Мистер Невыносимость 2 – Бездна в нас

Бывали моменты, когда я чувствовала себя абсолютно беспомощной, и спросить совета было не у кого. Я отрабатывала две смены подряд. Когда не было наплыва пациентов, сидела как проклятая и изучала детские болезни. В выходные я спала и снова училась. Раз в две недели выкраивала день и наведывалась к Аннете, а та всё ворчала, что меня эксплуатируют и я себя загоняю, будто бы забыла, как сказала, что из меня получится хороший детский врач. Впрочем, это объяснимо. Она так и не избавилась от пристрастия читать любовные романы и смотреть бестолковые сериалы. Аннета слишком романтизировала профессию врача. У неё было довольно смутное представление о том, сколько на самом деле отнимает эта работа.

Через несколько месяцев мне стало полегче, а к Рождеству я окончательно прижилась. Освоив основные моменты, я втянулась. Многое стало рутиной, хотя дел, увы, меньше не становилось.

Когда я перешла на отделение нефрологии[1], то «приобрела» постоянную головную боль по имени Виктория. У моей тринадцатилетней пациентки был на редкость непростой характер, но она мне нравилась.

Виктория страдала серьёзным заболеванием почек. Ей приходилось почти всё время проводить в больнице. Бедняжка уже не один год стояла в очереди на трансплантацию. Постоянный диализ был для неё жизненно необходим, пока не найдётся подходящий донор.

Виктория казалась старше своих лет. Не внешне – духовно. Я часто наблюдала такой феномен у тяжело больных пациентов. Они словно торопятся жить – гонятся за временем, которого у них нет. Каждая минута, любая мелочь – самый ценный подарок. Это не всегда доступно пониманию здорового человека. Такие дети не перестают мечтать и надеяться, даже когда ситуация почти безнадёжна.

Но Виктория немного отличалась. Она всегда делала равнодушное лицо, но я знала: она хочет жить. Эта девочка терпеть не могла жалость к себе, и поэтому инстинктивно отталкивала людей. Хотя, пожалуй, это была не единственная её проблема. Она, как и я, плохо умела сближаться с другими и налаживать контакт. Из-за болезни она не ходила в школу, и друзей у неё не было. На отделении Виктория вечно ходила с тусклой, хмурой миной. Этим она и отпугивала всех от себя.

Как бы то ни было, я и оглянуться не успела, как к этой девочке у меня выработалось особое отношение. Я часто заглядывала к ней, хотя наши разговоры сложно было назвать душевными.

На Рождество мне выпала вечерняя смена. Такое нередко случалось и раньше. Cотрудники с семьями и детьми освобождались от работы в праздничные дни. Я особо не возмущалась: за такие дежурства платили вдвое больше. Но в этот раз всё же немного расстроилась. Теперь, когда я снова далеко от сестры, одиночество в праздники ощущалось особенно остро.

Чтобы прогнать тоску, накануне Рождества я испекла пирог и взяла его с собой в больницу. Детей, которые не нуждались в круглосуточной интенсивной терапии, на праздники разобрали по домам родители. Отделение почти опустело, и к вечеру стало тихо и спокойно. Конечно, всё могло в любой момент измениться. Тишина в больнице бывает обманчива. Но я надеялась, что ночь пройдёт без происшествий.

Когда закончила обход, направилась с пирогом в палату Виктории. Я заранее решила, что составлю ей компанию.

Она сидела на кровати у окна и пристально всматривалась в тёмное тусклое небо, словно там было написано что-то важное.

– Привет! – бодро поздоровалась я. – Одна веселишься? А где соседка?

Виктория обернулась и уныло посмотрела на меня:

– Дома, наверное. Где и все. Зачем спрашиваешь, если и так знаешь?

Мы уже давно перешли на «ты». Неформальное общение – обычная практика в детской больнице.

Я неловко улыбнулась. Конечно, я знала, кто из пациентов остался, а кто – нет. Но с чего-то же надо было начать разговор.

– Я тут принесла кое-что, – сменила я тему и поставила на стол пирог. – Пойдём, сделаем чай и отметим праздник!

– Доктор, зачем ты это притащила? – Виктория посмотрела тяжёлым взглядом сперва на выпечку, потом на меня. – Я не хочу ничего отмечать. Да и нечего. День как день, не понимаю, чего все суетятся. Ненавижу Рождество.

Она надула губы и снова уставилась в окно. Я напряжённо вздохнула. Хоть бы раз получилось пробраться сквозь её защитный панцирь. Но, по правде говоря, мне это ещё ни разу не удавалось. Её лицо всегда оставалось мрачным. Я ни разу не видела, чтобы она кому-то улыбнулась. Но сдаваться я не собиралась.

– Не занудничай! Поднимайся давай. Хватит киснуть!

Я подошла и взяла её за локоть, чтобы помочь встать, но она резко выдернула руку и окинула меня диким, возмущённым взглядом.

– Тебе что, заняться больше нечем?! Когда ты уже отстанешь со своей дурацкой заботой! Она мне не нужна! Проваливай! Мне от тебя ничего не надо! Ни от кого не надо!

Виктория забилась в угол. В её глазах стояли слёзы, губы дрожали. Она вновь упрямо уставилась в окно.

Я молча проглотила обидные слова и села на край её кровати. У меня была догадка, почему она ведёт себя так грубо.

– Они сегодня не приехали, да? – спросила я прямо.

– Нет, не приехали, – честно ответила она.

Виктория была сиротой – момент, который делал нас похожими. Я не могла смотреть на неё равнодушно, зная, какое одиночество ей приходится переживать. Но, в отличие от неё, у меня хотя бы есть сестра, а у Виктории – никого. И, к сожалению, в её детстве нет светлых воспоминаний. Мать была наркоманкой, а отец неизвестен. Бабушка по материнской линии страдает слабоумием и живёт в доме престарелых. Виктория стала свидетельницей смерти своей матери. Эту ужасную историю в больнице знают все, но стараются не произносить вслух. К Вики до сих пор регулярно приходит психолог. Я удивляюсь и одновременно восхищаюсь силой её духа. На долю этого ребёнка выпало столько страданий, и она всё ещё держится. К сожалению, отношения с нынешними опекунами у Виктории тоже не складываются. Она слишком часто находится в больнице, поэтому не привязана к ним. Они живут довольно далеко и навещают её редко. За все месяцы, что я проработала в отделении, я видела их всего несколько раз. Я не хотела жалеть эту девочку, но в душе всё равно жалела. Судьба обошлась с ней жестоко. Очень жестоко!

– Пошли, сделаем чаю, – тихо настояла я. – Не хочется пить и есть в одиночестве. И тебе ведь тоже, правда?

Она робко посмотрела на меня, а потом молча встала и поплелась следом. Так же молча мы поставили чайник в комнате отдыха медсестёр, взяли заварку и чашки, потом вернулись в палату. Я разрезала пирог. Мы сели и начали есть.

– Вкусно, – призналась она. – Спасибо. Сама сделала?

– Угу, – кивнула я, прожёвывая кусок.

– Никогда бы не подумала, что ты умеешь готовить.

– Почему? – удивилась я.

– Ну… ты же вроде как из тех женщин, карьеристок-феминисток, – выдала она прямо в лоб. Я чуть не поперхнулась.

– Вот спасибо за такую оценку! – заметила я с сарказмом. – Вообще-то я никогда не была феминисткой. Работаю много, потому что люблю свою работу.

Виктория взяла второй кусок пирога, откусила его и пробурчала с набитым ртом:

– Значит, тебе тоже некуда идти. Как и мне. Какой нормальный человек будет торчать в этом месте круглые сутки по доброй воле, даже если ему нравится работа?

Логика этой задавалы ставила меня в тупик. Часто я просто не знала, как реагировать на её слова.

– В каком-то смысле ты права, – призналась я, переваривая её обвинение, – но, надеюсь, так будет не всегда. Одиночество – состояние проходящее. И ты, когда поправишься, заживёшь другой жизнью: вернёшься к приёмным родителям, пойдёшь в школу, найдёшь друзей.

Виктория отпила чай, поставила стакан на стол, сложила руки в замок и уставилась на них.

– Вот же ты наивная, доктор. А вроде взрослый человек. Хотя… может, ты просто снова пытаешься меня утешить. Зачем ты это делаешь? Ты ведь знаешь, что для меня всё кончено. Какой смысл жить пустыми надеждами, если уже сейчас ничего нет? Мне совсем недолго осталось. Я это знаю и чувствую.

Впервые разозлилась на её слова. И откуда в этом создании берётся столько пессимизма?!

– Я твой лечащий врач! Как только найдётся донор, ты пойдёшь на поправку! Не говори о смерти так, будто это в порядке вещей!

Виктория резко вскочила и снова забилась в угол своей кровати.

– Все говорят, что я не доживу до операции. Все врут мне в глаза, а за спиной шепчутся. Не понимаю я взрослых! Вы всё время лжёте – себе и другим! Это так бесит!

Ах, вот оно что! А я себе всю голову сломала, почему Виктория в последнее время совсем поникла. Это болтушки медсёстры виноваты! Трындят посреди коридоров и забывают, что дети не мебель. Они слушают и понимают, о чём говорят взрослые.

Я устало потёрла лоб. Нужно будет устроить этим клушам разнос и напомнить, что язык – это тоже часть профессиональной этики.

Отложив чайную ложку, я подошла к Виктории и обеими руками осторожно развернула её лицом к себе. Потом пристально заглянула в её мутные карие глаза.

– А ты поменьше слушай, что говорят вокруг. Я тебе не вру. И я лучше знаю. Нужно бороться и не сдаваться, потому что именно в тот момент, когда ты опустишь руки, всё будет по-настоящему кончено. Но пока ты держишься – надежда есть. Однажды ты выйдешь отсюда, и у тебя будет всё, чего ты пожелаешь. Ты очень хорошая и умная девочка. Ты многое можешь понять и осмыслить. Знаю, тебе тяжело, но без надежды мы ничто.

Я говорила искренне, от всего сердца. Состояние у Виктории действительно было тяжёлое. Без слёз на неё не взглянешь. Бледная кожа, цвета ветхой бумаги, обтягивала исхудавшее личико. Она вся была хрупкая и миниатюрная, словно могла рассыпаться от одного прикосновения. Не знаю, на чём держалась душа в этом измученном теле, но я точно не собиралась её отпускать. Ни за что!

– Ты очень добрая, но я не уверена, что у меня хватит сил… – сказала она тихо, не отводя глаз. В них мерцала глубокая усталость. Это был не детский взгляд, и от него разрывалось сердце. Виктория ненавидела своё беспомощное состояние, и это срубало на корню все её стремления и желания. Она не позволяла себе преждевременно лелеять пустые мечты, чтобы потом не разочаровываться. Такой способ борьбы с реальностью. Но мне хотелось поменять её настрой.

– Я тебе помогу. Для этого я и здесь – чтобы вылечить тебя.

Она немного помолчала, а потом неожиданно сказала:

– Доктор, у меня есть к тебе одна просьба.

– Какая? – я сразу оживилась. Неужели моя пламенная речь подействовала так быстро?

– Давай дружить.

Я удивлённо подняла брови. Такой странной просьбы я не ожидала.

– А разве мы уже не дружим?

– Нет, не как врач и пациент, а по-настоящему. Знаешь, рассказывать друг другу разные вещи, как подружки. Сможешь так? Сможешь быть моим другом? Не из жалости, а потому что я тебе нравлюсь.

Я запнулась.

– Ну… я тебя намного старше. По идее, тебе было бы проще дружить со сверстниками.

– Не проще, – резко перебила она. – Никто не может меня понять. Никто не примет меня такой, потому что быть в моём возрасте настолько больной и стоять на пороге смерти – ненормально. Все этого боятся. Боятся слова "смерть" и просто смотрят в сторону. Но я не могу их за это винить. Потому что, будь я здоровой, я бы тоже отворачивалась. Тоже смотрела бы в сторону.

Моё сердце обливалось кровью от её слов. Почему этот мир так несправедлив, что ребёнку приходится думать о таких вещах? Наверное, мне никогда не понять.

Я придвинулась к Вике ещё ближе и поцеловала её в макушку. Её волосы были мягкими и пушистыми, как птичьи пёрышки. Она не сопротивлялась.

– Хорошо. Давай дружить. Давай вместе пройдём это сложное время.

Под нахлынувшими эмоциями так легко давать обещания. Тогда я и представить не могла, с каким жарким любопытством она начнёт выпытывать у меня подробности моей неприглядной жизни. Через месяц Виктория знала почти каждую мелочь. В беседах – после смены или до неё – я всё чаще ловила себя на мысли, что она будто бы проживает моё прошлое вместе со мной. Она слушала так внимательно, что почти не шевелилась… и даже не дышала.

А вот о себе она говорила мало. Мне бы хотелось, чтобы она поделилась со мной детскими воспоминаниями. Я могла бы её утешить. Насколько хорошо она помнит смерть матери? Помнит ли, как жила до этого? Терзается ли? Несмотря на множество открытых вопросов, я не настаивала и ничего из неё не выпытывала.

В итоге наша странная, неординарная дружба стала приносить плоды. С каждым днём Вики расцветала. Становилась всё живее, всё разговорчивее. Начала общаться с другими детьми и подростками. Улыбалась медперсоналу. Я давала ей пищу, которая отвлекала её от мыслей о болезни: интересные истории, сплетни, шутки.

Но не всем понравилась моя благодетель. Зав. отделением начал поглядывать на меня косо. А потом однажды открыто заявил, что не одобряет столь тесного сближения с пациенткой. Но я чихала на его предупреждения, потому что мои старания не пропали даром.

После выговора на работе, в первый же выходной я, конечно же, пожаловалась Аннете на своего бездушного начальника. Он наябедничал моему научному руководителю, и в результате я получила нагоняй и от него. Во мне всё кипело. Хотелось выговориться, чтобы хоть как-то успокоиться.

– Ты представляешь, – начала я, усаживаясь на диван, – они даже пригрозили, что назначат Виктории другого лечащего врача, если я не перестану, как выразился профессор Вальтер, играть с ней в дружбу! Они вообще нормальные?

Кевин, как всегда, устроился у меня на коленях. Это место он давно приватизировал. Стоило мне переступить порог дома Аннеты, как он уже нёс ко мне охапку машинок, устраивался поудобнее и принимался играть. Когда игрушки ему надоедали, он начинал копошиться у меня в волосах, перебирая пряди. Таким милым способом он выражал свою привязанность ко мне.

– Ну, с какой-то стороны он прав, – отозвалась Аннета, одновременно пыхтя и наклоняясь к Кати, которая в это время начала исследовать нижний ящик тумбочки.

С тех пор как Кати научилась ползать, Аннете не было покоя. Она носилась за дочкой по всему дому, чтобы та не лезла, куда нельзя. Кати, разумеется, выражала громкий протест при каждом вмешательстве. Аннета выглядела вымотанной. Шустрость дочки добавила ей забот, а я уже давно по умолчанию была её вечной заботой номер один.

– Это ещё почему? – возмутилась я.

– Потому что ты ей не мать. И не родственница. Ты не сможешь быть рядом с ней всегда. И чем сильнее она сейчас к тебе привяжется, тем тяжелее ей будет потом с тобой расставаться. Этот момент всё равно наступит. Ты об этом думала?

Я притихла. Нет. До этого я, если честно, не доходила в своих мыслях. Ну и что? Сейчас ей лучше рядом со мной, а остальное пока что не играет роли.

– Ладно, – пробурчала я, – но её здоровье сейчас важнее. Эмоциональное состояние напрямую влияет на физическое. Это не только моё мнение, а научно доказанный факт.

– Оправдание всегда найдётся, если ты уже для себя всё решила, – вздохнула Аннета и опустилась рядом со мной на диван, усаживая Кати на колени. Девочка угомонилась, когда моя подруга дала ей кусочек почищенного яблока. С наслаждением Кати стала мусолить его во рту.

Аннета внимательно посмотрела мне в глаза:

– Ты одинока и ты знаешь, что это за чувство, поэтому помогаешь Виктории. Но кроме этого, ты сама мучаешься одиночеством и инстинктивно ищешь утешение в ней. Ты здесь уже больше полугода. Да, ты молодец, справляешься. Но, может, пора перестать прикрываться работой и недостатком времени? Найди себе хорошего парня, – предложила она. – Повстречайся с ним, переключись. Посмотри на себя и на ситуацию со стороны. Твои идеалы – они прекрасны. Но жизнь не идеальна. Для Виктории тоже будет лучше, если ты проведёшь чёткую границу. Это не значит, что ты должна перестать ей помогать. Просто… оставайся в рамках разумного.

Я не совсем поняла, что конкретно хотела донести до меня Аннета своей проповедью, но насчёт поиска партнёра с ней трудно не согласиться. Я вечно откладывала свидания на потом, а теперь мне уже двадцать пять. И проводить остаток жизни в одиночестве как-то не хочется. Было бы неплохо для начала хотя бы обзавестись ухажёром. Вопрос только – как? С тех пор, как я рассталась с Лоуреном, я ни к кому больше не испытывала привязанности, молчу уже про влюблённость и любовь. Словно во мне что-то сломалось. В довесок к этому я не обладательница особенной внешности и харизмой не блещу. А ещё я никуда не выхожу. Все подходящие мужчины-врачи в нашей клинике либо давно женаты, либо в отношениях. Остальные – мимо.

– Я как бы не против найти себе кого-нибудь, – вздохнула я, – но классные парни на дороге не валяются. Сама знаешь.

Я спряталась за Кевином, чтобы избежать прожигающего взгляда Аннеты.

– Опять отговорки, – покачала она головой. – Как хорошо, что у тебя есть такая хорошая подруга, как я! У меня для тебя есть один кандидат. Что скажешь?

Моё сердце ёкнуло. Я подняла бровь, заинтересованно, но осторожно:

– И что это за парень?

– Мой начальник. Я проходила у него практику в лаборатории. Свен. Очень привлекательный мужчина, тридцать лет, недавно расстался с подружкой. Думаю, вы могли бы отлично утешить друг друга.

Я прищурилась с подозрением. Что она подразумевает под «хорошо утешить друг друга»? Если этот парень только что расстался с кем-то, вряд ли он готов начать серьёзные отношения. Но попытаться, наверное, стоит. Иначе Аннета опять обвинит меня в саботаже.

– Ладно. Так и быть. Схожу разок – из любопытства, – сдалась я наконец.

Аннета заулыбалась с триумфом.

– Правильное решение! Я дам ему твой номер. Когда я рассказала ему о тебе, он выглядел очень заинтересованным!

Да уж. Надеюсь, его не постигнет жестокое разочарование… и меня тоже.

Кевин вдруг радостно заёрзал у меня на коленях и завопил:

– Лина пойдёт на свидание! Лина пойдёт на свидание и будет там целоваться!

Я залилась пунцовым румянцем.

– А ну, цыц! – строго прикрикнула Аннета.

– И чему ты только учишь ребёнка? – прошипела я с укоризной, пытаясь сохранить серьёзность.

– Дети впитывают всё, что видят и слышат. Это нормально. Ты, как будущий детский врач, должна это знать, – она невинно улыбнулась и пожала плечами.

– Тогда хотя бы не смотри свои пошлые сериалы при детях!

– Они не пошлые, а романтичные, – парировала Аннета без тени смущения.

Кевин тем временем соскочил с моих колен и радостно поскакал в свою комнату, вспомнив о какой-то игрушке.

– Знаю я твою романтику, – усмехнулась я ехидно. – Если этот твой Свен окажется странным типом, тебе не жить!

– Правда? А я думала, странные типы – это по твоей части! – подруга показала мне язык.

«Мило» же она меня подколола! Я тоже показала ей язык, и мы обе рассмеялись.

Было бы, конечно, здорово, если бы мне с первого раза попался парень мечты, но я в этом сильно сомневалась.

[1] Нефрология – раздел медицины, занимающийся диагностикой и лечением заболеваний почек.

Глава 5

Звонка от Свена долго ждать не пришлось. Уже на следующий день мой сотовый завибрировал в кармане халата. Я так разнервничалась, что едва не выронила телефон, пока пыталась попасть в нужную точку на дисплее, чтобы принять вызов. Как же долго я была одна, если такая мелочь способна вызвать у меня такую бурю волнения!

– А-алло! – ответила я, запинаясь. Вжавшись в угол больничного коридора, я быстро огляделась по сторонам, убедившись, что никто не подслушивает.

– Привет! Это Свен, приятель Аннеты. Она дала мне твой номер. Если ты не против, давай встретимся?

Свен звучал немного смущённо, и это меня успокоило. Значит, он не самовлюблённый болван.

– Я не против. У меня в воскресенье выходной. Как у тебя со временем?

– Воскресенье отлично! У меня пока нет планов, – в его голосе прозвучало облегчение. – Как насчёт сходить куда-нибудь вечером? Я зарезервирую столик в ресторане. Скажи мне свой адрес. Заеду за тобой на машине.

Настоящий джентльмен! Совсем неплохо по первому впечатлению! Хорошо, что я не отказалась идти на встречу сразу.

Продиктовав Свену всю нужную информацию, я повесила трубку и, окрылённая новыми надеждами, полетела на обход. На душе стало легко и весело. Я сделала ещё один шаг навстречу новому, преодолев страх и неуверенность.

– Ты сегодня необычно весёлая, – заметила Виктория, когда я зашла в её палату, чтобы сделать укол. – Случилось что-то хорошее?

– Ага, – кивнула я, не задумываясь, как она воспримет новость. – Я иду на свидание.

– О-о-о! – воскликнула она и дёрнулась, но я не поняла, то ли от укола иглы то ли от моих слов.– Это здорово. Желаю тебе хорошо провести время!

– Спасибо, – ответила я и внимательнее присмотрелась к Вики. Возможно, мне не стоило ей об этом говорить. Она как будто немного погрустнела. По ней всегда было трудно понять, о чём она думает. Даже радуясь, Виктория выглядела мрачно, а её улыбка была почти незаметной.

– Это всего лишь свидание, – добавила я на всякий случай. – Ничего особенного.

– Для тебя было бы лучше, если бы это было что-то особенное. Ты классная. Неправильно, что у тебя никого нет.

Её слова звучали искренне, но в них промелькнула нотка печали. Я сразу вспомнила предупреждение Аннеты и угрозы господина Вальтера. Надо бы поговорить с Вики на эту тему… но не сейчас. Точно не сейчас.

Я улыбнулась ей.

– В понедельник я обязательно расскажу, как всё прошло, окей?

Виктория скривила губы в лукавой улыбке.

– Но только, пожалуйста, во всех подробностях!

Я хохотнула и игриво ущипнула её за щёку, сразу уловив намёк.

– Рановато тебе знать подробности, не находишь?

Девочка улыбнулась чуть шире.

– Я побольше твоего знаю, – гордо заявила она и прижала к груди журнал, который читала до этого. Забавно было наблюдать, как она строит из себя взрослую. Я потрепала её по голове.

– Ну что с тобой поделаешь, зрелая всезнайка! Посмотрим на твоё поведение. Может, и расскажу.

– Это не честно сначала пообещать, а потом в кусты! – возмутилась Виктория в шутку. Она прекрасно знала, что я всё равно не удержусь и поделюсь с ней хотя бы частью этой истории.

– Вот такая я вредина, – передразнила я её, помахав кокетливо рукой на прощание. Вики вновь повеселела, и я с лёгким сердцем покинула её палату.

До самого воскресенья я бегала как заведённая, стараясь поскорее разобраться с работой и спокойно подготовиться к свиданию. Но, как назло, утром в воскресенье раздался звонок на мобильном: одному из коллег внезапно стало плохо, и мне пришлось срочно выйти на работу.

За три часа до свидания я примчалась домой запыхавшаяся и вся в мыле. Быстро нырнула в душ, а потом с бешеной скоростью принялась перерывать шкаф. Я вытащила всю одежду, которая у меня была, разложила на кровати и начала внимательно осматривать каждую вещь. Но, к моему величайшему разочарованию, среди всего этого барахла не нашлось ничего, что подходило бы для такой важной встречи.

С громким стоном я рухнула на кровать и закрыла лицо руками. Ну почему в такой ответственный момент всё идёт сикось-накось?! Хотя, если быть честной, я сама виновата. Надо было позаботиться о наряде заранее, а теперь уже поздно метаться.

Мелькнула соблазнительная мысль позвонить Свену и всё отменить. Я легко могла сослаться на работу. Ведь я врач, он не удивится. Но совесть не позволила поступить так подло. Только увы, факт оставался фактом: надеть было нечего, и от этого я сгорала от стыда.

В итоге натянула на себя самый приличный свитер и самые незастиранные джинсы. Потом попыталась хоть как-то спасти ситуацию, наспех подкрасив ресницы тушью. Но стало только хуже. В зеркале на меня смотрела забитая голодранка, на которую нацепили чужие вещи из секонд-хенда.

Фиолетовый вязаный свитер сам по себе был неплох – мягкий и уютный, но для первого свидания он явно не годился. Слишком большой, слишком широкий, с рукавами «по колено». Когда-то я купила его просто потому, что была скидка. Я вообще никогда особенно не заморачивалась по поводу одежды, а став врачом, совсем забила на внешний вид. В больнице ценили мои профессиональные навыки, а не гардероб. Врачебный халат удачно вписался в мою жизнь. Под ним не видно, во что я одета. И меня это вполне устраивает.

Смирившись с положением вещей, я обречённо пошла вниз. Свен уже ждал на улице. Пути назад не было, но мне хотелось исчезнуть от неловкости. Что он обо мне подумает?!

Когда я открыла дверь подъезда, не пришлось оглядываться в поисках. Его большая серая машина стояла прямо у входа. Свен прислонился к капоту и курил сигарету. Завидев меня, он сразу затушил окурок носком ботинка. Он был в элегантном чёрном пальто. Из-под его краёв виднелся дорогой костюм. Всё сидело безупречно. Я нервно сглотнула, подходя ближе, и одёрнула на себе старую коричневую куртку. Это конец. Сейчас он сядет обратно в машину и слиняет.