руки отца. Григорий Михайлович не мог разобрать, о чём шептала обезумевшая дочь. Лицо её горело и обливалось нервным потом. Неожиданно она замолчала, сжалась, напряглась до дрожи и выдохнула. Она уткнулась в отцовские ладони и разрыдалась. Григорий Михайлович не шевелился, давая дочери самой справиться с эмоциями. Наконец дочь успокоилась.
– За эти дни наплакалась на всю жизнь, – с ухмылкой прошептала Инга.
– Слёз не бывает мало, – осторожно проговаривая слова, сказал отец.
Едва справляясь с бессилием, она слезла с кровати и, покачиваясь, удалилась. Ещё долго Григорий Михайлович слышал шумящую воду в ванной. Он так же был потрясён произошедшим, но и чувствовал облегчение. Это была его дочь.
Инга открыла глаза от ощущения, что кто-то на неё смотрит. Рядом сидели Танечка и Люся. Они улыбались, а Люся, увидев, наконец, проснувшуюся сестру, легла ей на плечо.
– Мы уже все встали, – сказала Таня.
– Кто все? – вздрогнула Инга, приподнимаясь.
– Мы и папа. Скоро мама с дежурства придёт.
– Как ты? Температура? – она приложила руку к Таниному лбу.
– Всё хорошо, – залепетала сестра. – Спасибо тебе.
– За что? – удивилась Инга.
– За мороженое.
Инга рухнула на подушку, выдохнув с облегчением. Застучали расставляемой на стол посудой. Люся сорвалась с места и побежала на кухню, следом поспешила и Танечка.
– Папа, папа! Она проснулась!
Из кухни донёсся приглушенный голос отца. После утреннего туалета Инга вошла в кухню. Отец и девочки сидели за столом.
– Давай быстрее, – не глядя, поторопил отец. – Тебя ждём.
– Доброе утро, папа, – неожиданно для себя сказала Инга.
– Доброе утро, – спокойно ответил отец. – Садись завтракать.
Инга внимательно посмотрела на лицо отца, но оно ничего не выражало. Отец завтракал как обычно. И даже подмигнул подбадривающе, как обычно. Сначала Инге, а затем и девочкам.
Инга с облегчением вздохнула. Она с радостью смотрела на сестёр. Её душа ликовала. Ела она быстро и с аппетитом. А поев, энергично встала и, поблагодарив отца, запросто подошла и, поцеловав его в висок, сказала:
– Спасибо. Вкусно. Пойду, погуляю.
В дверях она столкнулась с вернувшейся Еленой Николаевной. Та выглядела свежо и ярко. Открытая улыбка дополнялась тонким ароматом духов, и только усталые глаза выдавали то, что мать семейства вернулась с ночного дежурства.
– Ой, здравствуйте, Елена Николаевна.
– Здравствуй. Куда так рано?
– Пройдусь по утреннему городу и сразу домой.
– Осторожнее переходи дорогу, – напутствовала Елена Николаевна и, подобрав свисающий локон, заправила его в основную прядь Ингиных волос. Девушка склонила голову и подалась вперёд, на что мать семейства просто поцеловала её в лоб. – Ступай. Без тебя обедать не садимся.
Как на крыльях Инга пробежала по ступенькам и выскочила на улицу. Она с восторгом оглядела всё вокруг. Она почувствовала, что смотрит на мир глазами папы, сестёр, брата, и от этого ощущения сердце забилось ликуя. Инга коснулась пальцами места, куда поцеловала её Елена Николаевна, и улыбнулась. «И Елены Николаевны… Надо разузнать, как тут с работой, – строила планы она, ступая быстрым шагом. – И попросить папу помочь снять квартиру». От последней мысли Инга аж сжала кулаки и нервно рассмеялась – она впервые, вот так запросто даже в мыслях назвала отца папой.
И всего-то, чуть больше двух недель прошло, а папа заполнил всю её жизнь, словно и не было этих двадцатичетырёх лет.
Азиатский зигзаг
Повесть
Азия.
Воздух в Азии жёлтый.
