Желчный Ангел

Бормашина обиженно взвизгнула, подавилась и заглохла. Мастер поднял на лоб мощный бинокуляр, вытер руки о фартук и подошел к фанерному прилавку, который отделял рабочую зону от клиентов.

– Добрый вечер! Я вас слушаю. – Короткий ежик седых волос, непомерно крупный нос. Клетчатую фланелевую рубашку и брезентовый фартук покрывала металлическая пыль.

– Понимаете, такое дело… – Хирург замялся, роясь в кармане брюк. – Хочу, чтобы вы посмотрели этот камень.

Вадим положил кристалл на мягкую зеленую материю, натянутую поверх прилавка. Черными пальцами ювелир поднял его и одновременно спустил на глаза бинокуляр.

– Хм, присядьте. – Он указал на старый стул с потрепанной обивкой.

Хирург напряженно сел на краешек, волнуясь, будто перед экзаменом. Ювелир вернулся к рабочему столу, закрепил камень в титановых щипцах и навел толстую лупу. Вадим, вытянув шею, завороженно следил за его руками.

Казаченко с детства любил такие местечки. Маленькие миры разнообразных мастерских – обувных, швейных, живописных – казались театральными, сказочными, напоминали каморки Папы Карло и предвещали чудо. Стоило только найти к потайной двери подходящий ключик или отмычку. Этого добра здесь было достаточно. Над столом ювелира гирляндами висели десятки кусачек, пинцетов, плоско- и круглогубчиков, миниатюрных лобзиков, пилочек, надфилей, штихелей и напильников. Словно густо посаженные маргаритки, из горшочков торчали бесконечные головки боров, фрез, волосяных и войлочных кругов. В кукольных ковшиках блестели разноцветные жидкости. Их едкий аромат вместе с кисловатым запахом металла въелся в неприметные обои, пластиковый потолок и тертый линолеум на полу.

– Ну-с, что вы хотите услышать? – Старик внезапно вывел Вадима из оцепенения.

– Что за камень? Откуда?

– Это бриллиант. Весьма любопытный. Весом почти карат – немногим меньше. С огранкой, скорее всего ручной, которая указывает на время, предшествующее двадцатому веку. Фацетов меньше, чем стандартных пятьдесят семь, углы не идеальные и грани не сходятся в единую точку. Понимаете?

– Нет, – признался Вадим.

– Смотрите, – ювелир тонким надфилем постучал по низу камня, – вот здесь должен быть острый шип, куда устремлены все грани. А вместо этого шип срезан и образована небольшая площадка. У нас она называется «калета».

– И что это значит?

– Что мастер, который его гранил, немного не рассчитал. – Старик пожал плечами, будто бы извиняясь за неудачливого мастера.

– Это плохо?

– Это снижает ценность камня. По размеру он очень хорош, но огранка подкачала. И еще интересная особенность, которая тоже не добавляет стоимости. Хотя… – Ювелир загадочно улыбнулся.

– Хотя что? – У хирурга почему-то побежали мурашки.

– Знаете что, заходите. – Старик поднял вверх перекладину витрины и сделал шаг назад. – На пальцах не объяснишь.

Мастер пододвинул Вадиму второй стул, положил бриллиант на стекло микроскопа и предложил заглянуть в окуляр.

– Вот это площадка. – Кончиком штихеля ювелир обвел верхнюю, самую крупную грань. – Что вы сквозь нее видите?

– Какая-то пылинка, постойте… – Хирург пытался настроить фокус. – Какое-то изображение. Как будто человечек поднял руки.

– Или крылья, – уточнил старик.

– Или крылья, – задохнулся от догадки Вадим. – Ангел! Словно ангел!

Он отпрянул от окуляра, покрываясь горячим потом с головы до ног. Примерно как в тот момент, когда обнаружил бриллиант в желчном пузыре.

– Что все это значит?

– Смотрите. – Ювелир сел напротив и потер ладони. Разговор явно доставлял ему удовольствие. – Если в алмазе, который собираются обработать, есть разнообразные графитовые включения или пылинки, как вы их назвали, то мастер старается огранить камень так, чтобы эти вкрапления не были видны через площадку. Чтобы они находились где-то сбоку и не мешали отражению света. То есть огранщик должен максимально спрятать эту пылинку, понимаете?

– Кажется, да. – Вадим вытирал платком липкие капли со лба.

– Во-от. А здесь складывается ощущение, что камень гранился не ради красоты и блеска, а для того, чтобы максимально подчеркнуть этот изъян.

– Но это же не изъян, это ангел! – обиделся хирург.

– В том-то и дело! Бриллиант огранили, чтобы выделить ангела! Это из ряда вон выходящий случай. Я таких не встречал за всю свою практику. А я, молодой человек, в этой профессии больше, чем полвека! И все мои предки по мужской линии были ювелирами.

– Так это делает камень дороже?

– Как посмотреть. С точки зрения стандартов – нет, это убивает бриллиант. Но если окажется, что это именной камень, сделанный по чьему-то заказу, если он зафиксирован в каких-то книгах и исторических документах – то ему просто нет цены.

В мастерской повисла пауза. Мужчины смотрели друг на друга так, будто были знакомы с рождения. Неожиданная тайна связала крепче многих лет дружбы и совместной работы.

– Меня зовут Адам, – очнулся ювелир.

Хирург на мгновенье представил старика с седым ежиком и выдающимся носом – молодым, темноволосым, бородатым и абсолютно голым. Он вполне себе органично вписывался в серию живописных полотен на тему грехопадения Адама и Евы.

– Я – Вадим.

– Откуда у вас этот бриллиант, Вадим?

– Достался по наследству… долго валялся в шкатулке, – соврал хирург.

– Ну тогда вам стоило бы выяснить историю своей семьи, – посоветовал Адам. – И затем принимать решение: продавать или дальше передавать детям и внукам.

– Я подумаю. – Хирург вдруг осознал, что впервые в жизни совершил кражу, а украденная вещь вряд ли принесет счастье его детям и внукам. Тем более ни тех ни других не было даже в планах.

– Вы можете закрепить его в перстень и носить на пальце. Так острее чувствуется связь поколений, знаю по опыту, – сказал на прощанье старик.

Они пожали друг другу руки, обменялись телефонами и расстались. Как выяснилось позднее, совсем ненадолго.

Глава 6

Встреча выпускников

Переступив мраморно-деревянную границу двух миров, на скрипучей, шаткой лестнице Вадим столкнулся с Марго. Она была разгоряченной, расхристанной, под распахнутым серым пальто и голубой блузкой вздымалась и опускалась грудь: психологша не могла отдышаться.

Хирург преградил ей путь, втягивая носом парфюмерные пары и амбровый запах разогретой кожи.

– Вы ко мне? – Она пыталась на ходу размотать длинный шелковый шарф цвета морской волны. – Простите, у меня сейчас встреча с клиентом, я опаздываю.

– Нет-нет, – Вадим прижался к стене, чтобы пропустить Маргариту, – заскочил к ювелиру.

– Адаму Ивановичу? – Ее голос потеплел. – Замечательный мастер! Таких сейчас не найдешь. Он ведь круглый ювелир, вы в курсе?

– Что значит «круглый»?

– Не просто паяет сломанные цепочки, как большинство вокруг, а может сделать вещицу с нуля! С наброска на бумаге! Большой художник. И человек потрясающий. К нему со всей страны едут.

– Мне он тоже понравился, – признался Вадим, млея от близости Марго.

– Ну, побегу. – Она боком протиснулась между перилами и вжавшимся в стену хирургом.

Тонкой блузкой коснулась его рубашки. Задохнулась, смутилась, опустила глаза. И действительно побежала наверх, цокая каблуками сначала по глухому дереву, потом по звонкой плитке. В такт этому цоканью Вадимино сердце отозвалось барабанной дробь. Он набрал в легкие воздуха и внахлест запахнул куртку, будто пытался удержать Маргошино тепло, колыхание груди, смущение и короткую синкопу дыхания.

«Куриный» домик неожиданно представился ему тайным сундуком, скрывающим редкие сокровища: «круглого» ювелира, желанную красавицу и нечто под вывеской «МИРА ТХОР». Тоже, видимо, штучное и выдающееся.

* * *

Снять кабинет в деревянном сарае со скрипучей лестницей Маргоше предложила именно Мира Тхор. Они увиделись спустя пятнадцать лет после окончания школы на встрече выпускников.

Сергей Петрович не пошел. Он не любил эту ярмарку тщеславия, когда каждый тряс перед чужими носами цыганский платок собственных достижений. Тем более на тот момент он расстался с очередной редакцией, где писал новостные тексты, а его романы только начали бить рекорды в топовых списках.

Мира пообещала, что «сгоняет» на встречу и все ему расскажет. Перед входом в школу, припаркованные вплотную, толпились машины выпускников. Мира с ревом взлетела на сугроб и, нажав кнопку ручного тормоза, заземлила «Тойоту Тундру». На третьем этаже люди прильнули к окну, чтобы посмотреть на хозяина гигантского красного пикапа.

В класс, набитый до отказа, Мира ворвалась с криком «Аааа!» и начала целовать всех без разбора. «А ты где? А ты как?» Вопросы и ответы смешались в единый возбужденно-радостный гул. Бывшие школьники успели измениться. Девчонки попышнели в области таза, мальчишки полысели в районе головы.

Идеальной осталась только Маргарита. Тонкая, фигуристая, дорогая. Не преминули вспомнить ее ручку с корабликом. Посмеялись, поохали. Безымянные пальцы одноклассниц нарочито венчали кольца. Парни свои «обручалки» попрятали в карманы, надеясь на спонтанную интрижку. Они по-прежнему метали недвусмысленные взгляды на Марго. Самые смелые уже что-то шептали ей на ушко. Но фаворитка к мужской половине класса, как и раньше, оставалась равнодушной. Она не сводила взгляд с Миры – раскованной, яркой, хохочущей. В ее поведении была абсолютная свобода. Ни показухи, ни зависти. Толстуха явно не пыталась произвести впечатление, и чужое мнение ей было «до фонаря».

– Похоже, мы с тобой единственные неокольцованные, – улыбнулась Марго Мире, пока остальные поглощали торт с шампанским.

– Ну почему же? – Тхор растопырила обе пятерни ладонями к себе, показав четыре массивных перстня с яркими камнями.

– Ты поняла, о чем я. – Марго постучала по парте безымянным пальцем. – Не замужем?

– Нет. А что с тобой? Вижу, до сих пор мужчины штабелями.

– Да как-то так, – задумалась Маргарита. – Потрясающая сумка. «Шанель ладж»? Сама купила? Или спонсор?

– Спонсор? – Мира захохотала. – Ты считаешь, мужики спонсируют таких, как я? – Она развела руками, демонстрируя ширь и мощь.

– Почему нет? Ты красивая, свободная…

– Свободная, потому что все решаю сама. Только независимость дает свободу.

– А поехали поужинаем вместе? – вдруг предложила Марго. – Как-то все здесь уже начинают напиваться.

Они ушли тихо, по-английски. Из спального района на двух машинах доехали до Охотного ряда и сели в кафешке, стилизованной под средневековье. Мира заказала бараньи ребрышки с жареной картошкой, Маргоша – салатик из шпината.

– Фигуру блюдешь, молодец! – вгрызаясь в мясо, пробубнила Тхор. – Эх, жаль, за рулем выпить нельзя! Вино здесь превосходное, да, Миша?

Вышколенный официант улыбнулся и, наклонившись к ее уху, заговорщически произнес:

– Шеф-повар передает вам свое почтение и дарит фирменный десерт.

– Тащи десерт! – вытирая перстни от жира, воскликнула Мира. – Марго, ты обязана впихнуть эту прелесть в свой тощий живот. Второй такой вкусняшки не найдешь во всей Вселенной.

Маргарита не сопротивлялась. От суфле с шоколадом, орехами и коньяком она будто опьянела, разгорячилась, покраснела, размахивала руками, сбивая чашки и с каждой минутой все больше влюбляясь в Миру.

– Прелесть – это ты, Тхор. Ей-богу! – восторгалась Маргоша. – Как я не раскусила тебя в школе?

Они чокались апельсиновым соком, кричали, взвизгивали, хохотали. Рассказывали друг другу о жизни, сближаясь минута за минутой, обсуждали клиентов – как психолог и гадалка, – сойдясь на том, что всем в итоге нужно одного – чуда. И желательно безо всяких на то усилий. Мира, уже несколько лет заседавшая в «курином» домике, предложила Маргоше снять соседнюю комнату. Хорошее место, две минуты от метро «ВДНХ». Плата по московским меркам – копейки. Психологша согласилась. Она маялась с кабинетом на Китай-городе, все доходы от сеансов отдавая за аренду.

Довольные собой и внезапно завязавшейся дружбой, одноклассницы обнялись и условились встречаться чаще.

– Подожди, чуть не забыла! – воскликнула Мира, припудривая нос. – Миша! – помахала она официанту. – Десерт мне упакуй еще один с собой!

– Еще и дома будешь хомячить? – поддела Марго.

– Нет, это Грекову. Он любит сладенькое. Опять же, нежирное. Съест одну ложечку.

Маргарита, которая в это время уже надевала шубку, медленно опустилась в кресло.

– Ты сказала – Гре-ко-ву? – Глаза ее округлились. – Я не ослышалась?

– Ну да, Серому. Он все с животом мается, ты же помнишь! А что тебя так удивило?

– Вы вместе живете? – Марго начала постепенно снимать шубу.

– Нет, откуда. Но я по-прежнему рядом с ним.

Официант принес красиво упакованную коробку. Мира рассчиталась, приложив карту к терминалу.

– Стоп, стоп! – Психологша поняла вверх ладони. – С этого момента поподробнее, пожалуйста. Ты что, его до сих пор любишь?

– Люблю.

– А он тебя?

– Как и прежде, только как друг.

– То есть ТЫ – офигенная Мира Тхор, которая всего добилась сама, которая носит сумку «Шанель» и ездит на мегакрутом внедорожнике, до сих пор рядом с НИМ – сереньким, невзрачным Сережей Грековым?

– Очень даже взрачным, – обиделась толстуха. – Вообще-то он гений, избранный. Если уж и любить кого-то в этом мире, то только Грекова.

– В каком месте он гений? – изумилась Марго. – Кто его избрал?

Мира подняла указательный палец с огненным маникюром и с придыханием произнесла:

– ТАМ, Марго. Его выбрали ТАМ. И если ты или кто-то еще этого не заметил, это ваши проблемы. Ваши мелкие земные проблемишки.

Маргоша в смятении сжимала салфетку. Ее пальцы мелко дрожали. Перед глазами стоял школьный выпускной вечер. Сережа Греков в черном костюме, белой рубашке – как же ему идет это сочетание! – целует ее за черным же лаковым роялем на сцене актового зала. На шее надулась вена, чувственные пальцы – черт, какие же красивые у него руки! – пытаются справиться с цепочкой мелких пуговок на корсете. Она не помогает. Она наблюдает, как белобрысый мальчик, всего лишь за последний год превратившийся в мужчину, потакает своей страсти. За сценой стоит Мира. Все видит, все чувствует, все понимает, утыкается зареванными глазами в портьеры кулис. Кажется, бархатная ткань потяжелела, набрякла от ее слез и сейчас обрушится, как занавес в финальной сцене любовной драмы.

– Прости, не хотела тебя обидеть. – Марго вытерла уголки глаз мятой салфеткой. – Но это какой-то синдром Адели – одержимость безответной любовью. Только обычно страдальцы – опустившиеся люди, которых ничего не волнует в этом мире, кроме объекта любви. А ты – самодостаточная, успешная женщина…

– Ахах! Вы, психологи, мастаки навешивать диагнозы. – Мира рылась в заветной сумке, выуживая оттуда помаду. – Ты вряд ли меня обидишь, еще и не такие пытались вправить мне мозги. Плевала я на вас. – Она щелчком открыла крошечное двустворчатое зеркальце и обвела губы вишневым бордо.

– Понимаешь, ты полностью окружила его материнской заботой, как маленького мальчика. Ты не видишь в нем мужчину, не даешь ему побыть взрослым самцом. – Марго вспомнила, как отвесила Грекову смачную пощечину после бурного секса на рояле. – Ты не даешь ему возможности увидеть в себе женщину!

– А почему тебя это так волнует? А, Маргарита? Может, потому, что ты и сама частенько думаешь о нем? Может, он лучший из двух сотен мужчин, которые тискали тебя по углам? – Голос Миры взлетел до фортиссимо.

Парочка за соседним столиком изумленно повернула головы в сторону двух красивых женщин.

– Может быть. – Марго сглотнула слюну и опустила глаза.

– Не реви. – Мира сбавила пары и улыбнулась. – Что можете дать ему вы, простые самки? Тупо пожамкать свои упругие сиськи. Повертеть попой перед глазами. Сделать яичницу. – Она чиркнула зажигалкой и закурила. – А он не просто хомо сапиенс. Он Творец, понимаешь? А каждому Творцу Господь посылает человека-спутника. Чтобы тот его оберегал. Потому что Творцы не приспособлены к этому миру и требуют защиты. Вот Греков. Он же даже жрать не может по-человечески. Он же абсолютно беззубый, безответный. Уволили его из последней редакции, начальница-сука его тупо выжила – так он просто забрал документы и ушел. Не плюнул ей в рожу, не доложил о беспределе руководству. Как ангел ушел, не коснувшись крылом всей этой грязи. Кто его защитит? Кто напомнит ему, что он гений и должен творить дальше? Я!

– Ты же прилипла к нему еще в первом классе. Кто тебе, дуре, сообщил тогда, что этот задрот – творец? – Щеки Марго горели.

– Не волнуйся, сообщили, с тобой не посоветовались, – улыбнулась Мира. – Ну все, вечер затянулся, давай по домам. – Она выпустила в лицо собеседницы густую струю дыма.

– Я напишу о тебе диссертацию, – вновь накинула шубу Маргарита.

– Хоть десять. Да! И тебе пора выступать публично. Вижу, ораторством ты поднимешь большие бабки, – обнимая свежеиспеченную подругу, сообщила Мира.

– КАК видишь? – изумилась Марго.

– Жопой об косяк! Тебе этого не постичь.

Выйдя из кафе, Маргоша долго смотрела на ревущую вдоль Охотного ряда Мирину «Тундру».

«Удивительно, каждое мгновение ее жизни наполнено смыслом, – думала Маргарита, заводя свой “Опель”, – ничто не выбьет ее из колеи, ничто не заставит сомневаться. Служить Грекову! Непостижимо!»

При этом Марго чувствовала волнующее жжение за грудиной. Картинки перед глазами затмевали сигналы светофоров. Маленький Греков с перышком в руке. Юный Греков в черно-белом, с расстегнутой рубашкой и пульсирующей веной на шее. Взрослый Греков на экране телевизора получает какую-то премию. Книги Грекова в магазинах. Ни одну не купила. Почему? Гордыня. Нежелание удивиться. Признать, что одноклассник, которого отвергла, над которым посмеялась, достиг большего, чем она сама.

Пролетев на очередной красный свет, Марго уперлась в гибэдэдэшника с жезлом в руке.

– Опять штраф! – с досадой хлопнула ладонью по рулю. – Чертов Греков!

Глава 7

Вася

После встречи с Мирой жизнь Марго резко изменилась. Ее практика в «курином» домике на ВДНХ набрала невиданные обороты. Помимо старых клиентов на психологические сеансы записывались Мирины почитатели, которых та легкой рукой направляла подруге. Среди них были чиновники всех мастей. Многие стали поклонниками красивой Марго, предлагали покровительство. С их помощью она стала собирать залы в модных районах Москвы и выступать перед публикой. Ее фамилией и фотографиями запестрил интернет, афиши висели в крупных торговых центрах и кинотеатрах. Марго обладала эффектной внешностью, образным языком и отличными познаниями в клинической психологии. За пару лет, как и предрекала Мира Тхор, она «подняла большие бабки» и купила квартиру в свежепостроенном доме недалеко от своего «курятника».

Марго знала, что в этом же дворе живет Сергей Греков. Но никогда с ним не пересекалась. Более того, всякий раз, когда Мира предлагала встретиться втроем, находила отмазку.

– Зачем тебе это? – удивлялась Марго. – Ты умная женщина. Зачем сводить любимого человека с бывшей соперницей?

– Ты мне не соперница, – отвечала Мира. – Ты не сможешь дать ему то, что даю я. Максимум – он тебя трах-нет. Ему это полезно: веселее, звонче будет писать. Женой ты ему не станешь, он заядлый одиночка. Любит только свою кошку.

– Удивительная ты баба, – пожимала плечами Марго. – Пишу о тебе диссертацию.

– Ты меня пугаешь этим уже несколько лет, – улыбалась Мира, и на том разговоры о Грекове заканчивались.

Однажды Тхор направила Маргоше свою клиентку. Замужнюю тридцатилетнюю женщину, мечтающую о детях. Карты не показывали ничего вразумительного. Мирина чуйка тоже молчала. Таня, высокая, статная, обеспеченная, ходила к Марго несколько лет, как на работу. Маргарита от нее устала, но отказать не могла: женщина платила по максимальному тарифу.

Таня отличалась гипертрофированной тревожностью. И как все подобные люди, была суеверна, боязлива, сомневалась в своих решениях и поступках, в каждом грядущем событии видела только опасности. Мужа своего – крупного менеджера нефтяной компании – любила, но не могла избавиться от навязчивой мысли, что он ее бросит, оставив без жилья и денег. Сколько бы супруги ни старались, Таня не могла забеременеть, хотя никаких отклонений ни у нее, ни у мужа не находили. ЭКО и другие манипуляции врачей не помогали.

Маргоша пыталась объяснить Тане, что ее бесплодие – психологическое. Что она сама блокирует возможность забеременеть, гоняя свою тревогу по кругу «нет ребенка – а вдруг муж уйдет – ребенок будет брошен – страшно рожать – нет ребенка». И пыталась разными техниками разорвать эту цикличность.

Таня тяжело поддавалась «лечению», к психотерапевту идти не хотела и цеплялась за Маргариту как за последнюю соломинку. Каждый раз, когда она открывала дверь кабинета, у Маргоши начинали ныть зубы – настолько невыносимо было работать с клиенткой.

– Не представляю, как ее отвадить! – делилась подруга с Мирой.

– Отвадишь, когда решишь собственную проблему, – отрезала Тхор.

Мира, как всегда, была права. Танина боль отзывалась в теле Маргариты не просто ветерком – штормом. Марго сама не могла забеременеть последние восемнадцать лет. В юности радовалась, что не «залетала» после романов-однодневок, в молодости начала этому удивляться, а когда перевалило за тридцать – серьезно напряглась. Так же как и Таня, не раз обследовалась, но все было в порядке. На четвертом курсе мединститута ее группа проходила практику в Доме ребенка. Родителям, которые решились на усыновление, полагался бесплатный психолог. Его роль и выполняли студенты Сеченовки[6].

Маргоше только исполнилось двадцать. В нее, как обычно, ходили влюбленными все однокурсники и половина преподавателей. Но, задрав нос, Маргарита принимала ухаживания Тиграна – как ей думалось, предпринимателя, но по факту – криминального авторитета. Тигран был дагестанцем, старше на пятнадцать лет, души не чаял в Марго и звал замуж. На огромном серебристом «Линкольне», который в московских дворах застревал, как крокодил в переноске, он забирал ее из института, а также возил на практику в ближайшее Подмосковье.

В первое же рабочее утро сотрудники Дома ребенка устроили экскурсию. Облаченные в белые халаты, студенты ходили по комнатам, где после завтрака играли дети – обычные брошенные, ненужные дети. Нежеланные, случайные, ошибочные. На белые халаты они не обращали внимания. В их жизни было слишком много белого: холодные стены роддомов, казенные простыни и пододеяльники, стиранные в одной громадной машине трусики и маечки. Белый – как цвет тотального неучастия, равнодушия и высокомерия – поглощал все другие краски, убивал личность, нивелировал желания.

Последней комнаткой, куда привели экскурсантов, оказалась «малышечная». Здесь в кроватках и манежах ползали крохи – от трех месяцев до года. Жались друг к другу, как щенки, ковыряли деревянные прутья, терли первые зубки об общие игрушки.

Маргоша подошла к последней кроватке в дальнем углу. Четверо годовалых малышей бросились к ней, как голодные аквариумные рыбки к кормушке, и потянули вверх ладошки.

– Что с ними? – Марго подавилась комом в горле.

– На ручки хотят, – улыбнулась нянечка и взяла из кроватки темноволосую девочку. – Рук-то не хватает, а они ж еще крошечки, им человеческое тепло нужно.

Одна их крох бойко растолкала других, поднялась на ножки, хватаясь за прутья, и вцепилась в Маргошин халат.

– Это наш Васенька, – засмеялась нянечка. – Он прямо за внимание душу отдаст.

Абсолютно лысый, худенький Васенька растянул рот в улыбке, явив четыре белых зубика – два снизу и два сверху.

Марго подхватила его под мышки и прижала к груди. Невесомый мальчишка обвил ее шею тоненькими ручками и уткнулся теплой нежной головой в плечо. Маргарита зарыдала, заливая слезами голубую распашонку и цветастые ползунки.

– Ну, ну, милая, не плачь, на всех слез-то не хватит. Вон их сколько у нас! – Нянечка ловко меняла памперс девчушке. – Опусти его в кроватку, опусти. Он привыкнет, привыкнет. Куда деваться.

– Не отдам! – Марго целовала шелковую Васину макушку. – Не отдам никому.

– Успокойся, милая, – гладила ее по голове нянечка. – Васе здесь хорошо. Он сыт, в тепле, сухой… что еще надо-то?

– Почему он такой тоненький? – всхлипывала Маргарита. – Почему лысый?

– Так он от спидоносной матери. Вич-инфицированный. Поэтому его никто и не берет.

– Он болеет?

– Пока просто носитель, симптомов нет. Но время покажет.

Нянечка потянула Васю к себе, отцепляя его пальчики от Маргошиного халата.

– Иди, милая, иди. Не дай к себе привыкнуть. Сейчас загудит, до обеда не успокоим.

Вася действительно сделал губки подковой, изогнул бесцветные бровки и, пустив по щекам горячую струю, заревел басом, разрывая сердце Марго с треском, как рвут старый халат на кухонные тряпки.

Два месяца практики она приходила к Васеньке и прижимала к груди. Изучила все его родинки, все складочки на ладошках, посчитала все реснички вокруг голубых глазок. Она решила во что бы то ни стало забрать Васю. Для этого нужно было состоять в браке.