скачать книгу бесплатно
Не споря с горем, не ропща.
Но я приду к тебе однажды
Под сень погоста и плюща.
Не обессудь за дни в разлуке, —
Живу я именем твоим.
Но будет день, и наши руки
К Творцу цветком потянутся одним.
Звенье двести двадцать шестое. Эфьи
Была Эфьи рождена от Бранвен, дочери Гильвёльмрин Благой вести, дочери Ильтент, дочери Фьихлие, дочери Эликлем, дочери Финиара, и от Олиэна, вернейшего мужа Бранвен, по исходу, на земле ?nen ek hi an?rrtetil`[7 - Имя которой я скрою (эмл.)], в Четвёртом Эйдене родителей своих, в Сумеречные времена. И было это так. С первыми лучами солнца поднялись Бранвен и Олиэн на молитву, но сонными были от многих трудов прежнего дня, ибо обильны были они для всех эулиен молодого Четвёртого Эйдена. И вот, опустившись на колени, склонили эулиен головы на плечи друг друга, и каждый в сердце творил молитву свою, не имея сил воздеть рук и открыть глаз. Но, чувствуя верное плечо супруга, улыбались они и в сердце знали об улыбках друг друга, как всегда знает любящий о том, что на сердце у его Света. И вот, когда была окончена молитва их, отворили эулиен глаза свои и в улыбках встретили друг друга, и рассмеялись светло, и вошли в объятья друг друга. Так был ребёнок у Бранвен от Олиэна, перешедший по добрым объятьям их, исполненных радости и благодати. И в срок свой родила Бранвен дочь мужу своему, и Финдэри, как старший в Четвёртом Эйдене и господин его, поставленный Ислисином, принял маленькую эу и нарёк её Эфьи? [Efy?]. Так укрепился народ Керникевиль и Свет рода Эйвели. Все, кто любил и знал Бранвен и Олиэна, пришли почтить и благословить их, а также маленькую Эфьи, которая красотой своей озарила стены своего дома, и все, кто видел её улыбку – утешались ею. Вскоре же по крепости своего Света нашла Эфьи верных наставников в Четвёртом Эйдене, надёжных и мудрых эулиен. Им же поклон за Эфьи и выпестованный Свет её.
Как мог, обустроил Ислисин в Четвёртом Эйдене всё, как и в Светлом Доме, и тот же порядок, и те же обычаи положил там, он же сам поставил Финдэри над народом Керникевиль в Четвёртом Эйдене и благословил его. Под заботой и мудростью господина Финдэри процветает и стоит Четвёртый Эйден, приумножая Свет эулиен. Да будет так и впредь! Сами же Ислисин и Рэйе всегда в трудах и заботах о людях и своём народе, в пути между Эйденами и в соследовании нуждающимся. Однако, узнав о рождении Эфьи, и Ислисин и Рэйе посетили свой дом, дабы наставлять её некоторое время, пока нужды смертных не призвали их. Так Эфьи получила прекраснейшее воспитание и приняла мудрость достойнейших из своего народа. И вот, когда настал срок, пришла она просить Финдэри отпустить её к людям, ибо также желала послужить им. Желая же уберечь её, прежде отправил Финдэри Эфьи в путь в сопровождении отца и матери, дабы они оберегали её в пути. Но вскоре Бранвен и Олиэн вернулись под очи Финдэри, ибо Эфьи покинула их, пожелав странствовать в одиночку и в одиночку нести своё служение и послушание. Ничего не сказал Финдэри, хоть и был встревожен этим известием, ибо знал нрав Эфьи, многоотважной и щедрой эу. С того дня, как и родители её, много молился о ней Финдэри, их же молитвами и была эу сохранена для мира.
Среди смертных взяла на себя эу труд по защите их, подобно воину, встав против притеснений и гонений смертных, руководствуясь велением сердца и совести и не внимая страху. Каждый день трудом своим пыталась эу пробудить сердце человека к неустанному благодарению Бога и в том была верным и достойным примером. Далеко от Хайнуи проходили труды Эфьи, но беспощадно сражалась она с изосаровой тенью и разрывала оковы её и коварные сети, наброшенные на сердца и души. Так светлый путь свой утвердила она шагами благих дел и уже в юные свои лета заслужила почтение и Любовь среди своего народа и ненависть многих смертных, что лишь явственно показывает, насколько обширным и честным был труд Эфьи. Многие из верных учению Неоглашаемого искали погибели ей, многие из арели сами или же по приказу Владыки чинили ей множественные препоны и обстоятельства, из которых происходила погибель. Но сердце эу и Свет её были милы Господину Садов, и, кроме того, была Эфьи охраняема молитвами Финдэри и родителей своих. Всё это уберегало её, и оставалась она невредима долгое время.
Но вот узнала эу о том, что есть в одной стране человек именем Дафиан [Dafiаn], и люди дрожат от одного имени его, ибо он суров и жесток без меры и отмечен редкостным уродством, согласующимся с уродством его души. Говорили люди, что он безбожник, притесняет народ и не делает ни для кого послаблений, сам истязает людей, сам варит зелья и ведает в колдовстве, а потому живёт в неприступном замке и там творит свои тёмные дела. Рассказы об ужасном и могущественном Дафиане всюду слышала Эфьи, и вот наконец решила пойти к нему, чтобы усмирить тирана. Долгий и опасный путь был проделан ею, но вот пришла она в замок, укреплённый добротно и выдержавший прежде не одну осаду, и без труда вошла в него и спрашивала одного из слуг, где ей найти Дафиана. Долго слуга рассматривал эу, и был его взгляд неуютным и колким, подобно льду, обжигающему пальцы. От самых волос до рта, через глаз был у слуги того страшный шрам, и голос его был жёстким, подобно скрежету стали. Взглядом своим вселил он в эу немалую робость, и с трепетом размышляла она о виде самого Дафиана, раз уж собрал он таких слуг. И вот, посмеявшись, велел слуга эу пройти в башню и там ожидать Дафиана. Как было велено ей, сделала эу. И пока поднималась, смотрела вокруг и видела многих людей, одетых в дорогую и хорошую одежду, столы, накрытые, как для славного пира, но от них вкушали и слуги, и гости, и не было среди них пировавших, но полдничавшие. Также видела она из узких окон благодатные пашни и обширные рощи, где трудились люди и собирали урожай. Иные же из них тащили рыбу, и гружёные повозки то тут, то там катились по мощёным дорогам, и на площади кричали торговцы, верные тщете перекричать друг друга. Всё это видела эу и не видела недостатка и нищеты, но крепкое королевство, находящееся под надёжной защитой, изобилующее и не лишённое процветания. Так поднялась она на башню в приятные и изысканные покои, полные книг и карт, но без особого блеска. Ни золота, ни камней не было тут, ибо обустроены были покои те в военном стиле, как шатёр воина, хоть и выделаны были под стать королю из дорогого дерева и камня. Долго ждала эу господина Дафиана, и многажды успела помолиться и изучить карты и книги. Всё это внушило ей, что она, должно быть, ожидает в покоях достойного человека, возможно, и самого короля, ибо, вне всяких сомнений, живущий здесь был блистательно образован, не хуже эу, и имел весьма пытливый и острый ум и сердце, не лишённое милости и заботы о ближнем. Здесь же были и расходные книги с записью нужд простых крестьян, и записи о нуждах замковой прислуги, а также обширные отчёты о ведении хозяйства и довольстве воинов. Везде в бумагах были пометки, решительно и твёрдо свидетельствующие о том, что тот, кто оставил их – радел о народе и всячески старался приумножить его блага и облегчить быт. Однако, как бы то ни было, и это следовало из карт и оружия у постели – хозяин этих покоев был человеком военным, и война была его жизнью, отнимая время от книг и сочинительства изысканных стихов и песен. Когда же эу была истомлена ожиданием и приклонила свою главу на постель господина, явился и сам Дафиан, и Эфьи испугалась, ибо не слышала его шагов и не видела, как он вошёл. С робостью и волнением подняла эу свой взор на тирана и тут же узнала его, ибо встречала прежде, так как это был тот же господин, что проводил её в эти покои, только ныне он был одет как подобает благородному человеку – в красный атлас и золото, и одежды слуги не было на плечах его. С любезностью и поклоном приветствовал Дафиан эу, поинтересовавшись у Эфьи, не будет ли она столь щедра, чтобы высказать свои замечания по его работе, ибо, несомненно, она уже ознакомилась с записями и отчётами, что лежат здесь. Много смутилась эу, но более была поражена тем, что ни капли лукавства не было в речи того человека, и для эу было совершенно очевидно, что тот, кто говорил с ней, прекрасно знал, кто она есть. В то же время голос Дафиана, хоть и оставался прежним и был далёк от приятного слуху, вместе с тем излагал весьма учтиво и мудро вещи, достойные благородного человека. Предложив эу яств и пития, Дафиан много беседовал с ней, как если бы эу была советником, осведомлённым о положении дел. И многое из услышанного Дафиан записал и взялся обдумать. Видя его, никак не могла понять эу, кто решился называть его тираном, ибо при всей суровости, присущей этому человеку, он был и не в пример многим скромен, и уважителен, и милосерден, и даже более – не лишён мудрости шутить над собою. Видя всё это, наконец посмела эу назвать Дафиану истинную цель своего визита и была свидетелем его неловкой улыбки, родившейся в тот самый миг, когда она всё рассказала ему. – Что ж, – сказал Дафиан. – Я действительно не даю пощады тем, кто вредит королевству. Я слуга короля, и первейший мой долг, возложенный на меня моим господином, – охранять вверенные мне границы. И пусть упрекают меня те, кто стремиться попрать их с недобрым намерением, что я суров и бываю жесток с ними. Также пусть не ждут снисхождения от меня ни воры, ни разбойники, ни предатели, ни клеветники, ни те, что не слушаются моего господина и не повинуются его приказам. Я всего лишь воин, милости не обучен, а потому в том, что вы слышали, больше правды, чем лжи, и я даже рад этому, ибо подобные слухи хоть и порочат меня, но удерживают в страхе желающих учинить беспорядки или напасть на королевство. Так сказал Дафиан. И эу с почтением поцеловала его руку. Она же просила милости у Дафиана остаться при нём, дабы облегчить труд его и многие заботы. Был Дафиан против, ибо желал уберечь эу, но Эфьи была настойчива и упорна, а кроме того, её взгляд горел рвением, и, видя это, смягчился Дафиан и позволил эу остаться, дав ей самый мирный труд – труд писчей, и так получила Эфьи возможность оставаться при Дафиане и под его опекой продолжать свой труд и помогать людям ещё усерднее и свободнее, чем прежде, ибо Дафиан не настаивал на том, чтобы эу всегда пребывала в замке, но дал ей верных людей и охрану, как если бы охранял возлюбленную свою или дочь. В радости шли дни эу, ибо король оказался милосердным и мудрым, внимая советам своего друга и советника, коим был Дафиан. Ещё же узнала эу, откуда был шрам на лице господина, и о том, что прежде случилось в его жизни. Так были король и Дафиан друзьями ещё прежде, чем король получил своё право, и дружили с детства. Видя одарённость своего безродного друга, король даровал Дафиану и титул, и возможность получить воспитание и образование, лучшие из тех, что мог себе позволить знатный юноша их королевства. Так король вскоре обрёл верного друга, с которым был неразлучно в дни войны и мира. Когда же случилась война, Дафиан ослушался своего господина и, зная, где будет битва, направил ложным донесением королевский отряд подальше от грядущей сечи, а сам выступил против врага меньшим числом, но большей доблестью. В том сражении был он ранен и пленён и истязаем без жалости и сострадания ради того, чтобы он сказал, где стоит воинство его господина. Дафиан же, преданный и верный дружбе, не выдал принца и, претерпев все мучения, уготованные ему, был брошен на смерть при отходе противника в своё королевство. Так нашли его воины короля, но не знали, кто он – враг или свой, и не могли узнать его, ибо так был Дафиан обезображен истязаниями и измором, что и сам король не признал его. Однако распорядился выходить этого человека, ибо был милосерден и устрашился вида перенесённых им мук. Он же тогда сказал: – Кем бы ни был этот несчастный, я не тот, кто воздаст ему сверх меры. Долгие месяцы пролежал Дафиан в лазарете, под опекой лекарей и вверенный их заботе, и никого король не пускал к нему, ибо всякий, кто видел Дафиана – бледнел от испуга, и прежняя твёрдость покидала его. Но прошли месяцы и многие годы, и затянулись раны и струпы, и хоть был Дафиан лишён прежней своей силы и крепости тела, остался тем же, и когда смог говорить, король узнал его и счастлив был вновь обрести своего друга и брата. Тогда же поставил король Дафиана над всем своим воинством и доверил ему охрану границ, а также с великим вниманием был склонен слушать его советы и мнение об устройстве жизни в своём пределе. Такова была история Дафиана, и, узнав её, ещё больше привязалась к нему эу и восхищалась мудростью и смирением этого человека.
И был день, и нашла Эфьи Дафиана в глубокой печали. И, молчаливый, был он ещё молчаливее прежнего. Тогда спросила эу Дафиана о причине его печали, и он рассказал ей. Так дошли до него вести, что встал у границ соседнего королевства, к слову, того, с которым они враждовали прежде, некий разбойник, называвший себя Кербан [Kеrban], он же закрыл проезд по дороге и установил непомерную плату. Тех же, кто противился и не решался платить ему – он убивал и головами их украсил колья вдоль дороги. Так никто не мог въехать и выехать по главной дороге, и королевство несло убытки, а люди его жили в страхе, ибо, кроме того, совершал Кербан набеги на соседние поселения и города и учинял там бесчинства. Никто же из воинов и героев не мог одолеть его, ибо был Кербан огромного роста и одарён такой могучей силой, что руками хватал воина, препоясанного мечом и облачённого в панцирь, и разрывал его, как стебель цветка, и так за раз мог разорвать и убить он по пять воинов. Таким был злобный великан Кербан. Ещё же его не брали стрелы, и мечи смертных не могли его ранить. А потому стали говорить, что он заколдован и сам защищает себя своим колдовством. Тем же, кто приходил восстать против положенного им порядка, давал Кербан пройти испытание, уверяя, что если герой пройдёт его, то он, Кербан, оставит те земли и прекратит бесчинства. Что же это было за испытание – никто не мог рассказать, ибо никто не возвращался, отправившись на подвиг. Был Дафиан опечален этим известием, ибо сочувствовал народу того королевства, и стал искать возможности упросить своего господина отпустить его, чтобы он мог сразиться с тем великаном. Пока же Дафиан смиренно умолял короля дозволить ему совершить тот подвиг, не спросив самого Дафиана, Эфьи оставила после себя лишь письмо к господину, дабы успокоить многотревожное сердце его, и покинула своё прежнее место, и перехитрила свою верную стражу, и пришла туда, где жил Кербан, и сказала ему, что недовольна его делами. Был великан удивлён немало и даже спустился с огромного дуба, на котором соорудил себе подобие жилища. Он осмотрел эу, оценив её как противника и как еду, и рассмеялся. Выслушав смех великана, повторила эу, что им недовольна. Она же велела ему оставить свои разбойства и удалиться в прежнее место. Кербан же отвечал ей, что уйдёт лишь только тогда, когда найдётся тот, кто пройдёт его испытание и тем разрушит его чары и одолеет его силу. И эу тут же спросила Кербана о том испытании. Тогда достал великан небольшую чашу, выделанную из коры эо, и протянул эу. Так не осталось у Эфьи сомнений, что эохтин был в этой чаше. И сказал Кербан, что тот, кто испьёт из неё – тот его одолеет, но никто прежде не пошёл на это, ибо всем известна сила и нрав эохтина, а кому не была известна – рассказывал Кербан живописно и вдохновенно, как разъедает своим огнём сей яд всё, чего прикоснётся, и заставляет все внутренности вздуваться, пениться и выходить наружу, и прочее, прочее, прочее, что, конечно же, знала эу, иначе бы не называли эохтин эулиенским ядом. Тех же, кто страшился и отступал – Кербан разрывал на куски и так оставался в своей власти, ибо никто не решался принять эохтин, зная или узнав о его свойствах. Услышав же это, сказала Эфьи: – Кому, как не мне, предназначена эта чаша?! И, сказав так, приняла она ту чашу из рук Кербана и осушила её одним глотком. Тотчас развеялось колдовство великана, и уменьшился он в росте и сделался тощим и тщедушным и, видя муки, постигшие эу, сам страшился и бежал прочь, ибо чары его были разбиты, и прежняя сила покинула его. Эфьи же немедля обратилась к смерти, ибо эохтин не знает пощады и промедления. На крики эу вскоре собрались люди, но в ужасе никто не смел и приблизиться к ней, пока не ворвался в толпу некий юный воин, криками и силой проложив себе в ней дорогу. Он же пришёл и забрал Эфьи, упрекая её и восхваляя в одном слове. В тот же день, будто бы по волшебству, со скоростью, не известной смертным, была Эфьи доставлена в Светлый Дом, и Элигрен никого не подпустила к ней, велев принести ей вино и воду, а также огонь и сталь для прижигания. Никто не посмел перечить Пылющей, и исполнили всё, как она просила, ибо всем было известно, что ей, как никому, известны и нрав, и сила, и слабости эохтина. Вскоре же Элигрен отворила покои, но велела не беспокоить Эфьи, поручив её заботе Морковки. Сама же госпожа пришла к мужу, ибо не виделись они уже более года. Смиренно припал Онен к рукам возлюбленной своей и сетовал ей, что в разлуке их он ослабел и сделался немощен, подобно пустыне, высохшей без дождя, подобно маленькому цветку, вырванному из благодатной земли и оставленному на погибель. С радостью утешила Элигрен мужа, поцеловав его руки. Она же ему возразила, говоря стихами: – О нет, и все твердыни мира перед тобой не устоят! Терпенью твоему они давно завидуют безмолвно. Тогда же вошли любящие в объятья друг друга, и весь Светлый Дом просиял их Светом.
Что же до Эфьи, то трудами и молитвами своего народа она получила исцеление, и Смерть, спешившая к ней, отступила. Однако принятие эохтина не прошло бесследно, и голос эу совсем изменился, ибо было разъедено её горло. Также не могла эу более принимать твёрдую пищу и дышала шумно и не без боли. Лишь Дууд знает, что ещё совершил эохтин с Эфьи, ибо он о том писал в Четвёртый Эйден родителям эу. Финиар же не позволил отпускать Эфьи, пока она совсем не окрепнет, хоть эу и просила вернуть её к людям. Лишь время покажет, что эохтин сделал с ней и чего не успел совершить, и с того дня Эфьи оставалась в Светлом Доме и трудилась там в своём пределе, принятая Эликлем и её родом с почестями и Любовью, достойными её Света.
Смиренно доверять своему уделу – не означает быть лишённым страха, но лишать его права преобладать в сердце и мешать труду, избранному послушанием. Моё сердце и моя молитва всегда с тем, кто идёт этой дорогой или пойдёт впредь, вверяя себя Мечте и Надежде, моим госпожам, являющим также порождение и лик Любви. (1)
О Бог мой, Отец наш, милостью Твоего всеблагого и всемудрого сердца да будут все, дорогие Эфьи, помилованы и окормлены Тобою, да не лишишь Ты их своего наставления и Света Надежды, как не лишил Эфьи и в самый страшный час вверенной Тебе её жизни!
Звенье двести двадцать седьмое. Элие и Эсдери
Там, за пеленой бытия, всё теряет свой облик, остаётся лишь суть. И если это не Свет – то не останется ничего. На все времена миров. Свет же, хоть и пребывает всегда и везде, но претворяется в сердце и творится нами. Так было и в тот день, когда сотрудились пламенные в Свете и рвении к восторгу Ирдэлье и Хетре. Затеяла эу одну гравюру и позвала мужа, чтобы он помог ей. Вместе руки их создавали один рисунок, будто движимые по общему научению сердца единой силой. И сами эулиен дивились, как выходило у них легко и красиво, а потому молились в сердцах своих и прославляли Бога, давшего им такую чуткость и успех в работе. Но вот сошлись перья эулиен в одной точке, ибо рисунок их был окончен, и восторг эулиен не знал предела, ибо Любовь торжествовала в них и переполняла их, как изливающиеся полноводные реки. В тот же миг сказали эулиен друг другу: – Слава Любви! И ответили друг другу также: – Слава Богу! Ибо не только их перья, но и кончики пальцев их соприкоснулись, и подняли эулиен щедросиятельные взоры свои друг к другу и были благословлены так, ибо сделалась тотчас Ирдэлье сосудом новой жизни, и так был у неё ребёнок от Хетре. В срок же должный и всенепременно светлый родила Ирдэлье дочь мужу своему, прекрасную, как союз любящих, явившую красоту обоих родителей и взявшую от каждого их крепкий Свет. Финиар же, многообрадованный рождением эу, нарёк ей имя Эли?е [El?e]. Так была рождена Элие от Хетре, сына благословенного Кройне, сына Элигмрина Воробушка, сына Ильта, сына Эрока Учителя, сына Элкарита Златовласого, сына Финиара, и от Ирдэлье, великосветлой супруги эу, по исходу эулиен из Эйдена, на мирной земле, в Светлом Доме родителей своих, в пределе Оленьего рода, в Сумеречные времена. Многим Светом вошла маленькая эу в Олений род, и смех её и добрый нрав послужили великим утешением эулиен всех пределов. Известие о рождении Элие так тронуло и восхитило многих, что стали приходить в Светлый Дом даже из дальних пределов эулиен, чтобы благословить Элие и её родителей. Под надёжной опекой своего рода и под наставничеством светлейших молитвенников и мудрецов Светлого Дома укреплялся и разгорался Свет Элие, чьё детство прошло на коленях у Элкарита, который стал эу едва ли не ближе Хетре. С ранних лет эу украсила себя добродетелью, и хоть была невысока и хрупка, подобно былинке, приучила себя к труду и не боялась его. Так ещё прежде знания трудилась она с эулиен в полях и носила сено и мешки с зерном, ибо в радость ей было служить земле, принявшей её народ. Когда же знание просияло в Элие, просила она отпустить её к людям. И как ни противился тому Златовласый, пришлось ему уступить рвению эу, и так Элие отошла к людям.
Среди смертных так же, как и прежде, продолжала Элие трудиться на земле и утверждать её блага, помогать разродиться щедрыми урожаями и прислуживать кормилице всего живого в её тяготах и многих нуждах. По научению эу многие из смертных научились не истощать землю и не обирать её, но служить ей, приумножая свои блага и укрепляя ту, что кормила их. Сама же Элие не оставалась нигде подолгу и от срока до срока странствовала по землям подзаконного мира, восхваляя Господина Садов в труде на земле и наставлении смертных. Ещё же была за эу необычайная крепость молитвы и чуткость к сердцам, нуждавшимся в ней. Так однажды увидела Элие, что женщина, сотрудившаяся с ней, была печальна и лишена улыбки. Спросила эу, в чём того причина, и рассказала женщина, что тяжко недужит её сын, единственный и любимый, рождённый Надеждой её и опорой – кричит весь день и лает собакой, и рычит на людей, и крушит стены. Тогда просила эу отвести её к мальчику, и женщина привела её в свой дом. Там был загон для скота, построенный на совесть – крепко и многонадёжно, и в нём был тот мальчик, чей рык и крики слышны были по всей округе. Руками своими порвал он цепи, в которые поместили его для его же блага, и теперь бросался на колья забора и калечил себя, и стонал, и выл, и визжал, и метался. С недоверием, но всё же разрешили родители войти эу к их несчастному сыну, и, едва увидев эу, совсем обезумел он и стал бросаться сначала на эу, затем на колья, пока весь не покрылся кровью из-за ран и ссадин. Эу же не устрашилась, но три раза назвала мальчика его именем и наконец схватила его за ворот. Под взглядом Элие он присмирел и стал скулить, как собака, и выть, как волк, но сидел смирно, ожидая своей участи в великом страхе. Элие же сотворила молитву, и взяла свой тон и надела на ему шею. Тотчас тремя голосами завопил мальчик, и судороги взяли его, и вышла изо рта его сначала красная пена, затем жёлтая пена, затем белая пена, и с криками три виса покинули тело его, ибо им был нестерпим Свет Элие, и они не могли вынести его. Эу же отёрла мальчика краем одежды и велела родителем напоить его молоком и досыта накормить хлебом. С того дня он стал прежним, и преуспел в учёбе, и был крепким в труде, сотрудясь с родителями и эу, которую меж тем не мог узнать, и тогда ему рассказали, как он исцелился.
Господь принимает и любит любой труд, который служит наставлению сердца в Любви и мире. Трудящихся же на земле и ради неё Он чтит особо, и с ними всегда Его доброе око и попечение Его, а с верными ей – и Его милость. Видя же необычайную благодать рук Элие, многие стали искать с ней встречи и приходили туда, где она трудилась, за советом, беседой, а иные и за исцелением. Видя это, переходила Элие с места на место, ибо вовсе не искала славы в людях и не таких всходов ожидала от своих трудов. Случилось же ей в одно время трудиться на мельнице в землях одного богатого господина, которого звали Канни?р [Kann?r]. Были земли Каннира обширны, и щедрый урожай давала земля в пределе его. Сын же Каннира, именем Каник [Kаnik], в то время вернулся от монахов, которым был отдан на обучение. Среди благочестия и почитания Бога получил Каник прекрасное образование и стал ревнителем Божией славы и истин, им же он и посвящал свои дни. Вернувшись, поселился Каник в доме отца своего и усердно трудился, постигая науки, читая книги, а также ища бесед с учёными и мудрецами, которых отец приглашал к нему и которых принимал в своём доме с великим почтением и гостеприимством. Так однажды, гуляя, услышал Каник беседу Элие с одним человеком и остановился послушать их, ибо был поражён мудростью и красноречием юной эу. Не в силах устоять, он пригласил эу в дом и говорил с ней до самой ночи. Ночью же, дав эу соседнюю спальню, он снова пришёл к ней, не имея терпения до рассвета, и они говорили до самой Ирдиль, когда Элие ушла в поле. Но днём её снова забрал Каник, и они говорили до самой ночи, а ночью снова всё повторилось, и снова без сна эу отправилась трудиться в поле. Но и на третий день пришёл Каник, но эу дала ему корзину, и они трудились на земле вместе и вели беседу. И так продолжалось ещё долгое время. Когда же земля разродилась и урожай был собран, привёл Каник эу к своему отцу, чтобы тот благословил их союз. Так Элие стала женой Каника по закону смертных, но перед этим призналась мужу, что она эу, из числа бессмертных по обретении знания. С великим удивлением слушал человек рассказ эу об её народе, ибо ничего подобного никогда не слышал прежде, потому что никто не рассказывал ему, и даже в монастырях уже не помнили, кто такие эулиен, и не ведали о народе надеющихся, полагая, что всё, что не человек – то бес. И лишь ангел не бес, но как отличить их по скромности первого и коварству второго? Всякий же, кто желал говорить о подобном – не пользовался уважением и рисковал жизнью. Учение Неоглашаемого состязалось с Церковью, оно залило слушающие уши зловонной ложью и отвратило глаза, ищущие истины, от самого Света. И те, что были отравлены, не знали, что погибают, а те, что искали исцеления – находили погибель. Таков подзаконный мир, назначивший истине высокую цену, сделавший её нежеланной гостьей в умах смертных, уготовив слугам её изгнание или смерть. Но если же кто-то не признаёт истину, то не вина истины, но воля того, кто не признаёт её. И оттого, что розу не называют розой[8 - Возможно в данном случае есть отсылка к знаменитым строчкам У. Шекспира из «Ромео и Джульетты»: «…Что значит имя? Роза пахнет розой, Хоть розой назови её, хоть нет». Прим. И. Коложвари]… Смиренно и без осуждения принял Каник это известие и был обрадован, и возблагодарил Бога за дар столь щедрый, светлый и чистый. Вскоре же отошли Каник и Элие из дома Каннира и отправились вместе, разделяя труд, странствовать дальше. Соединённые чистейшим и вернейшим Светом своей Любви, склонили они милость Создателя к делам своим, ибо много и добро послужили людям, обратив их к Свету истины трудом, наставлением и улыбкой. И прошло ещё немного времени, когда попросил Каник, чтобы эу дала ему новое имя, согласно обычаю её народа, и так Каник стал Эсдери [Esdеri].
Что я сделал? О, что я сделал, если всё, чем горжусь и о чём молюсь, всё, за что неустанно благодарю Бога – принадлежит Фиэльли, моей дражайшей, моей единственной Фиэльли, моему другу, наставнику, моей Надежде, Мечте и Свету. Всё, что я делаю – ради тебя. Всё, что я сделал – усилие твоего Света. Такова Любовь. Я ей покорен. (1)
Многим на эу был похож Эсдери, и доброй учёностью, и добрым нравом, ещё же щедро он был одарён красотою, которой по скромности своей тяготился, но которую не мог скрыть ни простой одеждой, ни суровым трудом. А потому случилось прежде прекрасной арели, которую звали Ал?ни [Al?ni], увидеть Эсдери и быть пленённой его красотою. В разных обличиях прекрасных дев являлась Алуни под очи Эсдери, поражая смертного своей красотою, но не этого искал человек и оставался хладен к арели, и был с ней учтив и приветлив, но не поднимал на неё и взгляда, ибо на таких, какими представала перед ним Алуни, иной раз даже смотреть – грех. Была раздосадована страстная арели и жестоко страдала, отвергнутая человеком, когда же взял он себе в жёны эу, было ей нанесено страшное оскорбление, и явилась Алуни к Одаху [Оdah], отцу своему, который был верным слугой Владыки Смерти и поставлен им был над своим народом. Ему же плакалась несчастная Алуни, и проклинала Эсдери, и проклинала эу, и слёзно требовала у отца отмщения за оскорбление, что было нанесено ей. И, прогневанный, поднялся Одах и послал воинство своё убить супругов. Но было мало гневливой Алуни, и пришла она к Э?хне [Еhna], старшему брату, и плакалась ему о своём горе и призывала его отомстить за своё бесчестье. Скорогневлив и злобен был брат Алуни, поднял он также своё войско и многих из друзей своих призвал отомстить за обиду, нанесённую сестре его, и в гневе своём был Эхна страшен и низок, как ревность между супругами. Узнав же о том, чего желают Одах и Эхна, обрадован был и сам Бессветлый и дал им ещё своих воинов, ибо не мил ему был Эсдери, но ещё больше не мила Элие, которую он чаял погубить с ним вместе. Великая опасность нависла над Элие и её мужем, и, узнав о том, были они вынуждены бежать и скрываться, и эу безмерно боялась за своего супруга, но никто из смертных не мог предоставить им надёжной защиты, ибо иные боялись воинства Одаха и Эхны, а иные и сами были готовы убить эу, а с ней и Эсдери.
Когда же смерть любящих была неминуема, ибо воинство арели шло по их следу и негде было им укрыться, пришли Элие и Эсдери в дальние земли и искали там убежища в горах и пещерах. Там нашла их арели И?рдини?льмин [?rdin?l`min] и привела их в свой замок Кар-э-Дерей [Car-e-Derеy], где приняла их с великим почтением и дала им свою защиту. Также были с Ирдинильмрин, Смелой Надеждой, и две её младших сестры – Хилеи?льэ [Hile?`e] – Встреча Света и Хейльинтри [Hеyl`intri] – Весёлая весна, все же вместе они были дочерьми Луакарна, которым он завещал своё королевское право. Памятуя о прежней милости эулиен, принявших их отца и оказавших ему помощь, также приняли и дочери его Элие и Эсдери в своём замке и укрывали их от воинств мстящих долгое время. Благим нравом и чистым сердцем отличались дочери Луакарна, и в них нашли Элие с мужем и друзей, и поддержку, и многую помощь. С Хилеильэ и Хейльинтри проводили Элие и Эсдери время, ибо Ирдинильмрин управляла своим народом, и мудрость её и добрый нрав привели его к процветанию. Но мира не было на её землях, ибо, следуя за своим отцом – оставалась Ирдинильмрин непримирима с Владыкой, и случалось им встречаться на поле брани, и победа избирала то одного из них, то другого, и так продолжается и по сей день, ибо Ирдинильмрин тверда в своём противлении Владыке Смерти. Да будет Бог милостив к мудрой арели и направит её, и дарует защиту ей и её народу, как и любимым детям своим!
Тогда же, находясь под опекой дочерей Луакарна и под их защитой, трудились Элие и Эсдери и ради арели, но и смертных не оставляли своей молитвой. В то время не прекращали арели искать их, но все их старания пропадали втуне. Так прошло некоторое время, и вот настал срок Элие вернуться, ибо новая жизнь в ней ожидала своего прихода, и Ирдинильмрин снарядила им с Эсдери величественный корабль и так проводила их до Светлого Дома, отправив с Эсдери и Элие также ещё двенадцать своих кораблей, чтобы служить эулиен защитой. Когда же Элие и Эсдери вернулись в обитель, некоторые из арели пожелали остаться в Светлом Доме, а остальные вскоре смогли вернуться к своей госпоже с поклоном от Фииниара и старейшин четырёх родов Светлого Дома. Элие же и Эсдери продолжили труд свой в пределе Ирдильле, где поселились рядом с Аларимвети, прежде наставлявшим юную эу.
Любовь, Любовь да торжествует!
И моё сердце вместе с ней! (2)
Звенье двести двадцать восьмое. Кайрд и Аллел, сыновья Эвтерну и Эмалтарн
Нежной и чистой Любви были исполнены дни Эвтерну и Эмалтарн, которые проводили они в добром труде и заботе о человеке. Вот уже родились и подросли дети Ильэврама, Эвтерну же и Эмалтарн ещё не имели детей и во всём помогали Ильэвраму, и разделили попечение о детях его. И вот была ночь, холоднее прочих, но вышли Эвтерну и Эмалтарн поприветствовать Измаиль в песнях. И воздели руки свои к звёздам, и молитвы их в песне коснулись посеребрённого края небес. И зазвенели звёзды, привечая песнь эулиен, и засверкала звезда Измаиль, и луч отошёл от неё и коснулся белоснежных одежд Эмалтарн, тогда же и Эвтерну встал на колени перед женой своей и рукою своей прикоснулся там, где указывал луч, и тотчас просияли эулиен невиданным Светом Любви своей, и стала их ночь подобна дню, и так исполнилась Эмалтарн новой жизни, и увидел это Эвтерну и увёл жену в дом, прочь от холодного ветра. И в светлый срок, положенный ей, родила Эмалтарн двух сыновей, одного за другим, что были прекрасны, как сам Свет Измаиля, и похожи друг на друга, как два луча звезды. Тогда же все преисполнились радости, и Ильэврам с женою и старшими из детей первыми пришли благословить рождённых. За ними же пришёл и Финиар, который нарёк сыновей Эвтерну именами Кайрд [Kаyrd] и Аллел [Allel]. Так были рождены Кайрд и Аллел, от Эвтерну, сына крепкосветлого Кройне, сына Элигмрина Воробушка, сына Ильта, сына Эрока Учителя, сына Элкарита Златовласого, старшего из детей Финиара, и от вернейшей Эмалтарн, возлюбленной и нежной жены Эвтерну, по исходу, на мирной земле, в Сумеречные времена.
Неразлучны были Кайрд и Аллел в детстве своём и окружены друзьями, вернейшими из которых были им дети Ильэврама и Эйндуими?рет [Eynduim?ret]. Великим утешителем в народе эулиен прослыл Ильэврам, и любили его за верный Свет его и отвагу, с какой шёл он в бой со всяким отчаяньем и скорбью, пусть и казались они кому-то непомерными и непосильными сердцу. В нежнейшей своей Эйндуимирет обрёл Ильэврам свои покой и радость, и трём сыновьям и двум дочерям передал Любовь свою и завет верности Свету. Они же, светлоокие погодки Кайрда и Аллела, и были их друзьями, первыми среди прочих и неразлучными в своей доброй дружбе. Так были Эгри?ф [Egr?f], Эмарт [Emаrt] и Айири [Аyiri] – сыновья Ильэврама из бесстрашных львят Луаны, дочери же его, прекраснейшие Эли?д [El?d] и Феайли?е [Feayl?e] – сияли подобно звёздам благословенных небес, но Свет их был чист и спасителен, ибо это был Свет их сердец. И потому, когда пришёл час, поручили братья сестёр своих заботе рода и вместе с Кайрдом и Аллелом отправились искать служения человеку, связав себя итрем и между собой называя друг друга братьями.
Доброе и верное ремесло Златовласого было у каждого в руках его, им же трудились эулиен среди смертных, не ища славы и не требуя награды. Во многих землях и городах трудились братья, Кайрд же и Аллел вместе с мудрым Айири также ещё и наставляли смертных, став подвижниками и учителями. Много путей прошли эулиен вместе, но ни разу не разделились и не оставили друг друга ни в тяготах, ни в радости, верные своему обету и братской Любви. И ради человека никто из них не щадил себя, но верным щитом стоял за брата – старший за младшего, а младший за старшего. Великое уважение и почтение царило между друзьями, и не было между ними главных, ибо всё решали они сообща и по общему согласию. Поровну разделили они и горести служения смертным, и тихие радости подвигов сердца. И пребывали души их в мире, ибо они все были вместе, и в том была сила их и великий щит. Школы и дворцы строили братья, дома и храмы, и не просили денег, и не брали пищи. В те же дни, когда заняты они были трудом своим, питались они лишь одной водою и варганом из того, что могли свободно собрать с земли. В те же дни спали они под открытым небом, а если шёл дождь или поднимался ветер, то всегда вставал один из них и укрывал братьев, чтобы ни капля дождя, ни дуновение ветра не коснулись вверенных ему. Так мог Эмарт, вращая топорик плотника в руках своих, отвратить ветер и укрыть всех от дождя, а Эгриф умел всех укрыть собою, ибо был выше прочих. Кайрд же и Аллел были сильны и крепки в молитвах, и, узнав про то, что пришли они все и строят в том или ином месте, приходили туда многие послушать многомудрых Кайрда, Аллела и Айири, добрых и смиренных в наставлениях своих, скорых в помощи и сострадании. Да не иссякнет Свет их открытых сердец!
И был день, и устали путники с пути и решили остановиться у одного человека, что держал заезжий дом. Едва лишь вошли они и сели за стол, увидели эулиен, что прислуживает им прекрасная госпожа с чёрными как ночь глазами, полными невыразимой печали. Тогда же поняли друзья между собой, что перед ними воплощённая арели, ибо красота её была совершенна, как и печаль. И спросил её Кайрд: – О прекрасная госпожа, как твоё имя? И ответила она: – Ви?ра [V?ra] зовут меня. И спросил Аллел: – О прекраснейшая Вира, в чём печаль твоя? И поведала им Вира историю свою. Так была она прежде свободной арели из имён от века лишённых плоти, но человек, бывший хозяином дома, призвал её, и она из-за великого любопытства пришла к нему от предела арели в обличии прекрасной девы, он же обманул её, и связал её словом, и принудил остаться. И заставлял её тяжело и много работать и всячески унижал её. А кроме того, родила ему Вира шестерых темнооких, прекрасных, как и она сама, сыновей, но не стало это утолением её печали, ибо ненавидела она человека, пленившего её. И вошли эулиен в печаль арели, и пока не было хозяина дома с ними, соединили молитву свою и рассеяли его силки, коими удерживал он арели, и тотчас развоплотилась она и вернулась в предел свой свободной, но перед этим сказала эулиен так: – Когда будет нужно, вспомните обо мне. Отпустив же арели, ушли и сами эулиен, не пожелав остаться в доме нечестного человека. И так все вместе продолжили они служение своё и странствия.
И был день, когда надлежало друзьям пройти по владениям смертных, где укоренено было учение Неоглашаемого и стояли воины его всюду. Было богатство их велико, и лучшим оружием одарены были воины, а потому жили в роскоши, что тешила тщеславие их, и зависть, и злобу, и ненависть к эулиен, и в любом были готовы видеть люди угрозу богатствам своим и достатку, а потому были беспощадны ко всем без разбора. Но Любовь к человеку была в эулиен выше их страха, и не свернули они и пошли там, где им полагалось, а потому вскоре были окружены, и смерть грозила им, ибо отовсюду пики были наставлены на них, и глаза смертных горели ненавистью и злобой, никто же из эулиен не имел оружия и не был воином, чтобы защитить братьев. С грустью вспомнил тогда Аллел, младший из всех, прекрасную Виру и тоску её, ибо ныне пришла её тоска в глаза всех братьев его. И едва лишь вспомнил о ней Аллел – явилась Вира, но уже в образе могучего мужа с многими руками, в каждой из которых было по сверкающему клинку или сегре. И не раздумывая бросился Вира на людей Неоглашаемого и отважно сражался, и вскоре одолел всех, те же, что не решились биться, видя мощь и свирепость арели, обратились в бегство, и Вира взял богатство их и оружие, которое перенёс в предел арели по одному своему желанию. Закончив же, воплотился Вира в приятного юношу, прекрасного ликом и телом, и поклонился эулиен и сказал им так: – Клянусь, благородные эулиен – ничего не стоила мне эта лёгкая битва и послужила мне лишь усладой и развлечением! Вы же знайте, что сообщу я о вас сыновьям своим, и в нужный час они также придут вам на помощь по первому зову. И, сказав так, развоплотился Вира и отошёл в предел свой с большим нетерпением, так что эулиен не успели и благодарного слова сказать. И хоть арели не стоит верить, эулиен поверили Вире. И оставались на месте, пока не погребли достойно, сообразно обычаю смертных, всех убитых Вирой, с грустью и слезами, и лишь затем продолжили свой путь. Да будет он впредь светел и лишён всякой печали души и сердца, но исполнен священной братской Любви и заботы о человеке!
Звенье двести двадцать девятое. Ильитам
Многие подвиги разделила отважная Виамари с Мирьи и Наатом, соединив Свет свой со Светом возлюбленного своего мужа Эдра, что всегда молитвенно пребывал подле жены своей. Когда же добился Пушинка права для рода своего покидать пределы Светлого Дома, тотчас отправился Эдр по следу Мирьи и Наата, чтобы воссоединиться с женой своей и более не оставлять её ни на мгновение их жизни. И, найдя их, заключил Эдр Ардели в свои объятья. И так взял Эдр жену свою, и оставили они Мирьи и Наата и пошли своею дорогой, соединив служение, как и сердца свои. Об их же Свете и чудесах слагают легенды и эулиен, и люди. И на землях Инарфьих воспеты их имена в балладах и песнях. Любовь явилась им в своих трёх ликах: уважение, нежность и забота, они же извечно требуют служения сердца, ибо Любовь всегда требует своего исполнения. Высоко почитали супруги сакральные лики Любви и трепетно чтили друг друга и священное чувство, оберегающее их.
И был день служения Эдра и Виамари и странствий их, и посчитал Господь союз любящих неполным и поселил нужду Ардели и Эдра друг в друге, ибо до того дня не знали они друг друга женой и мужем и помыслить о том не смели прежде. Но вот взглянул Эдр на жену свою взором Любви, и новая нежность наполнила его, и откликнулась Виамари ему улыбкой, исполненной Света. Тогда же легли любящие под сенью осенней рощи, и радость их друг в друге была совершенна. И так был ребёнок у Ардели, и узнала она вскоре и сказала мужу. И взял Эдр жену свою и вместе с ней вернулся в Светлый Дом, ибо сильно недужила Ардели, и трудна была ей светлая ноша её. В час же положенный пожелала она, чтобы был Эдр рядом, ибо было ей тяжело и страшно, и лишь муж её мог поддержать её и придать ей сил. И пришёл Эдр и обнял жену свою, и был с Ардели неотступно в каждом вздохе её и слезе, с ней же прошёл он весь путь её, разделив тяготы Виамари, и вскоре поднесли ему дочь его, что родила Ардели, и увидели любящие, как светла она и мила, и не плакала она, но улыбалась родителям своим. И тотчас был послан эу за Финиаром, и пришёл Всеспрашиваемый и, взяв эу, нашёл её похожей на Ардели и нарёк девочке имя Ильи?там [Il`?tam] – Светлое сердце, он же благодарил Эдра и целовал руки Ардели, и велел всем эулиен, что собрались у покоев, прийти позднее, чтобы могла Чистейшая отдохнуть с мужем и маленькой Ильитам. Так была рождена Ильитам от Эдра, сына доблестного Кройне, сына Элигмрина Воробушка, сына Ильта, сына Эрока Учителя, сына Элкарита Златовласого, сына Финиара, и от Ардели Чистейшей, из народа Адама, по исходу, на мирной земле, в Светлом Доме, в пределе Оленьего рода, в Сумеречные времена, осияв их верным Светом своей улыбки.
Тысячи тысяч арели клялись уничтожить Землю и подзаконный мир, призывая на то стихии, подвластные Хаосу, породившему их, и колдовство, забывая о том, что вся вселенная гибнет каждый раз, стоит заплакать ребёнку, и воздвигается снова, возрождаясь в прежнем величии, когда встречаются две улыбки любящих. Тысячи тысяч смертных приносили священные клятвы, что разорят подзаконный мир или подчинят его своей воле, но где те смертные? Каковы имена их? Властвует только Любовь, ибо выше её – никому не подняться. От первого дня выслушивает подзаконный мир подобные клятвы и сносит оскорбления. Произнесены ли они в тиши сердца или выкрикнуты в гневе – колеблют они устои и устройство мира, то же, что следует за подобными клятвами – губит его и разрушает. Ибо всякое разрушение, кроме самой смерти, задуманной естественным и таинственным благом – пощёчина самому Создателю, опасная для Его хрупкого творения. И хоть сама истина всегда остаётся непоколебима и недосягаема для оскорблений и грязи невежества – ни один из миров не пребывает в совершенном покое и мире, пока гордыня доступна хоть одному живому созданию и порождает из своего плодовитого чрева все остальные грехи, подобно химерам, пожирающим и тверди, и звёзды, и имена, и жизни, и души. Так повелось от первого Слова, что эулиен сильны своим Светом, который доступен им, так как нет за их народом вины перед Создателем, и Свет Его совершенный питает эулиен и доступен им в полной мере. Но также и в полной мере эулиен соприродны Его хрупкой задумке, являясь частью Его замысла, молодой народ, ещё не окрепший от пробуждения. В бессилии Света, в его ослаблении – недуг эулиен. Там, где хвора Надежда и Любовь лишена уважения и чести – страдает народ надеющихся и иссякает его светлая сила. Подзаконный же мир – переполнен подобными недугами. От Эйдена взялись эулиен уврачевать раны подзаконного мира, наиболее уязвимого из всех, от Эйдена в сердцах своих принесли ему эффе своих молитв, заботы и жизней, но так и не стали его частью, и потому в подзаконном мире эулиен лишь гости. Вечные гости, которые никогда не обретут покоя, ибо он невозможен, пока Свет соперничает с тенью и Любовь попирается дерзновениями гордыни бессмертных и смертных. Не имея щитов в смертельных битвах, меж тем положили для себя эулиен, разойдясь по свету, стать щитом этого многострадального мира, и битвы многих из них не затихают веками, не прерываясь ни на миг в пределе сердца. Но это не проклятие, а удел эулиен, и нет никого из надеющихся, кто тяготился бы этой долей и не считал её величайшей честью, ибо мёду гордыни эулиен предпочитают нектар смирения и ищут источник радости среди скорбей и плача. Не утолить надеющимся своей вечной жажды, не склонить к себе милость подзаконного мира, но вот прошло некоторое время (1) со дня исхода, и подзаконный мир полюбил их песни и весёлые танцы. Цветы и травы, звери и птицы, все те, в ком не требует утверждения и укрепления Воля создавшего их, откликаются на речь эулиен и не противятся им, как Свет звёзд не противится Свету солнца, как улыбка не противится другой улыбке, ибо все они – единый Свет и задуманы с величайшей Любовью. Однако бессчётное множество опасностей и ловушек подстерегает эулиен в подзаконном мире, обрушиваясь на их некрепость плоти, на чуткое сердце, склонное к живому состраданию, предлагая, причём весьма щедро – любую смерть на выбор эу, или же подводя к ней и лишая этого королевского права. Возможно, если и подзаконный мир отвратился от эулиен и ощерился против них, восставив также и самого человека, он поглотит забвением и всякое слово, которое будет ему неугодно. Но если иные кричат о разрушении или громогласно пророчат своё величие, я также почту силу священного Слова, у которого от первого из них я в услужении. Пусть подзаконный мир лютует и беснуется себе на милость, моё намерение остаётся твёрдым – рассказать об Эйвели, а вместе с ними о народе эулиен. Im duh Еar mоrtil` te y?li[9 - И пусть История завершит эту повесть (эмл.)].
Человеческая глупость похожа на плесень. Она отравляет всё, чего касается, но хуже того – самого человека. (2) Так была в своё время научена светлосердечная эулнори Ильитам, и ради того, чтобы бороться с этим недугом, упорно и долго наставлялась в своём пределе и пределе Ирдильле, дабы обрести обходительность и мудрость наставника и смирить многоречивую и пылкую юность, впадающую в печаль и робость от недугов подзаконного мира или же воспламеняясь праведным недовольством. Наставлением старших была вразумлена эу, что всякое смущение разума – недопустимо для того, кто собрался наставлять другого, ибо через смущение чрезмерным воодушевлением, происходящим от радости или гнева, а также печали – происходят многие искушения и беды, и потому некрепок разум, исстари уступающий в силе чувствам, проистекающим из сердца. И потому, чтобы избегать ошибок, неверных выводов и заключений – стоит смирять свои ум и разум и следовать сердцу. Его же прежде следует научиться внимательно слушать и узнать хорошенько, что возможно единственно с уважением и Любовью, что происходит в своё время – по обретении знания, ибо в нём обретает эу и знание о своём собственном сердце, и о том, что в нём. В сердце же каждого живого – весь мир, соназванный Тем, кто его создал. И так через каждое живое создание он соединён и пребывает живым и нераздельным, как сам Создатель.
В долгих беседах и уединённых молитвах проходили дни Ильитам, не лишённые между тем и весёлых танцев, и состязаний, и детских забав и игр. Глядя на Ильитам, утешались сердца Эдра и Виамари, ибо в Свете детей своих утешаются сердца родителей, и Свет их торжествует и крепнет. Много от матери своей взяла Ильитам, и прежде всего красоту и скромность. Ради них, а также ради многого её Света, едва достигла Ильитам дозволенного для амевиль срока, стали отважные юноши из её народа искать с ней знакомства и встречи, и так стала эу завидной невестой, желанной во всех пределах Светлого Дома. Зная о том, просила Ильитам отца уберечь её, ибо не желала огорчать юношей, ищущих её расположения и взгляда, и уговорила Эдра отвезти её в Коби Йин, в святую обитель, где никто бы не помешал ей завершить учение и где она бы не стала причиной чьей-либо печали. Так вместе с Ильитам отправились в Коби Йин и трое наставников её, чтобы привести свою ученицу к просиянию знания. Они же своими трудами и молитвой оградили её от тех, кто мог её потревожить. Октруин же тогда писала: Imfyоren-е Il` Il`?tame[10 - Берегите Свет Светлого Сердца (эмл.)]. И, вняв ей, эулиен придерживались совета вечно юной провидицы Оленьего рода.
Когда же пришёл срок, а случилось это на двадцатый год жизни Ильитам, стала эу просить наставников дозволения покинуть обитель, чтобы послужить подзаконному миру и людям обретённым знанием и укреплённым Светом. Тогда же после совместной молитвы отпустили эу, ибо больше никто из наставников не имел возможности удержать её.
В людях Ильитам взяла на себя послушание в служении детям. Всякое дитя, рождённое в подзаконном мире, могло рассчитывать на её защиту и наставление. Не отказывала эу ни зверям, ни людям, ни рани, ни Данах, если они искали её Света. Из золота сделала эу себе прекрасную книгу, украсив её драгоценными камнями, создав превосходный образец искусства. В той книге она записала буквы языков смертных и арели, а также песни бессмертных и смертных и некоторые любимые ей молитвы. С этой книгой ходила Ильитам по дорогам подзаконного мира и учила всех, кто желал учиться, не взимая платы и не требуя крова. От первого дня положила себе эу дом и кров – в ветвях деревьев, и они достойно хранили и оберегали эу в часы её сна и соследования в пределе сердца. Всем желающим показывала Ильитам свою книгу, и многие, прельщённые её красотою, интересовались затем и тем, что записано в ней, а иные даже желали прочесть это. Тогда Ильитам наставляла желавших, обнаружив таким образом в них нужду в учении. В свою книгу со временем эу записала также и множество инг и легенд смертных, снабдив её также прекрасными иллюстрациями, выполненными в манере монахов мирной земли, чему она была обучена в Коби Йине.
Так случилось, что три раза похищали книгу Ильитам. Один раз арели и два раза люди. Но всякий раз книга чудесным образом возвращалась к эу, ибо тем, кто похищал её, было потребно лишь её драгоценное обрамление, и всякий раз эу изготавливала для книги новый панцирь, роскошнее того, что был прежде. Историю самой книги, её похищений и чудесных возвращений эу также записала в ней в виде песен. Всякий раз, обретая снова свою книгу, радовалась эу, но и была опечалена также, ибо снова становилась свидетелем того, что является ценностью в подзаконном мире. Однако это не сломило её, но, напротив, не имея страха и не доверяя слабости тела, продолжала Ильитам своё путешествие, вселяя нужду и тягу к знаниям в детские души и сердца смертных.
Ещё же был юноша Адл [Аdle], страдавший из-за врождённого уродства. Был Адл так страшен, что сама мать стыдилась его, и не имел он друзей и покровителей, однако сердцем был юноша чист и светел и не держал в нём обид и зла. Много раз в соследовании пребывала Ильитам с Адлом, ибо в то время как плоть его ужасала и отторгала многих, душа его, нежная и светлая, была нужна ещё большим. И был день, когда пришла эу к юноше, пока он спал, и положила руки ему на лицо и прочла свою особую молитву, и во время её оказался плащ юноши – вывернутым обратной стороной на свет, а все, кто впредь смотрел на Адла, не видел больше его уродства, но лишь красоту его души и сердца, ибо они сделались явны всем, как и обратная сторона его плаща. Так сотворила Ильитам для Адла, но не наставляла его, ибо знание его было совершенным для человека, так как единственный закон, которому внимал Адл – был законом милосердия и Любви.
Видя труд эу, многажды посылали за ней и наставники её, и Элкарит, призывая вернуться и стать одной из майарен, но кто бы ни призывал Ильитам, она оставалась верна выбранной прежде дороге и не оставляла смертных своей заботой, а также тех малых, кто был вверен ей.
В своих трудах далеко ушла Ильитам, чтобы не искать возвращения в обитель, и в наставлении смертных и заботе о малых нашла она наслаждение Эйдена, непреходящую радость и непоколебимый покой, происходящий от исполнения Его Воли. Поэтому напрасны были все призывы Ильитам, ибо Свет её – сияет и ныне в пределе смертных, и где-то меж ними блуждает и её золотая книга, бесценная не столько своей обложкой, сколько Любовью, дремлющей между страниц. Так Ильитам и ныне продолжает свой труд, изобретая всё новые и новые случаи склонить сердце к Свету истины и обнаружить в себе нужду в обретении знания, достойного своего народа. За труд её и смиренный подвиг – наши молитвы и цветочный поклон, да будет Создатель доволен Ильитам и каждым из тех, кто может носить это имя!
И был день, и снова пришёл Златовласый смиренно к отцу своему с поклоном в ноги, дабы просить его разрешения помочь одной из скорбящих из своего народа. Была мать эу в его пределе, чей сын недужил и был уже обращён к Эйдену предков. Никто из лекарей не находил для него исцеления, для матери же он был младшим сыном – последним, кто смог вернуться в её объятья от служения людям, ибо ни мужа, ни братьев у неё не осталось, и родители её также погибли. Всех, кто был дорог той эу, она потеряла, и ныне сын её был отдан смерти, и вот просил Элкарит у ног Финиара, дабы тот позволил ему отдать Свет своей жизни юному эу, ибо в нём – Надежда его матери, её спасение и отрада вечности. Самому же Элкариту его Свет в тягость, но с ликующим сердцем он отдаст жизнь эу, чьё время – Любовь и цветение жизни. И, выслушав сына, вновь запретил ему Финиар и призвал Эликлем потрудиться над недужным эу, Элкариту же Всеспрашиваемый запретил рисковать своим Светом, упрекнув его снова, что он не ведает его цену в Доме своём. Но так Элкарит пёкся о своём народе, не жалея себя. В том нет и не может ему быть упрёка. И, отказав сыну снова, как прежде, был им горд Финиар, знающий Свет Эйдена, своего старшего сына, ан?ри [an?ri] (3) Надежды.
Звенье двести тридцатое. Сирдеф и Сагдатар, сыновья Кивну и Онаир
Когда же пал запрет Златовласого покидать Светлый Дом потомкам своим, собрались светлейшие Эвларилиэ и Ильтейли и вместе отошли к людям, ибо служение их было среди смертных, и среди них продолжили они его, изготовляя органы и играя на них ради спасения и мира. С того дня редко Свет их озаряет обитель, но верно сияет среди народа Адама! Да охранит и наставит нас музыка Любви их!
В то же время, как оставили Эвларилиэ и Ильтейли обитель эулиен, были рождены и сыновья Кивну. И было это так. Раз пришла к Пушинке и Онаир эу Калху?ри [Kalh?ri], что прислуживала в покоях Коврен. Велико было смущение эу, и подобно маку горело прекрасное лицо её, однако поведала она супругам, что в ответ на столетия её молитв было ей во сне чудесное видение, где сообщилось ей, что обретёт она мужа, если попросит его у Кивну и Онаир, чтобы они родили ей славного мужа во исполнение её молитв. – Господь свидетель, – сказал Кивну, – долго тебе пришлось ждать! Тогда, если будет Создатель милостив и явит то, что объявил тебе, скоро мы утешим тебя, Калхури. Ради этого встань на молитву с нами, да исполнится то, о чём ты просишь! Так вместе молились Онаир, Кивну и Калхури, затем супруги отпустили эу. – Свет мой, – сказл Кивну – велика нужда прекрасной Калхури, разве нам дозволено будет не утешить её? Мой Свет крепок, мой Свет щедр, ибо ты его госпожа и хозяйка. Подойди же, возьми его, ибо я благословляю его стать нашим сыном! И подошла Онаир и опустилась у ног мужа, она же исполнила ифхёлье над руками его, а Кивну положил свою руку на кудри Онаир и передал ей свой Свет, благословлённый стать их сыном. И так обрела Онаир дитя, но утаила это от Калхури, чтобы не тревожить её. Когда же пришёл срок и родила Онаир, то велела позвать Финиара и Калхури. Эу же, получив известие о рождении сына Кивну и Онаир, преисполнилась великой радости, но не пришла к нему, а удалилась в обитель Тщилин, сказав, что вернётся в свой срок, когда суженый её будет готов к их встрече. Финиар же, что пришёл по зову, взял сына Онаир и Кивну и дал ему имя Сирдеф [Sirdеf]. Так был рождён Сирдеф от Кивну Пушинки, сына Анкиви, дочери Тейемин, дочери Дууда Морковки, сына Эрока Учителя, сына Элкарита Златовласого, сына Финиара, и от всесветлейшей Онаир, жены Кивну, по исходу эулиен, на мирной земле, в Сумеречные времена. Когда же исполнилось Сирдефу пять его лет, взглянула Онаир на то, как играет и резвится сын её с другими детьми эулиен, и обратилась к своему мужу, также наблюдавшему за этим. – Смотри, о морошка, – тяжко друзьям Сирдефа тягаться с ним в играх. Он и сильнее их, и крепче, и это приводит их в огорчение. Он же ещё слишком мал, чтобы смирять свою крепость и силу. Нет среди сверстников ему равных, кто стал бы ему достойным соперником в играх и состязаниях, среди же тех, кто старше, нет у Сирдефа опоры. Окинул взглядом Пушинка играющих и не нашёл эу, который бы был равным их крепкому и сильному сыну. Тогда посетил он предел Седби, и там не нашёл среди погодок и ровесников сына равных ему, и огорчился. Тосковал и сам Сирдеф, ибо видел, что легче и проще даётся ему то, что тяжелее для других детей, но ничего не мог сделать, и из-за этого стал эу отказываться от многих игр. Видя же всё это, пришёл Кивну к своей супруге и сказал ей так: – Госпожа, мой Свет, я видел то, что ты говоришь. Так и есть. Несомненно, печаль посетила и сердце нашего сына, ибо он видит, что огорчает многих, но не может изменить этого. Мы можем дать ему время, чтобы он подрос и научился смирять свою силу, и обучить его уступать в играх, но можем и укрепить его, дав ему равного ему самому брата, который бы ни в чём не уступал ему и стал бы со временем его другом и доброй опорой. Услышав же это, вновь поцеловала Онаир руки мужа, и они опустились на молитву эулиен. Свет от заходящего солнца, который падал на них через резьбу галереи, окружил их головы золотым сиянием, похожим на облако. Завершив молитву, взял Пушинка голову своей супруги и поцеловал её золотистые кудри, благословив Онаир. Любовь их была велика, и Свет её был угоден Богу. Тотчас по молитве и слову Кивну зачала Онаир и в срок свой родила ещё одного сына, такого же сильного и крепкого, как Сирдеф, чьи глаза излучали свечение такой силы, как если бы он был уже взрослым эу и внутренним напряжением мысли усиливал их сияние, как делают эулиен, когда темно, и им приходится придавать свечению своих глаз особую силу. Финиар же, пришедший дать имя брату Сирдефа, нарёк его Сагдатаром [Sagdatаr]. Так был рождён Сагдатар от Кивну Пушинки, сына триждыпрекрасной Анкиви, дочери Тейемин, дочери Дууда Морковки, сына Эрока Учителя, сына Элкарита Златовласого, старшего из детей Финиара, и от Онаир, возлюбленной Пушинки, по исходу эулиен из Эйдена, на мирной земле, в Cумеречные времена. С величайшим трепетом и радостью принял Сирдеф своего младшего брата, и на некоторое время все игры и забавы ему заменила забота о нём. С радостью наблюдали Кивну и Онаир, как изменился Сирдеф, повзрослев и сделавшись мудрее, едва впервые взял на руки Сагдатара. Сирдеф же не желал расставаться с братом и сам укладывал его и заботился о нём, отбирая это светлое право у Онаир. Он же беседовал с Сагдатаром, вверяя ему и всю свою нежность, и то, что лежало на сердце. Когда же прошло ещё немного времени, обрёл Сирдеф достойного и равного себе друга, ибо юный Сагдатар обладал такой же силой и крепостью, как и сам Сирдеф, а во многом и превосходил могущество его, и всё же хоть Сагдатар и был младше, но во всём был равен брату, так что те, кто не знал их, могли подумать, что это два близнеца, светлоликих, могучих и буйнокудрявых эу, склонных к шалостям и всяким проказам. Так уж повелось между Сирдефом и Сагдатаром – Сагдатар придумывал и исполнял шалость, а Сирдеф защищал младшего брата, не испытывая меж тем никакого раскаянья, ибо всегда гордился им и радовался за его успехи. О шалостях их знали все в Светлом Доме, ибо с детства посягали эти двое на служение взрослых и пытались вторить ему по мере своих сил и знания. И когда-то это удавалось, и старшие эулиен делали вид, что не знают, кто сотворил это нежданное, но щедрое благо. Иногда же и Сагдатар терпел неудачу, и бедный Луриен прибирал за ними, что также случалось довольно часто. Много поломано и разрушено было братьями в Светлом Доме, но и многие из живущих в нём получили от них нежданную помощь, явленную в дарах, поступках и исполнении поручений. Видя склонность своих сыновей, привёл их Кивну в предел рода Щита и поручил сыновей заботе Элрельты и Хеллаха. Они же быстро разглядели склонность братьев, и вскоре Финиар благословил обучать их среди ийреттен. Также обучены были братья в пределе своём, и доброе мастерство взяли от родополагателя своего и прославились как искусные мастера и резчики по дереву. Всякий раз, если недужил Светлый Дом и часть деревянных конструкций его хирела или нуждалась в замене – звали Сирдефа и Сагдатара, как лучших из плотников, способных воссоздать всё в прежнем величии и надлежащей крепости, как было задумано в дни возведения Светлого Дома, когда сам Элкарит Златовласый создал его великолепие своим трудом, покрыв всё искуснейшей резьбой, следуя задумке и чертежам своего младшего брата. Так стали Сирдеф и Сагдатар соблюстителями Светлого Дома, как и Удачливый, вписанный в золотую книгу, и были им вверены просторнейшие светлые залы, устремлённые ввысь, своды и своды – всё изумительной красоты и от самого пола покрытое тончайшей резьбой, которая пропускала свет и создавала иллюзию парения. Украшенный этой резьбой, весь Светлый Дом и ныне как будто дышит Светом. Все колонны его, все стены его – объёмны, но и почти прозрачны. Однако ежели кто желает уединиться в своих покоях – то занавешивает изнутри стены плотной яркой атласной тканью. Нигде более нет такой полноты восторга, приходящей в сердце от созерцания жилища, кроме как в Светлом Доме – истинно светлейшей обители!
Когда же знание коснулось сердец Сирдефа и Сагдатара и стали они просить Финиара отпустить их, пришла в Светлый Дом эу Калхури, и Финиар призвал Сирдефа, чтобы рассказать ему о той, что ожидала его. Сирдеф же, смущённый, не пожелал видеть Калхури, ибо счёл себя недостойным её светлого взора. Он убедил Финиара позволить ему отойти на служение с братом, и лишь испытав себя и став достойным Надежд Калхури, предстать перед ней, чтобы быть ей верным мужем, исполнением её молитв и чаяний, а не послужить огорчением и разочарованием её сердца. Выслушав доводы и страхи эу, позволил Финиар Сирдефу отойти с Сагдатаром тотчас, а затем принял Калхури и утешил её. Всеспрашиваемый поселил Калхури в соседних покоях, наказав ей молиться за Свет Сирдефа, пока он стяжает его ради их амевиль. Так братья отошли к людям и трудились там делом Христа, также защищая слабых и борющихся за правду.
Как и желали Онаир и Кивну – были братья друг другу во всём поддержкой. И рядом с Сагдатаром научился Сирдеф смирять свою силу и сделался много мудрее и мягче, Сагдатар же, подражая брату и желая быть его достойным, накопил в душе многие блага и украсил себя многими добродетелями и трудами милости и милосердия.
Не раз подзаконный мир призывал их к румне, и случалось братьям сражаться вместе с государями смертных против воинств Владыки. Среди людей Сирдеф и Сагдатар, могучие и доблестные воины, покрыли свои имена благородной славой и были воспеты как герои, но никому они не называли своих настоящих имён, поэтому в песнях и легендах, что мы знаем, поётся и говорится о богах и людях. Так принимали братья участие в знаменитой Каптарской [Kaptаrh] битве, Битве при С?те [S?ta], в Битве на Лок-Эллей [Lockh-Ellеy] и во многих других великих сражениях и битвах, где пролилось много крови и просияло много имён героев. В любой битве стояли братья плечом к плечу, и был Сирдеф благородной румной, а Сагдатар его щитом, в иных же битвах Сирдеф защищал своего брата, и двое они как один – были несокрушимы в своём Свете. На востоке умельцы выковали им золотые шлемы, щедро украсив их россыпями камней, и изысканные панцири поднесли им, лёгкие и прочные, как удобно для битвы, и тяготились братья этими дарами, ибо не могли отказать одарившим их, но и укрывать своё тело в бою – было не в их традиции и привычке, и многие из смертных дивились их отваге, и, уже позабыв о народе эулиен, говорили между собой, что эти двое не боятся смерти, что они – воплощение их божеств, и смерть не пристала этим героям. В тени же лекарских пределов и Сирдеф, и Сагдатар врачевали раны друг друга, дабы люди не видели их немощи и увечья и верили своим фантазиям, в которых себя убедили, ибо так было лучше для самих смертных.
Сирдеф же, хоть и обрёл равного себе по силе, тяготился крепостью своей плоти, столь необычной для его народа. Сражаясь прежде с самим собою – изнурял он себя непрестанным постом, и не пил вина, и не ел мяса, питаясь лишь ягодами и хлебом, а также тем, что готовил ему Сагдатар, зная о том послушании, что взял на себя его брат. Но плоть Сирдефа была крепка, исполнена сил и торжества жизни, кровь играла в ней, и Сирдеф без труда мог ворочать скалы и ломать сталь в одной ладони. Ничего не стоило ему опрокинуть лошадь с наездником её, облачённым в латы, и две лошади, и все десять. Мог также в одной ладони Сирдеф искрошить усилием мышц камень, и всё это не вселяло в него радость, но печалило эу, ибо он полагал, что, одарённый столь щедро телесно, он много теряет в Свете сердца, и ради того ещё истовее молился и под одеждой сковал себя тугими цепями, что причиняли боль и смиряли торжество его могучей плоти. Лишь это давало Сирдефу успокоение, а также и песни его брата, который пел вечерами для Сирдефа, чтобы отвлечь того от боли или печалей.
Раз случилось Сагдатару сражаться с могучим Ры?не [Ry?ne], воином арели, вызвавшим его на поединок. Единственное условие поставил Рыне, посланный Владыкой, – кто выйдет из поединка того живым, того и судьбы собравшихся в том месте смертных. Сам же Рыне был древним арели благородного рода, знавшим Землю ещё до прихода Владыки. Силой своей был он равен удунаи, а колдовской красотою мог тягаться со своим господином. Три раза отказывал ему в битве Сирдеф, три раза отказывал ему в битве Сагдатар, но Рыне желал сражаться лишь с равным, ибо не в его правилах было биться с тем, кто слабее. Законом чести он принудил Сагдатара к сражению, и эу принял бой и бился с Рыне три дня и три ночи, окружённый следящими за их битвой. Было у Рыне три чудесных оружия – волшебный меч, волшебное копьё и волшебная дубинка. Все их боялись. Но, явив их, будто сотворив из воздуха – положил их арели у ног Сагдатара и взял простой меч смертных, чтобы биться на равных, без чар и притворства, используя только силу и ловкость, а также своё умение и искусство. Так стали они биться, и, нанося удары, благодарили друг друга, ибо радовались их сердца такому поединку. Люди же, стоявшие вокруг, онемели от восхищения. Много ран нанесли друг другу Сагдатар и Рыне и под конец третьего дня уже были подобны двум израненным львам, бросающимся друг на друга. Семь мечей сменил эу за три дня битвы, четыре меча он сам разбил Рыне. Кровь их текла рекою, и те из людей, что стояли к ним близко – были красными от крови воинов. Через раны на теле Рыне те, что стояли за его спиною, могли видеть лицо Сагдатара, и те из смертных, что стояли за эу, через раны в его теле могли видеть Рыне. На третью ночь сложили воины своё оружие и перешли к аннату, и бились уже без оружия. Крики их и стоны, как раскаты грома, сотрясали воздух и небесные тверди. Молился Сирдеф о победе брата, и сам Владыка снизошёл до той битвы и привёл своих князей и приближённых полюбоваться прекрасным боем. Он был уверен в неминуемой победе Рыне и потому не вмешивался, но смеялся и был бодр, рассадив на невидимых лоджиях своих арели, наподобие незримого амфитеатра, воздвигнув его от земли до неба. Всё это собрание производило невероятный шум и подбадривало Рыне, внушая смертным печаль и ужас. С каждым часом множилось собрание арели, ибо ото всех их пределов приходили иные полюбоваться на эту битву. Но на исходе третьей ночи – всё было окончено, ибо Рыне опрокинул Сагдатара и схватил его, чтобы поднять и разбить о землю, но эу ударил его по горлу и раздробил кости Рыне, и арели тотчас умер. Радостно закричали люди, и среди них поселилось великое ликование, арели же, поражённые гибелью Рыне, – рассеялись чёрным дымом, как погасшие свечи. Сагдатар же плакал и не разделял торжества смертных, которые были спасены им, ибо плакал о Рыне. Высоко оценил эу силу и доблесть этого воина, его искусство и благородство в битве. Впервые, кроме своего брата, он видел равного себе по силе и испытал радость от сражения с равным. Когда они бились, не было печали в сердце эу – только радость, ибо не стыдно и не страшно было ему пасть от рук Рыне, и прочёл он в нём древнее благородство, и был спокоен за смертных, ибо Рыне не нуждался ни в чём, кроме битвы. Её он пил подобно нектару, в ней находил свою усладу, далёкий от мрачных развлечений и утех своего господина. Объятый восторгом и действом битвы, был ныне эу один на один с утратой, ибо сам погубил могучего Рыне. И смятение и скорбь пришли в сердце Сагдатара, ибо как друга он полюбил своего противника в битве, и отрадой ему была его крепость и ловкость. Положил Сагдатар голову Рыне себе на колени и всю кровь с лица его смыл слезами, тогда же, воздев очи к небу, запел эу, сложив о Рыне песню, в которой воспел его мужество, силу и искусство воина. Без стеснения называл Сагдатар Рыне своим братом и просил у него прощения за нанесённые раны, оттенившие красоту его совершенного тела, и плакал о несчастной душе Рыне, также погибшей. Оплакав воина и проводив его плачем и песней, прекрасный курган сложил ему эу, согласно традициям погребения арели. И вместе с Рыне похоронил его чудесное оружие, уложив его рядом с воином и вложив меч в его могучую руку. С того дня много песен сложил эу о Рыне, и Сирдеф записал их в Надежде, что хоть так они сохранят о нём память и огласят его жизнь, прошедшую в битвах.
Нет печали, равной печали воина, когда он теряет соперника в битве, подобно возлюбленному своему другу, подобно брату, и вот он должен его оплакать, и закрыть ему глаза, и отдать смерти, и далее, утешая себя своим долгом, жить с памятью, что смерть эта пришла через него самого. Вот он, удел богоотреченных, делающий их жизнь бесконечной молитвой.
Затем был день, когда из Светлого Дома повелели братьям вернуться, ибо был близок праздник, собиравший всех эулиен в их обители, и, послушные велениям старших, Сирдеф и Сагдатар вернулись.
Несколько дней в непрестанной молитве и не принимая никакой пищи провёл Сирдеф, прежде чем предстать перед Калхури, ожидавшей его. Ради неё не наряжался он в одеяние воина, но умылся холодной водой и положил себе на кудри венок из ромашек. Так предстал он перед Калхури – в белоснежном самуге и с опущенным взором, пылая подобно заре заката. Тогда же возблагодарила Бога терпеливая эу, ибо истинно воплощением её молитв и прошений был Сирдеф. Едва же она прикоснулась к нему – послышался страшный скрип и скрежет – и цепи, сковавшие тело Сирдефа – упали на пол у ног Калхури. Эу же принёс себя в ифхёлье ступням мудрой Калхури, и вскоре вместе предстали они перед Финиаром просить об амевиль, но, провидевший многое, он дал им время узнать друг друга и велел подождать ещё немного, зная то, что утаил от эулиен. В светлейшей радости обрели друг друга Сирдеф и Калхури как два добрых друга, предаваясь мудрым и нежным беседам и совместным горячим молитвам, и вскоре Светом их просиял предел Оленьего рода. Сагдатар же, отойдя от брата, просил принять его в воинство Седби, и вскоре был отдан грозному Халму и встал рядом с ним, неутомимым в битве.
Благодарим Тебя, о мудрейший Создатель, создавший каждому достойную судьбу и уготовивший путь, достойный положенного сердцу Света! Будь же милостив ко всем нам, как был милостив к верной Калхури, и щедр так же, как был щедр к Сирдефу и Сагдатару!
Звенье двести тридцать первое. Гильэвмэ Белый
Я не даю себе забыть, что мой народ, призванный позже всех, был изъят из пелены своего предначального сна по воле Самого Создателя. Не ради прихоти властного творца, не ради войн Света и Тени, но ради Надежды. Всё – ради Надежды. Я не даю себе забыть, что Мечта и Надежда, соединившись в Любви как действенной силе их – породили всё мироздание, согласно Воле Создателя. Ничто не следует Воле Его целиком, всё восстаёт, потакая гордыне или слабости, но я убеждаюсь, что тот, кто идёт за Мечтой и Надеждой – следует замыслу, породившему всё вокруг, следует Воле Творца. Потому что всё восстаёт против. Потому что мечтать и надеяться – это продолжать акт творения. (1)
Случилось так через много лет по амевиль светлейшей госпожи Анилиэль и возлюбленного мужа её Тертаха, что пребывали эулиен в трудах своих и многих заботах, и был лишь час перед ночью для встреч их, когда приходили они друг к другу с благословениями на грядущую ночь. И знал Тертах, как велики заботы жены его, и до проблеска зари спустился в сад, тогда же собрал он с белых цветов прохладную росу и в час ночной, когда пришла Анилиэль к мужу, поднёс ей, дабы омыла она уставшие руки свои в росе. Когда же коснулись пальцы Анилиэль росы, поднесённой мужем её, и омыла она ею руки свои и лицо – совоссияли глаза любящих, и был Свет тот велик и нежен, он же соединился в улыбках их, и так был ребёнок у Анилиэль от Тертаха, мужа её, и в радости своей припала она на грудь его, и радость их разбудила многих. Когда же стал подходить срок Анилиэль – сделалась она слаба и недужна, и был Тертах с нею, и Кегиру, отец её, и Анкиви, мать Анилиэль.
В то время случилось Тертаху, мудрому и сердцезоркому эу, оставить Светлый Дом, ибо призван был он в помощь лекарям воинства Седби, так как добрый дар врачевания был дан ему, и многие нуждались в нём. Возвращаясь же, увидел эу, как накинулись арели на молодую смертную, что ожидала дитя, и задумали зло и бесчестье. Он же встал на защиту её, не заботясь о спасении своём. И посмеялись арели, коих было много, и наложили чары эйлокра на эу, и упал Тертах без движения и сил, арели же совершили задуманное, и жестоко страдал эу, но не мог родить и звука. Так нашли его вскоре юные воины и принесли в лекарские шатры, но никто из лекарей не мог определить недуг Тертаха, хоть и видели, как велики его муки. Тогда отправили Тертаха в Светлый Дом и поручили заботе лекарей его, они же нашли страдания эу смертельными, ибо то, что творилось с плотью его – не оставляло Надежды к жизни. Напуганы были эулиен, ибо видели болезнь и недуг, но не знали причины, Тертах же ничего не мог поведать им, и не мог кричать, и не мог стонать, в глаза же его не всякий из лекарей посмел заглянуть тогда. Тогда собрались лекари и совещались между собой, они же сообщили Эликлем, и она распознала эйлокру. Тогда же решили эулиен утаить от Анилиэль болезнь мужа её, ибо срок её был уже близок, и была она слаба, но для любящего сердца нет замков и дверей, и всякая тишина – говорит, а потому узнала Анилиэль, что случилось с мужем её, и пришла к нему. Был тогда Тертах в агонии своей, и эулиен, что стояли при ложе его, молились о нём. Когда же пришла Анилиэль – посмотрел на неё Тертах, и вскоре дыхание жизни оставило его. Тогда увели Анилиэль силой и запретили приходить к мужу, ибо не умер он до конца, но и не был жив. Никто же не знал, как помочь ему, и день и ночь молились эулиен у изголовья его.
Так прошли дни и недели, и не было Анилиэль утешения, и ни мать, ни отец, ни добрый Кивну не могли утешить её. Но пришёл день, и на рассвете взыграло дитя во чреве эу, и позвала она отца и мать, ибо пришёл срок ребёнку появиться на свет. И на ранней заре, когда отступила тень и отпущено было дыхание зачахшей ночи – родила Анилиэль сына, и подал Кегиру его Финиару. Когда же взглянул Финиар в глаза эу, то нарёк ему имя Гильэ?вмэ [Gil`еvme] – Утренний цветок.
С первых дней удивил Гильэвмэ мать цветом глаз своих, что были золотисто-зелёного цвета, и мудростью взгляда, присущего усталым вечным. Был Гильэвмэ нежно привязан к матери своей, и обожание её в нём было безмерным. Пытался маленький эу всё время что-то сказать Анилиэль, и не желал отпускать руки её и выпускать её из объятий своих. Много дивились эулиен странностям Гильэвмэ, ибо, ещё будучи дитя, взялся он опекать Анилиэль, по-детски сражаясь против всякой грусти её и слезы. Ни в чём не могла Анилиэль упрекнуть сына, и вовсе не знала с ним забот, и в радость было ей взросление его, он же стал гордостью её и верной опорой. Прежде срока освоил эу речь, и первыми словами его были слова утешения, что сказал он Анилиэль, и были то слова не младенца, но мужчины. Тогда же рассказал Гильэвмэ светлейшей матери своей о милости Господа, которая была так велика, что за чистоту прежней Любви своей позволено было ему ещё раз увидеть Анилиэль, ибо таковым было единственное желание его. После того впал Гильэвмэ в глубокий сон и проспал так три дня, а на третий день, проснувшись, не помнил слов своих, ничего же более не изменилось в нём, и не было предела радости матери о сыне своём. Так был рождён Гильэвмэ от прекрасной Анилиэль, дочери Анкиви, дочери Тейемин, дочери Дууда Морковки, сына Эрока Учителя, сына Элкарита Златовласого, старшего из детей Финиара, и от Тертаха, вернейшего мужа Анилиэль, по исходу эулиен из Эйдена, на мирной земле, в Светлом Доме, в Сумеречные времена.
Крепким и сильным рос Гильэвмэ, рассудительным и смелым эу. Прочили ему род Щита и ожидали его в нём, но тяготел Гильэвмэ к наукам, и более всего – к лекарству и Божиему Слову. Много беседовал он с Финиаром и Элкаритом, наставлялся у светлейших эулиен народа Ирдильле, и все хвалили его за быстрый ум и усердие. С ранних лет искал Гильэвмэ, чем послужить другим, и многое поручалось ему, он же не боялся никакого труда и никакой работы не сторонился, единственной же заботой его, какую не оставлял и не забывал он никогда – была забота его об Анилиэль, ради которой трудился Гильэвмэ, и видели это все и знали. Высоко почитал эу и отца своего, он же втайне от Анилиэль приходил к нему и молился у постели его, и беседовал с ним в Надежде, что Тертах внимает словам его. А вскоре попросил Гильэвмэ лекарей поручить отца заботе его, ибо негоже лекарям трудиться над Тертахом, когда рядом сын его и может послужить ему. Так стал Гильэвмэ опекать отца своего и многое время проводил у постели его в занятиях своих и молитве, поддерживая жизнь в теле отца, как научили его и поручили ему. Когда же исполнилось Гильэвмэ тринадцать его лет, был он уже прекрасным и учёным юным эу. Серьёзности его доверяли многое, и сотрудился он с Тэйели и Тейемин, и часто сопровождал Амахейлах. Тогда же был день, когда вошёл он в покои отца своего и склонился над ним, и взял за плечи его, и сказал ему так: – Oh r?iar pаye h?ol! Wh?ldartane ?zret hаlae. ?tam t?el er?ytal` ?ramore ?nug wer el`?rnuitamienane ev nоel`. Sim a hi esh?ram i nоel`, аtu Aniliеl` h?mu ?l`e hоi. Oh, pаye h?ol, tiy vo ?rnuitam el`hаen mаye im hоi ?mre – оkon nоin im ?eh L?e – tеrlenirt-е i nоy tеrlenirt ?e ?n’ni. Hi a atаn t?ik: tiy pеynelh, tiy pеynelh, tiy pеynelh![11 - О дражайший отец мой! Опущен щит боя. Сердце твоё прошло дорогу свою с нуждавшимися в нём. Ныне же я взываю к нему, ибо Анилиэль ищет Света твоего. О отец мой, ты есть нужда моей матери и своего сына – ради них и их Любви – обрати к ним взор жизни своей. Я же говорю: ты свободен, ты свободен, ты свободен! (эмл.)] Едва же сказал Гильэвмэ слова свои, рухнули чары эйлокра, и недуги погибшей смертной оставили эу. И поднялся Тертах от ложа болезни своей, и обнял сына своего, и целовал руки, исцелившие его, поручив себя им и благословляя их, Гильэвмэ же припал к ногам отца в ифхёлье. Так получил Тертах исцеление от сына и возвращён им был Анилиэль, а Гильэвмэ оставил лекарский предел и учение лекарское и отошёл в предел Ирдильле, где и завершил обучение своё со знанием.
Благословлён был Гильэвмэ отцом и матерью на служение своё и отбыл из Светлого Дома вскоре, когда позволено было ему, поручив Анилиэль заботам мужа её. Отцу же и матери обещал Гильэвмэ не оставлять их в молитвах, и где бы ни был он прежде – всегда был сердцем своим с Анилиэль и Тертахом в величайшей заботе о них.
Долгое время не приходило в Светлый Дом вестей о служении юного эу, и многажды посылали родные Гильэвмэ узнать о судьбе сына. И вскоре сообщили им, что прозван юный Гильэвмэ И?ньэ [?nye] – Белый, чистый, непорочный, ибо так называют ромашек цвет, и таким был признан сын их. Сам же эу взял делом своим заступничество за девушек и женщин, которым помогал как лекарь и которых защищал и опекал без страха, никто же не мог навредить им и подступиться к ним, если Иньэ был на защите их.
Ek a, ki ?rutal` ?tamdabe – ?rutal` im Il`. ?tamdab ni ?mhetil` fеohimini ?se, аtu ?nye L?e nоi – nоi fеor im kеarn. ?tamdabe ni izg?t ret ?szne, o ?het nоi, аtu i ?tamdabe аldarurmt im tam fаdah`.[12 - Тот же, кто познал верность – познал и Свет. Верный не станет служителем тени, ибо непорочность Любви его – его защита и крепость. Верность не избавляет от страха, но одолевает его, ибо к верности благоволит и сама вечность (эмл.)] (2)
Звенье двести тридцать второе. Тильдэ. Недуг Финиара
Там, где Любовь утвердила свою власть – там Бог во власти своей. Там, где служат Любви, пусть более и никому другому – там служат и самому Создателю и творению Его, ибо Любовь – и госпожа, и ритуал, и орудие, и оружие, и битва, и награда в ней, ибо она сама есть жизнь. И вот решил Нарду восславить Любовь. Выделал он флейту из серебра, прекраснейшую из всех флейт, что существовали и пели когда-либо. И дал он ей имя А?лей Айби?нэ [А?ley Ayb?ne], что значит Песня Айбин. И, выждав ночи, когда просиял Свет звезды Измаиль, поднёс Песню Айбин к своим губам и стал играть то, что лежало на его сердце. И вот расступилась ночь, и чёрные и синие облака просияли золотистым и белым Светом, и лучи исходили из них, будто сделались они золотыми ложами, на которые спустились ангелы и силы Господни послушать Нарду. Многие из эулиен вышли тогда из покоев своих, прервав сон или молитву, ибо музыка Нарду очаровала их. И те из эулиен, что пребывали в лекарских покоях, просили отворить всюду окна, чтобы слушать ту музыку, а матери подносили детей к свету звёзд, чтобы и они могли внять молитве эу, которую творил он, играя на флейте. Тогда же спустилась в сад и Айбин и увидела то, что никто не видел – сияние, которое окутало её супруга, подобное тому, которым светились облака в небе и мириады звёзд, также внимавшие музыке Нарду. Увидев это, опустилась Айбин на колени и воздела руки в молитве эулиен, и стала её молитва частью музыки Нарду. Так соединился их Свет, и любящие знали об этом, пусть и никто больше не знал этого. Но так был ребёнок у Айбин, и небесные свидетели музыки Нарду и молитвы Айбин соликовали им. В срок же положенный родила эу сына мужу своему, и Финиар дал ему имя Ти?льдэ [T?l`de], что значит Флейта, то есть Бьющийся за бытие (1). Так был рождён Тильдэ от Айбин, дочери прекрасной Ниртильдариль, дочери Тейемин, дочери Дууда Морковки, сына Эрока Учителя, сына Элкарита Златовласого, старшего из детей Финиара Эйвели, и от светлейшего Нарду, мужа Айбин, по исходу эулиен из Эйдена, на мирной земле, в Светлом Доме, в пределе Оленьего рода, во времена, что зовутся Сумеречными.
И был день, когда не минуло ещё и двух полных лун над маленьким Тильдэ, и омрачился Свет его, ибо по колдовскому ритуалу открылся мир арели глазам маленького эу, и увидел он зло в глаза и стал угасать, ибо сама тень явилась ему (2) … И велико было горе семьи его, и никто не мог помочь Тильдэ. Тогда же вспомнили Айбин и Нарду пророчество, что прислала Затворница им прежде рождения сына их, что быть Тильдэ спасителем Света, если прежде сам он не потеряет его. И в великом страхе пришли Нарду и Айбин к Финиару и молили его сказать им, как быть, ибо с каждым часом слабел Тильдэ, и Свет эулиен оставлял его. И велел Финиар всем эулиен рода своего собраться у постели Тильдэ, и пришли эулиен Оленьего рода, рода Щита, рода Ирдильле и Золотое дерево, и встали на колени, и взялись за руки, и Финиар с ними, тогда же молились они всем родом единовременно и сердечно об исцелении Тильдэ, и дети, и юные эулиен, и старшие из них, и тихая песнь-молитва их звучала во всём Светлом Доме. С Эйвели же сомолились и все эулиен Светлого Дома, преклонив колени и умоляя о Тильдэ, и так поднялась песнь эулиен до самых врат Эйдена и до самого престола Божиего, и услышал Создатель беду народа надеющихся и горю их и просьбе их внял милостиво, а потому по молитве соединённой рода маленького эу – исцелён он был, и Свет эулиен, Свет сердца его и жизни укрепился в нём, и развеялась тьма и колдовское наваждение арели, и исцелился Тильдэ по молитве народа своего, что объединился ради его спасения, оставив все дела свои. Так был спасён Тильдэ и утверждён в Свете, а вскоре благополучно перешёл под опеку отца и матери, когда третья луна взошла над ним, и вернейшей Любовью и заботой родителей своих был Тильдэ окружён светло и крепко, да исполнится пророчество Октруин Затворницы в срок свой, мы же ожидаем от Тильдэ светлейших дел и доброй улыбки его! Господь наш милостивый, Господин Садов, давший имена всему живому, услышь же моление наше: да не омрачатся улыбки родителей наших, и да не посрамим и мы их сиянием улыбок своих до скончания времён, положенных Тобой!
В то же время пришла Эликлем к возлюбленному мужу своему и нашла его, обессиленного молитвой за Тильдэ. И склонилась над ним, и подняла его, тогда же увидела она седину в кудрях Итерлена, ибо время одолевало его, хоть и не причиняло вреда и не касалось красоты его, взятой им прежде, когда решил виэ стать Итерленом. Вспомнила тогда Эликлем о природе мужа своего и не могла понять, как выбрал её всемогущий виэ, пребывающий всем и всюду. Тогда же спросила Эликлем мужа о том, и вот как он ответил ей: – Et brаytal` ?l`terlen. Ev el`tаm el`?lim hi n?rturual` me F?niаri im Ein-Mar?i. Nаen amemt?rtenal` h?ol tеrlenirt ?n`ni ?l`i im rаhu hi l?etal` ?eh. Hi l?etal` Еlkarite, tоe daоrai kеme, efеr no brаytal`, l?etal` Sеdbie im Еliviene, ke brаytenal` adunai. Ov erаi brаytal` tiy. Im еah herkеrital`. Mo herkеrital` im hi ni ifh ?l`mene, im tоrnae, kowb аytertil` te, ke tеnderal`. Hi ?niral` t?ig Il`, hi evh?tal` nоi im no ?mhetal` h?en еahi, evh?tal` m?ik r?hai еkem maynd?, mоe еl`rene, l?tene im fаdah`e, ev nоel` аntorial` hi еle mo im ?l`reiftal` erаh`, kеl`ye ifh efеrli. Arm, ev el`Еydеn, hi vol` vhеi, ke illаrtal` wrha t?enen h?meni. Hi vol` еlueni, ke еvmetental` kowb ti im ?ldaril`tal` t?ig tеrlenirt. Is?lahii ?l`tllii kаylahol hi ?yenal` ra el`shаle me t?il`. Hi vol` p`h?l`eni, ke аleytenal` kowb ti, im hi sеndaynivtal` t?en il`mаti. Efеr tiy l?nal` ret Еydеnol – tam ?e rеtarnumtal` ?ne, аtu l?nal` wer t?mi. Im hi аrnumal` mo im iyrеtal` ret еkem, ke vol`оyli terh vol` imh, kowb ?fhil` еeh gun wer t?il` ?l`madi im ?l`i Et brаytal` ?l`terlen, ek tiy amrаninne ?n`ni ?l`hil`e.[13 - Так родился Итерлен. В самом начале я наблюдал за Финиаром и Эин-Мари. Они привлекли мой взор своим Светом, и вскоре я полюбил их. Я полюбил Элкарита, твоего старшего брата, когда он родился, полюбил Седби и Эливиена, что родились позднее. А потом появилась ты. И мир изменился. Всё изменилось, и я не имею слов и разумения, чтобы описать то, что случилось. Я увидел твой Свет, я принял его, и он стал моим миром, стал мне дороже всего мироздания, всех моих сил, умений и вечности, в нём позабыл я обо всём и обрёл больше, чем имел когда-либо. Прежде, в Эйдене, я был ветром, что играл с твоими волосами. Я был цветами, что расцветали для тебя и радовали твой взор. Верным лучиком солнца я следовал по траве за тобой. Я был птицами, что пели для тебя, и я наслаждался твоим смехом. Когда ты ушла из Эйдена – сама жизнь покинула меня, ибо ушла с тобою. И я оставил всё и отрёкся от всего, что было или могло бы быть, чтобы иметь возможность находиться рядом с тобой, чтобы стать Итерленом, который живёт твоей улыбкой и Светом. Так родился Итерлен, которого ты зовёшь своим мужем (эмл.)] И ужаснулась Эликлем, и восхитилась. Тогда же спросила она, не тяготит ли Итерлена выбранная им доля, ибо, изменив природе своей и отказавшись от неё, потерял он и прежнее право, и много свобод, и власть, равной которой нет нигде и ни у кого, потому как никто не может быть всем и всюду единовременно, полно и единовластно, являться всем и частью всего, силой, знанием и Волей сотворившего и поименовавшего мироздание. Итерлен же ответил ей: – Hi ni n?r, ke ?rahoal` whra m?il`, efеr еah ?smurtal` hоrnne v?e. Hi ni kahоrt аyrem, ke vol` im m?ik аnum ke evа. O hi n?r еne – nih еmwomen ?rahene, nih vеllen, nih Ir?m, еrkeh еl`re ev mоe el`еahen ni tаnakonal` hem ?ne, аtu ev el`retеn wer t?il` – аuh ni sed maynd?re, ev el`retеn wer t?il` – n?e im ?ne tаmu. Еe hi derеgal` ?l`mami еah оyli der?tal` yеltare amkаni ev el`meynismun maynd?, o hi vol` imv?rnuital` L?el` im ?yenal` me niv`h. Hi ?l`terlen. Nih еul im nih v?e, o ek, k?ol tiy amrаninne ?l`hil`e. Nerеn hаol, еe, ?l`tankаn im ?l`tankаntal` maynd?, оkon L?e, ek аyai el`tаm ?ne.[14 - Я не знаю, что погибло со мной, когда мир потерял прежнего виэ. Я не помню теперь, что было, и мне неведомо, что будет. Но я знаю одно – ни тысячи смертей, ни правила, ни Закон, никакая сила во всех мирах не удержала бы меня, ибо в разлуке с тобой – ничто не имеет смысла, в разлуке с тобой – нет и меня самого. Быть может, я погубил целый мир или разорвал тончайшую нить в полотне мироздания, но я был принуждён Любовью и последовал за ней. Я – Итерлен. Не эу и не виэ, но тот, кого ты называешь мужем. Ради этого, возможно, Создатель и сотворил всё, ради Любви, которая больше самой себя (эмл.)] И поклонилась тогда Эликлем мужу своему и исполнила ифхёлье над краем платья его. Тогда же Любовь указала им, и над уставшим миром вознесла их, и не пожелали любящие, чтобы история их Любви заканчивалась именем Фьихлие, а потому упали соединённые в Свете в объятья друг друга, как падают две капли в благодатное лоно отца Океана, и легли как муж с женою в час, когда загорелась на небе звезда Измаиль.
Сотни лет влача груз судеб своего народа, на исходе тысячелетия в подзаконном мире стал Финиар Эйвели ощущать гнетущую слабость. Труден для него делался каждый шаг и любое движение, иногда и вздох давался ему с трудом. Но гнал от себя всесветлейший дурные мысли и не оставлял своего труда, взятого прежде. Однако со временем ему не сделалось лучше, но, наоборот, сила рук стала отказывать эу, и каждое движение превратилось в жестокую битву. Тогда же стал Финиар замечать, что едва поднимается он от ложа ночного соследования, уже прибрано в его покоях, и дела, отложенные им для труда – завершены, и книга прочитана, и яства стоят у его изголовья вместе с прохладной водой. Долгие дни размышлял Всеспрашиваемый, кто мог так служить ему, оставаясь не уличённым в своей службе, и сам себе не мог ответить. Но всё повторялось снова и снова, и кто-то исполнял за Финиара те из его трудов, что ныне ему так тяжело давались.
Но вот пришёл день, и упал Финиар, и не мог ни кричать, ни шевелиться. Верность дыхания изменила ему, и приготовился эу встретить Cмерть, вернейшую госпожу подзаконного мира, начав про себя молиться «vеspr/di na h?di». Но вместо смерти, не прошло и трёх вздохов, – была Элигрен в его покоях. Она подняла и уложила своего господина на его ложе и тут же, не говоря ни слова, закрыла двери и начала прислуживать Финиару. Ни слова не проронила эу и ничего не спрашивала у Финиара, но, как ему казалось, была готова дышать за него и делала всё, что было ему потребно, будто бы была его руками, его ногами, его силой, движимой только одной его мыслью. Так продолжалось три дня и две ночи – и всё это время Элигрен была с Финиаром неотступно, служа ему безмолвно, осторожно и тихо, с величайшим почтением, ловя каждый взгляд господина и сердечно прислушиваясь к каждому его вздоху. Немыслимым образом воспринял Финиар служение эу с лёгкостью в сердце, ибо, следуя одной его мысли, Элигрен выполняла всю его работу, как требующую усилия плоти, так и усердия сердца. Тех же, кто чаял войти в покои и говорить с Всеспрашиваемым, Элигрен любезно отправляла в предел Оленьего рода, под опеку Элкарита, и вручала их его заботе. Всякий миг, что было возможно – находилась эу у постели своего господина, не отпуская его руки ни в час его бодрствования, ни в час соследования, когда, по обыкновению своему, лежал Финиар на своей постели, будто бы спящий. В те дни ни страх, ни боль, ни печаль не посмели приблизиться к Финиару, и сердцем он оставался бодр и радостен духом, ибо хоть плоть его отказала ему в повиновении, обрёл он иные трудолюбивые руки и усердное сердце. Так было три дня, и на третье утро силы внезапно вернулись к Всеспрашиваемому, едва он пробудился. Когда же открыл он глаза – Элигрен уже не было рядом, однако прибрано и накрыто было в его покоях, и все дела его были закончены прежде. Беспокоился Финиар, что дети узнают о его недуге и будут встревожены и опечалены, но ни одна душа в Светлом Доме не узнала о том, что было, и Финиар хотел отблагодарить дочь Виэльлине, но ему сказали, что её нет в Светлом Доме. Осмотрев то, что было сделано им в болезни, Финиар обнаружил, что не удивлён и вполне доволен, как будто бы и вправду сам всё сделал. Через несколько месяцев встретив Элигрен, Всеспрашиваемый заметил, что эу не помнит о том, что случилось, или же не желает давать знать, что помнит, ибо снова была собою прежней – многоулыбчивой и неприступной, той, которой нельзя отказать, и той, которую нельзя переспорить. Вглядываясь в искристые глаза эу, вечно прищуренные в улыбке, Финиар испытывал облегчение, но и не мог найти ответа – то, что случилось, было сном или явью, и чем дальше были те три дня, оставаясь в прошлом, тем более уверялся сам Финиар, что подобное было бы невозможным. И снова они с Элигрен виделись редко, а встретившись, часто подолгу молчали, чтобы снова избежать спора и несогласия, ибо каждый из них желал поступать по своему разумению и чести.
Звенье двести тридцать третье. Ильивоилле и Оннэри, сыновья Эйлиэна и Теймар
Кто видел влюблённых Эйлиэна и Теймар – да помолится о них и восхвалит Создателя!
Как-то раз вошёл Эйлиэн в покои своей супруги и застал её в молитве эулиен, она же была так погружена в славословие, что не заметила мужа. Тогда Эйлиэн опустился с ней рядом и также восславил Господа, ибо не видел ничего прекраснее сияющего лика Теймар. И сердце эу переполнилось ликованием и восторгом, и воскликнул Эйлиэн: – Ты прекрасна, Теймар! Ты подобна весенней заре! И открыла глаза Теймар и увидела мужа. Тогда и её сердце преисполнилось нежности и восторга, и эулиен улыбались друг другу. Светлая правда Любви была в их взглядах, и радость любящих сделалась совершенна. Так был ребёнок у Теймар от Эйлиэна, и под нежнейшей заботой мужа провела она срок свой. Когда же пришёл час, родила Теймар сына мужу своему, и Финиар, едва взглянув на него, нарёк его Ильивоилле [Il`ivоille], что значит Светлая правда. Так был рождён Ильивоилле от Эйлиэна, сына прекрасной Ниртильдариль, дочери Тейемин, дочери Дууда Морковки, сына Эрока Учителя, сына Элкарита Златовласого, сына Финиара, и от Теймар, светлейшей жены Эйлиэна, по исходу эулиен, на мирной земле, в Сумеречные времена.
Не знали огорчений Эйлиэн и Теймар с маленьким Ильивоилле и добрым Светом сына своего утешались, в нём же торжествовала Любовь их. Тихим и непроказливым эу рос Ильивоилле, светлосердечным и многоотзывчивым. Рано начал эу желать служения и, едва окрепнув, искал помощи старшим. Также любил эу сидеть на коленях отца своего, пока Эйлиэн читал ему книгу, а затем вместе с ним спускаться в сад, дабы обсудить прочитанное и провести время в беседах. Безмерна была Любовь Ильивоилле к отцу и матери, и беседы с ними были его отрадой, о родителях своих молился эу и неустанно благодарил Бога. В беседах с Эйлиэном и Теймар быстро крепла его юная мудрость, и Свет его сиял всё ярче. В роду Ирдильле нашёл эу себе наставников и среди утешителей в пределе Седби. С поклоном приходили эулиен к родителям эу, благодаря их за сына, ставшего и им великой отрадой.
Когда же было Ильивоилле двадцать его лет, сотрудились в молитве Эйлиэн, Теймар и сам Ильивоилле. Вместе соследовали они, и в том была их сила и великая радость. Но вот увидел Эйлиэн, что устала Теймар, ибо день трудов утомил её. И склонила эу голову свою на плечо мужа, и вывел Эйлиэн супругу свою из предела сердца. Тогда же прикоснулся он кудрей у виска её устами и благословил Теймар. И просияла эу, и видел Эйлиэн в глазах супруги великий Свет. На коленях Эйлиэн приветствовал его, и Ильивоилле припал к стопам Теймар, ибо оба они стали свидетелями сокровенного чуда. Так был ребёнок у эу от её мужа, и весь свой срок под надёжной опекой Эйлиэна и Ильивоилле пребывала Теймар, а в положенный срок родила сына, звонкогласого эу, которого Финиар одарил именем Оннэри [Оnneri], что значит Мир совершенный[15 - Имя Оннэри состоит, очевидно из двух слов – оnne – мир (Земля) и еri – мирный, т.е. дословный перевод имени эу – Мир мирный или Мир спокойный. Прим. И. Коложвари]. Так новую светлую заботу обрёл Ильивоилле, а Эйлиэн и Теймар обрели новую радость. Так был рождён Оннэри от Эйлиэна, сына Ниртильдариль, дочери Тейемин, дочери Дууда Морковки, сына Эрока Учителя, сына Элкарита Златовласого, старшего сына Финиара, и от Теймар, возлюбленной супруги эу, по исходу эулиен из Эйдена, на мирной земле, в Сумеречные времена. Хоть и имел Оннэри мирное имя – совсем он не был похож на брата и нрав имел как эу Ирдильле – беспокойный и шкодный. По всему Дому, случалось, искали сбежавшего на поиски подвигов юного эу, и Ильивоилле сбивался с ног, разыскивая своего отважного кудрявого брата. Хоть проделки Оннэри и заставляли Эйлиэна и Теймар волноваться, ибо никогда они не могли вообразить, что он задумал и в каком он пределе, – гордились Оннэри и родители его, и Ильивоилле, ибо жизнь одарила эу живым умом и многой отвагой, а также весьма и весьма буйной фантазией, склонной искать приключения своему господину. Всё это вскоре привело Оннэри под опеку Луаны, сделав его одним из львят.
Когда же исполнилось Оннэри пять его лет, обрёл Ильивоилле долгожданное знание и испросил благословения отца и матери, а также господина Светлого Дома, чтобы уйти к людям и послужить им. Не спешил Финиар отпускать эу, указывая ему, что он нужен Оннэри, и без его заботы не справится с ним и сам Луана, и Ильивоилле оставался в Светлом Доме как мог долго, всякий раз со смирением припадая к руке Финиара, испрашивая его благословения оставить обитель. Решительность эу и его смирение не смогли оставить Финиара безучастным к эу, и всё же он отпустил Ильивоилле с большой неохотой. Призвав Эйлиэна и Теймар, наказал Финиар им в отсутствие старшего сына ещё усерднее следить за Оннэри, и так же наставлял Луану и старших из львят и многих в роду Ирдильле, кто был близок к эу и посвящён в его тайны или был сообщником его проказ и приключений. Предел Ирдильле был всполошён, ибо Оннэри – шумный и звонкоголосый – был подобен летнему вихрю, способному налететь в одно мгновение и, всё перевернув и разбросав по сторонам света, столь же стремительно и чудесно исчезнуть. Но Оннэри оставлял за собой улыбки, и в шалостях его не было вреда и злобы, ибо всё своё разумение и шкодный нрав направил эу на поиски приключений и помощь. Многие находили в нём поддержку, и самые отважные из львят не боялись с Оннэри делиться мечтами, ибо он единственный не отговаривал их от самых невероятных задумок и Надежд, но и всегда обещал быть в них опорой. Нередко видел сам Финиар задумчивого и сбитого с толку Луану, впервые встречавшего столько рвения и прыти в одном эу, столь юном годами. В постоянном волнении, воодушевлении и улыбках проходили дни Эйлиэна и Теймар, погрузившихся в пучину взросления Оннэри, который, едва становился старше – находил всё новые и новые идеи для своих проделок и даже нашёл себе верных соратников в пределе Ирдильле. На Элигрен тогда молились Эйлиэн и Теймар, ибо лишь её голос вразумлял Оннэри, и перед Пылающей он смирнел и даже, казалось, забывал о своих проделках. Но, слава Всевышнему, – это только казалось.
В людях Ильивоилле искал любого служения, не страшась тяжёлой и грязной работы, разделяя труд с теми, кому он был в тягость. Добрый и мягкий нрав эу не вызывал у людей злобы, и Ильивоилле не был раскрыт ими, хоть и плохо скрывал принадлежность крови.
Раз случилось Ильивоилле пребывать в соследовании в своём сердце, и увидел он своим внутренним взором мрачное ущелье с пересохшей рекою и людей – детей, мужчин и женщин, идущих вдоль русла под неверными сводами красного камня. Тревога вселилась в грудь эу, напитала его, напоила тоской и страхом. Как мог быстро искал эу то ущелье, что видел, и молился успеть, пока беды не случилось. И вот нашёл он то ущелье и три дня не мог найти в него вход, когда же упал он вниз, то долгое время пребывал перед ликом смерти, но ради людей не внял её зову. Поднявшись, пришёл эу к людям, они же уже были обессилены проделанной прежде дорогой и расположились у каменных сводов. Сердце эу не знало покоя, ибо в нём он ведал о неминуемой беде, крывшейся в трещинах скал над рекой. И стал Ильивоилле просить смертных подняться и следовать за ним, чтобы он мог скорее вывести их из ущелья, но люди, уставшие и испуганные погоней, не внимали словам эу и прогоняли его. От своего господина, искавшего погибели тем, кто не желал исполнять его волю, бежали крестьяне, собрав с собой всё, что имели и могли унести. Страх перед грозным господином их был велик, но ещё сильнее была их усталость. Эу же, Ильивоилле, показался им робким, слишком юным и странным, чтобы они могли ему верить. Когда людям не удалось прогнать эу, они смирились с тем, что он остался с ними, и вскоре забыли о том, что он рядом. Эу же ещё пытался воззвать к их душам, но вскоре понял тщету своих стараний и смиренно принял свою долю, пожелав разделить её с человеком, и не ушёл, хотя помнил дорогу. Ночью же, когда попрятались даже звёзды – послышался страшный гул и скрежет – так начался камнепад, и стены ущелья, содрогнувшись, начали быстро крошиться и падать. До последнего Ильивоилле пытался укрыть собой детей и женщин, но скоро был отброшен, придавлен и обездвижен огромным камнем, раздробившем его ноги и часть тела. Сознание эу угасало медленно, как и Свет в его глазах. Боль установила свою власть во всём его теле. Но вслед за ней затем пришла совершенная темнота, и эу отпустил последнее дыхание жизни. В тот же миг пламя свечи Ильивоилле, вспыхнув, иссякло перед лицом Финиара. Так умер Ильивоилле, сын Эливиэна и Теймар.
Садовник добрый входит в сад, любуется своим трудом, поёт,
Вот щедро политые им цветы восходят, зная свой черёд.
Вот роза алая, вот мак, вот лютик – огонёк,
Где ирис, бархатец, пион – никто не разберёт.
Одна забота у Певца – рожденье Красоты.
Мы все равны в Любви Творца – в его венце цветы.
Сам Всеспрашиваемый плакал вместе с Эйлиэном и Теймар, ибо бесконечно любил Ильивоилле. В сердце своём он провидел его судьбу, но никак не мог уберечь эу. Подобное знание превозносило Всеспрашиваемого в глазах его народа, но убивало его самого, лишая силы, ибо на самом деле нет ничего страшнее, чем быть поставленным перед лицом смерти тех, кто тебе бесконечно дорог, и совершенно не иметь силы, а иногда и права что-либо сделать ради их спасения. Элкарит преклонялся перед мужеством Финиара, Седби испытывал перед ним священный трепет, Эликлем молилась на мудрость своего отца, Эливиен пребывал в восторженном страхе, зная и видя его долю. Каждый из детей Финиара, как мог, старался быть достоин своего отца, но удел Всеспрашиваемого страшил их сердца, хоть эти эулиен и были лишены низкого и беспутного страха. С величайшим рвением сыновья старались услужить Финиару, и Эликлем, как могла, пыталась облегчить его ношу, ибо горше самой приходящей скорби было совершенное знание Финиара, открытое ему в каждом сердце эу и обитателя его Дома, и им, мудрейшим Эйвели, как никому другому было известно, какое бремя лежит на том, кого они так почитали и любили. Финиар же всегда старался утешить скорбящих, принимая их боль в своё сердце и во всей полноте разделяя с ними их чёрное горе, не отвращаясь, не закрывая сердце, но вбирая в него всю полноту чужого страдания, пытаясь облегчить непомерные муки тех, кто прежде потерял любимых. Элкарит был в утешениях многословен, его слёзы смывали чужие скорби. Финиар же бывал в такие часы молчалив, но взгляд его был полнее многих слов утешения. Никто никогда не видел в его глазах скорби – только Любовь и совершенную нежность. Молчанием, смирением и отеческим взглядом Финиар умел вселить Надежду в разбитое сердце, как никто другой во всём Светлом Доме. Крик его, должно быть, пронзивший все своды Эйдена, навеки был запечатан в его горле. Никогда чужие слёзы и сокрушение не вызывали его осуждения, даже если эу отступал от Света и погружался в пучину отчаянья. Каждый мог знать, что его господин будет рядом. Это заставляло эулиен приходить к Финиару не только в самые страшные дни своей жизни, но и с любым, пусть и весьма простым вопросом. Многие искали лишь одного взгляда господина Светлого Дома, припадая к его рукам, лишь бы он вселил в сердце радость своим мудрым взором. Его взору была дана особая сила, способная утвердить покой в сердце и сокрушить пустые тревоги, усмирить волнение и разбить суету своим светлым величием. Такую власть обнаруживают разве что дети в глазах родителей, когда научаются видеть сердцем. Молчаливо, дотошно, день за днём, столетие за столетием вглядывался и сам Финиар в глаза своего народа, желая найти тот взгляд, который бы успокоил и его сердце. Но Фиэльли не поднимала при Финиаре глаз, а Элкарит был поражён скорбью. Время усиливало боль Финиара, и его тоска по Эин-Мари становилась болью во всём его естестве, ибо против самой природы Финиар, соединённый со своей любимой, пребывал без неё в бесконечной разлуке. О боли его могли догадаться разве что те, что, как и он, разлучились со своим собственным Светом. Но эта боль заставляла глаза Всеспрашиваемого светиться и делала его взор добрее и мягче. Клянусь, мы не знаем цену Света в глазах своих благодетелей и наставников! Увы, мы и не умеем их утешить, ибо созданы чужим утешением и чаще всего слабы своим Светом. Видя же сокрушение великого Света, переменился Оннэри, оставив свои проказы, и был неотлучно с Эйлиэном и Теймар, явив им не только своё сострадание, но щедрую мудрость юного сердца. В юном Оннэри обнаружилось достаточно силы и мудрости, чтобы соделать своё сердце маяком Света для отца и матери, скорбевших об Ильивоилле. Направляемые Оннэри, Эйлиэн и Теймар однажды вышли к его Свету, и их улыбки стали ему великим утешением и отрадой. Ради отца и матери, обретя знание, Оннэри не спешил покидать обитель и, смирив свой пыл, нашёл служение в своём пределе, проявив своё рвение в посте и молитве. Его забота простёрла свои руки куда дальше стен его Дома, и Финиар часто призывал Оннэри. В его молитве Всеспрашиваемый находил особую сладость, ибо в этом эу Финиар узнавал себя былого. Зная о том или нет, но Оннэри также служил Финиару, как и тем, кому посвящал свой труд и молитвы. Много раз за Оннэри благодарил Финиар Эйлиэна и Теймар. Весь Светлый Дом утешался его Светом. Да послужит он и впредь утешением сердец в печали, как добрый дождь утешает иссохшую землю!
Звенье двести тридцать четвёртое. Ильифтне. Предатель
Была рождена Ильифтне от Эрдэйе, сына прекраснейшей Ниртильдариль, дочери Тейемин, дочери Дууда Морковки, сына Эрока Учителя, сына Элкарита Златовласого, сына Финиара, и от Эвсэгд, возлюбленной супруги Эрдэйе, по исходу, на мирной земле, в Сумеречные времена. Так это было: когда сошла ночь – пришла великая тень в сон Эвсэгд, и испугалась эу, и сердце её сжалось, и слёзы наполнили глаза её. Но тут же увидела Эвсэгд добрый и мягкий Свет, и сияние его было так велико, что озарило, победило тьму, оно же было так нежно и прекрасно, что страх оставил эу, и Эвсэгд проснулась. Тогда же увидела она, что муж её с нею, и держит её за плечи, и беспокоится о ней. Спросила его Эвсэгд, как узнал он, что ей страшно, как узнал, что тьма испугала её? Он же ответил, что тревога её стала печалью его сердца, и это привело его в покои Эвсэгд. Не мог Эрдэйе допустить печали и тревоги той, что была ему дороже жизни и самого Эйдена, а потому остался с ней и всю ночь, что была дана им – охранял сон Эвсэгд, и Ирдиль застала эулиен спящими в объятьях друг друга. В той нежной заботе, в том добром сиянии, в мире Любви двух светлых сердец нашёл Создатель возможность благословить любящих, и был так ребёнок у Эвсэгд от мужа её, и, восстав ото сна, обрели эулиен своё новое счастье и источник радости, слаще которого не дано живущим. С того дня перешёл Эрдэйе в покои супруги и во всём был с ней, и окружил её своей верной заботой и нежной опекой ещё более, чем прежде. Усердие Любви – в улыбках друг для друга, в благих делах во имя дорогого Света, в молитвах с именем одним… (1)
В срок же, должный для светлого чуда, родила Эвсэгд дочь мужу своему, и тёмная ночь озарилась Светом маленькой эу. Финиар же, приняв её от Эрдэйе, нарёк ей имя Ильи?фтне [Il`?ftne], то есть Сияющая. Тогда же покои Эвсэгд наполнились сиянием глаз супругов и их маленькой Ильифтне. Более тьма не могла приблизиться к Эвсэгд – ни во сне, ни в яви, ибо Ильифтне была в её жизни, и Эрдэйе не покидал супругу. В ту же тысячезвёздную ночь объявил Элкарит праздник в своём пределе.
Соловьи поют перед рассветом,
Песнями приветствуя Ирдиль.
Подобно надёжному и долгожданному Свету рассвета, нежной зарёй облачённого в тени ночи неба, засияла вскоре Ильифтне, одна из красавиц Светлого Дома. Из самого лёгкого шёлка было соткано её платье, и золотые волосы её рассыпались кудрями. Напрасно драгоценными обручами или венками трав убирала она их, непослушные кудри, подобные валам в растревоженном море. Отец и мать стали первыми наставниками Ильифтне, когда же пришло её время, просила она наставничества Грейль и Итерлена, Аларимвети также наставлял её и Мирьи Колокольчик. С ранних лет выбрала Ильифтне свой путь и служение своё в родном пределе. Так положила себе эу, едва опускалась ночь – подниматься на самую высокую из башен Светлого Дома и там молиться, смиренно и тихо, обнимая молитвой своей и Дом свой и землю. Те же, кто не спал в тот час – могли видеть на башне Светлого Дома невиданное свечение, будто маяк, будто мерцание света звезды среди сумрака любой, пусть даже сквернопогодной ночи. Всякая ночь была для Ильифтне временем её молитвы, к ней готовила она себя весь день и собиралась с силами, чтобы сиять в ночи, подобно Ирдиль. Вид Ильифтне и её молитва утешали многих, хоть ни с кем эу не вела бесед, ибо сильно смущалась любых разговоров, и пламя зари вспыхивало у неё под глазами на бледных холмах юных ланит её. Часами, днями, ночами мог Златовласый любоваться Ильифтне. В её скромности, в её Свете узнавал анури искры Эйдена, но не смел просить Ильифтне сомолиться с ним и сам боялся к ней приближаться, будто бы в сердце был робок Надеждой и ещё сомневался, что эта эу – не его видение, не блажь, не призрак зари рассвета, которому придёт час растаять под солнцем. Когда же красота эу заблистала солнцем, и звёзды померкли, пристыженные более чистым и верным Светом, пожелала Ильифтне наставничества Элигрен. Говорили ей эулиен, что это невозможная её мечта, ибо всегда Пылающая в дороге и редко бывает с Светлом Доме даже ради того, кого любит больше жизни. Но, когда Элигрен передали просьбу юной Ильифтне, она согласилась и оставалась в Светлом Доме до тех пор, пока знание не просияло в эу. То были счастливейшие из дней для Сказочника и детей Элигрен, а также для тех, кто поклонялся её Свету, а таких было много… Светлый Дом не вместил бы всех, кто узнал о Любви, увидев улыбку Элигрен, сочетавшую невозможное – задор и мудрость.
По знанию своему просила Ильифтне отпустить её к людям и в них продолжила своё служение. Нашла эу одну скромную обитель в пределе смертных неподалёку от Светлого Дома и там воздвигла высокую башню, удивив сестёр своих. Взойдя же на башню, просила она её запечатать и не тревожить её так долго, как это будет возможным. Любившие и почитавшие Ильифтне сделали так, как она просила, и запечатали башню. Никто не мог войти к Ильифтне, но все могли видеть её молитву. Так эу оставалась под открытым небом и в зной, и в снег, и в любую погоду, не поднимаясь с колен и не опуская рук в молитве. Ночами её сияние было подобно маяку, и многие стали приходить в обитель, ведомые столь необычным Светом. Вскоре же Ильифтне, неподвижную столь долгое время – объял плющ, и им она оказалась скрыта от многих глаз, а также от дождя и ветра, однако сияние её по-прежнему было видно, особенно в безлунные и беззвёздные ночи. Многие из братьев, паломников и любопытных оставались караулить у башни и проводили дни, чтобы узнать, как удаётся эу не шевелиться и как она принимает пищу. Но никто ничего не мог увидеть, однако, как говорят, несколько раз насельники обители наблюдали, как луч солнца падал на башню, ровно на то место, где была Ильифтне, в самую гущу переплетений плюща, и этот луч окружён светлой дымкой, будто бы сам по себе не принадлежит только солнцу, но действует согласно и другой воле. Постояв так всего пару мгновений, луч таял в эфире, и больше его никто не мог увидеть. Братья сказали, что так ангелы посылают их сестре пищу. И долгое время имя Ильифтне оставалось на слуху смертных. Затем пришло время, и обитель иссякла и опустела, затем не единожды была захвачена и подверглась разрушениям и забвению, как и легенда про эу в башне. Нетронутой всегда оставалась лишь сама башня. Ей не должно быть разрушено прежде срока, ибо Ильифтне ещё не завершила своей молитвы. Её же Светом да будем мы крепки! Пока молитва Ильифтне слышна у престола Господина Садов – никто из тех, кого настиг сон около башни – не увидит тьмы и не будет напуган ею. Цветы вокруг башни не увядают дольше, чем на соседних склонах, вода в родниках у башни чище. Ко всему этому со временем привыкли люди, не видя чудес молитвы прекрасной эу, они же и ныне цветут садами Эйдена в подзаконном мире, но предания о них живы только в народе Ильифтне (2), которой соследуют в её пределе и во всём Светлом Доме те, кто ищет маяк Света в тени печали или молитве. Светлый Дом же и Эвсэгд с Эрдэйе ожидают часа, когда вновь обретут свой прекрасный светоч.
В то же время случилось Анкхали вернуться в предел свой, что пребывает ни на небе, ни на земле, ни под землёю, ни на воде, ни под водою, ни на чьей спине и ни в чьём сердце, но есть всегда там, где арели сам пожелает, и узрел, что вернулся отчаянный воин его в лоно своего народа, и тотчас призвал его. И вот явился воин его, с нежными чертами лица, исполненными ветреной лёгкости и изящества, молчаливый, светлоглазый и светловолосый, наподобие эулиен, и Владыка упрекнул его этим. – Где ты был, когда я призывал тебя на бой?! Где ты был, пока я вёл войну с эулиен и смертными?! Война не окончена, а ты не отзывался мне. Ужели позабыта верность твоя, ради земных развлечений, Вира?! И отвечал ему Вира, тут же черноволосый: – Я подготовил шестерых сыновей для своего господина. И был доволен Бессветлый и спрашивал Виру: – Чьих сыновей ты подготовил для меня? И отвечал арели: – Отважных сыновей верного Виры. Услышав же это, повелел Владыка привести их, чтобы он испытал их верность. Но сказал Вира, что ещё не пришёл их час, и они ничего не знают, а потому лучше им оставаться в пределе смертных, и так убедил своего господина. Тогда сказал ему Бессветлый так: – Ступай немедленно в Отрог (3), там найдёшь ты самого юного из эулиен, приведи мне его, я буду ждать тебя в тронном зале. И отправился Вира по слову господина своего, и нашёл самого юного из всех узников Нурхарима, и схватил его за волосы, чтобы доставить к Владыке. Тогда же стал эу умолять арели об одной просьбе, но неприступен был Вира и слушать не желал эу. Но не терял юноша Надежды и сказал так: – Умоляю, о доблестный воин! То не просьба о моей жизни. И остановился Вира выслушать его, а эу сказал так: – Оставь затем тон мой в пределе смертных, там, где мой народ смог бы найти его. И сорвал Вира тон с эу, и приволок его к Владыке и бросил к ногам своего властелина. Тогда же восседал Анкхали на мрачном своём троне и протянул на ладони арели блестящий клинок, подобный языку пламени, что сплошь был одно лезвие, и велел усладить слух свой криками эу, и наслаждался стараниями Виры до самой ночи, когда же эу надоел ему, и сделалось Владыке снова скучно – повелел он убить эу, и ещё прежде, чем закончил Бессветлый приказ свой – жизнь оставила эу от руки Виры. И был Владыка весьма доволен. Видя же это, исчез воин, покинув предел арели.
Я видел тень так близко, как только было возможно её видеть. Когда я ожидал встречи, я был уверен, что готов к битве. Что может быть проще, чем Свету одолеть тьму?! Я не был бы так удивлён тенью коварных арели и ужасающей тенью в глазах человека. Но мог ли я знать, что все скрывали от меня страшную тайну, болезнь, порок… Тень, которая может таиться и в сердце эу… В моём собственном слабом сердце? Мог ли я знать, что на смену беззаботному детству, где Солнце безмятежности озаряло покой моей души, придёт разрастающийся мрак отчаянья и страха, горделивых желаний, пугающих своего хозяина, подобно фуриям, кружащим над полем битвы, где ещё живые воины в глазах древних богинь уже наблюдают свою собственную погибель?!.. (4)
Я не искал спасения, ибо мной был утерян всякий путь. Я не искал ответов, ибо обнаружил себя настолько немощным, что не осилил бы и самого вопроса. Но я был выбран невероятным случаем, Волей Создателя или самой судьбой понести самое сладкое искупление из всех, какие только возможны в названных мирах… и так стал невольником такой силы, о которой страшусь даже помыслить. Я принял её от первого взгляда моей возлюбленной, когда только она смилостивилась надо мной и улыбнулась мне. Тогда же без всякой битвы и жертвы – пала тень, и был я одарен так щедро, что и всей вечности эулиен мне не хватит, чтобы заслужить Любовь Фиэльли! (5)
Звенье двести тридцать пятое. Ио. Возвышение Алаканона
И был день достойного труда Андани, когда наставлял он многих, собрав их вокруг себя. Закончив же свой труд, пришёл эу к своей супруге и опустился у ног её. Тогда же опустилась светлейшая Ниала рядом и отёрла пот с чела мужа, и голову свою склонила на плечо ему. – Закон всякой Любви – возвращать то, что было получено, и светлейшее право её – возвращать сторицей! – сказал эу. – Нет для Господина Садов более любезного дара, чем укрепление и умножение Света, Его Любви, – ответила ему Ниала. Сказав же так, обратились эулиен друг к другу и с благодарственной молитвой соединили взгляды, и каждый видел торжество и ликование Любви в глазах супруга. Долгим был взгляд их, исполненный священного таинства, но так пожелали эулиен, и так был благословлён союз их – сделалась Ниала сосудом для новой жизни, для нового Света.
