скачать книгу бесплатно
«Анька»
Мелкий дождь сыплется в осклизлую ледяную слякоть. Дробит неровный рыжий свет фонарей в лужах, больше напоминающих озёра. Кажется, что промозглая морось заволокла весь мир, все времена, соединяя московские, когда-то «девственные» улицы Левитова и петербуржские дворы-колодцы. Распутные и мои.
Шершавым асфальтом, словно свежей кожей, затянулись израненные тысячами ног улицы. Вчера по ним мчались конные экипажи, сегодня – эффектные БМВ и дешёвые колымаги: обязательно тонированные и с пиленными пружинами.
Засверкали разноцветьем неона витрины, утонули в облаках небоскрёбы, а электрический паук сплёл над улицами хитрую паутину: не каждая птица пролетит.
Только человеческая душа осталась неизменной.
Всё так же робко она выглядывает из-за бронированных стенок недоверия. Всё так же возводит очи горе – к светлому, чистому, вечному. Туда, где за облаками – незримые, но незыблемые – прячутся мириады звёзд и солнце.
В солнце, конечно, никто уже не верит. Глупо здесь, в Петербурге, верить, что есть наверху, за извечной серой хмарью, какое-то светило. Стены домов покрашены в жёлтый, и спасибо. Достаточно.
Душа – душой, а в разговоры она не лезет. Чревато, знаете ли, показывать глубинную суть любому встречному. Ткнёт грязным пальцем, окинет насмешливым взглядом – век не отмоешься. Потому и диалоги из века в век всё те же: ругают правительство и погоду. А кто за тридцать, так прибавляют ещё, что ноют колени и спина. И врачи все – сплошь шарлатаны да живодёры. Но есть вот одна бабка…
Та бабка, наверно, от основания мира сидит в своей покосившейся халупе, и дороги из всех городов ведут к ней. Сначала полудиких варваров, потом – обнищавших и спившихся работяг, а нынче – хипстеров в подвёрнутых штанишках.
А она зашёптывает, утешает как может, даёт мудрые советы, которые никто не слушает. А потом долго смотрит в небо и улыбается краем губ. И знает, что однажды всё-таки покажется солнце. Может быть, сама Мать-природа нашла пристанище в этом дряхлом теле. А может, какая другая Мать. Но относится она ко всем равно, что к любимым детям или внукам.
Только вот шепчутся про неё многие, а доходят единицы.
* * *
«Чвяк-чвяк». Сапоги давно промокли. Для мороза и пушистого снега они – в самый раз, а вот для тоскливого межсезонья – не очень. Надо бы заглянуть на барахолку, может, найдётся нечто, более подходящее случаю.
Для такой погоды есть верное решение: надеваешь носок, сверху – пакет, завернув как портянку, а сверху – ещё носок. Там уж тебе буквально море по колено. Но вот попутал бес выскочить на улицу без «гидрокостюма». Ещё вчера ведь термометр показывал минус шесть.
Ладно, до Анькиного дома уже совсем рукой подать. А там – горячий чай и батареи. Ещё наверняка – коньяк и толпа народу, но это уже не так важно.
Анька живёт возле площади Труда. В самом центре, между прочим. И в доме у неё настоящая парадная, а не какой-нибудь там подъезд.
Правда, впечатление от приобщения к культурному наследию несколько портится при входе в длинную, как кишка, полутёмную и давно не ремонтированную коммуналку. Особенно если навстречу попадается склочная соседка со своей псиной.
Но хуже всего, конечно, тот сосед, что за руку, а иногда и за волосы вытаскивает Анькиных гостей из туалета. Ну, просто потому что не тварь дрожащая, а право имеет. Всё по Достоевскому. Центр же ж, культура!
Зато мы все научились виртуозно пробираться в жизненно важное заведение впотьмах, абсолютно бесшумно. Если вдруг начнётся война (тьфу-тьфу, конечно), цены нам не будет как диверсантам.
Поднимаюсь по знакомой лестнице, коротко звоню в дверь.
Кто-то из Анькиных гостей, не глядя, открывает мне и моментально скрывается в недрах квартиры.
Разуваюсь, не зажигая свет в коридоре. Стягиваю куртку и носки. И с того и с другого глухо падают на линолеум редкие капли.
Дверь в ближайшую комнату распахивается, и появляется Анька. Вместе с ней вылетает клуб дыма. Подруга, хихикая, разгоняет его рукой.
Потолки в квартире высокие – больше четырёх метров. Настоящие хоромы. Но даже это не спасает, когда там целенаправленно курят три здоровенных мужика, чтобы иметь перед барышнями более многозначительный вид. Последние, кстати, тоже не отстают.
– Заходи, чего ты как неродная? – Анька тащит меня в своё логово. Я непроизвольно задерживаю дыхание, заодно пытаясь припрятать за спиной испаскудившиеся носки. Поджимаю босые пальцы, стараясь не занозить их о дореволюционный паркет.
Несмотря на кавардак, публика блистательна. В кресле, приняв драматическую позу, максимально выгодно подчёркивающую длину ног и невероятный изгиб талии, устроилась Мари. Чёрное платье посверкивает стразами. Она – актриса. И по жизни, и по работе. Возможно, талант пока по достоинству не оценён, но это лишь досадная временная неурядица. По крайней мере, нам регулярно напоминают о данном факте.
Иван – мутный тип ростом около двух метров – небрежно присел на подоконник, примяв пыльную золотую портьеру. Я бы не доверила ему и носовой платок, но он чудесно рассказывает о красотах Камчатки и солнечных ароматах Крымских гор. Длинный, скошенный чуть набок, веснушчатый нос дёргается, как будто рассказчик сейчас вычихнет воодушевлённой публике все накопленные в поездках запахи и впечатления.
На какие шиши и по каким делам катается Иван в неведомые дали, никто толком не знает. Но за красочные истории, половина из которых, скорее всего, была им самим подслушана по дороге, с этим готовы мириться.
В углу дивана, скептически приподняв бровь, пристроился хороший мальчик Борис. Это выражение лица не покидает его практически никогда, будто он сам не может понять, как здесь оказался. Но приходит ведь снова и снова! Сидит, слушает. Может быть, изучает всю компанию для своей будущей юридической практики.
Борис понимающе косится на мои босые ноги, молча отставляет пузатый бокал и двигает диван, чтобы можно было добраться до батареи. Остальная публика взахлёб обсуждает очередной артхаусный шедевр какого-то гения кинематографа. Судя по накалу страстей, дело близко к рукоприкладству.
Тон задаёт Роман. Это очередной Анькин ухажёр. Уже долго держится, кстати, несмотря на все перипетии совместного быта. Например, на то, что мужчина прикидывался, будто ходит на работу и получает зарплату, а потом выяснилось, что он тащит и продаёт из дома благоверной всякую мелочёвку: наушники, старый примус, швейную машинку с антресолей.
Тогда, конечно, был жуткий скандал. Анька сломала вруну нос. Прямо по-настоящему. Прямо кулаком. Несмотря на хрупкую субтильную комплекцию, в ярости подруга бывает страшна.
С тех пор Роман вроде бы образумился. Галантно целует руки гостьям, эффектно встаёт на одно колено перед Анькой, подливая той вина. Следы домашнего насилия почти не испортили его гордый римский профиль. А машинка? Ну что с неё? Не в машинке счастье.
Сама хозяйка хороша. Учится на дизайнера и отлично рисует. И сама она похожа на резкий росчерк каллиграфической кисти. Почти чёрные глаза сияют лихорадочным, каким-то нездоровым блеском. Но, наверно, именно это черта даёт ей уникальное умение добиваться от кого угодно чего угодно.
Анька пока не переходит разумных границ, но я твёрдо уверена: если она однажды подойдёт к вам на улице, объяснит, почему ей срочно нужно на Луну, вы тут же, не распыляясь на менее важные дела, броситесь строить космический корабль.
* * *
Вечер незаметно переходит в ночь. Муторную, длинную, но уже предвесеннюю. За высокими рассохшимися окнами март медленно, но неуклонно, вступает в свои права.
Гости нехотя разбредаются, Роман отправляется проводить их. Может быть, опять спёр что-нибудь под шумок.
Свет выключен.
Тихо. Только раздаётся мерное тиканье настенных часов. Можно представить, как с каждым движением коричневая стрелка проезжается по циферблату.
Сидя на подоконнике с ногами, Анька снова курит. Я стою рядом, чуть одуревшая от дыма и шумного вечера. Хочется спать, но ощущение «здесь и сейчас» дарит удивительный покой и умиротворение.
Счастье?
Ладони на холодном подоконнике. Неуловимый весенний дух, просачивающийся в задымлённую комнату через приоткрытую форточку. Светлеющее небо над Невой.
Небо! Настоящее, синее, чистое. Без обрывков болезненно-жёлтых туч, перманентно выжимающих из себя ледяные капли.
– Ты счастлива? – спрашиваю я. Этим чувством всепоглощающего «сегодня» хочется поделиться со всем миром. И пусть никто не уйдёт обиженным, да?
Анька едва слышно хмыкает. Гасит прогоревшую почти до фильтра сигарету.
– Нет, – твёрдо отвечает она. – Но однажды буду.
И как тут объяснить, что наступление этого однажды – всего лишь осознанный выбор? Кто-то умеет быть счастливым, просто отхлебнув вкусной воды из колодца. Даже когда в кармане пусто, а одежда требует ремонта. Другой достигает цели за целью, не испытывая ни покоя, ни удовлетворения.
Мы молча смотрим на рассвет.
* * *
Всё это было страшно давно.
Анька успела бросить свой дизайнерский университет. Потом поступила в Академию Художеств на бесплатное отделение и тоже послала всё к чертям.
Тем же маршрутом отправился и Роман.
Справедливости ради стоило бы сломать ему ещё что-нибудь, кроме носа, но это уже совсем другая история.
Анька по-прежнему курит и плачет.
Можно было бы осуждать её и за одно, и за другое. Кажется, уныние до сих пор входит в состав смертных грехов, как самый бюджетный. Но для меня эта девушка – маленький флаг надежды, яркий лучик солнца на жёлтых стенах дождливого Петербурга.
Она, как феникс, однажды поднимает голову, сколько бы ни рассыпались пеплом мечты, стремления и вера в людей. Та самая наивная большеглазая душа, которая выглядывает из-за крепкой решётки оценочных суждений и резкой иронии.
Однажды я спрошу Аньку: «Ты счастлива?», и её выбором будет «да»…
Геннадий Авласенко
«Ловись рыбка на… башмак»
Как это печально, когда нет клёва!
И хоть говорят, что главное на рыбалке не улов, а так называемое «единение с природой»… да лукавят они, все те, кто вещает такое! Какое тут, к чёрту, «единение», когда поплавку даже лень пошевелиться, а очкастый тип за спиной всё никак уходить не желает! Может, потому и клевать перестало?!
– Послушай! – не выдержав, повернулся рыбак к очкарику. – Если тебе так нравится рыбалка, почему б тогда самому не попробовать?
– У меня не хватит терпения, – пояснил очкарик, по-прежнему не сводя глаз с неподвижного поплавка. – Да и удочки у меня тоже нет…
Был он худощавый, нескладный, лет двадцати, не больше. Молокосос, в общем…
– Терпения у него, видите ли, не хватит! – проворчал рыбак, с раздражением меняя наживку и вновь забрасывая удочку. – На поплавок бездумно пялиться терпения хватает, а ежели самому…
И тут в голову рыбаку пришла одна замечательная идея. Гениальная, можно сказать, идея! Сразу двух зайцев, как говорится… и надоедалу этого куда-нибудь подальше сплавить, да и посмеяться над ним хорошенько.
– Слушай! – отложив удочку в сторону, рыбак вплотную приблизился к юноше. – Насчёт терпения у тебя всё в порядке, а удочку…
Замолчав на мгновение, рыбак быстренько огляделся по сторонам.
– Удочку мы сейчас живо организуем!
Подхватив с травы почерневшую от времени жердь, рыбак с самым серьёзным видом осмотрел её со всех сторон, потом, удовлетворённо хмыкнув, вытащил из кармана моток тонкой бечёвки. Не спеша прикрепил её к жерди.
– Так, удилище и леска у нас уже имеются, – пробормотал он, внимательно озираясь, – осталось только… Ага, вот это должно подойти!
Рыбак вытащил из травы старый дырявый башмак, привязал его к бечёвке.
– Классная удочка получилась! – одобрительно хмыкнул он. – И притом, только на солидную рыбину!
– Правда? – недоверчиво проговорил юноша. – А какую рыбину можно поймать на башмак?
– Исключительно крупную! – заверил собеседника рыбак. – Сом, к примеру, только на башмак и клюёт! Или щука огромных размеров! – Тут рыбак вздохнул и с притворным сожалением добавил: – Эх, жалко даже отдавать тебе, да где наша не пропадала! Пользуйся моей добротой!
И он решительно протянул юноше жердь с болтающимся на ней башмаком.
– Держи, пока я не передумал!
– Благодарствую! – проговорил юноша, нерешительно принимая из рук рыбака «удочку». – А сейчас, что? Забрасывать?
И он взмахнул жердью.
– Стой! – своевременно перехватил руку юноши рыбак. – Тут сомы не водятся, тут мелочь одна! А вон за тем кустарником их хоть пруд пруди! Так что тебе туда надо!
Рыбак и сам не верил, что его шутка сработает, но именно так и произошло. Вскинув на плечо «удочку» юноша послушно двинулся в указанную сторону. Потом до слуха рыбака донёсся характерный всплеск.
– Ну и идиот! – покрутил головой рыбак. – Таких поискать!
И тут ему стало не до недотёпы-очкарика. Неподвижный до этого поплавок вдруг вздрогнул, чуть приподнялся и медленно пошёл в сторону. Затаив дыхание, рыбак сделал подсечку… и вот уже увесистый подлещик серебристо затрепетал на траве.
– С почином! – поздравил себя рыбак, вновь забрасывая удочку. И почти сразу же подсёк второго подлещика.
А потом ещё и ещё… и, лишь когда донельзя обрадованный рыбак вытащил шестого по счёту подлещика, поплавок наконец-таки успокоился и вновь застыл в полной неподвижности.
И в это самое время послышался взволнованный возглас из-за кустов:
– У меня что-то клюнуло! Увесистое!
– Сом, разумеется! – иронично выкрикнул рыбак в ответ и тут же, неожиданно даже для себя самого, добавил: – Слушай, я просто пошутил! А башмак твой, скорее всего, за корч зацепился.
– Да нет же! – ещё более взволнованно выкрикнул юноша. – Там живое что-то! Дёргает!
– Да что ты такое говоришь?!
Ни капельки не поверив юноше (да и как в такое можно поверить!) рыбак тем не менее отложил удочку в сторону и не спеша двинулся в сторону кустарника. А там…
Из воды, держа в руке башмак, вынырнула вдруг полностью обнажённая девушка. Ослепительно прекрасная, с длинными зелёными волосами и большущими глазами ярко-синего цвета.
– Ну, и что дальше? – окидывая пристальным взглядом оторопевших от неожиданности мужчин, проговорила девушка чуть хрипловатым, но тем не менее весьма приятным голосом. – Уставились и молчат, нет, чтобы помочь…
Но ни рыбак, ни юноша в очках ничего ей на это не ответили, продолжая оторопело молчать. Слишком уж странным и даже нереальным оказалось для них неожиданное появление из воды удивительной этой незнакомки.
– А, дождёшься от вас помощи!
Девушка быстренько выбралась на берег, внимательно себя осмотрела и вдруг звонко хлопнула в ладони. И тотчас же оказалась одетой. Правда, настоящей одеждой зеленоватую и почти прозрачную тунику, в которую только что облачилась девушка, можно было назвать с огромной даже натяжкой.
– Для начала позвольте представиться, – обольстительно улыбаясь, проговорила девушка. – Я – речная нимфа, но мне так наскучило жить под водой. Самостоятельно же покинуть этот осточертевший водоём…
В это время в реке, как раз напротив того места, где рыбак бросил удочку, что-то гулко плеснуло и на воде побежали широкие круги.
– Щука! – повернув голову в ту сторону, констатировал рыбак. – И немаленькая!
