В когтях безумия

Костик поднялся к себе домой на пятый этаж шестиэтажного дома, он снимал эту однокомнатную квартиру у одной старушки, с которой был в очень хороших отношениях, поэтому она закрывала глаза на вечный беспорядок в её квартире. Архитектура комнаты представляла собой футбольную или хоккейную арену, где чистый в центре комнаты ковер – это сама площадка для игры, а стопки чего-либо – это трибуны, которые пропорционально со всех сторон нарастали по мере приближения к стенам. Дома у него, как обычно играла классическая музыка, которая была действительно классической и признавалась таковой на мировом уровне, а не на уровне страны, ведь за последние годы развелось столько псевдоклассиков, которые переигрывали давно забытые шедевры и зарабатывали на этом состояние. Под такую музыку он расслаблялся, такая музыка помогала ему отвлечься от насущных проблем, поверить, что все действительно хорошо, и у человечества есть шанс на спасение.

Костик подошел к холодильнику «Саратов», который несмотря на свою древнюю историю до сих пор работает, хоть и периодически ломается, но после замены сломавшейся детали продолжает показывать чудеса стойкости и выдержки, как некогда Джеймс Дж. Брэддок на боксерских рингах во времена Великой Депрессии. Холодильник был пуст, ровно как и всегда в нем стояла бутылка кефира и десяток яиц. Костик взял кефир, снял с себя дедовский хоккейный свитер с фамилией Ягр и бросил в корзину с грязным бельем, вслед за ним полетел и шарф, который так методично подметал улицы на маршруте «Стадион-Дом», и сел в кресло-качалку, сделав большой глоток и откинув голову.

Дело шло к весне. Природа просыпалась после долгой и холодной зимы. Солнце становилось теплее, закаты красивее, облака выше, а воздух легче. И только в голове Костика зрели тучи, бушевала буря, вновь и вновь бросая на его лодку мечты волны океана безнадежности и безысходности, и, казалось бы, что вот-вот сейчас ударит девятый вал и перевернет лодку, но нет, сменилась композиция в плеере, заиграло веселое и задорное «Времена года. Лето» Вивальди. Утихала буря, впереди виднелись зеленые острова спокойствия, умиротворения, побывав на которых, ты осознаешь, что всё хорошее, что ты мог сделать – ты уже сделал, и с чистой совестью засыпаешь; но острова были далеки, и на пути к ним предстояло пройти много непреодолимых трудностей, ведь только сильным дано пить победы вино.

Костик открыл глаза: на часах уже была половина восьмого, стало быть, пора собираться на работу, деньги сами домой не придут, а жаль. Он пошёл на кухню, сделал себе на завтрак яичницу, умылся, принял человеческий облик, почистил костюм, отполировал до блеска туфли, взял плащ и широким шагом направился к двери. На пороге он обнаружил бутылку молока, такую же, как в Америке разносят по утрам к каждому подъезду, Костик оглядел лестничную площадку, посмотрел в окно, решил, что это Валентина Сергеевна, хозяйка квартиры, сделала ему такой маленький подарок, зная, что у него вечно пустой холодильник. Успокоив себя этим, но всё же оставив некоторые сомнения, он рванул вниз по лестнице перепрыгивая через одну, а порой и две, ступеньки. На крыльце лежала газета, сложенная вдвое и перевязанная веревкой, не поверив в какой он стране, Костик оглянулся, но вокруг были все те же люди с опущенными головами, старые заброшенные детские площадки, стадионы, школы, всё те же разбитые дороги и дураки, ругающиеся матом. Сняв парковочную цепь со своего велосипеда и оседлав его, Костик задрал голову чуть вверх, чтобы сполна ощутить все порывы ветра, которые взъерошивали его светлые волосы. Со стороны, наверное, забавно смотрится: молодой человек в костюме и плаще едет по улице на старом велосипеде, но его это не волновало. Он был на своей волне, и сейчас эта волна всё-таки символизировала взлет, а не падение, как вчера вечером, поэтому несмотря на утренние странности, которые в его среде выживания кажутся очень дикими, хоть и приятными, он был готов и хотел подарить каждому частичку добра, тепла и любви, но разве он мог?

Как ребенок ехал он по лужам, смешно поджимая ноги к груди, гонял голубей, проезжал на красный свет – детство захлестнуло его с головой.

– Мужчина! – раздалось из-за спины, – Вы обронили кошелек, – полная женщина протягивала в руке купюрницу с деньгами.

– Спасибо, – немножко отрешенно произнес он, сам не веря, что есть еще на Руси добрые и честные люди.

Как ни в чём не бывало, он поехал дальше, до места работы оставалось метров триста, но тут он засмотрелся на девочку, которая кормила голубей и врезался в черный Мерседес, который стоял на светофоре. Двое вышло из задней двери, скрутили ему руки и посадили в машину.

– Нет! Стойте! Это ошибка! Это случайность! – кричал он, – Я случайно врезался в вашу машину, давайте спокойно всё обсудим! – в ответ на это ему надели мешок на голову и стукнули по затылку.

Крик прекратился, а водитель повез тело Костика куда-то за город, куда-то вдаль, поднимая за собой клубы дорожной пыли. Велосипед одиноко остался лежать на переходе, описывая восьмеркой ход переднего колёса.

Очередная кочка вернула Костику часть сознания, часть потому что пульсирующая боль, отливающаяся красно-синим цветом в затылке, раскалывала его голову пополам, но сползший с глаз фризовый мешок вернул и вторую часть. Костик огляделся, двое громил спали, откинув голову назад. От водителя их отделяло тонированное стекло, а за окном мелькнул указатель « ← 10 Пришиб».

«Ох, и занесла же меня нелегкая черт знает куда, а ведь день так хорошо начался…» – подумал про себя Костик.

Машина повернула, и он завалился на громилу, тем самым его разбудив, Костик быстро надел мешок на голову и притворился спящим.

Глава 4

Главный герой

Костик, как и многие в его годы, работал программистом. Действительно, что еще можно делать молодому человеку, чтобы не казаться белой вороной и хоть как-то, но зарабатывать себе на пропитание. Работал он в маленькой компании, работы, соответственно, было тоже мало, и, как следствие, зарплата тоже, зато много свободного времени, и Костик себя этим утешал. Он был холост и не собирался жениться, не потому что не хотел семьи, а просто потому что он не видел вокруг достойных девушек. Будучи расчетливым, Костик подсчитал, что ему вполне достаточно того, что он зарабатывает и в свободное время спокойно, с превеликим удовольствием, занимался любимыми делами. Нет, он не был каким-то уродцем, а даже наоборот – многим он нравился. Симпатичная внешность, экстремальные взгляды на жизнь, бунтарство и строптивость – мечта каждой девушки, но он их не замечал, как будто бы был у него в голове некий трафарет, идеал, с которым он сравнивал, и ни одна не подходила ему.

Как бы он ни пытался раскрасить свои будни, дни все равно были блеклыми и неинтересными. Он любил забываться во время катания на велосипеде и не раз въезжал в машину, после чего приходилось делать ноги от разъяренных и озлобленных водителей.

Так за годом год жизнь его шла мимо и ничего не менялось. Работа-дом, работа-дом. Он и предположить не мог, что его жизнь будет такой, а ведь совсем недавно он окончил школу с золотой медалью, казалось, что все пути ему открыты, что он, молодой и бойкий, возьмет с первого наскока любую вершину, но все его мечты разбились о суровые реалии. Он не раз думал, что родился не в том времени, и что было бы лучше, родись он хотя бы на полвека раньше, где люди жили, любили, переживали. Он проклинал тех, кто считал, что после них – хоть потоп. Он восхвалял тех, кто заботился о своем будущем и будущем своих детей, но их было меньше, вернее, почти не было. Если бы существовала Красная книга для людей, их бы туда обязательно занесли. Так, загруженный неподъемными для него мировыми проблемами, он шел из дома на работу и с работы домой…

Как и подобает молодому человеку, Костик снимал квартиру у одной старушенции на окраине города. Добираться было далеко, зато платить меньше. Дом был старый, обветшалый, но теплый и на редкость хорошо сохранившийся изнутри: подъезд, водопровод, электросеть – все было замечательно, все работало, как швейцарские часы в лучшие годы.

Он был сиротой, его родители погибли в результате обрушения ветхого дома, в котором они жили. От старости или от вредности, но дом решил, что больше он не может быть памятником советского зодчества и канул в лету. Каким-то чудом Костик уцелел, более того его просто аккуратно накрыло перегородкой в углу, которая и уберегла его, а в радиусе полуметра не было ни одного обломка или куска строительного мусора. Так четырехлетний Костик стал сиротой. Дальнейший его жизненный путь предсказать не трудно. Его ждал детский дом со всеми входящими туда «прелестями», но его это не сломило, он прошел этот этап, закалился, стал сильнее. Дальше школа и университет, одно только «но»… Он был сиротой.

Костик всегда говорил, что пережить все трудности жизни ему помогла вера, хотя близкие друзья понимали абсурдность этого высказывания, ведь они знали, что Костик ходил на все мессы и службы не из-за того, что верил в это, а просто потому, что в храме он набирался сил. Он приходил на исповеди и просто выговаривался, это помогало, спадало напряжение. Да и нельзя не отдать должного Русской Православной Церкви, ведь именно она спонсировала приют Костика. Подведя черту под всеми «за» и «против», Костик говорил, что, да, он православный христианин, хотя и понимал, что не знает ни одной песни из Библии.

Он очень любил загадки, возможно, поэтому он и любил ходить в храмы и церкви, ведь они были настоящими вратами между мирами. Нашим миром и тем миром, который был тысячи лет назад. И пускай храму в лучшем случае несколько веков, но сюжет витражей, росписей гораздо более древний. Красиво расписанные стены, множество икон, каких-то символов, знаков, про которые все уже забыли и знать не знают, что они значат. Костик поражался, как такие хрупкие изнутри строения могут так долго обходиться без капитального, да что там капитального, без вообще какого-либо ремонта. Тут-то и стал он верить в Божью силу, какую-то абстрактную, совокупную. Но все это ничто, по сравнению с той силой, которая калечит мир, человечество, Россию, Родину.

Глава 5

Состояние мира

Был обычный столичный зимний вечер, кстати говоря, столицу перенесли в Казань, обосновав это тем, что Москва стала более непригодной для жизни и походила больше на могильник радиоактивных отходов, нежели на жилой город. Не думаю, что глупые современные дети были счастливы увидеть картину пост апокалипсиса не в компьютерной игре, а за окном. Люди стали массово уезжать кто куда. Нынче уже не увидишь новогодних поздравлений президента у московского кремля, никогда больше не всплывет на фотографиях туристов собор Василия Блаженного, и почти полуторавековое московское метро более никогда не заговорит эхом поездов и громкими, шумными, усталыми разговорами жителей. Москва нынче разорена. «Нерезиновая» окружена трехметровой стеной, вокруг которой несут почетный караул. Теперь это выглядит так. Нет красивых мужчин в наутюженных мундирах с аксельбантами и ружьями, гордо несущих почетный караул у Вечного огня, памятника в честь давно забытой Великой победы. Многие скептики того времени, времени, когда у Федерации еще были шансы на спасение, заявляли, что День победы будет праздноваться до тех пор, пока жив хоть один ветеран, потому что это просто нужно. Нужно для них, не правительству, не молодёжи. Последняя годовщина Великой победы датировалась 2034 годом, в год восьмидесяти девятилетия. Заядлые игроки в лото назвали бы эту цифру «Бабушкой», но это все глупые и неуместные шутки. Уровень преступности в Москве в последние годы ее жизни резко возрос, причиной этому стало странное, спорное и абсолютно необдуманное решение нашей Государственной думы принять закон о роспуске тюрем и мобилизации их на нужды государства, школ, садов, детских домов, казарм. Казалось бы, цели преследуются благие, и наконец-то власть стала думать в этом направлении, но какими методами… Как и раньше, закон был принят «под шумок»: его прикрыли мелким указом об улучшении армейских условий и возможности выбора места прохождения воинской службы. Собственно, указ так и не был исполнен, а вот тюрьмы распустили, и десятки тысяч воров и убийц по всей стране вышли на свободу и начали получать пособие до тех пор, пока не смогут устроиться на работу, но кто возьмет на работу таких.… В общем, правительство хотело поправить своё финансовое положение, сократив расходы на содержание тюрем и заключенных, они наивно надеялись, что люди, получив амнистию будут по гроб жизни обязаны стране, что исправятся и воспользуются своим шансом. О, нет, как же они ошибались! Правительство совсем забыло, что государство, которому по плану амнистированные должны быть благодарны, когда-то и засадило их за решетку. И пускай, что многих за дело, но если вспомнить арифметику, то дай Бог можно было рассчитывать на нейтральное отношение, но потерянные годы все же перевешивали. Люди не исправились и не простили. Нельзя слепо следовать библейским обычаям и подставлять вторую щёку. Такие люди обязательно ударят еще раз. Люди, потерянные для общества, выпавшие из цепи человеческой эволюции, живущие «по понятиям» и не думающие ни о чем. На улицы стало опасно выходить. Оно и понятно – любой поход в магазин становился смертельно опасной операцией. «Выжившие из ума старики!», – кричали заголовки неправительственных газет, но что может общество против такой свирепой злобы.… Как и столетиями раньше, все стремились в сожженный город: богатство, власть, престиж – Москва стала кормушкой, но прилетали туда далеко не соловьи, а падальщики и стервятники, ничего другого, кроме падения её ждать не могло. Выбитые стекла в жилых домах, запах дыма, перевернутые и разбитые машины, разоренные банки и ювелирные магазины, повсюду раздавались взрывы от Коктейлей Молотова. Это не была гражданская война, люди, нет, не люди, это звери, хотя тоже нет, исчадия ада, изгои общества, падальщики дрались за добычу. Москву рвали на маленькие кусочки.

Экстренный приказ президента от двадцать восьмого июля две тысячи тридцать четвертого года, спустя месяц после принятия закона «о тюрьмах и врагах государства», гласил о переносе столицы в Казань, что в очередной раз показало недальновидность первых лиц страны. Переносить столицу так близко и в не вполне благополучный город, в котором были свои проблемы, как минимум глупо, как максимум – расскажут учебники истории. Позже эту дату назовут «Падением третьего Рима». Это будет государственный праздник, точнее не праздник, а день скорби и печали, именно так кучка сумасбродов разлагала страну, три сотни против ста миллионов, месяц – и страна погрязла в хаосе. Современная Россия напоминает Древнюю Русь в удельный период, только пока еще имеющую общую границу и конституцию, первая статья которой по-прежнему гласит, что Российская Федерация – Россия – есть демократическое федеративное правовое государство с республиканской формой правления.

Сохраняя общую границу, Россия очень многое растеряла: многие субъекты вышли из состава Российской Федерации. После указа «о тюрьмах и врагах государства» отделилась Мурманская область, тем самым был утерян незамерзающий северный порт, Республика Карелия и Архангельская область с их лесными массивами, образовав при этом Северное, пока еще не принятое, государство. Отделились кавказские республики и вместе с Ростовской областью и Калмыкией образовали Кавказскую народную республику. На востоке тоже не обошлось без перемен: Япония наконец-таки заполучила Курильские острова, когда страны "большой пятерки" выдвинули ультиматум России о погашении государственного долга в течении короткого времени или возвращения Японии ее исконных земель. Дружественная Китайская Народная Республики нуждалась в расширении земель, и наше правительство не смогло ей в этом отказать, отдав за очень скромные откупные три субъекта: Приморский край, Амурскую и Читинскую области. В ответ на эти действия Республика Саха вышла из состава Российской Федерации. Таким образом, одним лишь указом страна потеряла чуть меньше четверти всех земель. Да, эти новые страны еще не были признаны, но это лишь вопрос времени. Никто не заинтересован в сильной России, даже ее граждане. В то время смотреть новости, читать газеты, было сродни самоистязанию, хотя люди быстро к этому привыкли. Был всплеск самоубийств. Массовая иммиграция куда-нибудь. Бурный рост преступности. За короткий период Россия потеряла почти треть своего населения. Русский народ – многострадальческий народ, но, видимо, грядут такие беды и перемены, которые не переживет даже он. Всё, что имеет начало, имеет и конец. Как-то Королёв, руководитель космической программы СССР, сказал: “Странный мы народ – летаем в кандалах. А что будет если их снять…? Потеряем равновесие и разобьемся насмерть”. Так оно и произошло после этого приказа. Пройдена точка невозврата.

Нельзя сказать, что где-то в мире ситуация была намного лучше, но там народ и власть все же могли балансировать на лезвии ножа. Расы размылись. Больше не было деления на европеоидную, монголоидную, негроидную расы. Были только серые, серые, безликие люди. Похожие на всех и не похожие ни на кого. Люди без истории, люди без будущего, живущие только одну жизнь – свою. И не важно насколько короткую или длинную. Больше не было великих целей или стремлений. Все стало безликим и никому не нужным. Люди перестали замечать прекрасное, потому что перестали мыслить творчески и создавать что-то необычное. Измельчали чувства и эмоции, все стало неискренним и больше похожим на инстинкты. Инстинкты, опирающиеся на простую логику – чтобы удовлетворить свои потребности нужны деньги, а чтобы были деньги нужно работать. Туристические фирмы и агентства разорились. Больше уже никому не было интересно путешествовать. У каждого дома стояли визуализаторы, где нужно было просто нажать на кнопку, и машина смодулирует тебе пляж, море, песок. Города стали похожи друг на друга. Почти в каждом городе была Эйфелева башня или Статуя Христа-Спасителя, ничем не хуже оригинала. Государства, полностью зависящие от туристического бизнеса, были вынуждены присоединиться к своему «большому» соседу. Мир вернулся к началу XX века, когда площадь колоний была гораздо больше площади столичных земель. Количество государств сократилось вдвое. Научно-технический прогресс встал. Последней гениальной разработкой человечества было изобретение степлера, который работал в двух направлениях: механически дырявил и скреплял бумаги и разгибал скобку, пропуская через нее электрический заряд. Нынче наука такова: весь радиоактивный мусор отправляют в космос на каких-нибудь старых ракетах, поэтому и экологическая обстановка что планеты, что космоса оставляет желать лучшего. Человечество пришло в упадок. А может, стоит вспомнить Моисея и просить Бога о потопе?

Во всем этом беспорядке оставалась верной себе только природа. Все такая же снежная зима с лютыми морозами и гололедом на дорогах. Все также искрилось Полярное сияние за полярным кругом. Все также дули бризы и муссоны, с гор спускался фен, а Западные ветра все также резвились в Тихом океане. Извергались вулканы, били камчатские и исландские гейзеры, росли и выветривались горы-дети и горы-отцы. Все так же океан в сговоре с Луной подтапливают Котантен и Корнуолл. Усталые, томные города засыпают, тени становятся все длиннее, очень редкие моряки-счастливчики наблюдают зеленый луч, но не осознают своей удачи. Потому что им все равно, а в мыслях только забота о собственном животе.

Глава 6

Суд в Междуречье

В следующий раз Костик очнулся привязанным к стулу, который стоял на краю какой-то пропасти. Дна ей было не видно. Вокруг не было ни души. Костик оказался совсем один в каком-то заброшенном ржавом ангаре и если он правильно помнил надпись с табличкой, то находился он в поселке Пришиб. От названия ему стало не по себе. «Видимо, из-за таких как я, попавших в такие же ситуации, этот посёлок назвали именно так», – думал про себя Костик. Однако, долго ждать его не заставили, и в ангар вошли три мужчины в черных похоронных костюмах: водитель и два верзилы. Не сказать, чтобы водитель был намного меньше этих двух дуболомов, но все-таки разница была на лицо. Они окружили его с трёх сторон, с четвертой стороны Костика с распростёртыми объятиями, улыбаясь, ждала пропасть.

– Хочешь что-нибудь сказать? – спросил водила.

– Мм-мм, – Костик старательно пытался выплюнуть кляп изо рта, но тот весьма добротно придавил и обездвижил язык.

– А, не можешь? Ну вот и славно. А теперь немножко полетай, – водила подошёл ближе, взял за кончик кляпа и толкнул ногой стул. Костик, вереща, покатился вниз по наклонной поверхности прямо в пропасть, оставив кляп в руках охранника.

– Это чтобы ты мог орать, и у тебя сердце не разорвалось от испуга, а кляп мне ещё пригодится, – сказал водила. – Для таких же умников, как ты. Эх, люблю я всё-таки Пришиб… И здесь мы хотя бы можем улыбаться и не бояться смерти.

– Как он орет, – закрывая уши, говорил один из них.

– Да, можно даже сомневаться, что в нем есть частичка Их.

– Есть. Я в этом уверен.

Это были последние слова, которые услышал Костик. Докатившись до края наклонной и начав падать, он заорал, что есть мочи, содрогнув эхом безумно старые и ржавые стены ангара. Он со всего размаху во что-то ударился, но благо стул его защитил, хотя видя, как стул рассыпался после удара, Костик невольно подумал, что ещё одно столкновение, и он последует примеру стула. Он падал несоизмеримо долго и уже перестал орать. Хотелось просто отдышаться и промочить горло. Ему казалось, что уже можно было долететь до дна Кольской сверхглубокой, ну или по крайней мере, до Марианской впадины точно. Ему порядком наскучило падать, и он с томным, недовольным видом стал ждать смертельного удара. Стены пропасти вдруг заблестели, стали переливаться всеми цветами радуги, пропасть становилась то шире, то уже. Костик уже начал со всеми прощаться и у каждой дворовой собаки просить прощения, когда пропасть стала в диаметре не больше метра, но на его удивление желоб стал изгибаться и аккуратно положил Костика в своё русло. Он катился по идеально гладкой поверхности мерцающего желоба, который брал то резко влево, то резко вправо. Скорость постепенно снижалась, а угол наклона стремился к нулю. Вдалеке, метрах в трехстах, Костик увидел конец этой лихой петли, как будто кто-то поставил пробку на горлышко этой огромной, витиеватой бутылки, без преувеличения шедевра стеклодувного дела. Он медленно докатился до этой «пробки», легонько ударившись в него спиной. «Прибыли», – подумал про себя Костик. И тут же под ним открылся люк, выбросив Костика из этого произведения искусства на красную выжженную почву с высоты трёх-четырёх метров. От неожиданности он не успел сгруппироваться и обильно окропил почву густой слюной, с размаху ударившись о землю. «Все-таки не удалось избежать неприятного приземления», – мысленно подшутил он сам над собой. Костик встал, осмотрелся – пустыня, красная, марсианская пустыня. Недалеко, метрах в пятидесяти, стояла табличка. Костик подошёл к ней. «Междуречье. Стрелка направо». Костик помедлил, поискав вокруг еще какие-нибудь знаки и подсказки. На табличке появилась надпись: «Тебе туда, дурень!». «Ладно, ладно», – подумал про себя Костик и, взяв курс направо, зашагал по выжженной земле.

Около часа он шагал под пепелящим… чем? Он посмотрел наверх. Солнца не было. Небо светлое, красно-желтое и однотонное. Чтобы это ни было, но жарило оно ничем не хуже солнца. Вскоре вдалеке показалась помпезная растяжка на двух тонких прутьях. «Междуречье. Проживи жизнь за десять секунд». «Не очень оптимистичный лозунг», – подметил Костик. Однако, это было лучше, чем сдохнуть от жары и жажды под этим непонятно чем. Костик услышал шум воды, где-то недалеко бежала речка. Минуту спустя, где-то впереди он услышал человеческую речь и после недолгих раздумий выбрал людей, вместо непонятно где текущей речушки. Там оказалось намного больше людей, чем он мог подумать. Они стояли у ограды. За оградой стоял огромный стол. За столом сидел сухой и выжженный, как вся эта пустыня, дедушка, со всех сторон заваленный разными бумагами. Это был суд. У суда была стража, четыре таких же выжженных, как дедушка и пустыня, сухих и высоких человека. Один стоял у ворот, пропуская вызванного на суд, двое стояли у кафедры, где подсудимый пытался доказать свою невиновность. Невиновность в чём? И четвертый страж стоял за огромным столом с маленьким дедушкой у других, более внушительных врат. За этими вратами, сужаясь, а потом расходясь, текли две речки. Одна река чёрная, будто смоль, густая, вязкая, медленная, горячая и тяжелая. Вторая белая, как молоко, быстрая, холодная и лёгкая.

Стражник у ворот зашевелился. Наступило молчание.

– Тимоти Бернерс Ли, – провозгласил стражник у ворот.

«Тим Бернерс Ли, это же создатель сети интернет! Он же умер вот уже как пятьдесят лет назад! Долго же мне придется ждать своей очереди. Адские мучения. Столько стоять и сохнуть, когда совсем недалеко текут две реки», – подумал Костик про себя.