скачать книгу бесплатно
Как я понял, Антип был не только кучером и конюхом, но и «мужиком за всё» – то есть на все руки мастером – починить чего-либо из мебели или лавочку сколотить, зашить обувь или починить упряжь и многое еще, что умел по хозяйству. Глаша была его женой, исполняла обязанности горничной и кухарки. Готовила она, как я убедился, неплохо. Раньше прислуги было больше, да и хозяйство было больше, теперь все было максимально сокращено – и хозяева, и прислуга жили в одном флигеле, здесь же находилась кухня, а за кухней чуланчик без окон, где и спали Глаша с Антипом. Днем они работали все время по хозяйству, времени на отдых у них практически не было.
Посидев немного на лавочке, я обошел дворик, который был примерно 30 на 40 метров, причем четверть занимал тот самый каретный сарай с тремя дощатыми воротами, двое из которых были открыты: из одного отсека была выкачена бричка, а из другого из-за деревянной загородки выглядывали две лошадиные головы темно-рыжего цвета, потом я узнал, что он называется каурым.
Бричка, конечно, была не «Мерседесом», но выглядела достойно – кожаные сиденья, откидной верх, рессоры. Вот что-то там с передней подвеской и выделывал Антип. Остановившись посмотреть, я поздоровался.
– И вам здравствовать, барин! – Антип вылез из-под средства передвижения и, похоже, не ожидал, что «барин», хотя и молодой, поздоровается первым. – Уж мы как все переживали за вас, когда узнали, что вы головой ударимшись.
Ага, значит, это я сам «ударимшись», будем придерживаться этой версии для прислуги. Я пошел по двору: дальше к сараю примыкала поленница дров под навесом; в конце двора росла большая береза, наверно, выросла сразу после пожара 1812 года, когда деревянное Замоскворечье выгорело дотла. Возле березы росли какие-то дикие цветочки: иван-чай, ромашки, еще какие-то неизвестные мне. Потом шел малинник, за ним – огуречник (как же без своих огурцов, тем более с дармовым навозом), а вдоль соседского забора были посажены кусты крыжовника и смородины. Опять-таки, купеческая традиция – пить чай с вареньем, и здесь ему, похоже, уделяли должное внимание. У крылечка – скамейка и небольшой газончик с цветником, огороженный низким штакетником. Вот и все посадки. Остальное пространство занимала площадка, где могли развернуться лошади после въезда во двор.
Вернувшись домой, Шурка опять попросился отдохнуть, но я настоял, чтобы на обед нас пригласили за стол, чтобы поесть по-человечески, и мой реципиент с этим согласился.
Так в режиме выздоровления прошло еще две недели. Я осмотрелся в доме. Обстановка была небогатая, но гарднеровский[5 - Гарднер – владелец фарфоровой мануфактуры, ценился выше мануфактуры Кузнецова, изделиями которой чаще владели купцы, а гарднеровский фарфор, более тонкий и изящный, покупали преимущественно дворяне. Здесь подчеркивается то, что отец Саши стремился к более современному и богатому быту для семьи.] сервиз и столовое серебро от Овчинникова[6 - Овчинников – серебряных дел мастер и ювелир, поставщик двора ЕИВ (наряду с мастером Сазиковым, братьями Хлебниковыми и Фаберже), как поставщик ЕИВ имел право на клеймо в виде двуглавого орла.] остались – Мария Владиславовна весьма дорожила ими как памятью о прошлых достойных временах, полных надежд на счастливое и богатое будущее. Часто и в конце девятнадцатого века в купеческих домах второй и даже первой гильдии были разномастные столовые приборы, купцы-бородачи званых обедов и приемов не давали. Позже возобладали привычки «безбородых» образованных купцов, тогда и появились преимущественно кузнецовские сервизы и столовое серебро. А вот мебель была разномастная – стулья одного мастера, бюро – другого, ближе к кухне были даже шкафы работы Антипа, видимо, хозяин дома не успел его обставить как следует.
Я поинтересовался у Саши домашней библиотекой, он ответил, что как таковой ее нет. Всякие статистические справочники и торговые каталоги вместе с отцовскими книгами были в отцовском кабинете – там сейчас хозяйничает Иван, у Марии Владиславовны – подборка сентиментальных немецких и французских романов, русских писателей она не читает, даже Тургенева и Толстого, считая их вредными и безнравственными (естественно, одни «Анна Каренина» с «Крейцеровой сонатой» чего стоят). У него в комнате есть кое-какие книги по юриспруденции, большей частью – университетские учебники. Газет и журналов, кроме «Биржевых ведомостей», в доме не выписывают, и они опять-таки в кабинете у Ивана.
– Шеф, у Циммеров большая библиотека, есть немецкие и русские книги и журналы, я могу попросить Лизу чего-нибудь почитать, а какие книги нужны и для чего?
– Для того, чтобы поправить наше материальное положение, проще говоря, разбогатеть. Без денег мы ничего добиться не сможем.
– А как мы можем это сделать? Ведь воздушные корабли еще не появились, есть только шары.
– Саша, я по специальности инженер по вычислительным машинам и занимался моделированием различных процессов с помощью высокопроизводительных счетных машин. Эти машины у нас управляют другими машинами и станками, самолетами и ракетами, обеспечивают связь людей друг с другом по всему миру. Они могут быть очень маленькими, как ладонь, но такой вычислитель может хранить десяток-два книг или несколько фильмов. У вас есть кинематограф – движущиеся картинки. Так вот в таком устройстве они цветные и со звуком, книги тоже могут быть озвучены диктором. Но главное, благодаря этому устройству один человек может говорить с другим хоть в Америке и одновременно видеть его изображение.
– И вы можете построить такую машину?
– Нет, Саша, не могу – нет деталей для нее, и они станут доступны только через сто лет. Но, используя принципы построения таких вычислительных устройств, я могу сделать машину на телеграфных электромагнитных реле. Она не сможет показывать картинки и говорить человеческим голосом, но выполнит сложные вычисления, которые сто человек будут делать неделю: она сделает быстрее и не ошибется. Такую машину можно будет использовать для сложных инженерных и статистических расчетов, а также в артиллерии для расчета полета снарядов и накрытия движущейся цели с первого залпа, или при стрельбе по целям, которые не видны из-за кривизны земного шара.
– А что нужно для такой машины?
– Нужны реле, пять или шесть сотен для начала, а также различные электрические детали, которые уже у вас есть. Наверно, это будет стоить не менее пяти-шести тысяч рублей. Я знаю, что у тебя их нет, ваша семья сейчас переживает не лучшие дни. Государство нам не поможет, нас посчитают безумными прожектерами, поэтому мы должны построить действующую машину на свои средства. В кредит их никто не даст, если не увидит пользу. Поэтому первая часть плана – заработать эти пять тысяч на чем-то другом, что я знаю и что должно принести прибыль. Можно, конечно, сделать игрушку из пары реле и ламп[7 - Машина Штибица (или Стибица) из двух реле.], которая будет складывать числа, но делать это не быстрее человека, и, кроме сложения, ничего не уметь. Может быть, для демонстрации возможностей этого было бы достаточно для какого-нибудь профессора математики, обладающего необходимой фантазией, чтобы представить работу сотен и десятков тысяч таких реле. А кого ты знаешь из профессоров математики в университете?
– Никого, у нас математику не читали.
– Жаль, в таком случае надо узнать, кто имеет вес на кафедре и почитать его работы в публичной библиотеке. Ты ведь туда записан. Нет? Тогда нам нужно сходить и записаться – посмотреть последние работы по математике, физике и химии. Зачем химия? Дело в том, что математика – наука несколько отвлеченная, сиюминутных денег она не принесет. А вот производство красителей для текстильной промышленности – это живые деньги. Немцы уже должны производить анилиновые красители, также случайно один английский студент, не то Перкин, не то Пилкин (он хотел изготовить хинин химическим путем), получил пурпурный краситель. Он запатентовал свое открытие и разбогател, было это в конце 50-х или начале 60-х годов этого века. Скорее всего, в России он не патентовал свое открытие, поскольку высокомерные бритты считают нас полными дикарями, а зря – великий химик Бутлеров уже обосновал пути синтеза органических соединений. Насколько я помню (эту историю часто приводят в качестве примера случайного открытия), формула там простая, и то ли Бутлеров, то ли его ученик Зинин показали возможность альтернативного пути синтеза главного исходного соединения – анилина, а другим компонентом является бихромат калия, потом осадок растворяется в спирте, и краска готова. Анилин юный британский химик брал из «каменноугольного дегтя» – продукта перегонки каменного угля без доступа кислорода, – процесс, используемый для получения кокса, а этот деготь вообще рассматривали как бросовый продукт. Вроде как Зинин получал анилин из нитробензола, так что теоретически возможно обойти патент британца, используя иной путь синтеза. Сейчас живет великий русский химик Дмитрий Менделеев. Ты что-нибудь о нем слышал? Опять нет, ну ты даешь, великих современников не знаешь… Ах да, ты ж юрист[8 - Крылатая фраза из двадцать первого века.]… Ну раз юрист, скажи, что ты знаешь о патентном праве[9 - Международное право промышленной собственности регулировалось Парижской конвенцией 1883 года, но Саша этого не знает. Тем более, там все очень расплывчато насчет химии и синтетических красителей и лекарств. В России привилегии выдавались по закону еще времен Александра Первого, причем заявки писались произвольно, даже просто на открытие таким-то купцом красильной мастерской (и это была «привилегия»), к 1870 году была преобразована форма рассмотрения заявок, теперь привилегии выдавали министерства по принципу соотнесения профиля министерства с темой изобретения.], ах да, у вас патент вроде называется (или назывался, точно не помню) привилегия. Есть ли патентные поверенные в это время, то есть те, кто специализируется на патентном праве, включая международное?
– Вроде лет двадцать назад был новый закон о привилегиях в промышленности, и по нему привилегии выдает то министерство, к которому относится изобретение. Юристов, которые специализируются по таким делам, я не знаю, такие дела относятся к обычному гражданскому праву и вести их может любой поверенный.
– Ну вот, можешь стать первым патентным поверенным. Нам надо найти британский патент Перкина или Пилкина на синтез пурпурной краски и посмотреть, действует ли он в России и как его можно обойти. Насколько я знаю, пурпур считается благородным цветом, в Византии его использовали только императоры, на изготовление лишь одного грамма краски требовалось несколько тысяч особых моллюсков, поэтому натуральный пурпур был баснословно дорог.
– В общем, без визита (и не одного) в публичную библиотеку нам не обойтись, а предварительно надо заглянуть к дяде Генриху, ты ведь говорил, что у него не только неплохая библиотека, но и отличная лаборатория. Вот с этого и начнем научные изыскания. И еще – надо заняться твоей физической формой, то есть состоянием мускулатуры, осанки. Они помогают в манере держаться, придают уверенность в себе, и девушкам это нравится (тут я почувствовал, что Саша смутился, наверно, если было бы зеркало, я бы увидел, что он покраснел, задело, видать).
Глава 5. Дядюшка Генрих
Подходил к концу месяц нашего лечения. Я-то прекрасно себя чувствовал, но Саша поправлялся медленнее. Вопреки своему обещанию развивать его мускулатуру, я пока решил не вводить упражнения с тяжестями – пусть парень окончательно окрепнет. А вот дыхательную гимнастику, упражнения на растяжку, мы практиковали, обычно с утра и полчаса вечером, перед ужином, когда нет жары. Сашка вначале сачковал и стеснялся, но я ему объяснил, что дышать надо по правилам – в это время туберкулеза полно, даже в царском семействе смертельные случаи – вот у Александра II жена умерла, а то, может, его и к Долгорукой не потянуло бы, чуть было императрицей ее не сделал. А наследника-цесаревича Николая (который должен был унаследовать престол, а вовсе не царствующий ныне Александр III) тоже подкосил туберкулез позвоночника, да и брат будущего царя, Георгий, тоже умрет в Аббас-Тумане от этой болезни. И это царская семья, которая могла себе позволить любые препараты и любое лечение, что уж говорить о простых подданных. В конце XIX века публика настолько смирилась с этим бичом переполненных городов, особенно сырого и прохладного Петербурга, что пошла мода на субтильное телосложение и «горящие» глаза – для чего под глазами наводили тени и закапывали капли белладонны, расширяющие зрачки. Так и въехали в эпоху декаданса с этой вызванной туберкулезом модой. Напугав таким образом своего подопечного, я убедил его больше времени проводить на воздухе, занимаясь легкой физической нагрузкой, можно было бы делать что-то в саду, но не господское это дело. А для себя я решил, что надо бы посмотреть и синтез простых противотуберкулезных средств, нет, не стрептомицина – про трудности с антибиотиками я уже говорил, а более простых, но в то время достаточно действенных препаратов – парааминосалициловой кислоты (ПАСК) и изониазида, их, конечно, изобрели на полвека позже, но почему бы не заняться салицилатами сейчас – это тоже вопрос для дискуссии с Генрихом.
Так что, пока Саша под моим чутким внутренним руководством поднимал и опускал руки, глубоко вдыхая и выдыхая, выполнял наклоны и повороты туловища, всячески «рукомашествовал и дрыгоножествовал» в замедленном темпе – что-то в стиле ушу, – я наплел ему про боевых тибетских монахов и обещал научить боевому применению этих приемов, когда его организм достаточно окрепнет. Саша объяснил взволнованной матушке, что это китайская дыхательная гимнастика, про которую он вычитал давно в книжке, а вот сейчас вспомнил, когда она пригодилась для его восстановления. Матушка успокоилась, тем более что она как-то не очень уделяла внимание сыну, целыми днями посещая подруг, нанося визиты, заказывая все новые наряды и побрякушки, впрочем, никогда никого не приглашая к нам – стеснялась бедности. Братец Иван тоже не уделял внимания болящему, забыв о своем предложении сделать все для его выздоровления, так что последние визиты врача оплачивала Лиза. Она часто бывала у нас, то одна, то с Генрихом, и каждый раз подолгу сидела у меня, развлекая разговором. Они тоже видели нашу гимнастику, но удивления не высказали, мол, сейчас многие лечат упражнениями, вреда от этого не будет. Генрих расспрашивал меня о самочувствии, но больше не осматривал, довольствуясь внешним наблюдением, только как-то, вытащив из жилетного кармана большие часы, подсчитал пульс после моих упражнений, одобрительно хмыкнув.
Доктор, который появился у нас в конце месяца, удивился Сашиному свежему виду, прописал неразборчиво по латыни какую-то укрепляющую микстуру и рекомендовал санаторное лечение на европейских курортах, лучше всего – в Швейцарии. На этом его визиты закончились, а супруги Циммер пригласили Сашу в гости в следующую субботу. Да хоть бы и завтра, временем своим мы располагали как хотели – присяжный поверенный, узнав, что Саша выбыл из строя минимум на месяц, да еще, возможно, потребуется полгода восстановления на курорте, прислал письмо, в котором «милостивого государя Александра Павловича» извещали о том, что в связи с загруженностью делами его никто не будет дожидаться, желали выздоровления и приложили 40 рублей (жалованье помощника за месяц), а также – рекомендательное письмо для последующего устройства на работу, из которого, впрочем, следовало, что самостоятельных дел Саша не вел и особого рвения в делах поверенного не проявлял, то есть грош цена такой рекомендации.
В день визита, а приглашены мы были к обеду, ни маменька, ни тем более Иван к Саше не присоединились, сославшись на занятость. Я, отправившись на задний двор за малинник, где росли дикие цветы, изготовил букет, в центр которого положил две ветки красно-фиолетового иван-чая, кругом – ромашки, немного незабудок, и позаимствовал для усиления рыже-оранжевой гаммы несколько календул и бархатцев из цветника. Потом туго обвязал бечевкой, обрубил топором комли и привязал цветной ленточкой какие-то широкие и острые сорняки в качестве зеленой розетки. В стиле флористического дизайна двадцать первого века вышло стильно, но маменька, увидев мой букет, надула губки и сказала, что это пейзанская трава и что она означает – она не знает. Ее учили языку цветов, где действовали розы и ландыши, а простонародный иван-чай – фи, это не комильфо. Ну-ну, а попроси я у нее трояк на букет из цветочного магазина или на коробку конфет, я бы услышал, что шиковать для нас – не те времена. Саша все заработанные деньги отдавал матери, и своих у него не водилось ни копья, как я выяснил.
Принарядившись и взяв букет (я убедил Сашу, что это очень модный букет с точки зрения XXI века, когда полевые цветы будет труднее достать в Москве, чем розы, которые продавались на любом углу, и что букет составлен по всем правилам флористики – это целая наука такая теперь есть), мы отправились в гости. Идти было совсем недалеко – всего квартал. На улице кое-где валялся сухой и свежий конский навоз, никакой мощеной мостовой не было и в помине, зато крепкие купеческие усадьбы с лабазами стояли плечом к плечу. Дом наш был где-то вроде как по Казачьему переулку, в районе Большой Полянки, вон и церковь вдали похожа на ту, что сейчас напротив книжного магазина «Молодая гвардия». На Полянке уже была булыжная мостовая, навоз не валялся, и, пройдя десятка три метров в сторону Садового кольца, я увидел на первом этаже двухэтажного каменного дома вывеску с золотыми буквами под стеклом «Аптекарский магазин» и ниже, помельче, – «магистр фармации Генрих фон Циммер». Дверь была солидная, с ручкой электрического звонка рядом и стрелкой, показывающей, куда ручку надо вертеть (это ведь и гальванической банки не надо – вечный механизм!).
Войдя, мы увидели стойку и шкафы с фарфоровыми банками и просто с закрытыми дверцами, на которых были прикреплены медные таблички с латинскими надписями. За стойкой стоял молодой человек с пробором посреди головы, абсолютно приказчицкого вида. Он узнал Сашу, открыл стойку и пригласил проходить наверх. Саша дорогу знал, и мы быстро поднялись наверх, где нас тепло встретили Генрих и Лиза. Саша вручил Лизе букет, и я понял, что ей он понравился.
– Очень необычно и со вкусом. Никогда не скажешь, что это простые полевые цветы. Ты просто удивил меня этим букетом, Саша, никогда бы не заподозрила у тебя такой необычный взгляд на обычные вещи.
А я подумал, то ли еще будет, дорогая тетушка, что ты тогда скажешь?
Тут нас пригласили к столу, со вкусом накрытому, с красивым сервизом и белыми накрахмаленными салфетками в серебряных кольцах с вензелем-монограммой на ослепительно-белой скатерти. Горничная принесла вазу и поставила букет в центре стола. Вокруг тарелки лежали разнообразные серебряные предметы сервировки, значения некоторых я не знал, и приходилось уповать на навыки Саши. Впрочем, он не подкачал. Блюда подавала та же горничная (избытком прислуги этот дом не страдал), а вот готовила Лиза сама, в чем она с гордостью призналась. Генрих предложил вишневой наливки (ну какой же немец без киршвассера), но Саша отказался, а Лиза его поддержала, сказав, что алкоголь для Саши пока исключен. Сама Лиза, впрочем, пригубила рюмочку, составив компанию мужу.
После обильных холодных и горячих закусок настало время первого горячего блюда, каковым был гороховый суп с копчеными свиными ребрышками и мелко нарезанной копченой колбаской. Аромат умопомрачительный, я тоже всегда любил гороховый суп, но этот… Похвалив хозяйку, я и Генрих быстро справились с супом, и я хотел было попросить еще, но Лиза остановила меня, сказав, что еще будут всякие вкусности. И правда, бараньи котлетки с картофельным пюре на сливках тоже были вне конкуренции.
Потом мы перешли на балкон, где был сервирован чайный стол, рядом на отдельном столике стоял блестящий, как золото, самовар. Горничная подала с ледника торт, про который Лиза сказала, что все блюда для обеда готовила сама, а вот торт заказала у кондитера Штольца, поскольку он один умеет готовить торт-суфле. Торт и правда внутри был из суфле, как «Птичье молоко», а снаружи походил на «Киевский», обильно украшенный кремовыми розочками, фигурным шоколадом и цукатами. Откушав торта и полюбовавшись сверху Лизиным цветником, – дворик по площади походил на наш, тоже с конюшней, но поменьше, со смородиной и крыжовником, вот только цветов всяких и самых разнообразных оттенков было не в пример больше, мы опять вернулись в гостиную, где вся посуда со стола была уже убрана и столешница застелена чистой скатертью, на которой красовался мой букет. Я похвалил кулинарное искусство хозяйки и отметил исключительно красивый цветник, на фоне живых цветов которого поблек мой букет. Лиза же сказала, что ей понравился принцип составления композиции и она попробует сделать нечто подобное из своих цветов. Немного отдохнув, я попросил Генриха показать его лабораторию, тем более что вывеска у него была «Аптекарский магазин», то есть он мог торговать не только лекарствами, а химическими веществами, электрическими изделиями от звонков до патентованных медицинских аппаратов.
Мы опять спустились вниз, только повернули в другую сторону от аптеки, вышли во двор и оказались возле каменного сооружения, которое я принял за каретный сарай. Внутри все было вполне достойно оборудовано, в прихожей была печь, обогревавшая через стену лабораторное помещение, то есть никакого открытого огня внутри не было, зато была вытяжка и вентиляция. Посредине стоял большой лабораторный стол, по сторонам вдоль стен – шкафы с реактивами. Я сказал (а вести разговор договорился с Сашей я сам):
– Генрих, в аптеке я видел в основном банки с травами и прочим растительным сырьем и почти не видел продуктов химического синтеза. Знаешь ли ты о синтезе химических лекарств, например на основе фенола или салициловой кислоты, а также о синтетических красителях на основе анилина?
Генрих вытаращился на меня, но быстро справился с удивлением:
– Саша, вроде раньше я не замечал у тебя тяги к химии, хотя старался ее разжечь.
– Видимо, время пришло, дядюшка.
Саша, хоть и обращался на правах родственника к Генриху на ты, хотя тот был старше минимум на полтора десятка лет, а то и больше (ему можно было дать от 35 до 45 лет), но все же Генрих был «фоном» и магистром, а Саша, как окончивший полный курс университета, всего лишь кандидатом юриспруденции, а для получения степени магистра и доктора надо было защищать диссертации.
– Да, я знаю про анилин, его получают из каменноугольной смолы, это маслянистая ядовитая жидкость, у меня есть около унции этого вещества. Что касается салициловой кислоты, то на ее основе готовят мазь, которая используется при ревматических болях, пробовали применять салициловую кислоту внутрь с той же целью, но она оказывает очень сильное раздражающее действие на желудок и токсична. Фенол, по-другому карболовая кислота, гидроксибензол, имеет антисептические свойства и применяется для лечения гнойных ран (разбавленный раствор) и для обработки поверхностей с целью обеззараживания.
– А в России производят эти вещества, все же каменного угля у нас вдоволь?
– Нет, все завозится, преимущественно из Германии. А зачем тебе это?
– Дядюшка, исключительно в мирных целях, я не собираюсь делать взрывчатку или кого-то травить. Дело в том, что это сырье либо для производства красителей, либо для производства лекарств, или и для того и для другого. Если у тебя есть немного анилина, а нужна всего лишь капля и чуть бихромата калия, то я тебе могу показать получение пурпурного красителя. Это сделал два десятка лет назад британский студент Перкин, может быть, ты слышал про это, он получил привилегию и опубликовал свое изобретение. Вот только я не знаю, получил ли он привилегию в России, скорее всего, нет.
Пока я это рассказывал, Генрих капнул каплю анилина в пробирку и добавил бихромат – выпал плотный осадок, но никакого окрашивания не было. Дядюшка вопросительно посмотрел на меня.
– Надо спиртом растворить, – подсказал я.
И вдруг случилось чудо, я и сам такого не ожидал – спиртовой раствор приобрел красивый насыщенный пурпурный цвет.
– Вот такая реакция, дядюшка Генрих. Теперь можно окрасить кусочек ткани, промыть в воде и высушить.
Так мы и сделали. Вывесив кусочек белого полотна на просушку и помыв руки, мы присели на высокие лабораторные табуреты, очень похожие на те, что сейчас используются в барах.
– Да, Саша, удивил ты меня. Не ожидал. Не сказать, что это открытие, но у нас патенты дают на что угодно, первенство и новизна не обязательны (если, конечно, не получена привилегия на это вещество в России).
– Привилегию можно обойти, например, наш химик Зинин, ученик Бутлерова, описал получение анилина из нитробензола. Все вещества, про которые я говорил, содержат бензольное кольцо, только радикалы разные. Например, у фенола это гидроксильная группа ОН, а у анилина – аминогруппа N2O. Явно все это уже описано, но если запатентовано, то как получение анилина из нитробензола, а не конечный продукт – пурпурный краситель. То есть получение исходного вещества будет иным, чем у Перкина, а потом добавляем бихромат (его ведь никто не патентовал, так можно было бы патент на воду или поваренную соль получить – это простые вещества, имеющиеся в неживой природе – неорганические). Так что привилегия, даже если она есть, обходится.
– Хорошо, я подумаю об этом. А для чего это тебе?
– Я хочу продать патент-привилегию (ты будешь в доле) и получить средства для другого изобретения. У меня есть еще несколько идей относительно лекарств, это совершенно неизвестные пока соединения и, как я говорил, имеющие в основе бензольное кольцо с разными радикалами. Некоторые из них могут спасти от стрепто- и стафилококковой раневой инфекции, а также активны против холеры и туберкулеза. Такие препараты могут спасти миллионы жизней. Но у меня нет книг. Не мог бы ты разрешить воспользоваться твоей библиотекой? Это будет быстрее, чем читать в Публичке, да и ты поможешь разобраться, если я чего не пойму.
Дядя Генрих смотрел на меня как на говорящую лошадь, но вскоре очухался и повел в библиотеку. Библиотека была и впрямь богатая. Я нашел учебник Бутлерова по химическому синтезу, аналогичный немецкий труд, где довольно подробно было расписано про красители (немцы здесь были впереди планеты всей на пару десятилетий).
– Генрих, а у немцев есть получение пурпурного красителя и есть ли на него привилегия в России, не мог бы ты это уточнить? И вообще, какие из красителей имеют привилегии, индиго, например, или ализарин? Можно ли наладить их производство здесь – согласись, это вообще более выгодное дело, чем аптека, и на этой базе можно создать большую лабораторию с десятком химиков, которые будут искать пути синтеза новых лекарств, спасущих человечество. Хотел бы ты быть во главе такой лаборатории?
– А почему бы сразу не заняться лекарствами? Насколько я понял, именно лекарства твоя цель.
– Да, лекарства – это здорово, но кто нам даст первоначальный капитал? А красители всегда в цене, Россия – текстильная держава. Хоть сам производи красители, хоть торгуй привилегиями на их производство – на все будет спрос и сразу. А лекарства надо испытать, хотя бы на животных[10 - В это время доклинические и клинические испытания еще не были регламентированы. Все решало мнение и рекомендации врачебного сообщества.], это процесс длительный.
Выбрав пяток книг по химии и физике, я откланялся, договорившись встретиться с Циммерами завтра в церкви.
Глава 6. Операция «Царьградский пурпур»
Утром к нам зашла Лиза и сказала, что мы пойдем в церковь, поставим свечку за мое выздоровление. По этому случаю маман выдала мне серебряный пятачок – самую мелкую серебряную монетку (вообще-то был и медный пятак – большой и увесистый, но господа предпочитали серебряные монетки). Лиза также сказала, что Генрих хотел бы продолжить вчерашний разговор, у него есть для меня новости. С тем мы и отправились в церковь, компанию нам составили празднично наряженные Антип с Глашей, но они шли чуть поодаль, не мешая господам. Иван с утра куда-то уехал, а у маменьки вдруг заболела голова. Как-то я услышал, что Глаша говорила мужу, что видела барыню входящий в польский костел на Грузинах и крестившейся по-католически. Видимо, приняв православие, чтобы выйти замуж, маман помнила и о старой католической вере предков, ну что же, на мой взгляд, Бог един и для христиан всех конфессий, и для мусульман обоих толков, и для иудеев, иначе бы на небе не утихала война одного бога с другим.
С тем мы дошли по Казачьему до перекрестка, где нас ожидал Генрих, он был в строгом сюртуке, на голове невысокий цилиндр. Потом я узнал, что такой цилиндр называется шапокляк и складывается в блин, который удобно держать в руках в церкви или в других местах, где надо стоять с непокрытой головой, а потом щелк или «кляк» – срабатывает пружина, и опять ткань натягивается трубой. С удивлением увидел, что в петлице сюртука у Генриха розетка из георгиевской ленты с миниатюрой солдатского Георгиевского креста (или, если правильно, со «знаком отличия ордена Святого Георгия для нижних чинов»)[11 - Поскольку Генрих был вольноопределяющимся, то имел права нижнего чина. Спасение офицера – достаточный повод для награждения знаком ордена в виде серебряного крестика на георгиевской ленте. Не путать с офицерским орденом Св. Георгия – это золотой крест с белой эмалью и финифтяным медальоном.]. Обратив внимание, что я смотрю на маленький петличный серебряный крестик со святым Георгием, поражающим змия, Лиза сказала:
– Генрих у меня герой турецкой войны, иначе бы я за него замуж не вышла. А так – «рыцарь на белом коне в сверкающих латах» – куда деться бедной девушке?
И опять улыбнулась. Право же, у нее чудесная улыбка, которая ее прямо преображает. Лиза сегодня была особенно хороша в шляпке с вуалью и в красивом темно-синем платье, подчеркивающем ее стройную фигуру. Некоторую плосковатость фигуры спереди маскировало пышное кружевное жабо. Услышав про рыцаря, Генрих смутился и сказал:
– Ну ты скажешь, душенька, Саша, наверно, помнит, что я служил добровольцем при аптекарском обозе и, скорее, можно говорить о «вольнопере» на обозной кляче, насквозь пропахшем карболкой.
– Да, герой, ты же спас раненого офицера и организовал отпор башибузукам, когда они напали на обоз, про это и в газетах писали.
– Это со страху, башибузуки всех бы вырезали, невзирая на красный крест, крест только придал им ярости. Поэтому делать было нечего, пришлось вот пострелять, а потом и подмога пришла, на стрельбу казаки прискакали и турок порубили.
Так, под разговоры, мы дошли до храма, где отстояли обедню. Лиза рассказала, что это древний храм, здесь еще царь Алексей Михайлович венчался с Натальей Нарышкиной. С тех пор храм считался придворным, иногда и великие князья его посещали, а супруга нынешнего градоначальника, великая княгиня Елизавета, часто молится тут. Народ называет храм Красным, но официально это храм Григория Неокесарийского на Полянке.
В церкви Саша молился про себя, прося Господа наставить его на путь истинный. Поставив свечку за выздоровление от недуга, вышли из храма и пошли к Циммерам. На обратном пути Генрих сказал, что он полночи читал журналы по химии и думал. Ему показались разумными мои доводы, и он хотел бы обсудить со мной дальнейшие действия. Придя к Циммерам, а аптека была закрыта по поводу воскресного дня, мы прошли в столовую, и Лиза начала ставить на стол все, что осталось от вчерашнего пиршества. Служанка была отпущена домой, она приходила убирать в комнатах каждый день по будням с утра, помогала готовить и подавала обед хозяевам, после чего ее отпускали. Завтрак и ужин Лиза готовила сама. Циммеры не держали лишней прислуги, был только аптекарский помощник, работающий по найму. Если нужно было куда-то ехать, нанимали извозчика – на Полянке их всегда была уйма – все же оживленная улица. Сделать что-то в доме – нанимали мастеров. То есть жили Циммеры экономно, но в комнатах у них было очень уютно, и чувствовалось, что им нравится их гнездышко. Только вот гнездышко было без птенцов, как сказал Саша, роды чуть не убили Лизу, жизнь ей спасли, но ребенка потеряли, и с тех пор она не могла иметь детей. Поэтому Лиза так заботилась обо мне, испытывая прямо материнское чувство к Саше.
Отобедав, Генрих и Саша прошли в хозяйский кабинет, он же и библиотека. Удобно устроившись в кожаном кресле, Генрих набил табаком короткую трубку и закурил, пуская дым в сторону открытого окна. Саша сидел в таком же кресле напротив, переговоры опять были доверены мне. Я и так стал почти что не отделять нас друг от друга, иногда только условливаясь с Сашей, что говорить буду я, а он, в случае чего, подскажет.
– Саша, я подумал и понял, что твоя идея правильная. Привилегию получить можно. Только это долго – год или два, если некому замолвить слово в министерстве или департаменте. Хорошо, мы получим привилегию через два года, кому ты ее хочешь продать – ты же будешь владельцем привилегии?
– Генрих, поверь моему слову, ты в убытке не останешься. Если ты будешь осуществлять синтез красителя, то это отдельная плата для тебя и того, кого ты наймешь. Я же хочу поговорить с купцами, связанными с текстильной промышленностью и заводчиками-фабрикантами по этому профилю. Не скрою, начну с деда. А Ивану предложу сегодня же покрасить кусок шелка – есть у него на складе полтора десятка штук пожелтевшего от времени и неправильного хранения шелка, который можно сбыть за мелкие деньги, что братец и хочет, чтобы покрыть долг в гильдию, но можно покрасить и продать дорого. В этом случае Иван должен раскошелиться на красильщиков, а ты за отдельную плату изготовишь немного красителя. Главное, что это должно быть экономически выгодно по сравнению с теми красителями, что нам поставляют из-за рубежа. Ты можешь сделать такие выкладки по расходу красителя на покраску ткани и стоимости материалов и работ?
– Я уже это сделал, Саша. Вечером я изготовил немного красителя, рассчитав вес ингредиентов, и покрасил квадратный фут дешевой ткани, потом тщательно промыл, высушил и три раза постирал, чтобы быть уверенным, что ткань после сушки не линяет при стирке. Результат отличный – краска прочная и нисколько не полиняла. Стоимость покраски тысячи квадратных футов раз в десять меньше той, что будет затрачена при покупке привозного британского красителя. Я куплю немного их краски и сравню результаты, а ты принеси немного шелка, мы проверим, так ли хорошо красится шелк, как хлопчато-бумажная ткань. Только вот я не уверен в успехе разговора с твоим дедом, ты же его знаешь – он самодур, каких мало.
– Да уж, самодур, но и делец, каких поискать.
Я взял ткань и пошел домой. Брат Иван был уже дома, немного навеселе.
– А, здорово, Сашка, рад тебя видеть в добром здравии.
– И я тоже, как идут дела?
– А как сажа бела, в долгу как в шелку.
– Кстати о шелке. Вроде у тебя завалялось полтора десятка штук белого шелка, который пожелтел.
– Да, я уж его предлагал за деньги в три раза меньше, чем купил, а купил я его на полторы тысячи.
– Хочешь продать с выгодой? Ловлю на слове – вернешь свое и с долгом расплатишься, остальное – мне. Только надо рублей пятьсот вначале, считай, аванс.
– Да ты, видать, Сашка, какому-то чиновничку на лапу по закупке хочешь дать. А вскроется? Каторга! Нет, я не участвую в таких делах.
– Никому взяток я давать не собираюсь. Народ сам к тебе в лавку за этим шелком повалит, и назовешь ты его «Царьградский пурпур». Вот такого цвета, – и я показал ему ткань, покрашенную Генрихом. – Такой цвет сохраняется и после трех стирок – ничего ему не делается. Нужно только кусок твоего шелка побольше – попробовать, как краска ляжет, не будет ли линять.
– Цвет знатный, такого я не видел… А откуда краска?
– Мы с Генрихом придумали, привилегию уже подали (это чтобы братец губы не растягивал).
– Ну, Сашка, не ожидал. А сколько времени уйдет, чтобы пятнадцать штук шелка покрасить?
– Это с красильщиками сам договаривайся, с нас краска, на нее пять сотен и беру. Только не торопи их. Давай сначала договаривайся на пять штук.
– По рукам! А сколько тебе шелку надо для пробы?
– Чтобы хватило на три хороших рубахи, или четыре-пять, если сам хочешь надеть и на твоего приказчика: как народ на рубаху-то глянет – с руками все оторвут. Для начала цену поставь в три раза больше, чем на простой шелк. Вот и получится тебе две тысячи рублей, нам с Генрихом по тысяче рублей, плюс аванс на материалы, что мы тебе отдадим, и тысяча – на наем персонала, реактивы и расходы по продажам – половина от этого сразу мне в виде аванса. Если что сверху, думаю, что брата не обманешь (конечно, обманет и глазом не моргнет).
Получив шелк на четыре рубахи и пять сотенных аванса на допрасходы, я вернулся к Генриху.
– Генрих, в общем, с нас краска – вот пять сотен аванса, можешь закупать реактивы и нанимать помощников. То, что продукт ядовит и работать надо в латексных перчатках под вытяжкой, ты и сам знаешь. А вот не будет ли ядовит шелк после обработки?
– Саша, после промывки и сушки я до утра спал на покрашенной ткани и, как видишь, жив.
Через неделю мы принесли Ивану краски на первые пять рулонов, затраты на краску оказались менее ста рублей, включая труд помощника-химика. Предварительные испытания с пробным куском показали, что краска ложится равномерно, не выцветает, не выгорает на солнце и не линяет при десятикратной стирке. Еще через неделю первая партия пошла в продажу. Через два дня я зашел в лавку. Снаружи висела огромная вывеска – «Привозной товар, ограниченное количество “Царьградский пурпурный шелк”, как у византийского императора» (это я подсказал про «византийского императора» и рассказал историю про пурпур в древности). Перед лавкой толпился народ, с крыльца вещал Иван:
– Господа, расходитесь, через две недели будет еще привоз товара.
Увидев меня, Иван кинулся ко мне:
– Братец, давай еще краски, видишь, что творится!
– Да уж готово, по городу второй день слухи идут про волшебный шелк.
– Это точно, ко мне такие господа приезжали, что я ни разу и не видел, предварительно заказав все, что есть.
– Ну вот, я же говорил тебе, а ты не верил, а Генрих, тот сразу поверил…
– Так он ученый немец, ему виднее.
– Вот у нас всегда так, чуть что – «ученый немец», а своих пинаем… А ведь пурпур у нас лучше британского получился – темнее и насыщенней цветом. Сдается мне, что они нам или второсортный товар поставляют, или разводят краску вдвое. Вот, посмотри, – и я показал ему два лоскутка шелка: один более блеклый, другой насыщенно-пурпурный. – Ну и какой бы выбрал византийский император? То-то же. Давай тарантас, поедем за краской.
Когда Иван забрал бадейки с краской, Генрих спросил меня, как идут дела у брата.
