скачать книгу бесплатно
Шелка в сундуке пропитались темной жидкостью. Я не могла даже пошевелиться. В нос ударил металлический запах, голова пошла кругом. Мои шелка… Подарок от мамы, памятные вещи со времен, за которые я держалась, которыми дорожила. Все они… промокли. Но как такое возможно? Две недели назад, когда мы ехали сюда через горы, шел дождь, но сундуки были накрыты… Я потянулась к содержимому.
– Не прикасайтесь! – Это был пронзительный крик Хуаны. Кончиками пальцев я почувствовала липкое тепло и в ту же секунду отпрянула.
Шелка были красными. Яркими, кроваво-красными. Мне в уши будто влетела тысяча пчел, и стало слышно только гудение.
С руки соскользнула густая алая капелька, приземлившаяся в сундук с тихим всплеском.
Мои шелка были пропитаны кровью.
7
Хуана схватила меня за плечо и оттянула от сундука.
– Мы идем на кухню, – приказала она; голос пробился сквозь пелену потрясения. Хуана перехватила мою руку и резко подняла на ноги. – Идемте. Сейчас же.
На кухню? Чего ради нам идти туда, если в моем сундуке сейчас столько крови, что ею можно было бы залить весь ковер, стоит только перевернуть сундук? Лицо Хуаны побелело, расширившиеся глаза забегали по комнате.
– Мне нужно поговорить с Аной Луизой, – выдала она. Слова прозвучали пусто, будто Хуана намеренно придала им такой тон. – Чтобы разобраться, кто стоит за этой проделкой.
Я все еще неспособна была произнести ни слова. Кто-то испортил мои шелка стоимостью в тысячи реалов, а для Хуаны это всего лишь «проделка»? Она наполовину протащила меня к лестнице. Мы быстро спустились вниз, перепрыгивая через ступеньки, и вновь оказались в тени большой гостиной. Температура здесь упала. Я охнула, когда Хуана протащила меня за угол, ведущий к северному крылу, славящемуся своим неестественным холодом.
Я услышала насыщенный запах благовоний, не успели мы дойти до Аны Луизы. Повернув за последний угол, мы увидели свет, исходящий из кухни. Клубы дыма выползали оттуда в прихожую, будто пытливые пальцы. На земле, у порога, лежали веточки и травы – те растения, которые я сегодня пропалывала. Хуана аккуратно обошла их, я же смела все юбками, пока она вела меня к задней части кухни, двери которой выходили в сад.
Ана Луиза громко цокнула, заметив, что я нарушила порядок, и принялась раскладывать травы на свои места. Хуана схватила кувшин с водой и обернулась ко мне.
– Вытяните руку, – рявкнула она. Я подчинилась, так как побыстрее хотела смыть кровь.
Но… теперь ее не было. Кровь исчезла.
Хуана вылила мне на руку полкувшина ледяной воды, разлив часть на юбки, и я вскрикнула. Затем она взяла брусок мыла и стала так тщательно оттирать мою руку, будто пыталась избавиться от чернил.
– Все чисто, чисто! – крикнула я, когда Хуана снова что-то на меня вылила. Рука болела и дрожала от холода. Хуана убрала кувшин. Взгляд у нее был твердый как сталь. Меня поразило, насколько сильно они с Родольфо были похожи, но я никогда не видела на его лице такого выражения.
Меня одолело желание отойти от Хуаны, но она все еще крепко держала меня за руку; обручальное кольцо впилось в палец, продавливая кожу чуть ли не до костей.
– Я доберусь до правды. Допрошу слуг. Они меня знают и подчиняются, – своим тоном она дала понять, что мне бы никто не подчинился. – Не говорите с ними об этом. Ясно?
Я кивнула и отрывисто вздохнула, как только Хуана отпустила мою руку. Я ожидала снова увидеть кровь в том месте, где кольцо впивалось в кожу.
Хуана наконец отпустила меня полностью и зашагала в сторону кладовой. Вернувшись, она принесла глиняный кувшин. Взгляд затуманился от сизого дыма: у хозяйственной печи, где готовила Ана Луиза, стояла неглубокая глиняная миска с зажженным в ней копалом.
Я оглянулась. От дома до выбеленных стен, окружающих сады, распластались густые тени. Над домом, с южной и западной стороны, нависало небо, тяжестью как будто прибитое к темноте. В сумерках раздавались негромкий собачий лай и неразборчивые голоса – наверное, из поселения. Все это звучало так недостижимо далеко, словно из какого-то сна, который заканчивался в том месте, где начинались оштукатуренные стены дома. А может, наоборот, реальность начиналась за его стенами, и это я попала в ловушку бесконечного, сбивчивого сна.
– Проходите, – бросила Хуана, приглашая меня сесть за маленький столик. Сама она откуда-то достала калебасовые[16 - Калебас – сосуд из высушенных плодов тыквы или калебасового дерева.] чаши и принялась наливать в них прозрачную жидкость из кувшина.
Ана Луиза задула огонь в печи. Богатый запах подогретых тортильяс и бобов привел меня обратно на кухню. Я села за стол, и Хуана с громким стуком поставила на него кувшин.
– A su salud[17 - За ваше здоровье (исп.).], – сухо сказала она и, поднеся к губам чашу, сделала большой глоток.
Ана Луиза осуждающе цокнула.
– Не дождавшись ужина, донья Хуана?
Хуана не ответила. Ее лицо так и оставалось бледным, но напряженные плечи понемногу расслаблялись. Она больше не была похожей на змею, готовую вот-вот напасть на тебя. Постепенно, благодаря теплу и запахам кухни, потрясение Хуаны от увиденного в комнате рассеивалось.
То же самое кухня проделала и со мной. Это было место, недоступное мужчинам, – ни Родольфо, ни кому-либо еще. Кухня в доме тети Фернанды была для меня чем-то наподобие тюрьмы, местом, куда меня бросили за неимением лучшего. Эта же кухня стала для меня убежищем. Дым, что вился у дверей из чаш с копалом, напоминал часовых. Взглядом я проскользила по угольным отметкам, начинающимся у дверного проема и уходящим дальше в дом. Темные символы геометрической формы омрачали белую краску до самых стен, где лежала мавританская плитка. Отметки выглядели свежими, как будто появились совсем недавно.
Хуана вложила мне в руки чашу.
– Что это? – спросила я.
– Мескаль, – ответила она, наливая себе еще одну порцию. – Вместо того чтобы добывать агуамиэль для пульке, тлачикеро вырезают сердцевины агавы, потом запекают их в земляной яме, измельчают и перегоняют.
Я внимательно изучила прозрачную жидкость. Женщинам не положено было пить.
В мыслях вдруг раздался голос тети Фернанды: ты никогда не выйдешь замуж.
Что ж. Я уже вышла… За мужчину, который дал мне дом и слуг, любителей грязных проделок. Алкоголь обжег язык, и я почувствовала вкус дыма, исходящего от открытого огня.
– Допивайте, – приказала Хуана.
Я остановилась. Ее чаша снова наполнилась. Я вспомнила, как на балах в столице звенели бокалы, как сияло в свете свечей шампанское и в перерывах между танцами раздавались громкие, живые голоса танцующих. Алкоголь развязывает языки, поэтому мне стоило быть аккуратнее и следить за собой. Но что, если Хуана этого не сделает?.. Что я смогу узнать от нее, если она продолжит выпивать?
В голове роились вопросы: кто вылил кровь на мои шелка? Из мыслей никак не выходил скрипучий голос доньи Марии Хосе. Бедняжка. Такая нежная конституция. Почему мой муж стал вдовцом? Что Хуана думает о своей почившей невестке?
Поэтому я подчинилась Хуане. Я подняла чашу и дождалась, пока она сделает то же самое. Мы одновременно приложились к своим напиткам. Алкоголь снова обжег мне язык, и я закашлялась.
– Добро пожаловать в Сан-Исидро, – сухо сказала Хуана.
– Что не так с этими людьми? – Я наконец восстановила дыхание и задала вопрос. – Кто мог так поступить?
Хуана с важным видом плеснула себе еще мескаля, Ана Луиза поставила на стол тарелки и села слева от меня, напротив Хуаны. Та наполнила и передала Ане Луизе чашу, после чего потянулась к корзинке с тортильяс, завернутыми в ткань, чтобы те не остыли.
– Думаю, лучше нам об этом забыть, – сказала она, не встречаясь со мной взглядом.
– Забыть? – повторила я в неверии.
Хуане легко было говорить, ведь это не она дотронулась рукой до теплой, липкой… Я мотнула головой, чтобы избавиться от этого ощущения. Хуана оттерла мне руку ледяной водой, она была чистой. Так почему же?..
– Но…
– Ешьте, – отрезала Хуана. – Мы обе не в себе.
Мы так и оставались «не в себе», даже когда отужинали сытной домашней едой Аны Луизы – из-за мескаля. Хуана все время подливала его мне, несмотря на то что я протестовала и мне явно было достаточно.
Но я оказалась права. Алкоголь раскрепостил Хуану, и ее холодное лицо оживилось. Я никогда не видела Родольфо опьяневшим – таким ли он был? Веселым и открытым, непринужденно касающимся моей руки мозолистыми пальцами и воркующим о том, какие у меня красивые зеленые глаза? Брат с сестрой оба были от природы невероятно обаятельные, – я и сама не заметила, как хохочу над историями Хуаны и над тем, как они с Аной Луизой обсуждают местные скандалы, хотя мне было неизвестно, о ком в этих историях идет речь и что они вообще значат.
Ставшие громкими от алкоголя голоса, запах огня и копала и несущие вахту часовые из дыма убаюкали меня до состояния покоя. Я была уверена, что обе женщины уже достаточно выпили и я могла наконец задать им вопросы, зудевшие под кожей. Я вклинилась в их разговор, пытаясь сделать голос как можно нежнее и невиннее.
– Мне так хочется о ней узнать, – сказала наконец я.
– О ком? – уточнила Ана Луиза.
– Как же ее звали? – я остановилась, будто пытаясь вспомнить имя. Разумеется, я его помнила. Как я могла забыть? – Мария Каталина.
Глубоко внутри дома, вдали от теплой кухни, хлопнула дверь.
Все мы подпрыгнули. Хуана с Аной Луизой сидели на краешках своих стульев, будто загнанные зайцы, их внимание было приковано к двери.
– Что это было? – на выдохе спросила я.
– Сквозняк, – глухим голосом ответила Хуана.
Но он не тронул дым благовоний. Тот продолжал виться, неспешно, как танцовщик, и утекать в застывший, мрачный дом.
Хуана взяла кувшин и вылила остатки себе в чашу.
Ана Луиза протянула руку в попытке остановить ее, но Хуана бросила на нее взгляд, оставшийся для меня загадкой, и та замерла. Я потеряла счет чашам Хуаны, но, судя по тому, как прикрылись ее глаза и как перекосилась поза – локти теперь оказались на столе, она тоже.
Я переняла ее положение и опустила подбородок на руки – чтобы казаться маленькой. Невинной.
– Какой она была?
Расскажи, заклинала я Хуану, будто сила моих путаных от выпивки мыслей могла поколебать ее. Расскажи, почему Родольфо молчит о ней. Расскажи, почему другие землевладельцы тебя недолюбливают.
Лицо Хуаны сделалось отстраненным; я хорошо знала этот взгляд – как и Родольфо в такие моменты, она теперь была не со мной, а где-то в своей памяти, где-то далеко отсюда.
– Именно такой, какой полагается быть жене землевладельца, – в ее голосе засквозила резкость. – Утонченная. Изысканная. Богатая, разумеется, потому что тогда Родольфо еще заботили деньги. Проницательная. Она видела все.
Мое лицо онемело от выпивки, и я молилась, чтобы оно не выдало задетой гордости. То есть я не была образцовой женой землевладельца? Я знала, что небогата и что мало чего привнесла в этот брак, но ведь это не значило, что после женитьбы на мне Родольфо потерял всякое чутье к деньгам. И тогда смысл слов Хуаны дошел до меня. Ее насмешливый тон приоткрыл завесу, и на долю секунды я успела взглянуть на правду.
– Она вам не нравилась.
Глаза Хуаны впились в меня, изучая лицо. Теперь-то она была здесь, резкая и пугающая.
Я сболтнула лишнего.
Хуана улыбнулась мне едва заметной, приторной улыбкой. Затем встала, взяла меня за руку и подняла на ноги. Как ей удавалось стоять так ровно, в то время как я едва держалась на ногах, а кухня ходила ходуном? Она обвила меня рукой за талию и повела в сторону выхода из кухни, к двери, ведущей в дом.
– Я соврала, – проговорила она мне в ухо. Горячее и сладкое от алкоголя дыхание опалило кожу. – Даже дважды. Дело в том, что… Я боюсь этого дома. Я не могу войти внутрь, особенно когда темно. Ана Луиза тоже. Но вот вы… – Она отпустила меня, и от внезапности я шагнула в темноту, пытаясь удержать равновесие. – Вам пора спать, донья Беатрис.
Она сунула мне в руку горсть трав. Разжав свою потную ладонь, Хуана высвободила их землистый травяной аромат. В другую мою руку Ана Луиза вложила зажженную свечу. Дым закружился вокруг них, насмешливые пожелания доброй ночи перекликались друг с другом и отдавались эхом, пока я уходила, а тепло и свет кухни все больше и больше отдалялись.
Я завернула за угол: ноги точно знали дорогу до спальни, а вот тело подводило меня. Слова Хуаны не спешили доходить до меня из-за мескаля, но, стоило оставить кухню позади, стоило холодному сквозняку ударить мне в лицо, я наконец поняла, что она сказала. Хуана боялась дома.
Холод просочился сквозь платье, до самых костей, ввинчиваясь в грудь ледяными ручейками.
Хуана с Аной Луизой захлопнули дверь в кухню.
Я осталась одна.
Единственная свеча едва-едва прорезала темноту. Я подняла горсть измельченных трав, и в носу защипало от их землистого запаха. Голова закружилась. Позади меня вдруг раздался детский смех. Пламя свечи бешено заплясало, и я отпрянула, сердце ударилось о ребра.
Здесь никого не было.
Рукой с травами я подхватила юбки. Вперед. Мне нужно добраться до комнаты. Свеча отбрасывала крошечный ореол света, которого едва хватало, чтобы видеть на фут перед собой.
Снова раздался смех – на этот раз еще звонче; он был робким и легким, совсем непохожим на смех Хуаны. Я это все выдумала? Я никогда до этого не пьянела, а, судя по заплетающимся ногам и расплывающемуся взору, именно это со мной и происходило. Опьяневшие люди слышат разные вещи? Чувствуют липкое и холодное прикосновение к щеке, будто это чья-то плоть?
Я не хотела знать ответ. Я решила как можно скорее взобраться по лестнице. И вдруг шеи коснулись холодные пальцы. Нет же, мне просто показалось, я выдумала и ощущение мертвецки холодных пальцев на мочках ушей, и чувство, как они пробираются к волосам… На плечах оказались две ладони, которые толкнули меня вперед. Я вскрикнула и упала на колени, виском задев перила.
Голос становился все разборчивее, переходил от искаженного смеха к беспорядочной речи, как будто разговаривал с кем-то; тон его делался все выше и злее – задавая вопросы и требуя ответов.
Из-за страха я забыла о боли в коленях и черепе, весь мир сузился до свечи в руках и щекочущих пальцев, снова тянущих меня за волосы.
Мне нужно было выбираться. Что, если эти руки сбросят меня с лестницы? Я кончу так же, как та крыса на ступеньках Сан-Исидро – с мозгами, разлетевшимися по холодным камням?
Осторожно выставив свечу вперед, я заставила себя подняться на ноги и, согнувшись, бросилась по ступенькам к покоям, при этом спотыкаясь на каждом шагу. Всем телом я навалилась на дверь, пока она не распахнулась, и едва не упала на пол. Дверь захлопнулась. Голос стих.
В дальнем углу комнаты показался темный силуэт сундука, крышка которого все еще была открыта, будто зияющая пасть животного. Я обошла его стороной и направилась в свою спальню, но споткнулась на пороге. Я выставила вперед руку, чтобы не упасть, но слишком поздно осознала свою ошибку.
– Нет! Нет! – крикнула я, когда пламя свечи погасло из-за резкого движения.
Темнота обрушилась на комнату, как удушающая шерстяная накидка. Воздуха не хватало.
Нет. Я не могла находиться в этой спальне в темноте. Не могла, не без Родольфо.
В груди все сжалось при воспоминании о вспышке красных глаз в темноте. На этой богом забытой асьенде не было никаких котов.
Хуана солгала. И отправила меня сюда в одиночку.
Сердце билось все быстрее, пока я на ощупь добиралась до трюмо, где хранила спички. Руки дрожали, потому что я не разжимала кулак с травами. Вот. Вот они где. Чирк, чирк, и вспышка пламени ожила.
– Хвала небесам, – хрипло прошептала я и принялась зажигать свечи на трюмо.
Я зажгла их все. Теперь у меня был алтарь трепещущего пламени, и отражение в зеркале рассеивало свет по всей комнате.
Я обернулась.
Темнота, словно животное, отпрянула назад. Дикий инстинкт, пробудившийся у меня на загривке, под кожей и в мышцах, сбежал вниз по спине.
Я была не одна.
8
Следующим утром я проснулась с несвежим привкусом во рту и ощущением липкости и сухости на губах. Сквозь окна, высоко врезанные в стены, мне подмигивали горстки голубого неба. Я потянулась и тут же поморщилась, почувствовав боль в глазах и вспомнив, почему уснула в платье, а свечи растаяли и превратились в бесформенные лужи на подносе.
Я перевернулась на спину и уставилась на потолок с балками.
