Господин изобретатель

скачать книгу бесплатно

Расслабиться не дала маман. Она влетела в столовую и начала истерить:

– Я места себе не нахожу, а он водку пьет! Иван мне сказал, что вручил тебе две тысячи рублей – изволь отдать их мне сейчас же.

– И не подумаю. Из этих денег я еще должен половину Генриху отдать и рассчитаться с мастерами.

– Александр, как ты говоришь с матерью! Никакого Генриха, мы бедствуем, и ни с кем я делиться не буду.

– Бедствия наши связаны с неумеренными вашими и братца тратами, и если вы не умерите аппетиты, то скоро разоритесь вконец, – заявил я этой обнаглевшей и в общем-то чужой мне «матушке». – Если нужны деньги – возьмите у Ивана, он на мне не меньше пяти тысяч чистыми заработал и еще тысячи полторы-две заработает на остатке шелка. Только будьте поумереннее в своих покупках и не давайте Ивану играть в карты – а то он последнее профукает. А Генриха я не могу оставить без вознаграждения – он честно заработал свою половину.

– Ах так, какой-то немчура тебе дороже родной матери! Ну и убирайся вон из моего дома!

– Видимо, придется последовать вашему совету, матушка. Через час меня здесь не будет.

Я пошел к себе, быстро собрался, покидав в старый чемодан свой нехитрый скарб.

Через полчаса я уже звонил у входа в аптеку, дверь почему-то была закрыта.

Глава 8. Вроде все хорошо, но на самом деле плохо

Я продолжал крутить ручку звонка, лихорадочно соображая, что случилось с Генрихом. Тоже забрали? Но лавка не опечатана, просто дверь закрыта и надпись – «прошу звонить», значит, кто-то есть внутри. И правда – дверь отворилась, и я увидел Прохора (аптекарского помощника).

– Ваше благородие, господина магистра и Елизаветы Павловны нет. Господин магистр уехал, и его два часа не было, потом Елизавета Павловна послала меня к вам. Ваш братец сказал, что вы вернулись, но выйти не можете, так как находитесь у матушки. Я вернулся в аптеку, сказал, что вы с братцем вашим дома, а тут Елизавета Павловна собралась, вышла на улицу, остановила извозчика и уехала, наказав мне следить за аптекой, а дверь закрыть и чужим не открывать.

– А что же ты мне открыл?

– Так я вас знаю, увидел в зеркальце – тут у нас хитрое зеркальце на стене закреплено, видно, кто пришел.

– Куда же уехала Елизавета Павловна?

– В полицию, искать господина магистра.

– Давно уехала?

– Где-то час назад.

Вот ведь времечко, позвонить бы сейчас по мобильнику. Мне, кроме того, что Генриха и Лизу надо найти и остановить от каких-либо действий, еще и деда надо проинформировать. А о чем информировать-то? Что ничего с Генрихом не ясно? Срочно надо ехать опять в следственное отделение.

– Вот что, Прохор, возьми чемодан и спрячь пока. А я поехал в следственное отделение. Да, постой, не разменяешь ли сотенную?

Прохор ушел и вернулся с тремя бумажками и горстью мелочи.

– Нет, ваше благородие, в кассе только 12 рублей и 53 копейки.

– Хорошо, бери сотенную в залог и давай все мне.

Я распихал мелочь по карманам и пошел ловить извозчика. Довольно быстро подрядился за четвертак, благо ехать недалеко и в центр, посмотрел на монетки. Был рубль, полтинник и три четвертака с профилем императора, похожим на рубль «100 лет Ленину», только серебряные, четыре двугривенных, два пятиалтынных[17 - 15 копеек.], три гривенника, тоже все серебряные, но потоньше и с двуглавым орлом, и несколько медных монеток от копейки до пятака с орлом. Бумажки в пять рублей – синяя, три рубля – зеленая и коричнево-желтый рубль. Цветовая гамма в целом соответствовала советским деньгам, но бумажки были в три раза больше.

Пока я рассматривал монетки, доехали. Вошел в присутствие, спросил, нет ли тут господина фон Циммера. Дежурный ответил, что да, был какой-то немчик, шумел много, хотели его забрать, так выяснилось, что он дворянин и георгиевский кавалер, и забирать не стали. Он все кричал, что до полицмейстера дойдет, ну и уехал. Тут с час назад его какая-то барыня искала, ну я ей тоже сказал, что он, наверно, на Пушкинском бульваре, напротив Богословского переулка – там резиденция обер-полицмейстера.

Так, поехали на Пушкинский, подъехав к дому, я увидел запертые ворота и дворника.

– Не велено никого принимать, господин обер-полицмейстер в Аглицком клобе, – упиваясь своей властью, ответствовал дворник.

Ну вот, теперь на Тверскую, и у ворот клуба (это там, где теперь Музей революции) увидел стоящих Генриха с Лизой, дожидающихся выхода главного полицая (в клуб их, естественно, не пустили).

У меня отлегло от сердца – вдруг бы Генриха упекли, да еще по приказу обер-полицмейстера, тут уж никакого моего нахальства не хватит. Все-таки наивные люди здесь живут: уповают на справедливость начальства, верят всему, что сказано с апломбом. Может, замутить финансовую пирамиду с Леней Голубковым[18 - Герой рекламы МММ Мавроди, если кто не знает: «Куплю жене сапоги» и «Мы – партнеры».] и вовремя сбежать в Америку?

– Генрих, почему ты не уехал домой, раз Лиза сказала, что нас отпустили?

– Меня оскорбили в участке, меня, дворянина, хотели отправить за решетку якобы за оскорбление полиции.

– Генрих, поехали домой, ты устал и можешь натворить глупостей. Мы еще им отомстим, и они за честь будут считать знакомство с нами, и мы будем решать, принимать их у себя или нет. Месть – это блюдо, которое должно подаваться холодным, а ты сейчас разгорячен, возбужден и в таком состоянии опасен сам для себя.

Тут подвернулся извозчик, и мы поехали на Полянку. Выгрузив супругов и строго наказав Лизе налить Генриху, да и себе, чего покрепче, накормить и уложить отдыхать, я поехал к деду – надо успокоить старика, а то мало ли какие слухи до него дойдут.

Приехав к деду, застал его не отдыхающим после обеда, а в кабинете с докладывающим ему управляющим. Дед спросил, обедал ли я сегодня, услышав, что нет, вызвав слугу, велел накормить меня как дорогого гостя, в столовой. После разговора с управляющим дед сам ко мне придет.

Обед был простой, русская кухня, но очень достойный. От предложенного графинчика я отказался, не берет меня здесь водка, она только на Сашку действует (он, кстати, затаился, переживает, наверно, и знать о себе не дает). После сытных щей из кислой капусты и говяжьих битков с пирожками я почувствовал полное насыщение и попросил чаю. Только принесли самоварчик, появился дед.

– Вот это ты хорошо придумал, и я попью чаю с тобой. Давай, рассказывай о своих приключениях. Кое-что о том, как ты осадил полицейского чинушу и вытащил Ивана, я уже знаю. И о речи на крыльце управы знаю, завтра в газетах будет. А дальше-то что?

– Дальше я Генриха поехал искать, он ведь, как я к тебе поехал, сразу в полицию бросился, ну там его чуть не посадили. Хорошо, что когда он волнуется, то плохо говорит по-русски, там никто не понял, что это к «царьградскому делу» относится. Мол, немец бузит, ругается, давай его за решетку, чтобы не шумел, ну и наподдали немного. А он ведь свой солдатский георгиевский крестик нацепил, стал кричать, что он дворянин и бить его нельзя[19 - Ни георгиевских кавалеров, ни дворян бить никому не позволялось, ни полицейским, ни жандармам.]. Ну его вроде отпустили, а он поехал жаловаться к полицмейстеру. А когда он уехал, то в это время я и журналисты подкатили, Ивана освободили, и мы поехали домой. Когда домой приехали, то помощник Генриха из аптеки пришел и узнал, что все в порядке, но ко мне его не пустили, я как раз с Иваном и маман ругался. Елизавета поехала разыскивать Генриха, думая, что его забрали. Тут я появился в аптеке и поехал за Циммерами, пока Генрих у полицмейстера чего не начудил. В общем, я их нашел у Английского клуба, где прохлаждался полицмейстер, забрал и вернул на Полянку, а потом поехал к тебе сообщить, что все в порядке.

– О чем же ты ругался с Иваном и матерью?

– Иван не хотел отдавать две тысячи рублей, из которых половина причиталась Генриху за работу по получению красителя – он помощника нанимал и на реактивы потратился, да и сам здоровьем рисковал: краска-то сама неядовитая, а вот промежуточные продукты ядовиты, дышать ими нельзя и брать голыми руками тоже. Так что деньги свои он честно заработал. А мать сказала, что знать не знает про Генриха, семья сейчас живет, плохо, поэтому делиться она ни с кем не будет и потребовала немедленно отдать все деньги ей (Иван принес мне две тысячи, но тут же пожаловался матери). Я ответил, что если нужны деньги, пусть возьмет у Ивана – он на нашем крашеном шелке около пяти тысяч прибыли поимел, да еще остаток шелка тысячи на полторы в лавке (полиция все вернула). И вообще, давать мне пятачок на свечку в церкви за выздоровление, а самой тратить десятки и сотни рублей на обновы – это как-то нехорошо. Я ей в глаза не стал пенять, просто посоветовал быть более экономной и не давать Ивану играть в карты, а то они пойдут по миру. В итоге маман сказала, что если я не отдам ей деньги и мне немчура дороже матери, то лучше мне идти к нему. Я собрал чемоданчик и пошел к Генриху. Дверь мне открыл его помощник, я оставил у него чемоданчик, а остальное я тебе уже рассказал.

– Да, нехорошо с матерью получилось, ну да Бог тебе судья. Ты там что-то про выздоровление сказал? Так ты болел?

– Да, братец отвесил мне затрещину, я упал и ударился о косяк, полдня пролежал без сознания, потом месяц восстанавливался. За это время я потерял место помощника поверенного, в чем мне тоже попеняли и сказали, что сижу, мол, на шее. Лиза меня выходила, и Генрих все время заходил, вот они по очереди и дежурили, кормили меня с ложечки. А маман только три раза и появилась… Мол, Лиза все правильно делает, справляется, вот и хорошо. Иван тоже хорош, первые сутки все молился, думал, что я помру и его упекут, обещал любых докторов и санатории оплатить, а в результате последние полмесяца я его вообще не видел, и Генрих с Лизой расплачивались с доктором сами.

– Вот как, оказывается, тогда понятно, почему ты ушел из дома. Странно только, что ты после всего этого помогал Ивану продать залежалый товар.

– Как же, дед, хоть плохонький, но ведь брат. Меня только последнее возмутило, когда вместо того, чтобы поблагодарить за то, что я его из тюрьмы буквально вытащил, он орать на меня стал.

– И куда же ты теперь? Что делать будешь?

– Да к Генриху попрошусь на квартиру, небось, не откажет. А что делать, я тебе уже рассказал, и мы вроде договорились: для начала обучим твоих людей обращаться с краской – только скажи, когда и где. Будем экспериментировать с другими красителями, если получится – то сразу к тебе. Попробуем найти подходы к синтезу лекарств, надо познакомиться с химиками и врачами. Вот такие ближайшие планы.

– Да, я все понял. Буду готовить новую красильню и дам мастеров хороших. Думаю, через неделю скажу, когда и куда приехать. Деньги, двенадцать тысяч, уже на твоём счету в Купеческом банке. Привилегию с твоим именем я отдал на рассмотрение, зарегистрировали вчерашним числом. В Департаменте сказали, что заявка грамотно составлена, вопросов не будет и через полгода привилегия будет готова. Можно было бы быстрее, но подписывать будут в Петербурге, а туда таких бумаг пакет на подпись готовят, даже за деньги никто с одной привилегией не поедет, это только привлечет ненужное внимание.

Потом мы чаевничали с дедом, ели вкуснющее варенье из крупного золотистого крыжовника с кусочком грецкого ореха внутри – дед назвал его «царским». Тут я вспомнил про бренд «Царьградский» и предложил деду заменить на «Русский пурпур» – мол, надо воспитывать у потребителя любовь к отечеству, а не низкопоклонство перед иностранщиной, и вопросов с контрабандой не будет. Русский товар – значит, лучший. Поскольку для практически всех красителей, с которыми мы сейчас начнем работать, есть немецкие прототипы – немцы уже здорово продвинулись с анилиновыми красителями, то будем создавать русские аналоги, не уступающие импорту и существенно более дешевые. Пусть они будут под зонтичным брендом «Русский» с прибавлением фабрики Степанова, то есть – «Русский пурпур фабрики Степанова», «Русский индиго фабрики Степанова» и так далее.

– Это, Сашка, ты хорошо придумал, сразу видно – купец, – одобрил дед.

Знал бы дед, что, повертевшись двадцать лет на русской фармацевтической фирме, бывший подполковник много чего набрался не только в программном скрининге новых молекул, но и в маркетинге. Фирма была одна из немногих, что имела свой R&D, то есть отдел научных разработок, создав как-то препарат, превосходящий зарубежный оригинальный, но на беду этот зарубежный препарат лоббировали на самом верху, и фирма погрязла в бесконечных придирках к клиническим испытаниям, хотя все было сделано по международным стандартам – Андрей Андреевич сам рассчитывал мощность выборки и необходимую статистику при «слепых исследованиях» и был уверен в надежности отечественного препарата, но Минздрав продолжал закупать за рубежом дорогущий аналог. Патент там был ни при чем – технологи обошли патент, изменив структуру молекулы без потери эффективности и даже с большей безопасностью для пациентов. А потом дорогой зарубежный препарат стали фасовать в России, и он стал как бы своим, и ограничения на импорт его уже не касались.

Вот так, уже под вечер, наш герой отправился к Циммерам. Лиза ждала его возвращения.

– Саша, Прохор передал мне твой чемодан и сторублевку. Что случилось, почему ты не поехал домой?

– Лиза, я ушел из дома, – и я подробно рассказал тете о случившемся.

– Да, с Иваном я подозревала, что так кончится, но матушка, неужели она так и сказала?

– Лиза, я передаю тебе все слово в слово и ничего не утаиваю.

– Хорошо, давай ложись спать, утро вечера мудренее, завтра поговорим. Может быть, матушка погорячилась и завтра пришлет за тобой или сама придет.

– Если бы это было так, она уже дала бы знать.

Мне постелили в кабинете на широком кожаном диване, вроде такие назывались «оттоманки» – если снять подушки, то почти двуспальный. Над диваном был ковер с турецким оружием в серебре: пистолеты с затейливой насечкой, ятаганы с костяными рукоятками и дамасским синеватым клинком в узорах кованой стали. Здорово, но вот если ночью такая штука на голову упадет? Может, тогда обратно забросит? Но я как-то здесь прижился, проникся духом эпохи, а там опять хрущоба и «ковидла». Нет, не хочу обратно, лучше я этот мир изменю к лучшему, может, и мой изменится?

Тут я ощутил, что Шурка не спит и ему плохо.

– Эй, Шурка, что с тобой? Тебе плохо?

Я понял, что он беззвучно плачет, как маленький обиженный ребенок. Все же он совсем еще мальчик, и мне стало его жалко до слез. Вот не хватало еще мне заплакать…

– Шеф, спасибо за все, и за сочувствие тоже. Но я чувствую, что я здесь лишний…

– Что ты, мой хороший. Все будет здорово, мы с тобой еще увидим небо в алмазах!

– Нет, я никому не нужен. Как же так, мама…

Я понял, что он переживает предательство близких, случившееся, может, первый раз в жизни.

– Ну как же, Лиза в тебе души не чает, Генрих любит и я. Дед, опять же, сменил гнев на милость.

– Деду понравился не я, а ты, твоя смелость и ум. А я… я решил уйти!

– Как же так, я не могу без тебя, ты мне нужен!

– Все мои навыки останутся с вами, шеф, я уже проверил – отключился, но немецкий вы не перестали понимать. Значит, и все остальные мои знания, хоть и немногие, сохранятся.

– Постой, Шурка, не уходи. Что ты, мой маленький, я уже свыкся с тобой, с нашими разговорами, ты мне как сын, я ведь там, в будущем, был уже стариком, как раз никому не нужным и больным. Со мной, может, впервые за последние десять лет так много разговаривал близкий мне человек, мое второе я, так что я свыкся с тобой, не уходи, пожалуйста, прошу тебя!

– Нет, шеф, я уже решил.

– Но ты вернешься?

– Не знаю, я не пробовал вернуться издалека, но, может, это и возможно. Знаю, что в ближайшее время мне надо побыть одному, не меньше года или двух. Прощай!

И я понял, что остался один…