Кот с Монмартра. История давно минувших дней

– Доставь мне удовольствие и положи этот предмет туда, где ты его взял, – гневно сказал он Верро.

– Ты опасаешься, что я его оскверню, вульгарно и заурядно используя, – иронично произнёс неисправимый шутник.– Успокойся! Я не буду им пользоваться. Ты сможешь его хранить у своего сердца. Ах, значит наш знаменитый маэстро кисти влюблён? И с каких это пор?

– Верро, решительно, ты меня раздражаешь.

Пия внезапно встала, и подбежала к Верро, чтобы рассмотреть булавку поближе.

– Ну и что ты об этом скажешь, дитя гор? – спросил у неё горе-художник. Ты такого никогда не носила в своём Субиако… и у тебя теперь в Париже развился такой хороший вкус, что ты не будешь использовать такую булавку здесь… Мещанка, которая всадила эту безделушку в свой шиньон, недостойна любви художника, и Поль должен был бы покраснеть от того, что так тщательно сохранил эту жалкую и смешную реликвию производства новейшей парижской индустрии и купленную на базаре за пятнадцать су. Помоги мне, малышка, устыдить нашего друга за его смешное поклонение этой прискорбной безделушке. Смотри! Она плачет! Почему, черт возьми, ты плачешь? Это, случайно, была не твоя штучка? Неужели тебе хватило неуместной фантазии опозорить твои красивые волосы, украшая их этой нелепой иглой из томпака?

– Я не плачу, – шептала девушка, которая старалась изгонять прочь свои слезы.

– Верро, ты невыносим, – воскликнул Амьен.– Я тебе запрещаю терзать эту малышку. Ты её замучил и расстроил своими глупыми разглагольствованиями. Позволь ей спокойно уйти. Возьми своё манто, Пия, – продолжил Поль, – и отправляйся к себе домой на Рю Дефоссе Сен-Бернар… Наступает ночь, и на улицах становится небезопасно после захода солнца. Попытайся завтра прийти ко мне точно в полдень. Я обещаю тебе забаррикадировать дверь в мастерскую, и никто не сможет нас побеспокоить… у нас будет длинный сеанс.

Пия уже была готова уйти, и когда Амьен ей протянул на прощание руку, она склонилась, чтобы её поцеловать, по итальянской моде, но он отдёрнул руку и поцеловал её в лобик. Девушка побледнела, но он не сказала ни слова, и вышла, не смотря на Верро, который посмеивался исподтишка.

– Мой дорогой, – начал он, как только Пия исчезла, – я сделал за один день больше открытий, чем сделали за век самые известные навигаторы… и последнее… самое курьёзное из всех. Я обнаружил только что, что эта переселённая с итальянских гор пастушка безумно влюблена в тебя. Она плакала, потому что полагала, что булавка была забыта в твоём кармане твоей любовницей. Пия ревнует. Следовательно, она тебя любит и боготворит. Опровергни это моё умозаключение, если ты на это осмелишься… или сумеешь это сделать.

– Я не собираюсь ничего опровергать, но заявляю тебе, что если ты будешь продолжать в том же духе, мы поссоримся.

– Ладно, не волнуйся, но скажи мне, наконец, откуда она у тебя появилась, эта брошка, которую могла носить только персона, посещающая забегаловки, в которых подают почки в соусе за сорок су? Это что- воспоминание о любимой женщине? Я думаю, что у тебя была веская причина для этого. Утверждают, что тебя недавно видели в серьёзных салонах, где показываются молоденькие, хорошо воспитанные и образованные девушки, которые охотно бы вышли замуж за художника, лишь бы он только зарабатывал сорок тысяч франков в год, а твой доход уже должен приближаться к этой внушительной цифре. Но эти девушки не могут носить такие позолоченные побрякушки. Если ты хочешь, чтобы я завидовал тебе, расскажи мне об этом.

– Верро, мой друг, ты говоришь глупости, и мне не следовало бы тебе отвечать, но нужно питать жалость и милосердие к умалишённым. Я готов тебе сообщить, что нашел эту булавку вчера вечером, в омнибусе, и что я её сохранил, как воспоминание о бедной девушке, умершей вчера, ведь она должна была служить ей, чтобы удерживать шляпку на её несчастной головке по время поездки.

– Ах! Тогда поразмышляем! Это – украшение для празднично разодетых кухарок, а я тебя со всей ответственностью могу заверить, что чудесное создание, которое в этот момент располагается на одной из мраморных плит Морга, никогда в своей жизни не таскало корзин с провизией. Я скорее думаю, что её потеряла в омнибусе одна из её соседок.

– Тогда я тебе её дарю, – ответил Амьен.

– Я принимаю твой подарок, – воскликнул Верро.– Это – вещественное доказательство. Иногда достаточно самой маленькой вещицы… чего-нибудь, на что никто не обратил внимания, чтобы поймать убийцу… бумаги… запонка, забытая в театре на месте преступления… как это описано в известном романе «Преступление в Гранд Опера», это называется перст Божий.

– Хорошо! Твоя страстишка будет удовлетворена… булавка твоя!

– Называй это как хочешь – капризом… страстью. Но эта страсть к установлению истины принесла в мою голову одну идею, и я собираюсь проделать перед твоими глазами один опыт. Где Улисс? Иди сюда, ко мне, Улисс! Мяу! Мяу! Мяу! – мурлыкал Верро ласковым голосом.

– Что ещё ты хочешь от моего кота? Не беспокой хоть его, прошу тебя.

Улисс, привлечённый жестами горе-художника и следователя – любителя одновременно, уже подходил к нему медленно, степенно, как и подобает коту, который уважает себя, и является хранителем очага.

– Не иди к нему, Улисс, – сказал Амьен.– Ты прекрасно видишь, что этот господин лишь посмеётся над тобой. У него нет ничего, чем он бы мог угостить тебя.

– Я ему не принёс ничего вкусненького, это ясно, – пробормотал Верро. – Я не могу себе позволить подкармливать кошек моих друзей, но я могу их приласкать. Улисс – сытое и довольное животное, Улисс меня любит за мою доброту, а не за подачки. Позволь ему засвидетельствовать свою привязанность ко мне и потереться о мою штанину.

Говоря без умолку всякую ерунду, чтобы отвлечь внимание своего друга, горе-художник и кошачий дьявол по совместительству сел на скамеечку и протянул свою вероломную руку к ангорскому коту, который самонадеянно приближался к нему.

Амьен, хотя и наблюдал за действиями Верро, не увидел, что тот зажал между своими пальцами позолоченную булавку, скрыв позолоченную головку, и лишь острие булавки, как швейная игла, торчало перед пальцами, но со стороны это не было заметно.

Улисс это видел, но он это был любопытен и жаден – это самые безобидные пороки кошек из хорошего дома – и он приближался, чтобы обнюхать незнакомый предмет, который ему предлагал близкий друг его хозяина.

Его морда оказалась в контакте с заострённым инструментом, и Верро злоупотребил положением, чтобы слегка пронзить розовый нос бедного зверя, который инстинктивное совершил движение назад… только одно.

Голова кота вдруг опрокинулась на шею, его длинные шелковистые волосы стали дыбом, спина выгнулась, как горбатый мост в Дольче Акве, широко раздвинутые лапы напряглись и застыли, челюсти раскрылись, а глаза поблекли… но Улисс на стал мяукать, издавать это всем известное заунывное мяуканье, которым кошки жалуются на свою судьбу, не стал прыгать и шарахаться из стороны в сторону… он осталась неподвижен и нем. Затем конвульсивное колебание потрясло все его тело, и, по прошествии двадцати или тридцати секунд он упал, как подкошенный.

– Что ты сделал с Улиссом? – закричал Амьен, устремляясь к животному, которое он так любил.

И как только художник до него дотронулся, произнёс, взволнованным голосом:

– Он умер.

– Да… точно так же, как девушка из омнибуса, – спокойно подтвердил Верро.

– Ты его убил, – продолжил художник с гневом.– Это уже не шутка. Убирайся вон, и чтобы ноги твоей больше не было на пороге моего дома.

– Ты меня выгоняешь?

– Да, потому что ты разрушаешь и губишь всё, до чего дотрагиваешься, всё, что я люблю. За те полчаса, что прошли с того мгновения, когда ты переступил порог моей мастерской, ты причинил всем только горе. Пия ушла вся в слезах, и причиной тому ты. Но и этого тебе было мало, и ты убил моего несчастного кота, который был радостью моей мастерской. В действительности, если бы я не знал, что ты – на три четверти умалишённый, я бы не довольствовался тем, что закрыл мою дверь для тебя, я бы призвал тебя к ответу за твоё гнусное поведение.

– Это было бы странно, – насмешливо сказал Верро, – чрезмерно странно! Тащить меня на лужайку и сразу же одаривать ударом шпагой за то, что я тебе спас жизнь, это – вершина неблагодарности.

– Ты мне спас жизнь, ты…?!

– Ни больше, ни меньше, мой дорогой.

– Мне было бы любопытно узнать. как! Ты будешь меня уверять, что моя кошка страдала бешенством?

– Нет. Улисс был честным ангорским котом, и если он и был в чем-то виноват, так это только в том, что время от времени он рвал мои брюки, точа об них свои когти. Но эту вину он искупил, погибнув ради своего хозяина, ради того, чтобы одно ужасное преступление не осталось безнаказанным.

– Ещё одна нелепость из твоих уст!

– Можешь ты меня хотя бы выслушать, прежде чем выставишь на улицу? Я у тебя прошу только десять минут, чтобы доказать тебе, что если бы меня не посетила одна гениальная идея, тебя бы вскоре посетило несчастье.

– Ладно, у тебя десять минут! Но потом…

– Потом ты можешь делать все, что захочешь… и я тоже. Видишь ли ты эту булавку?

– Да, и если бы я знал, что ты её воспользуешься для того, чтобы пронзить сердце бедного Улисса…

– Я ему не пронзил сердце, посмотри же сам! Нет ни капли крови на его белом меху, я его лишь слегка уколол в морду и он свалился замертво. Теперь понимаешь ли ты то, что произошло вчера вечером в омнибусе?

– Как? Что ты имеешь в виду?…

– Бедная девушка, которая сейчас лежит в Морге, была убита также, как я убил только что Улисса. Только её пронзили иглой в руку.

– Что… Этой булавкой?

– Мой Бог, да. Не потребовалось ничего большего. И агония малышки не была ни длиннее, ни шумнее, чем кончина твоей кошки.

– Что! Булавка была…

– Отравленная, мой дорогой, и ты её носил в кармане твоего пальто. Роясь в вышеупомянутом кармане, чтобы взять платок или кисет с табаком, твои пальцы безошибочно встретили бы кончик этой любезной штучки для волос, и на ближайшей парижской художественной выставке… было бы, по крайней мере, на одну картину и одного призёра меньше. Чудо, что я ещё жив, – продолжил Верро. – Если бы я взял булавку за кончик-острие, а не за позолоченную головку на другом конце, я в этот час валялся бы, распластанный, как твой кот, на полу мастерской, и ты должен был взять на себя расходы по моим похоронам. Конечно, это не было бы катастрофой для тебя, моя смерть, да и искусство не потеряло бы много, но я, все-таки предпочитаю, чтобы это несчастье случилось с твоей кошкой, а не со мной.

– Я тоже, – прошептал Амьен, расстроенный так, что он даже не понимал, где находится.

– Спасибо за эту прекрасную благодарственную речь, твои дифирамбы меня вдохновляют- сказал горе-художник с иронической гримасой. – Я констатирую с удовольствием, что ты не хочешь больше мешать мне тебя спасать, и я тебя искренне поздравляю c тем, что ты подобрал в омнибусе этот маленький инструмент. Он послужит мне и поможет найти тех, кто его придумал.

– Булавка, которая убивает!… В это невозможно поверить…

– Факты налицо.

– Но эти яды, которые поражают жертвы, они существуют только в романах или драмах…

– И у дикарей, мой дорогой друг. Они погружают концы своих стрел в яд, когда ходят на охоту или на войну, и все раны, нанесённые этими стрелами смертельны, это общеизвестный факт.

– Да, я действительно где-то читал об этом, но…

– И яд, который они используют, известен также. Это – кураре. Утверждают, что они его изготовляют из яда гремучей змеи, и все, кто интересуется этим вопросом знают, что он бесконечно долго сохраняет свои свойства в сухом виде. Вот, смотри! Видишь это красноватое покрытие, похожее на лак, на кончике этой булавки… это и есть химический продукт, с помощью которого можно погубить целый прусский полк менее чем за пять минут. Я всегда жалел, что мы не натирали этим средством наши штыки во время осады Парижа пруссаками…

– Говори серьёзно, смерть- не повод для шутки. И если твои домыслы подтвердятся, если это реально…

– Ты ещё сомневаешься? Ты можешь убедиться в моей правоте, рассмотрев внимательно Улисса. Он чувствовал себя превосходно, но одного лёгкого укола было достаточно, чтобы погасить его жизнь. И ты видел, как он умер… без потрясения и беззвучно. Едва ощутимое вздрагивание, момент неподвижности, затем падение и все кончено. Точно сцена в омнибусе, не находишь?

– Это правда… девушка издала лишь тихий, очень слабый крик… напряглась…

– И её голова упала на плечо соседки, после чего она не шевелилась больше. Удар был нанесён.

– Что! Эта дама, которая сидела слева от неё, имела при себе…

– Я тебе расскажу всё об этом деле! И ты, если захочешь, сможешь затем меня выгнать, но не раньше, чем я закончу свой рассказ. Хорошо?

Амьен жестом показал, что он больше не думает о том, чтобы отсылать прочь своего друга, и что он простил ему убийство Улисса.

– Инструмент, который использовали для убийства, – начал Верро, – должен был быть изготовлен, подготовлен и принесён к месту преступления мужчиной, который поднялся на крышу омнибуса. Женщина не могла бы манипулировать ядом… да, вероятно, и не осмелилась бы. Рассмотри, я тебя прошу, внимательно этот миниатюрный дротик. Он совершенно новый, явно не использовался по своему прямому предназначению, и со стороны трудно представить себе что-либо более хитроумное и не способное вызвать подозрения. Он имеет форму булавки для шляпки, у него вполне невинный вид, и если его случайно увидят в руках плутовки, которая им пользовалась, никто не догадался бы об истинном назначении этой штуковины. Игла заканчивается шаром с одной стороны, чтобы её было удобно держать, не поранившись. Игла довольно коротка, чтобы её можно было легко спрятать в муфте, но достаточно длинна и довольно остра, чтобы пробить самую плотную одежду, но этого не потребовалось, ведь несчастная малышка носила прохудившееся от времени платье, от которого старая ткань её защищала не лучше, чем паутина. Одним словом, все было спланировано и подготовлено этим мужчиной, который должен быть изрядным злодеем. Ну а женщина взяла на себя исполнение его плана.

– Почему она? Неужели этот злодей настолько труслив, чтобы действовать самому, в одиночку!

– Нет, это не так. Просто он резонно посчитал, что женщина привлекла бы намного меньше внимание других путешественниц из омнибуса. Они вряд ли нашли бы естественным, если бы девушка позволила отдыхать своей голове на плече соседа, в то время как на плече соседки это было совсем просто и естественно.

– Этот незнакомец, следовательно, знал, как девушка осядет на плечо соседки после укола…

– Вполне, мой дорогой. Результаты действия кураре известны так же хорошо, как и мышьяка. Сто раз был испытан этот смертельный яд в лаборатории Коллеж де Франс. Пронзённое животное останавливается, наклоняется направо или налево, и падает, если никто его не поддержит. План месье с империала состоял в том, чтобы его сообщница в салоне омнибуса поддерживала мёртвую девушку до момента, когда подвернётся случай от нее безопасно освободиться. Невозможно было её просто оставить в салоне. Она упала бы со своего кресла, и последовала бы сцена, в которой убийца не хотела оказаться замешанной.

– Ты, значит, полагаешь, что мужчина вначале устроился в салоне только для того, чтобы занять место для своей сообщницы?

– Я не только так полагаю, но я в этом уверен. Был ли ты в омнибусе до него? Ты видел, как он вошёл?

– Я прибыл одним из первых. Девушка пришла почти сразу же за мной, и она села лицом к лицу передо мной, когда мужчина поднялся.

– И, разумеется, он пошёл и расположился прямо около её.

– Да, хотя были и другие свободные места. У меня даже возникла в этот момент мысль, что он её знал. Но вскоре я заметил, что они не разговаривали друг с другом.

– Так что теперь понятно, как этот негодяй действовал. Он подстерегал малышку на подступах к станции омнибусов. Его сообщница, которая получила его инструкции, держалась немного поодаль.

– Тогда они должны были знать, что эта девушка собиралась поехать на омнибусе?

– Вероятно. Откуда они это знали? Это – то, что я выясню позже, когда обнаружу этих негодяев.

– Значит ты надеешься их найти?

– Черт возьми! Я же тебе сказал, что обязательно их найду. Слушай дальше. Мужчина все это проделал лишь для того, чтобы его сообщница точно оказалась в этой поездке рядом с будущей жертвой. Мужчина предполагал, что этот последний рейс будет забит, свободных мест не будет. И его расчёт оказался верен. И тогда они сыграли комедию, сценку, в которой женщина чрезвычайно огорчена тем, что не может уехать, а галантный мужчина любезно предлагает уступить своё место. Могу предположить, что дама не сопротивлялась этому предложению.

– Она это сделала чисто формально и даже обменялась несколькими комплиментами с ним, после чего села в омнибус. Дама даже приняла его помощь, чтобы подняться по ступенькам, она схватилась за его руку своей маленькой ручкой… о мой бог! Она была в тонкой кожаной перчатке, и даже задержала его руку в своей немного больше, чем это comme il faut.

– Отлично! Я это зафиксировал.

– Ты хочешь сказать, что эта фамильярность доказывает, что они были знакомы? Мой Бог! Вполне вероятно.

– Это точно… практически несомненно, потому что они оставили омнибус почти одновременно, мужчина сошёл на Рю де ла Тур де Оверни, а женщина на улице Лаваль. Но продолжительное пожатие рук ещё доказывает и кое-что ещё, мой дорогой.

– Что?

– У мужчины на руках также были перчатки, не правда ли?

– Да. Толстые, подбитых мехом перчатки, кожей внутрь… которые должно быть были куплены в английском магазине. Я обратил внимание на эту деталь.

– Было от чего. Эти перчатки стоят дорого, а мужчина, как ты мне говорил, не выглядел богатым человеком.

– Но и не нищим. Этакий мелкий буржуа, унтер-офицер в отставке.

– Итак! Если у не самого богатого человека были такие толстые перчатки, то остаётся предположить, что это из-за боязни уколоться отравленной иглой.

– Как это?

– Он, несомненно, держал в руках булавку, и передал её даме, делая вид, что он влюблённо сжимает кончики её пальцев. Они оба знали, что малейшая царапина может быть смертельна, и они приняли меры предосторожности против несчастного случая.

– Тогда, если верить тебе, женщина в этот момент получила в свои руки от своего сообщника булавку… и она ею воспользовалась…

– Очень искусно, так как никто ничего не увидел. Дама ожидала случая, который ей представился на выезде с Нового моста. Омнибус подбросило на камне, и жертву бросило на её соседку напротив. Она этим воспользовалась, чтобы уколоть её кончиком своего инструмента. Дальше, и у меня нет больше ни тени сомнения в этом, она манипулировала уже мёртвым телом девушки.

– Да, – прошептал Амьен, – все эти факты, кажется, естественно связываются между собой. Думаю, вполне логично, что ты связал их в одну цепочку…

– Это не цепочка, это – доказательство.

– Тогда объясни мне, пожалуйста, почему эта ужасная женщина забыла в омнибусе эту отравленную булавку, которая может её выдать.

– Вполне можно предположить, что она не сделала этого нарочно. Булавка могла выскользнуть из её пальцев, несчастная девушка резко подскочила после того, как получила царапину или укол, убивший её только что, и убийца непроизвольно выронила иглу. Поначалу она опасалась сама уколоться, подбирая булавку в темноте, а потом уже опасалась обратить внимание на своё поведение, разыскивая на полу орудие убийства, кроме того не забывай, что в этом случае ей пришлось бы непременно выпустить из своих объятий жертву своего преступления, которая бы непременно упала. И когда настал момент уходить, ей уже не терпелось убежать, ведь, задумайся, какое страшное испытание даже для самого жестокого убийства несколько минут обнимать холодный труп… тест не для слабонервных… и она сбежала с места преступления, как говорится, без задних ног.

– Дама могла предусмотрительно подумать, между тем, что впоследствии это осязаемое доказательство её преступления будет обнаружено.

– Конечно! Но она надеялась, что служащий, ответственный за уборку омнибуса, сметёт этот предмет наружу вместе с остальным мусором. Что будет дальше её уже почти не беспокоило. Даму не волновало, что булавка может убить случайных людей, которые могли её подобрать, и у них могла возникнуть фатальная идея ею воспользоваться по назначению! Могла произойти целая цепочка смертей. Но злодеи такого масштаба смотрят на смерть человека другими глазами. Жизнь человека для них не имеет никакого значения.

– Факт, что эта женщина должна быть чудовищем, монстром: убить так бедного ребёнка, которого она даже не знала, это… злодейство… хладнокровная и бессмысленная жестокость.

– Как! – воскликнул Верро, – ты думаешь, что она её убила ради собственного удовольствия, убийство ради убийства… ради апробации своего красивого инструмента, так же, как некогда маркиза де Бренвилье, которая травила клошаров, просивших у нее милостыню, и которых она щедро одаряла отравленными пирожными, чтобы увидеть результат действия ядов, которые она собиралась использовать для своих врагов! Амьен, мой друг, ты зашёл чересчур далеко. Эти опыты вышли из моды, потому что они слишком опасны для производителей. Вспомни, чем закончила маркиза. Это создание прекрасно знало, что делало, играя булавкой со своей соседкой. Именно эту девушку она хотела убить, а не какую-нибудь другую.

– Но почему? Что ей сделала эта несчастная?

– Я не в состоянии пока ответить тебе на этот вопрос. Мне нужно время, чтобы все выяснить. Но, уверяю тебя, что я все выясню и дам тебе ответ на все вопросы. Сейчас же я могу лишь утверждать, что у любого преступления есть мотив. Это может быть желание избавиться в силу разных причин от жены, например, месть… ревность… жадность…

– Но это преступление, зачем его было совершать в омнибусе на глазах пятнадцати человек, вместо того…

– Вместо того, чтобы ожидать жертву на углу темной улицы, или убить её дома. Это кажется странным, на первый взгляд, и однако вполне объяснимо. Убийство на дому очень рискованно и его опасно совершить. Предположи, что эта женщина или её сообщник придут домой в квартиру малышки… консьерж или соседи могли бы это заметить. А ведь именно этого эта парочка хотела избежать. Или предположи, что напротив, бедняжка сама пришла бы к ним или к одному из них… и больше не вышла бы из их апартаментов. Это было бы ещё хуже для преступников. Как освободиться от трупа? Это – камень преткновения для всех убийц. Делать своё дело на улице было бы легче, при условии, что они не действовали бы средь бела дня. Но, вероятно, малышка выходила на улицу очень редко по вечерам. И при том нужно было, чтобы улица была пустынной, а жертва в одиночестве. Кто может нам доказать, что вчера вечером до станции омнибусов эту девушку не сопровождал кто-либо… подруга или друг, который её покинул только рядом со станцией? Тогда, без сомнения, преступная пара, которая за ними, возможно следовала, и которая безусловно её подстерегала, решила действовать прямо в омнибусе. Учитывая гениальное орудие убийства, которым они пользовались, ничего не могло быть проще. Трудность состояла лишь в том, чтобы быстро убраться из омнибуса, прежде чем заметят, что пассажирка умерла, и ты сам видел, как умело и успешно они это проделали. И только ты можешь найти их теперь в Париже! Ты узнал бы их при встрече?

– Я, возможно, опознал бы мужчину… хотя я видел его лишь мельком, а у женщины я заметил только её глаза через вуалетку…

– Этого недостаточно. Возможно, что ты слышал её голос?

– Да… звучный голос… немного низкий… с парижским акцентом, как мне показалось… впрочем, ничего особенного. Но, если я, как человек, который их хотя бы видел мельком, говорю тебе о том, что был бы не в состоянии их узнать при встрече… я хотел бы знать, как ты, кто их никогда не видел, можешь льстить себе, собираясь их опознать и схватить.

– О! У меня в наличии разработанная мной система. Я буду двигаться от известного к неизвестному, как математик. Когда я узнаю, как звали эту убитую девушку и кем она работала, я начну разыскивать людей, которых она посещала, и нужно быть полным идиотом, чтобы не обнаружить среди них тех, кто был заинтересован в её смерти.