скачать книгу бесплатно
–А где я лежу?
–Ты лежишь в другой палате. Вон там, – ее снова отводили, но она появлялась снова.
–Где моя кровать?
–Да нет здесь твоей кровати!
–А где же моя кровать? – у Оли от отчаянья выступали слезы на глазах, – где-то же есть моя кровать? Или нету?
К вечеру она могла «достать» кого угодно и тогда на следующее утро появлялась в чужих палатах с припухшим носом:
–А где я лежу, вы не знаете? …
… -Таблеточки пить, таблеточки! – неизменно звучало в отделении после пересмены.
–Тебе занять очередь? А тебе? – спрашивала у всех Люба Соловьева и торопилась получить лекарства раньше других.
–Нравится пить эти гадости? – Алекс становилось плохо от одной мысли о них.
–Конечно. Потом все становится по барабану. Я уже второй год взаперти сижу, знаешь, как меня все достало?
–Знаю.
–На, – сыпала медсестра в руку Алекс с десяток разнокалиберных, но одинаково «убийственных» психотропных таблеток.
–Не забудь подойти на уколы, – напоминала она.
…Потом, через некоторое время после приема лекарств, в палате неизменно появлялась огромная тучная Галя Караваева и с загадочной улыбкой произносила:
–Тать, таблеточти выпили, теперь пора потурить, – Галя не выговаривала букву «к», и оттого ее речь, и без того глупая и бессмысленная, приобретала какой-то забавно-мультяшный характер.
–Татя, ты уже турила? – подходила она к интеллигентной Кате, – ой, что-то так турить хочется. Мамта вчера сигарет приносила, но я уже все потурила. Теперь мамта тольто вечером придет. Придется до вечера не турить. Да, Татя?
Катя, прищурившись, смотрела на Галку, кажется, не совсем понимая, о чем идет речь.
–Татя, а что это у тебя под подуштой? – однако «добивала» ее Галя, – это не сигареты у тебя там лежат? Тать, если, сигареты, тат ты их там не держи, а то то-нибудь утрадет. Ой, турить надо, турить, а нечего! Да, Тать?
Катя, наконец, понимала, что надо этому тридцатипятилетнему «недорослю» и доставала из пачки сигаретку. Галя радостно бежала курить. Через секунду она возвращалась:
–Ой, уже потурила, еще хочется. Тать, у тебя больше нету сигарет?
Катя давала ей еще, но спустя мгновение, Галка вновь «вырастала» на пороге палаты:
–Турить…
–Да ты их ешь, что ли? Больше не дам!
Галка начинала реветь, потом убегала, под ее тяжелыми шагами полы начинали прогибаться, выть и гудеть, как струны плохо настроенной гитары, а через какое-то время в туалете раздавался звон разбитого стекла.
–Тю, блин, – кричала санитарка, – опять Галька окно разбила! Да что вам жалко ей сигарету дать?
–Да где ж ей наберешься, если она курит через каждую секунду? – возмущались женщины.
–Ну и хрен с вами, – зло резюмировала санитарка, – не я же буду, в конце концов, теперь свою задницу в туалете морозить. А ваших мне не жалко.
–Сидите теперь на унитазе с ветерком! – почему-то радостно добавляла медсестра…
…Алекс внезапно почувствовала, как ее голова «поехала – поплыла». Равновесие держать было трудно, ноги разъезжались в разные стороны, руки функционировали отдельно от туловища, не слушаясь команд «свыше», было тяжело дышать, а сердце выскакивало из груди.
–Е-мое, начинается, – делая глубокие вдохи, чтобы хоть чуть восстановить дыхание, пробормотала Алекс.
Она посмотрела на соседку, но в ее глазах лицо той неожиданно превратилось в отвратительную морду какого-то монстра. Он злобно кривлялся и корчил рожи.
–Ах ты … – сквозь зубы прошипела Алекс и замахнулась, чтобы «проехаться» «зверю» кулаком через все его противное рыло.
–Ты что, Алекс, охренела совсем? – заорало «чудище», – что я тебе сделала?
А Алекс стало казаться, что монстр хихикает над ней и плюется. Она сняла с ноги тапочек и запустила в соседку.
–А-а-а!!! – на крики женщины примчался медперсонал во главе с заведующей отделением.
–Привяжите! – пальцем указала «шефиня» на Алекс и, презрительно окинув взглядом палату, удалилась.
–Несите вязки, зовите мужиков! – тут же «зашуршала» медсестра, – слышали, что сказала заведующая?
Алекс совершенно не понимала происходящего вокруг нее.
–Я тебя убью, убью, убью! – рычала она, и, с силой схватив медичку за халат, начала тянуть. Раздался характерный звук треснувшей материи. Алекс потянула сильнее, и рукав с хрустом оторвался.
–Ах, ты, дрянь! – завизжала медсестра на все отделение, – ты что творишь, ненормальная?
–Убью-у-у-у!!! – а перед глазами Алекс извивалась «огромная гадюка» с распахнутой красной пастью, и женщина, сильно пошатываясь, старалась ее хотя бы стукнуть.
–Ничего себе! Да что она себе позволяет? – возмущению медиков не было предела, но Алекс было все равно, в настоящий момент она находилась в «другом мире», в который ввело ее действие психотропных средств.
–Уроды! – шипела она, безумно вращая вытаращенными глазами, – гады ползучие, исчезните, исчезните! Тьфу! Тьфу!
Потом стала креститься и смачно плевать окружающих:
–Чур, вас! Чур, вас! …
Потом ей стало жарко и больно, перед глазами поплыли расплывчатые круги и туманные картинки: больные с безумными глазами, смеющаяся медсестра с огромным шприцом, тонущий Женька, умирающая мать, Ленка Кошкина с тарелкой…
–Алекс! Алекс! Проснись! – с огромным трудом Алекс раскрыла слипшиеся веки, рукой нащупала медальон, он был там же, на шее и огляделась. Решетки на окнах, грязные шторы, железные кровати, перепуганные женщины в больничных халатах, все, что смогла увидеть Алекс узенькими щелочками глаз, а еще стойкий ужасный запах мочи – подсказали ей, что она находится в наблюдательной палате.
–У меня глаза опухли? – спросила она склонившуюся над ней Лену Кошкину.
–Да, тебя мужики крепко отоварили, потом ты потеряла сознание, а теперь тебя отвязали, так что, вставай, пошли в свою палату.
–А сейчас вечер или утро?
–Сейчас будет обед.
–Сколько часов я здесь пролежала?
–Ха, часов! Да ты здесь второй день. Я тебя кормить приходила, не помнишь?
–И я ела?
–Ела. С закрытыми глазами. Да с жадностью, я думала, ты и пальцы мне откусишь. Ну, хватит, вставай, арест твой закончен.
Алекс попыталась подняться, но сделать это оказалось трудно: голова была тяжеленой и неподъемной, а тело болело, как после серьезной физической встряски.
–О-о-о, как все болит! Меня ногами месили, что ли?
–Всеми частями тела. Ты ведь знаешь, придуркам из мужского крыла только дай возможность кого-то попинать, они не откажутся. Самих санитары дубасят цепями каждый день, вот они на нас и отрываются.
–А что случилась? Почему меня привязали? Я ничего не помню, вернее, помню, что выпила лекарство, потом Галька приходила, потом она стекло разбила в туалете, а потом … потом уже больше ничего не помню.
–Ну, правильно, потом у тебя начались глюки, и ты начала такое творить!
–Что творить?
–Кидаться на людей, медсестре рукав оторвала, плевалась на всех подряд…
–Ужас! …Кто это? – вдруг, увидев промелькнувшую в коридоре кучерявую головку той ночной девушки, спросила Алекс.
–Это Света Пушкина. О ней никто ничего толком не знает. Она молчит.
–Все время?
–Практически да. Ну, может, одно, два слова сказать, но еле слышно, шепотом. А в отделении трепятся, – Лена заговорщицки прикрыла рот рукой и наклонилась поближе, – что она пережила что-то очень страшное, с тех пор замолчала.
–А что интересно?
–Говорят, кто-то из родных умер у нее на глазах страшной смертью или что-то в этом духе …
…Алекс могла спасти его. В тот страшный момент, кроме нее, рядом с отцом никого не было. Она могла, но она не захотела.
–А-а-а, – глаза его в один миг стали стеклянными. Казалось, они уже не видели ни дочери, ни ее комнату, в которую он вошел поздравить ее с совершеннолетием. Отец схватился рукой за сердце и тяжело привалился к стене.
–Дочка, до … – Он задыхался, стонал и хрипел, всеми силами пытаясь вдохнуть побольше воздуха, – скорую, ско …
Алекс перепугалась, но почему-то продолжала стоять, не двигаясь.
–Спаси, дочь, – с надеждой шептал отец, – спа …, – а сам продолжал «каменеть» и медленно опускаться на пол.
Девушка сначала дернулась, чтобы подскочить к телефону, но потом вдруг вспомнила умирающую мать, вспомнила ту страшную ночь, когда та плакала и просила пощады. Но он не пощадил. И она умерла. И теперь он тоже корчился от жуткой боли на полу и хотел, чтобы ему спасли жизнь.
–А ведь она также просила у тебя помощи, – процедила дочь сквозь зубы, – а ты ведь ей не помог.
–Прости, девочка, прости, я ее лю …
–Любил, хочешь сказать? Любил и поэтому убил? – Алекс не могла подобрать слов от волнения, – кто же так любит? Зверская у тебя любовь! Ты никогда ее не любил! Никогда, слышишь?
–Ты и меня не любишь! Ты любишь только себя! – она уже орала и плакала в голос, а лицо ее заливали горькие слезы ненависти и боли, – так умри и ты! Умри! Умри! …
За слезами она не замечала, как отец, лежа на полу, делал последние порывистые вздохи, как агония скрутила в дугу и резко выпрямила обессилевшее тело в неестественную позу. Не слышала, как он едва слышно прошептал свои последние слова:
–Дочка, не стань такой, как я. Будь чище, будь честнее…
Алекс еще долго кричала ему упреки и рыдала, а потом в полной прострации упала рядом с неподвижным телом и лежала, не двигаясь, долго-долго. Она даже не заметила, сколько прошло времени. Когда силы, вернулись к ней, она поняла все то, что произошло недавно в этой комнате.
–Нет! Нет! – горько закричала она, – Нет! Нет! Нет! Вернись! Вернись, папочка! Я больше так не буду! Прости меня, прости! Очнись, очнись, родной! Вернись ко мне! Вернись!
Алекс пыталась трясти бездыханное тело, целовала его неподвижное лицо, гладила по волосам, но отец был недвижим, и застывший его взгляд, полный укора и горечи, был тяжел и страшен.
–Я убила тебя, – голос Алекс становился все тише и безнадежнее, – я убила тебя, я – убийца. И я всегда буду убивать. Зачем мне жить, если от меня нет никому счастья, если от меня нет пользы? А-а-а! Мамочка! Забери меня к себе! Забери меня, мама! А-а-а-а-а-а-а-!…
…На похоронах Алекс не была, потому что в невменяемом состоянии лежала в психиатрической клинике…
…Как не вовремя вспомнились Алекс эти забытые жуткие подробности, ведь обычно она отгоняла неприятные мысли от себя прочь. Не любила плохих воспоминаний и моментов.
И сейчас такой неприятный «момент», в лице изможденной лысой женщины, сидел напротив нее за столом и сверлил взглядом.
–Ты не здесь сидишь, – взгляд больной был непримиримо зол, – уйди отсюда, здесь сидит Люба.
–Ты меня не трогай, пожалуйста. Только не сейчас. Я не советую, – едва сдерживаясь от проклятий, прошипела Алекс.
–Уйди, – словно не слыша ее, громко продолжала «лысуха», – уйди с этого места, а то тебе Люба ка-ак даст! …
В одну секунду перевернутый стол вместе с тарелками, а потом и скамейка с грохотом полетели на больную. Остальные пациентки еле успели разбежаться в разные стороны. Из пробитой головы женщины тут же потекла кровь.
–А-я-яй! У-у-у! А-а-а! – нечеловеческий вопль потряс стены отделения.
–Нет, ты нас уже всех достала! – медсестра была вне себя от злости, – ты хоть один день можешь прожить спокойно?
–Вот, – Алекс демонстративно протянула руки, – сама сдаюсь. Зачтется?
–Не-ет, красавица, – отрицательно помахала головой медсестра, – на привязь ты сегодня не пойдешь! Хватит! Она, похоже, на тебя не действует! Давай на уколы!
–Хоть на Голгофу! Лишь бы не видеть все эти рожи!
И, гордо подняв голову, Алекс отправилась в процедурный кабинет…
…Ночью она проснулась от каких-то непонятных ощущений. Левая рука была недвижима. Женщина не чувствовала ее совсем. Словно у нее не было этой руки. Сначала Алекс подумала, что все происходит во сне, но, оценив обстановку более реально, она поняла, что рука отнялась по-настоящему.
–Вот черт, черт, черт! – Правой рукой она начала поднимать левую, но та плетью падала на кровать. Алекс начала крутить плечом, но плечо двигалось, рука – нет.
