Крест короля

Эдгар, в полном воинском облачении, с мечом у пояса и арбалетом в руке, показался на палубе и вновь поднялся на кормовую надстройку.

– Вилли, как думаешь, они уже услышат меня, если я им крикну? – спросил он кормчего.

– Ветер к нам, так что мы их уже мошем слюшайт, – ответил Вильгельм. – Они нас мошет тоже – это как ви будет кричать. В море тихо-тихо – мошет и услишат?

Молодой рыцарь сложил руки раковиной, поднес ко рту и гаркнул изо всех сил:

– Эй, на галере! Мы – мирные пилигримы, и на нашем судне нет ничего ценного! Ни денег, ни золота, ни масла, ни вина! Зато есть люди, готовые за себя постоять. Оставьте нас в покое!

Несколько мгновений он и его спутники вслушивались, ожидая ответа. Затем на носу галеры, раздвинув ряды воинов, показался человек высокого роста. На расстоянии можно было рассмотреть только его черную бороду и синюю чалму.

Он тоже сложил руки у рта и прокричал на арабском, очевидно уверенный, что его поймут:

– Поворачивайте корабль! Вам все равно от нас не уйти – ветер до заката не усилится. Нам нужен ваш когг и оружие, что есть на нем! Всех паломников мы высадим на ближайшем берегу!

Услыхав это, оба рыцаря расхохотались. И тот и другой отлично знали, что пираты, тем более – сарацины, никогда не отпустят пленников.

– Ну да! – искренне веселясь, вскричал Эдгар. – Вы высадите нас вблизи одного из невольничьих рынков! Раз так, учтите: живыми вы возьмете немногих! Здесь люди, которые умеют драться!

Ответ человека в синей чалме поразил путешественников:

– Вас мало, рыцарь Эдгар! Двадцать воинов и не обученные воинскому искусству моряки, которых чуть больше десятка. А у меня восемьдесят шесть человек, они опытны в битвах, как и я сам! Сдавайтесь! В этом случае вы, ваша жена и ваш ребенок останетесь живы и сохраните свободу! А если попробуете противиться воле Аллаха и силе нашего оружия, то сдохнете и пойдете на корм рыбам!

– Вот так новость! – выдохнул, немного опомнившись, рыцарь Лионский. – Ничего себе пираты, чтоб у них рога повырастали на пятках! Они, выходит, знают, кто мы, и сколько нас. И наверняка им ведомо, куда и для чего мы плывем. Проклятие! Кто же их послал?

– Видимо, тот же, кто послал людей, что напали на меня по пути в Птолемиаду. Тех ассасинов, которые убили моего оруженосца, – негромко проговорил Фридрих, и на его лице появилось странное выражение. – Кому-то очень нужно, чтобы мы не добрались до цели нашего путешествия.

И, словно отвечая ему, человек в синей чалме вновь заорал сквозь сложенные ладони:

– Великий Старец Горы хочет, чтобы вы вернулись в Акру, рыцарь Эдгар! Мы сами вас туда отвезем.

– Катись ты к пиявкам в гнилое болото! – взревел молодой человек, разом припомнив ругательства, которые любил еще будучи кузнецом в Лионе. – Осел вислоухий, псина плешивая, дерьмоед вонючий! Кто такой твой Старец, чтобы нам приказывать, куда мы должны и куда не должны ехать!? А ну давай, сунься к нам! Плевать я хотел на восемьдесят с лишним твоих ублюдков! Половина из них выдохнется на веслах, покуда вы нас догоните. Если Бог на нашей стороне, мы с вами справимся.

Все это он прокричал уже на французском языке, не сомневаясь, в свою очередь, что ассасин его поймет. И тот отлично понял. Последовал взмах руки, воины на носу галеры вскинули луки, и десятка два стрел плюхнулись в воду на расстоянии в тридцать туаз25 от кормы когга.

– Ага, разозлился! – с торжеством пробормотал Эдгар. – Иначе не отдал бы приказ стрелять, видя, что стрелы еще не долетят. Эй, арбалетчики! Занять позиции на корме и вдоль левого борта! Приготовиться к бою.

Вильгельм, послюнив, поднял палец, и слегка хмыкнул:

– Этот сухопутний собак врет. Ветер будет сильнэй еще дольго до закат. Но ми, я так думайт, и без него справляться. Вот еще немношко!

Глава 9

Глубина осадки

Когг со всей скоростью, какая только возможна при слабом ветре, шел к группе островков, уже хорошо видимых. Они представляли собою просто крупные утесы, частью голые, частью покрытые кустарником и деревцами, низкими и корявыми от постоянного сражения с морскими ветрами. Вокруг этих утесов тучами вились птицы.

Островки находились примерно в двухстах туазах от когга, когда с галеры вновь рванулись стрелы, и на этот раз с десяток их воткнулись в корму и левый борт. Однако и на корме, и у борта уже блистали ряды сдвинутых щитов. Один лишь Вилли стоял у руля, ничем не прикрытый, все с той же невозмутимостью управляя кораблем.

– Воины! Закрыть щитом рулевого! – приказал Эдгар.

– Не надо! – возразил Вильгельм. – Щит будет мне мешайт. Если я не так хорошо видеть все, ми будем погибать.

– А если тебя подстрелят? – спросил молодой рыцарь.

– А если мачта будет падать мне на голова? Бог не захотейт, мне ничего не будет! Бог решайт, чтобы Вилли Морской пошель кормить акуль, значит так и станет.

– Сдавайтесь, рыцарь Эдгар! – вновь прозвучало с галеры, и снова стрелы полетели густо и мощно, и некоторые, перелетев борт, застучали по сдвинутым щитам воинов.

В этот момент Эдгар вспомнил, что так с ним уже было. Так было почти полтора года назад, когда он вез принцессу Беренгарию Наваррскую и королеву Элеонору Английскую в Мессину26, к Ричарду Львиное Сердце. Они еще ехали по дорогам Франции, и когда пришлось скакать сквозь густой лес, их отряд вдруг остановили разбойники. По крайней мере, сперва Эдгар так подумал. Но предводитель разбойников неожиданно обратился к нему по имени. Правда – по имени его друга: главарь лесной банды назвал его Луи Шато-Крайоном. И ведь в действительности сопровождать венценосных дам должен был именно Луи! Потом оказалось, что этот главарь был тамплиером и что его послал магистр Жерар де Ридфор с целью захватить Беренгарию и таким образом получить власть над королем Ричардом, безумно любившим свою невесту.

Теперь все повторялось. Загадочный ассасин оказался необъяснимо осведомленным.

– Арбалетчики! – крикнул молодой рыцарь. – Давай!

Двадцать стрел из-за зубцов кормовой надстройки ринулись навстречу галере, и двое сарацин, как тряпичные куклы, рухнули головой вниз.

Преследователи этого не ожидали. До Эдгара и его спутников донеслись бранные выкрики, над бортом галеры тоже появились щиты. Однако она сидела в воде ниже когга, и поэтому ее было удобнее обстреливать. Новые потоки стрел понеслись с той и с другой стороны. На паруснике был ранен один из воинов, с галеры упал еще один лучник.

– Они догоняют нас! – произнес Эдгар, тоже выпуская стрелу и с удовлетворением замечая, что она попала в плечо гребцу.

– Отшень карашо! – воскликнул Вилли Рыжий. – Тэперь они уже не станут меняйт направлений! Пускай так и идут.

Легкий когг достиг островков. Он вошел в пространство меж самым большим утесом и самым маленьким, который был просто высокой скалой, издали напоминавшей по форме сжатый кулак. Островки отстояли друг от друга примерно на полсотни туаз.

Стрелы, тучей посыпавшиеся с галеры, на этот раз ранили двоих французов. Но арбалетчики, выдвинув оружие из-за щитов, прицелились уже тщательнее, и их выстрелы свалили сразу четверых пиратов, после чего остальные поспешно укрылись щитами.

– Послушайте, Эдгар Лионский! – снова закричал человек в синей чалме, и теперь его было уже хорошо слышно. – Давайте обойдемся без драки. В конце концов, мне нужен только один из вас – рыцарь Фридрих Тельрамунд! Старец Горы хочет говорить с ним. Пускай рыцарь Тельрамунд высадится на одну из этих скал, и мы его подберем! После этого можете плыть, куда вам вздумается!

– Вот оно как! – тихо проговорил Фридрих, кажется даже не очень пораженный словами ассасина. – О чем же таком я знаю, что за мной началась настоящая охота, а?

– И я бы тоже хотел понять, что вы такое знаете, мессир! – Эдгар посмотрел на своего спутника и вдруг улыбнулся. – Странно иногда судьба сводит людей, ей-богу!

– Я не хочу терять моих людей и не хочу перебить всех вас! – продолжал взывать человек в синей чалме. – На что вам сдался этот немец? Высадите его или скиньте за борт – и мы отстанем от вас!

– На что мне сдался этот немец!? – теперь уже Эдгар совершенно разъярился. – Ты будешь решать, крыса сарацинская, кто мне нужен, а кто нет!? Это ваш Старец, змей подколодный, вампир ночной, учит вас натравливать христиан друг на друга! Ему нужно, чтоб мы друг друга ненавидели! Ах ты, потрох гусиный, сучья блевотина! Давай-давай, догоняй нас! И посмотрим, как вы умеете драться!

С галеры снова стали стрелять, на этот раз беспорядочно. Две стрелы воткнулись возле самой руки Эдгара, которой тот опирался о борт. Рыцарь Лионский расхохотался и выстрелил в ответ. Вновь, как всегда бывало в мгновения битвы, в нем ожил легендарный предок – Эдгар из Оверни, прославленный рыцарь и неустрашимый воин. Он не думал ни о чем, кроме битвы, и не боялся ничего и никого, кроме Бога.

В это время за его спиной раздался отчаянный вопль. Вопил Вилли Рыжий:

– Держите его, рицар! Держите! Мне надо держайт руль, или ми пойдем к акуль! Што он такой придумаль!?

Эдгар, швырнув арбалет на палубу, вцепился в плечи Фридриха, который уже успел вскочить на борт приготовился прыгнуть в воду.

– Пустите! – Тельрамунд ударил Эдгара с такой силой, что молодой человек едва не потерял равновесие. – Пустите! Это – мое дело!

– Здесь командую я! – заорал Эдгар. – И я не разрешаю вам покидать отряд! Раз они так хотят вас уничтожить, значит, вы можете нам в чем-то очень сильно помочь. Или что-то другое можете и знаете, что послужит делу Господа и помешает Его врагу! Не сходите с ума, Фридрих!

– У вас ребенок, Эдгар! Малыш, который ко всему этому не имеет ровно никакого отношения! Убирайтесь, дьявол вас забери!

– Если вы покинете корабль, он заберет вас, потому что это – самоубийство! Выкиньте из головы свою идиотскую затею, или я буду думать, что все прирожденные рыцари – недоумки, кроме моего братца Луи и короля Ричарда Львиное Сердце! Хватит! Я – не ваш тамплиерский приятель Лоэнгрин, чтобы принимать такие жертвы!

Последние слова вырвались у Эдгара Лионского против воли, но он понял, что попал в цель.

– Что!? Да ты-то откуда знаешь, мальчишка!? Что тебе за дело!? Пусти или я убью тебя!

Тельрамунд схватился за меч и готов был обнажить его, но в это время с палубы послышались крики матросов и воинов:

– О-о-о! Что это с ними!?

– Вот это да! Ха-ха! Да они влопались!

Разом обернувшись к галере, о которой они в пылу перепалки позабыли, оба рыцаря увидали, что гребное судно уже не плывет за ними. Оно беспомощно торчало, именно торчало посреди пролива, разделявшего маленькие острова, причем нос галеры задирался все выше, а корма на глазах уходила вниз, погружаясь в воду. Сарацины, сразу не понявшие, в чем дело, теперь принялись отчаянно вопить.

– Отлишно! – воскликнул Вилли, прищелкивая пальцами свободной руки и расплываясь самой лучезарной улыбкой. – Просто отшень карашо! Постреляли, а теперь мошно и поплавайт!

– Ничего не понимаю! – Фридрих, моментально опомнившись, поднялся к кормчему и ошеломленно смотрел на тонущую галеру. – Вилли, ты что, умеешь колдовать? Они сели на подводную скалу в том самом месте, где только что преспокойно прошел наш корабль!

Вильгельм заулыбался еще шире:

– Правильно! Только они сидели в воде почти вдвое глубже нашего. Надо знать разницу в осадке когга и галеры, да еще когда на ней в два с лишним раза больше людей и в три раза больше железа – оружия-то они всегда возят на две таких банды! Ну что же, скорее потонут! Мне доводилось видеть, как на этот камень вот так же напарывались корабли с большой осадкой, а негруженое судно однажды прошло невредимым. Тогда-то я решил нырнуть, чтоб посмотреть, на какой глубине находится скала.

И, заметив подошедшего и тоже совершенно ошеломленного Эдгара, кормчий перевел свой ответ на французский, еще смешнее, чем обычно, коверкая слова.

Галера, которой подводный риф вспорол днище от носа до середины корпуса, быстро погружалась. Сарацины прыгали с нее в воду, пытаясь добраться до островков, однако сильное течение тащило их в море. Многие, не умея как следует плавать, стали тонуть под тяжестью своих доспехов, других на плаву подстреливали арбалетчики с когга. К пиратам ни воины, ни моряки не питали ни малейшего сочувствия, и никому не пришло в голову спасать барахтавшихся в воде разбойников.

Человек в синей чалме все еще стоял на палубе, вцепившись в борт, и смотрел на ускользающую добычу. Его глаз нельзя было разглядеть, но Эдгар был уверен, что они полны не страха, а ярости.

– Надо бы было достать его оттуда! – произнес Фридрих. – Иначе мы так и не поймем, кто и почему охотится за нами. За мной… А это и в самом деле может иметь отношение к исчезновению Ричарда. Но ведь ублюдок не дастся живым, даже рискни мы приблизиться к галере.

– Будь ты проклят, Тельрамунд! – завопил вдруг ассасин. – Тот, кто изменил обетам, не получит прощения ни у нашего, ни у своего Бога!

– Я никаких обетов не давал! – крикнул Фридрих.

Ответом был взмах руки, которую человек в чалме до сих пор держал опущенной.

– Осторожно – арбалет! – воскликнул Эдгар.

Когг был всего в полутора десятках туаз от галеры, и пущенная с такого расстояния стрела наверняка достигла бы цели, а у Тельрамунда не было щита и уже не хватало времени, чтобы отпрянуть за выступ кормовой надстройки.

Но тетива прозвенела возле самого уха немецкого рыцаря, – и раньше, чем ассасин успел выстрелить, стрела пробила его горло. Он широко разинул рот, выронил свой арбалет и рухнул с высоко задравшегося носа галеры головою вниз.

– Вот тебе, дурак! – звонко воскликнул рядом с Фридрихом почти детский голос. – У-у-у, как ты меня напугал! А у Луизы, кажется, со страху молоко пропало.

– Мария! – ахнул Эдгар. – Почему же ты меня не слушаешься?

– Так ведь вроде бы уже все кончилось? – она жалобно заморгала пушистыми ресницами. – А там, в каюте, ничего не видно и та-ак страшно…

– Кажется, вы спасли мне жизнь, маленький Ксавье! – задумчиво проговорил Фридрих.

Она нахмурилась:

– А не надо было! За что вы ударили моего мужа?

– А, правда, за что? – Эдгар посмотрел на барона, едва удерживая улыбку.

И невозмутимый Фридрих вдруг до самых ушей залился алой краской:

– Простите, мессир! Но вас никто не просил мне мешать, равно, как и вспоминать всякую ерунду из моей прошлой жизни. Кстати, откуда вы это взяли?

– Потом расскажу, – отмахнулся молодой рыцарь. – А пока что, думаю, нам не мешает вдвоем обнять нашего Вилли. Я и представить себе не мог, что он может такое выдумать!

– О, только не обнимать меня втвоем! – завопил храбрый кормчий, прячась за руль. – Ви два, если обнять, то ломать мой бедний кости! Или ломать борт, и ми все падайт в воду. А там сейчас будет много-много акуль. Потому что акуль ошень любит кушайт морской разбойники…

Пока он говорил, когг миновал, наконец, опасный проход между скалами, и черный силуэт разбитой галеры почти скрылся из глаз.

Часть вторая

Бродячие трубадуры

Глава 1

Седой Волк возвращается

Летом Лондон делался тесным и шумным. Частые в это время года ярмарки порождали непрерывный поток ползущих по главным улицам повозок, малейший ветерок разносил вокруг целые облака пыли, загоняя их в окна домов, а прохожих заставляя кашлять и зажимать носы. Там же, где улицы были мощеные, подкованные копыта лошадей, ослов и волов27 нередко выворачивали из земли камни, ломали деревянные настилы, и в дождливую погоду в выбоинах собиралась, а после застаивалась вода.

Королева Элеонора, никогда не любившая Лондона, последние год с небольшим жила в нем лишь по необходимости: волею своего сына короля Ричарда королева-мать в его отсутствие была оставлена править Англией, а значит – должна была хотя бы какое-то время находиться в столице. Но даже если бы ей здесь нравилось, обстоятельства все равно вынуждали ее то и дело уезжать, посещая разные графства28 страны: едва Ричард Львиное Сердце отправился в Крестовый поход, его младший брат граф Иоанн начал поднимать смуту, пытаясь восстановить Англию против ее государя. Когда же стало известно об исчезновении короля, малоумный граф и вовсе взбесился – он бросился уверять свое окружение и всех вассалов, подданных Ричарда, что того уж точно нет в живых, что нельзя оставлять страну без твердой власти, что нужен новый монарх.

Правда, Иоанн по старой привычке и в силу удивительной слабости характера все так же боялся своей матери. Поэтому стоило Элеоноре появиться там, где он мутил народ, готовя бунт, как все очень быстро успокаивалось. Сам возмутитель порядка мигом признавал свою неправоту, а жители городов и сел тут же спешили забыть его призывы: во-первых, взбалмошного графа никто не любил, а во-вторых, англичане не хотели верить в гибель своего легендарного короля. Люди всегда доверяли Элеоноре, которая клялась Божиим именем (и при этом ничуть не лукавила!), что чувствует близкое возвращение Ричарда. Доверяли – и потому не желали слушать истеричных возгласов Иоанна, уверявшего, будто не раз видел во сне гибель старшего брата.

В несчастье, которое постигло ее любимого сына, отважная королева отчасти винила себя. Ведь это она, Элеонора, поддавшись, как ей казалось, слабости, отправила Ричарду в Палестину тревожное письмо, извещая, что Иоанн поднимает против него север Англии, что к бунтовщику-графу готовы примкнуть некоторые вассалы, и очень опасно полагаться на небольшие военные силы, которые оставались в ее распоряжении, пока основная армия билась с мусульманами вдали от родной земли. Возможно, это письмо стало одной из причин, побудивших Ричарда не довести до конца столь успешно проведенный им Крестовый поход, не захватить Иерусалим, преждевременно заключить мир с Саладином и объявить о своем возвращении в Англию.

Конечно, Элеонора знала, как тяжко было ее великому сыну справляться со строптивостью других вождей крестоносцев, как их распри и своеволие развалили некогда сплоченное войско, как жестоко было разочарование короля-героя в искренности христианского порыва всех этих королей, герцогов, баронов… Да, Ричард заключил мир не потому, что сознавал невозможность победы, но потому, что видел: ее не удастся сохранить. И все-таки, если бы он мог задержаться, если бы все же взял штурмом Святой Город, то, может быть, и договор был бы суровее в отношении Саладина, и результаты победы убедительнее для христиан. А раз так, то это она, Элеонора Английская, виновата в том, что героические подвиги ее сына во многом оказались напрасны. Могла бы и сама продержаться, могла бы не писать того письма. Другие писали? Писали, да. Преданные королю графы, даже шериф29 одного из графств, где Иоанн едва не поднял восстание городской гильдии30. Но их страхи не могли встревожить Ричарда так, как опасения матери. Он ведь знал, что она ничего не боится. А тут испугалась!

«Старая клуша! – бранила себя Элеонора. – Никуда ты уже не годишься, если скисла перед таким дураком, как твой младший сын. И подвела Ричарда…»

Когда бывали спокойные дни и недели, королева уезжала из столицы. Правда, ей уже не удавалось уединяться в каком-нибудь из своих замков, чтобы, как бывало, встречаться с учеными людьми, часами читать, спрятавшись в укромном гроте, или же самозабвенно охотиться и вечерами, сидя на сложенном плаще, возле костра, пить вместе со своими охотниками горячее вино и, обжигаясь, стаскивать с вертела хрустящие кусочки оленины или кабанины и осторожно откусывать румяную корочку под смех и песни ловких загонщиков и стрелков.

Теперь она выезжала в какое-то из графств, якобы, чтобы там отдохнуть, на деле же следя за настроениями властей и народа и стремясь, в случае чего, предотвратить смуту.

Поджидая новых известий от рыцаря Блонделя и графа Луи Шато-Крайона, вновь пустившихся на поиски Ричарда, Элеонора решила впервые за долгое время навестить свою родину, богатую и счастливую Аквитанию. Всю жизнь она любила эти прекрасные места, всю жизнь ей хотелось бывать здесь как можно чаще, но удавалось это, напротив, очень редко.

Путь в Аквитанию не занял много времени, даже переправа через Ла-Манш на сей раз обошлась без приключений, ну а странствие верхом по английской части Франции королева всегда очень любила. Королеву помнили и чтили и в графстве Тулузском, и в Пуату, где ей приходилось бывать и где каждый ее приезд вызывал целое нашествие местных менестрелей и поэтов. Правда, на этот раз Элеонора и ее свита почти нигде не задерживались дольше, чем того требовали отдых, перековка лошадей и самый краткий сон путников. Жизнь в седле всегда нравилась королеве, а ее по-прежнему железное здоровье позволяло пренебрегать лишней заботой о себе.

«Почему я так спешу туда? Почему?» Она хотела и не могла себе признаться в нежданной слабости. Сейчас, когда судьба послала ей новое, пожалуй, самое страшное испытание – не просто ежечасный страх за жизнь любимого сына, но ежечасное сомнение в том, жив ли он вообще, – именно сейчас у королевы вдруг появилось горькое и жестокое чувство невозвратности прожитого, невозвратности многого, что осталось в долгой-долгой жизни, которая сейчас казалась краткой, будто пронесшейся на взмыленном коне. Правда, Элеонора никогда не посмела бы сетовать, что жизнь промелькнула мимо – она всегда неслась вместе с нею, всегда была готова опередить события и, пренебрегая риском, рвануться в неизвестность. Неистовая королева действительно ничего не страшилась, и все, что можно было взять в этой бешеной гонке, не поступаясь Божьими Заповедями и не роняя себя, она взяла и ни о чем теперь не жалела.

Ей было не жаль даже тех пятнадцати лет, что пришлось провести, по сути дела, в заключении, под самым строгим надзором в одном из замков Южной Англии. Туда ее отправил муж, король Генрих, уязвленный тем, что она возражала против его открытых любовных интриг с кем попало, но гораздо более – тем, что его придворные и знать уважали мнение королевы больше мнения самого Генриха. Он, возможно, даже опасался заговора с ее стороны. Глупец! Кто, как не она, знал, что бунты и заговоры никогда не приносят удачи. Рано или поздно их зачинщикам приходится платить более дорогую цену, чем жертвам этих заговоров и бунтов.

В те годы, когда вокруг было очень мало людей (из всех близких один только Ричард навещал ее постоянно, чем вызывал гнев отца), Элеонора как никогда много читала, как никогда, много молилась, как никогда много думала. И многое из того, что прежде казалось ей непонятным, вдруг представилось ясным и простым. Правда, возникли новые вопросы, и ответить на них можно было, только прожив еще немало лет. Она тогда особенно сблизилась с Ричардом, особенно много сумела ему дать, не говоря уж о том, что научила его бегло читать и писать без ошибок, обучила латыни и еще некоторым наукам, которые, что бы ни говорили его рыцари, были вовсе не лишними для короля.

Но что же тогда происходит с нею сейчас? Она никогда не думала о том, что уже стара – просто знала это и принимала как должное. Хотя ни здоровье, ни отношение окружавших людей ей об этом не напоминали. Даже зеркало до поры было милосердно – лицо, которое она в нем видела, вряд ли сильно огорчило бы даже пятидесятилетнюю даму, а уж доживая седьмой десяток, можно было только изумляться, как мало росчерков оставила на этом лице жизнь.

Так в чем же дело? Что за странная тоска о невозвратном толкает ее под зеленые сени Аквитании, к стенам родового замка, где сейчас живет один из ее двоюродных братьев, и где она ни за что на свете не остановится? Внешне Элеонора была в ровных отношениях со своей аквитанской родней, встречалась, когда нужно поддерживала, однако… Никто этого не знал. Никто, кроме епископа Бернара, теперь уже почившего в Бозе, которому однажды она исповедалась в том жгучем гневе, почти ненависти, которые питала к своим родным. Питала после рокового утра, когда они отняли у пятнадцатилетней Элеоноры ее счастье.

Взмахом руки королева отпустила от себя сопровождавших ее придворную даму, семерых воинов и двух пажей.

– Я прокачусь по лесу одна, – сказала она, привычным жестом касаясь арбалета. – Может, подстрелю фазана или пару куропаток. На ужин хочется дичи. А вы пока поезжайте к замку шерифа Роальда. Шериф хотя и предупрежден, что я буду жить у него несколько дней, наверняка не ожидал, что мы прибудем так скоро. Пускай прикажет на завтра подготовить охоту, уж здесь-то я отведу душу! А ты, Кло (это относилось к Клотильде, как обычно, сопровождавшей королеву в ее путешествии), напомни, пожалуйста, слугам в замке, что ванну я люблю не очень горячую, и что вместо всяких масел в воду лучше всыпать розовых лепестков – так я привыкла мыться в детстве.

– Но, миледи, – Клотильда понимала, что возражать Элеоноре бесполезно, однако ее к этому понуждал долг, – все же этот лес удален от герцогского замка и от города. Быть может, хотя бы двух воинов охраны вы с собой возьмете?