скачать книгу бесплатно
На таком фундаменте можно выстроить повседневную жизнь, поскольку понятно, чего друг от друга ждать. Любовь, точно так же, как великие книги или большие опасности, проверяет наши жизни на прочность. И я ненавижу вести беседы с женщинами, с которыми не был в постели, именно потому, что не признаю мухлёж. “Что можем мы сказать друг другу, мадам? Я Вас не знаю”. Мужчин я по большому счёту не люблю, но единственное, что меня ещё с ними связывает, – это любовь к их женщинам».
Однако когда женщина ему противостоит, сжигая мосты, что соединяют его с остальными мужчинами, он начинает её ненавидеть, её и всё человечество…
…А теперь Даниэль и Ева шли по набережной Сены, и Сена рядом с Евой походила на длинную похоронную процессию какого-нибудь важного чиновника, на всенародные – серебристо-чёрные – похороны мёртвого города, которого безмолвно провожают на кладбище, далеко-далеко… Свернувшись калачиком, Сена, как последний клошар, мирно спала под мостом.
…Жаль, что сейчас нет дождя, в дождь люди умнеют…
…Полуденное солнце склонялось к закату, и время повисло в бесконечности, в бесконечности этого воскресенья…
Даниэль произносил всё те же заранее обдуманные слова, которые всегда служили ему в разговорах семафорами, указателями, маяками, а между ними он вплетал мысли, возникающие на ходу, пропитанные, отравленные интеллектуальной сутью давно вызревших фраз.
Даниэль
Да, меня к Вам действительно влечёт. Но, боюсь, Вы всё усложните. Знаете ли, теперь психологические затруднения пришли на смену морали и общественным условностям. Мог бы я Вас просто купить… Получить от Вас удовольствие, не обязуясь предварительно проходить через все эти любезности, внимать Вашей индивидуальности. «Индивидуальности», «индивиды», что за чушь… Какая жалость, что рабство отменили. Человек никогда не свыкнется с тем, что у него в распоряжении, в личном пользовании больше нет людей – интереснейших мужчин (в античные времена можно было приобрести себе философа) и прекрасных женщин, которые бы день и ночь ублажали его разум и тело
.
Ева
А Вы не думаете, что рабы возьмут да и перебьют таких, как Вы?
Комментатор
…Даниэль вспомнил, как его исключили из Коммунистической партии. В тот день ему казалось, что он сошёл, свернул, что его безжалостно прогнали с единственного возможного пути, что нет ему спасения, что его будто толкали на самоубийство. И как теперь быть? С каким удивлением на следующий день обнаруживаешь, что жизнь не кончилась!
Даниэль
Знаете, Ева, коммунисты меня просто смешат. Только бы посидели они тихонько ещё несколько лет. Мне больше и не нужно, вот создам несколько шедевров, может, фильм – что-нибудь, что спасёт меня от этой слюны, от предвыборного слюноотделения… А потом, знаешь… я с удовольствием проведу остаток жизни в тюрьме для политзаключённых… Буду читать детективы в тюремной библиотеке (этот жанр мне особенно по душе), буду мечтать… Книги, сон и мечты о женщинах – этого мне хватит до самой смерти. Если мне не дадут читать и мечтать, то я устрою голодовку и умру. В любом случае, я никогда, никогда не буду делать того, чего не хочу.
Ева
В любом случае, они тебя повяжут.
Голос
Невинный или виновный, антикоммунист или коммунист – всё одно, если человек не готов к насильственной смерти под пулями или в тюрьме, то он идиот! Никто сегодня не властен над своей судьбой.
Даниэль
Знаешь, умереть на двадцать или тридцать лет раньше времени… Правых в этом мире быть не может, пока все мы, справедливые и несправедливые, гниём в одной земле, пока нас всех мерзко гложут те же крысы, точат те же мокрицы и черви…
Ева
Вообще, хоть издалека ты и кажешься довольно сильным, ты очень уязвим.
Даниэль
Скажешь тоже… Вот, говорят: «Такова жизнь, нужно смело идти по жизни», и т. д… А на самом деле жизнь я не люблю. Я слишком её презираю, чтобы безропотно переносить какую бы то ни было боль. Это всё равно, что терпеть оскорбления консьержки или бакалейщика. Мне так и хочется сказать жизни: «Да за кого Вы себя принимаете, свинья, тупая тварь, как Вы смеете меня – это меня-то! – мучить?»
Комментатор
И он засмеялся.
Ева
Тебя все называют фашистом. Но, мне кажется, для фашиста ты слишком человечен.
Комментатор
…Кто же ему это говорил?
Слова окружающих по-своему складывались в его мыслях.
Даниэль
Я с ними плохо ладил, потому что не люблю лозунги. Политика – наверное, оттого, что она всегда живёт за счёт доктрины, – повторяет и пережёвывает определённые изречения так, словно люди – младенцы несмышлёные…
Может, меня просто всё начинает раздражать быстрее, чем остальных?
В детстве я каждый вечер придумывал молитвы. Мне всё время хотелось молиться как-нибудь по-новому.
Истины, которые приходится повторять слишком часто, перестают меня забавлять, а если истины меня больше не забавляют, значит, всё это вранье, значит, в них не осталось того огня, благодаря которому они казались новыми и пригодными для жизни! Ты знаешь, по правде говоря, я ведь никогда никому не причинял вреда, если не считать обычных детских и юношеских проказ; но сегодня мне хочется чего-то невообразимого – права думать как угодно и додумываться до чего угодно!
В семнадцать и в двадцать лет я верил, что смогу сделать что-нибудь для других, для человечества…
Но потом я понял, что ничего не могу – ничегошеньки, как бы я ни старался. Так оставьте же мою слабость в покое.
На самом деле, знаешь, я никогда не любил продавать партийные газеты… Мне было стыдно… Я с бо2льшим удовольствием гулял под дождём или возвращался домой и читал Андре Бретона или Кейзерлинга.
Даниэль
Когда меня исключили из партии из-за того, что я считал полной дурой мою прямую начальницу (девушку в очках и в вечных комплексах), я со злости хотел облить её серной кислотой. (Даже для группового изнасилования она была слишком страшной.) Тогда мы с приятелями начали издавать литературный журнал с таким лозунгом: «Мы, создатели этого журнала, три гения, предлагаем свои услуги тому, кто больше заплатит!..»
Но никто к нам не обратился, потому что всем нужны не гении, а послушники.
Ещё в журнале мы написали: «Однажды мы прославимся, только нам надоело, что все нас подбадривают на словах, но никто и сантима из кармана не достанет. Мы хотим прославиться сейчас, а не через двадцать лет, когда состаримся. Все мы во всём опаздываем на двадцать лет, и тогда уже слишком поздно радоваться собственным дерзостям и смеяться над старшими».
Нас обзывали лакеями империализма, а потом нам предложили вернуться в партию, потому что партии нужны кадры; но к тому времени я уже пристрастился к тому, чтобы бороться за себя, а не за других, и больше не хотел возвращаться…
Ева
Обычно меня отталкивают мужчины, которые думают не так, как я. Но ты мне очень нравишься! А значит, наши взгляды не так уж сильно различаются.
Комментатор
Даниэль решил, что в задуманном фильме не станет касаться политики, хоть он и собирался показать, что ничто ему не чуждо…
…А затем Даниэль с Евой заговорили о себе и о любви
.
…Придя потанцевать с Евой в кафе, Даниэль вспомнил слова Пьера:
Голос Друга
…Мелодия не обязательно должна напоминать тебе о красивой женщине. Может, ты услышал эту музыку, когда был рядом с человеком, до которого тебе нет дела. Но поскольку мелодия красива, тебе приходится придумывать соответствующую ей любовь, не существовавшую прежде ностальгию, пока ещё не испытанную грусть. И в итоге музыка создаёт воспоминание о чём-то незнакомом, но желанном, о приключении, созвучном этой мелодии
.
Комментатор
…Позже, во время медленного танца, Ева внезапно остановилась:
Ева
Я не могу больше с тобой танцевать. Я слишком волнуюсь…
Комментатор
Какими бы «искушёнными» ни казались «бабы», можно ещё встретить «юных девушек» в устаревшем смысле слова – такие души способны на сильные, пронзительные чувства, возникающие от простейших прикосновений, на очевидную робость вопреки доступности, которая теперь, после нынешних книг и фильмов, заменила былую наивную скромность и девственность, и эту «робость» они скрывают так же неистово, как вчера скрывали «вульгарность». Робость теперь зовётся старомодностью…
…Так на танцевальной площадке великосветская девица трепетала в привычных руках Даниэля (привычных к танцам и к девушкам), а он, не веря, что такая нескончаемая дрожь могла возникнуть от чувств, спросил:
«Господи, Вы вся дрожите! Что с Вами?»
Она ответила:
Голос девушки
Простите, месье, я, знаете ли, не привыкла танцевать….
Комментатор
…И тотчас же, как будто от этого признания ей стало легче, она перестала дрожать и, к огромному сожалению Даниэля, спокойно продолжила танец. Он страшно разозлился на неё и на себя, почувствовав её тягостную уверенность, как в тот день, когда он сказал какой-то девушке во время вальса:
Даниэль
Вы мне надоели, мадемуазель, мне с Вами очень скучно…
Комментатор
…Бросив её в той круговерти, одну среди пар, растерянную, мечтающую провалиться сквозь землю, ни дать ни взять – горбатая танцовщица в «Мулен Руж» (дикая сцена, если такую вообще можно себе представить), а ведь когда она сидела за столиком, то казалась обычной девушкой без изъянов, которую красивый молодой человек галантно пригласил на танец. Но лишь только она встала, как тотчас обнажилось всё её чудовищное уродство, это сплющенное, искорёженное тело. Она прошла к танцевальной площадке перед кавалером, тот, онемев от ужаса, следовал за ней, но, когда она обернулась, его уже не было рядом, он растворился в толпе, предпочтя мгновенную и болезненную казнь хамства нескончаемой пытке танца – трёх танцев подряд – под нестерпимой тяжестью безжалостных и презрительных взглядов, а горбатая девица осталась посреди танцующих – низкорослая, путающаяся между мужских штанин и женских юбок, ослепшая от стыда, не видящая, а, скорее, ощущающая на себе взгляды, раз и навсегда потерянная для Даниэля в толпе, – точь-в-точь, как и эта девушка, которую он решил потерять и которая, уняв дрожь и почувствовав уверенность в себе, услышала слова:
Даниэль
Вы были несравнимо лучше, когда дрожали. А сейчас у Вас такой нормально-тупой, неприятный вид, что я потерял к Вам всякий интерес…
Комментатор
…Оставив её одну среди танцующих, красную от стыда и… остального он не знает, поскольку люди редко видят последствия собственных поступков.
Так и с Евой: он уже собирался сбежать от неё, «ведь она, в общем-то, даже не красотка», как вдруг, когда они свернули в тёмную улочку, она остановилась – опять в ней оживала героиня «Чёрной серии»
– и произнесла, с негодованием покачивая бёдрами:
Ева
Что, Даниэль, неужели я тебе не нравлюсь? Ты разве не хочешь заняться со мной любовью?
Даниэль (остолбенев)
Э-э-э, наверное, почему нет?.. Почему бы и нет?..
Комментатор
…Ева тоже уже больше не верила в любовь. Но потом наступила ночь, сотканная из этой любви, как ткань, вышитая золотыми нитями и драгоценными камнями. Впрочем, в нашем кратком опусе нет места для подобных рассуждений. А наутро Даниэль так прочно поселился в сердце и в теле Евы, необузданный разум Даниэля, своевольный, совершенный даже в минуты жгучей страсти, казалось, так уверенно всё покорил, завоевал и так томился от скуки в мелочной суете, к которой он со своей жаждой бесконечности оказался прикован, что Ева умирала от счастья, если хоть что-то в её теле и в её душе могло доставлять Даниэлю удовольствие, если она могла служить хоть каким-то подспорьем в его радостях и мыслях.
Ева
…Я знаю, это звучит глупо, но, если хочешь, я могу остаться с тобой на всю жизнь! Моя жизнь тогда будет не в счёт, нет ничего важнее твоей!..
Комментатор
…Эта фраза, которая прозвучала однажды вечером, позже, за столом, когда он, наевшись до отвала, извинился за буржуазную отрыжку, подступившую к горлу:
Ева
Ах, милый, при мне ты можешь позволять себе любые непристойности, для меня в тебе нет ничего непристойного.
Комментатор
Но в то утро, после первого и, по сути, единственного совместного прошлого, когда физическое удовлетворение и любовь к Даниэлю враз укротили привычное буйство и порывистость этой девушки, когда она стала мягкой и покладистой, стараясь казаться незаметной, исчезнуть в его объятиях, когда она благодарно пристраивалась на прокрустовом ложе, которое Даниэль оставил ей возле себя, когда она даже задерживала дыхание, боясь нарушить отведённые ей границы, пределы этого крошечного приюта, наполненного необъятным сокровищем её зыбкого счастья, – тогда при виде Евы, ставшей идеальной, податливой, при виде этого тигра, превратившегося в прикроватный коврик, мысли Даниэля медленно, но верно уводили его к Дениз, той самой Дениз, которую он странным образом подцепил в новогоднюю ночь, сбежав из постели очередной захмелевшей Мими с бредовой мыслью о том, что, мол, вот уже новогодний вечер, и все лихорадочно проживают жизнь, а он довольствуется прошлогодними ошмётками, этой Мими, которую он знает как облупленную, в чьей постели он оказался из-за досадного недоразумения, после неудачного свидания с той бабой в «Кентукки», уверявшей, что она девственница (а, судя по её прыщам и обсыпанной чирьями шее, может, так оно и было), которую он по привычке проводил до дома и поэтому опоздал на встречу с Убертой (интересно, эта австрийка с глупыми красивыми глазами всё-таки пришла?), и тогда ему домой позвонила Мими и вовремя отвлекла его от жалкой мысли: «Новогодняя ночь, а так паршиво. В новогоднюю ночь всегда паршиво».
Мими купила бутылку шампанского и целую курицу на двоих.
Голос девушки
А я думала, что ты уже не придёшь, вот и напилась одна…
Комментатор
…И он тоже выпил, но в ту пору еда вызывала у него отвращение, он переедал, и ему казалось, что он загнивает от жира, что у него в животе и во рту кишат черви, да и отношения с Мими были скорее вялыми, между ними выкипело слишком много мыслей и нежности, они знали друг друга наизусть; поэтому в то воскресное утро, когда он увидел, как она храпит, точь-в-точь как в своё время храпела испанская княжна, а солнечные лучи пробивались сквозь занавески и освещали тяжёлое тело пьяной и бесполезной женщины, лежавшей рядом с ним, точно жвачное животное…
Даниэль
Как это меня занесло к этой женщине? А плечи у неё ещё ничего…
Комментатор
