Инквизитору здесь не место

Я болтала без умолку и улыбалась, а в голову лезли всякие обрывочные мысли: «Хорошо, что я одеться и причесаться успела, нехорошо выйдет, если меня потащат в застенки босую и взлохмаченную». «Хоть бы это был не инквизитор, а новенький дознаватель!» «Зря только постилась по субботам, надо было есть от пуза!»

– Я пока каноник, госпожа Гестия Виндикта. Криан Аларис, таково моё имя. Где мы можем поговорить?

Вежливый, но холодный. Никогда не видела у мужчин безо всяких морщин на лбу, едва ли инквизитору больше тридцати, такой ангельской внешности, сочетающейся с демоническим огнём в глазах. Серых и непроницаемых, как туман вокруг границ империи.

И девица в плаще с низко надвинутым на лицо капюшоном, где я её видела? Почему прячется в его тени?

Инквизиторы не таскают за собой женщин без видимой причины.

– Госпожа Виндикта, если вы будете и дальше стоять молча, я вызову стражников, и беседа продолжится в Главном департаменте. Вам ли не знать, что это означает?

– Что я оттуда живой не выберусь.

– Вас признают виновной в тяжком преступлении. Я предлагаю вам пока поговорить с глазу на глаз, как со свидетелем.

За дверьми, ведущими в комнаты для слуг, послышались мужские стенания вперемешку с руганью и женские молитвы. И то и другое от инквизиции не спасает.

И свидетелей эта братия тоже не жалует, мигом переводит их в грешников, нуждающихся в Очищении.

– Прошу вас в мой кабинет. На второй этаж, сами посмотрите, виновна ли я в чём бы то ни было.

Можно было пригласить в гостиную, обставленную вполне в духе современных дам высшего света, но служителя Святого ордена этим не обмануть. Пусть увидит, что мне скрывать нечего. Повезёт, так и подумает: раз сразу зовёт в средоточие греха, значит, не боится.

– Ваша спутница может снять плащ, у меня тепло.

Пусть снимет, а я сразу пойму, кто она. Пойму и то зачем эти двое явились по мою душу, о таком лучше знать до того, как обвинения полетят в лицо.

– Лето выдалось холодным, но я дров и тепловых огней не жалею.

Зачем я это говорю?!

– У вас жарко, это верно, – инквизитор расстегнул сюртук. Оделся, будто осень уже наступила. – Как в адовом пекле.

– Вам виднее, каноник. Я о таком месте и знать ничего не хочу.

Надеюсь, холод в моём голосе остудит священный пыл гостя. Его спутница не шелохнулась.

Ну и пусть, я склонила голову и повернулась к ним спиной, чтобы показать дорогу. Жарко? Да здесь нестерпимо холодно, я вся дрожу!

Через десять ступеней остановилась, почувствовав, что сейчас упаду. Инквизитор, конечно, сочтёт это за признак вины. У них, что ни делает женщина, всё тот самый признак.

Преодолев последнюю ступень, обнаружила, что пальцы не желают разжиматься, я не могу отрывать от перил, будто они могут меня защитить. Глупости – никто не сможет! Не боялась, когда замерзала около своего бывшего дома, а теперь вот боюсь. Инквизиции я нужна, никто в Арекорде не обладает даром, подобным моему!

– Вот сюда, налево, третья дверь!

– Зачем вам такой большой дом?

Инквизитор не без интереса рассматривал картины, развешанные по стенам. Я не любила простого подражания сановитым домам, не волокла к себе всё то, чем торговали модные лавки на Кремовом бульваре, но искусство любила. Если оно не говорит со зрителем на религиозные темы.

– Тщеславие, каноник. Я каждую неделю исповедуюсь в этом грехе местному отче в окружной церкви.

Старалась выглядеть спокойной, но не могла заставить себя посмотреть в его сторону. Спутница инквизитора держалась поодаль, сжалась вся, словно боялась не меньше моего, но ведьмой не была, я бы почувствовала.

– Видимо, не слишком усердно, госпожа Виндикта, вы и сейчас не раскаялись.

– Уповаю на Бога и его милосердие, каноник. И на ваше. Не будьте столь строги к людям, мы не имеем вашей твёрдости духа.

– Некоторые и Бога в душе не имеют. Не будем задерживаться.

С инквизитором о чём ни начни разговаривать, всё сведётся к одному: вы грешники, я же чист душой. Сказала бы я, что это не меньшее тщеславие, чем желание слабой одинокой женщины окружить себя красивыми вещами. Более того, попахивает гордыней – одним из смертных грехов, но говорить такое вслух – святотатство, а думать – почти ересь.

Вот и мой визитёр – хоть и закован в форму на все пуговицы, но тщательно следит за собой. Весь такой правильный, а ароматом шипра за пятнадцать зольденов за флакон не пренебрегает.

– Не запираете кабинет? – поднял красиво изогнутые брови каноник, войдя вслед за мной. Ему пришлось пригнуть голову, я специально приказала сделать дверной проём такой высоты, чтобы с прямой спиной могла проходить только я, а остальные кланялись. Тщеславие. Маленькая шпилька в адрес тех, кто считает подобных мне грязью под ногами.

– Присаживайтесь, прошу прощения, что у меня только табуреты, хотите, каноник, займите моё кресло.

– Денег не хватило? Всё на обстановку гостиной и коридора ушло?

Инквизитор сделал знак спутнице войти и сам принялся осматриваться. Вёл он себя не так, как другие, это и настораживало: не спешил сказать о цели визита, изучал окружающую обстановку с подлинным интересом, как декоратор, не как тот, кто жаждет побыстрее найти сосуд греха и убраться восвояси, поставив галочку в отчёте.

И держал руки в карманах. Что там у него – артефакт-взрыватель? А что? Кинуть в ведьму, и дело с концом? Нет обвиняемой, нет проблем!

Зря я понадеялась. Зря.

– Сними капюшон, – приказал инквизитор, когда пауза, во время которой он молча пялился на мой пустой стол, затянулась. Не повернул головы к спутнице, знал, что подчинится. Их приказы дважды не повторяют.

– Джеральдина Оливерс, вы признаёте в этой ведьме ту, к кому ходили четыре дня назад?

Внешностью девица была самой обычной для юга империи. И всё же я её узнала.

– Признаю, каноник, – говорила еле слышно, опустила голову, чтобы не сойтись со мной взглядами.

– Я тоже признаю. Эта девица приходила за услугами госпожи, но я её отослала.

Что она там наплела? Доносить побежала из вредности или по наущению госпожи? Плата в сто зольденов показалось слишком большой для сиятельной госпожи, чем муж регулярно запускал лапу в казну империи?

– Я вас пока не спрашивал, госпожа Виндикта, – прервал мой праведный гнев инквизитор, сидящий столь прямо, будто кол проглотил.

– Итак, Джеральдина Оливерс, вы сопровождали свою госпожу до этого дома второго дня как?

– Сопровождала, – снова кивнула и задышала так часто, что я даже подумала, что сейчас задохнётся. Играет, доносчики всегда имеют прекрасное здоровье.

– И ушла она отсюда довольной?

– Мне показалось, что так, каноник.

– Довольной ушла. Получила что хотела. У меня и запись в книге имеется, – тут я не выдержала и вскочила с места, готовая не то бежать за тетрадями с печатью дознавателя, не то накинуться с ответными обвинениями на доносчицу.

– Сядьте, немедленно, если не хотите оказаться в оковах! До ваших записей дело дойдёт, в этом не сомневайтесь! Радуйтесь, что я вообще веду допрос в вашем присутствии, не всем везёт так, – инквизитор заговорил жёстко, отрывисто и спокойно. Достал руки из карманов, и я заметила на безымянном пальце левой руки неканоничный перстень с голубым камнем, сверкающим так ярко, что заболела голова.

Я тяжело опустилась в кресло, почувствовав, что хочу заснуть и проснуться три дня назад. Отказать всем этим недовольным курицам, и пусть жалуются хоть Богу!

– Если госпожа Лонгрен недовольна внешностью, тут нет моей вины. Я могу вернуть ей деньги за услугу.

– Госпожа Лонгрен уже всем довольна, – оборвал меня инквизитор и пристально посмотрел на меня. – Вчера она была найдена мёртвой. Сначала ей превратили в безобразную старуху злокозненной магией, а потом удушили.

Джеральдина вскрикнула и закрыла лицо руками. Я же сидела, вцепившись в подлокотники кресла, и не могла думать ни о чём, кроме одного: «Боже, за что ты меня так ненавидишь?»

Криан Аларис

Когда грешника возвращают к Богу, в этом нет ничего славного. И менее всего хочется встать и запеть псалом, чтобы ангелы порадовались за раскаявшихся.

Инквизиция не поёт в церквях, я, например, не знаю ни одного псалма до конца, но зато мне известны десятки способов вырвать у мага его дар и заставить говорить правду. Все они оканчивались смертью грешника, ибо тому, кто начал убивать с помощью злокозненной магии, нет места на небесах.

И раскаяние, даже если я слышал его, ничего не могло изменить в естественном ходе вещей. Я не любил пытки, не применял их самолично ни разу, но знал, что этот день настанет, и приблизит его женщина. Ведьма, которая и не подумает признать вину добровольно.

Одна из них была сейчас передо мной. Красивая, темноволосая, с алыми губами, белоснежными зубами и манящим взглядом голубых, как мой аквамарин в перстне, глаз. Я впервые почувствовал, что хочу поверить в её скудные оправдания. Вероятно, всему виной моя природная магия, имевшая сродство к её дару.

Моя мать была ведьмой, мне передалась её способность к камням, я умел их слушать и использовать, когда имел дело с чем-то природным, стихийным, как буря по весне или наводнение во время разлива рек. В этом доме я взывал к силе аметиста на серебряной цепочке.

Враг не сможет нанести мне удар исподтишка, но ведьма попыток к тому и не делала. Никакого воздействия на свидетельницу, кого я притащил с собой не только ради эффекта неожиданности и отнюдь не для соблюдения протокола очной ставки, но для того, чтобы виновная захотела показать на этой Джеральдине свою силу. Например, заставить её молчать или путаться в мыслях, со стороны несведущему будет казаться, что свидетельница оговаривает несчастную хозяйку.

Снова мимо! Не ожидал такого притворства от ведьмы, чьи способности почти безграничны. Сложно поверить, что имея доступ ко многим дарам клиенток, она не присвоила их себе. Вероятно, отчасти догадка верна.

– Это все записи?

Мой помощник пересчитал тетради и показал ладонь с растопыренными пальцами. Пять.

– Негусто для многих лет практики. Или за одно превращение дамы готовы платить столько, сколько стоит целый дом со слугами?

– Сто зольденов – такова плата, как установлено гильдией, – нехотя отозвалась хозяйка, стоявшая у раскрытого окна со скрещёнными на груди руками. Кисти белые, кожа гладкая, отполированная, должно быть, мягкая на ощупь. – За любое дело одна плата. По правилу так, я законопослушна.

– У мужчин-магов такого правила нет, – произнёс я спокойно, желая вызвать её на откровенность. Лжи в её словах я не ощущал, только горечь, но это не означало, что она не прячет истину в глубине почти синих, сверкающих как огранённые драгоценности, глаз. Дались мне её глаза!

– Конечно, нет, каноник. У них гильдия настоящих Магов и ведьмаков, тут особый подход к каждому случаю надобен, а для Добронравных магических сущностей и сто зольденов сойдёт.

Злится. Я бы тоже на её месте негодовал, но я стоял по другую сторону, значит, считал установленный порядок справедливым. Усомнишься в истине – и ты уже встал на кривой путь.

– И всё же вы живёте на широкую ногу. Вот этот камин, к примеру, из белого мрамора? Вполне мог бы стоять во дворце сиятельной особы.

Я остановился напротив шкафа со стеклянными створками. В нём хранились особые способности, такие на вес золота в империи, жаль, что их нельзя проста так изъять. Потеряют силу. Такую коллекцию и за пять лет заново не собрать!

– Мне платит гильдия. Ещё тридцать зольденов в месяц. И её высочество Шалия, двоюродная племянница императора, тоже подкидывает на булавки бедной сироте. Благотворительность – добродетель, каноник.

– Безусловно, особенно для того, на кого она проливается, госпожа Виндикта.

Я вызывал её на гнев, но не добился успеха. Самообладание она стащила у какой-то несчастной дурочки, отдавшей его за красивую мордашку, или это у неё от Бога?

А голос – просто чудо. Бархатный, грудной, без писклявых верхних нот. Совершенство внешне, она скрывает гадкую сущность, которая лишь червям по нраву придётся? Я использован камни, сжимал аметист в кармане, касался, будто невзначай, аквамарина в кольце, и ничего не видел.

Тогда попытался задеть хозяйку побольнее. Пусть не стоит с видом оскорблённой добродетели, а явит гнилую сущность. Те, кто пользуют злокозненной магией, могут притворяться кроткими, но недолго.

И не в том месте, где этой магии пруд пруди. Среди безобидных склянок может оказаться зелье оборота, запрещённое со времён Первой смуты, или эликсир, вызывающий помутнение рассудка. Я проверю, но позже, до склянок просто так без приказа главы Святого ордена не дотронуться.

Слишком дороги дары, заключённые в них. Бесценны. И она это знала. Наслаждалась моей беспомощностью и улыбалась, глядя, как я кружу вокруг закрытых шкафов и ничего не чувствую.

В мастерской, как хозяйка называла своё хранилище чужих способностей, я изъял все записи. Просмотрю в отделении, когда покончу с телом усопшей и отдам приказ на захоронение. Тело хранит след убийцы, некромант должен помочь вытащить его, пока тот не истаял. А убитый горем муж подождёт, пока утешится объяснениями компаньонки погибшей жены. Джеральдину Оливерс я отпустил, пока она мне без надобности.

В её отсутствие нам с хозяйкой стало легче дышать.

– Вы принимаете всех, кого рекомендует гильдия?

– Нет, каноник. Обычно её высочество находит мне клиенток.

– И они тоже проливают на вас свою добродетель? Оказывают посильную помощь сиротке?

Не выдержала. Нахмурилась и опустила голову, будто раздумывала, чтобы такое ответить. Как объяснить незваному гостю, что запретить делать подарки она не вправе, это оскорбление для дарителя.

– Я всё понимаю, госпожа Виндикта. И мне это неинтересно.

– Но вы спрашиваете, каноник.

В мастерской мне было не по себе. Будто за нами наблюдают сотни глаз, а я не в силах отстраниться и установить защитный барьер. Иллюзия от непрошенных визитёров, чтобы не задерживались.

– Ваши чары, переданная красота, она навсегда?

– Женщины будут стареть, и красота износится вместе с платьем, но так, да, навсегда, – посмотрела в глаза и улыбнулась. Ей шла улыбка, делала беззащитной, хрупкой. Гордилась делом своих рук, имела право.

Я кружил по комнате, стараясь сосредоточиться на своём даре. Ничего, никакого потустороннего зла. И всё же здесь было что-то мелкое, но важное, что я упустил. Даже не очень мелкое, но важное.

– Откройте стол, госпожа Виндикта!

Первое побуждение от Бога. Следуй ему и узришь истину.

– Он открыт и пуст, каноник, вы сами только что убедились.

Рука в кармане, державшая аметист, налилась теплом, и между пальцами заструился горячий воздух. Теперь следовало идти на зов природной магии, он оказался сокрыт в столе.

Ведьма не делала попыток мне помешать, только вздыхала и фыркала, когда я вскрыл столешницу кинжалом. Лезвие прочнее обычной стали из-за святой воды, в которую был опущен кинжал в праздник Схождения Благодатного огня, быстро расправилось с хитроумным замком. Двойное дно, однако, оказалось пустым.

Но рука, давно отпустившая аметист, разболелась сильнее, будто я опустил её в кастрюлю с кипятком.

– Сокрытие улик – такой же грех, госпожа, как и ложь.

Промолчала. Неловкое движение плечом, и выдала себя!

– Тайник в ножке стола – приём, старый как мир, госпожа Виндикта.

Лезвие открыло тайную пружину, оголив пустоту, в которой находилась свёрнутая в трубочку и перевязанная ленточкой тетрадка. Тоненькая, истрёпанная.

Ведьма побледнела.

– Я объясню, каноник.

– Придётся, госпожа.

Вытащить тетрадь оказалось делом непростым. Я вспотел, но с торжествующим криком выдрал улику из узкого ложа.

И тут комната пошла кругом, заплясали перед глазами серые лилии на обоях, и я рухнул во тьму, всё ещё сжимая в руках добытый трофей.

Глава 3

Гестия

Правило из прошлой жизни – если тебя настолько прижали, что дальше и отступать некуда, предложи врагу свою помощь. Может, останешься жива. Но это не точно.

Скорее всего, тебя попользуют и уничтожат, никому не хочется видеть живое доказательство собственной слабости. И всё же главное – выжить сейчас, а потом может случиться многое.

– Может, вам сбежать, госпожа моя?

– Некуда бежать. От Святого ордена не спрячешься под чужим именем.

– На окраине империи можно затеряться.

Голос Марты прозвучал как-то неуверенно, бедняга избегала смотреть в глаза, она и сама не верила тому, что говорила, но благодарность обязывала предложить помощь. Пусть и всего лишь в виде малозначащего совета.

– Нет, Марта. Затеряться проще в большом городе, но и там от Ищеек не побегаешь.

– Мы, госпожа, за вас показания дадим. И я, и Полиния, а уж Визарий и подавно.

Марта говорила шёпотом, боясь как бы инквизитор на диване в гостиной не пришёл в себя до срока. На мои крики прибежали слуги, и Вазарий перенёс служителя Святого ордена, как ребёнка, на руках в гостиную. Я смотрела на него с ужасом и вдруг перестала бояться. Не потому, что в таком состоянии он напоминал переволновавшегося юнца, внешность обманчива, я видела в его глазах готовность умертвить каждого, кто станет на путь Тьмы, а значит, и меня, но также заметила другое.

То, что давало слабую, но надежду. И то, что объясняло такой внезапный обморок человека, способного и глазом не моргнуть во время казни ведьмы.

– Не трогай!

– Я только хотела расстегнуть сюртук и смочить шею прохладной водой с уксусом.

У инквизитора железная хватка.

– Пустите, каноник, вы сломаете мне руку.

– А что бывает с теми, кто шарится по чужим карманам, госпожа? Раньше им отрубали кисть, я же могу только оставить на вашем запястье пару синяков. Не благодарите.

Он был прав, я хотела посмотреть, что же он держит в кармане, не зря же всё время опускал туда руку, но ни за что не собиралась в этом признаваться.

– Не буду, – ответила я, получив наконец свободу. – Что с вами было? Вы больны?

Я отпустила слуг минутой ранее. Они любопытны, но не настолько, чтобы не знать, какова плата за подслушивание у дверей, когда за ними находится инквизитор. Как минимум обвинение в нарушении тайны допроса.

– А ты не видишь?

Снова обнаглел и перешёл на «ты». На допросах принято обращаться с ведьмой как с провинившейся служанкой, для которой наказание в виде десятка два плетей всего лишь предупреждение.

– Я не сильна в целебных травах или зельях.

– Что-то потревожило мою магию, это дурной знак для этого дома.

Инквизитор сел на диване и опустил голову на колени. Встряхнул ей как дикий зверь, запустил пятерню, узкую, почти женскую, в таз с уксусной водой и полил себе на загривок.

– Лучше. Где та тетрадь?

Взглянул на меня испытующе, будто ожидал, что я начну уверять, что никакой тетради не было, но я молча кивнула в сторону стола, на котором и оставила ту злополучную улику. Самую тонкую, самую первую, я вела её до того, как стала тем, кем являюсь.

– Хорошо. Почему не спрятала, пока я был в отключке?

Подошёл к столу как ни в чём не бывало. Хотел убедить меня, что обморок лишь трюк? Не выйдет, господин Аларис.

– Инквизиторы владеют техникой запечатления последних событий. До двух дней могут помнить во всех подробностях, даже ароматы и звуки. У меня немного книг, но все их я изучила.

– Что ты там прячешь?

«А ты?» – так и подмывало меня спросить каноника. В правом кармане. И в перстне на левой руке.

– Я обнаружила это только сегодня, каноник. Вы можете не верить, но это правда. Одна из страниц вымарата.

– Что на ней было?

Шелест быстро переворачиваемых страниц набатным колоколом бил в уши. От судьбы не спрячешься. В судьбу я верила, а раз верила, то и пытаться идти наперекор своему характеру не стоит. Я приобрела способность лгать, пусть это будет недолгой, но защитой.

– Я веду учёт способностей, которые отобрала взамен дара красоты. На каждом развороте одна история. Здесь говорится о способности красиво говорить.

– И почему же ты не забрала все эти дары себе?

Повернулся и посмотрел так, будто видел впервые. Или разглядел по-настоящему только теперь.

– Когда присваиваешь чужое, надо отдать своё. Таковы правила моей магии, иногда я могу пить склянки со способностями без вреда для других качеств, они все мне очень дороги, но чаще – нет. Нельзя сказать заранее, как выйдет.

Сегодня странный день. Когда я присвоила способность госпожи Лонгрен лгать так, чтобы все вокруг считали мои слова честным порывом души, даже не думала, что буду говорить правду инквизитору. Он мог убить меня, лишить всего, а я разоткровенничалась. Неужели стареть начала? Рановато для ведьмы и даже просто для столичной богатейки.

– Я изымаю и это.

Ничего другого я не ждала.

– И ты будешь рядом, когда понадобишься.

– Разумеется, каноник, – произнесла я, предчувствуя, что на меня пытаются надеть магические оковы. Хозяин их будет знать, где его заключённая, и та явится по первому зову. А вздумает сбежать, выйдешь за городские ворота, сгоришь в малиновом огне. Медленно, на потеху улюлюкающей толпе.

– Сегодня вечером около семи я буду ждать тебя возле Следственного участка номер три. В центре на пересечении улиц Розмари и Слепого виконта стоит уродливое серое здание, похожее на казарму. Это тот самый Следственный участок номер три, куда вчера доставили жену казначея. Останки, разумеется.

– Не сочтите за дерзость, но я не понимаю, зачем я вам там. Думаете, испугать меня видом несчастной?

– Думаю, что если злокозненная магия, она откликнется на твоё присутствие. Слышала, что убийцу тянет на место преступления? Ничего мистического, это остаточная магия его деяния взывает к хозяину. Вот и проверим.

Каноник застегнул сюртук на все пуговицы, подошёл к напольному зеркалу в полный рост и оценивающей хмыкнул, не забыв поправить шейный платок. Точь-в-точь светский щёголь из высшего света собирается на очередной приём. Я даже залюбовалась, вспомнив, как мама в детстве читала мне книги о принцах, что приходят к даме лишь когда она в настоящей беде.

Правда, ростом они в моих фантазиях были повыше, я и сама не маленькая, а каноник на каблуках, именно поэтому кажется мне ровней. Наверное, в других обстоятельствах мы могли бы симпатизировать друг другу.

Если бы не его форма, не моё происхождение и не несчастная госпожа Лонгрен. Даже насладиться красотой не успела.

– Как пожелаете, каноник. Я приду.

Ответа меня не удостоили. Натянул чёрные перчатки и вышел в коридор, чуть не прибив меня створкой двери.

– Магические оковы пока применять не стану, – бросил он через плечо, ожидая, что я приложусь к его руке.

Правой, на безымянном пальце которой поблёскивало лунным светом кольцо с надписью «manus age» – вижу руками.

Я не лишила самодовольного индюка удовольствия унизить ведьму.

Без магических оков мне будет легче дышать и надеяться. Никто не сможет сказать, что я под подозрением. Никто не будет пытаться кинуть в сад горящий факел или камень в окно.

Но едва склонилась над его рукой, скосила глаза в сторону, чтобы поскорее промелькнуло это мгновение и забылось.

Всё можно забыть. И унижение тоже.

Коснулась лбом прохлады драгоценного металла, как увидела то, что дало надежду. Вот как бывает: склонишься под ярмом недруга, а распрямишь плечи с надеждой на союзника.

– Каноник, – позвала я тихо того, кто собирался выскользнуть в свет божьей субботы. Идти с гордо поднятой головой и верить, что он один из них. Из не замаранных грехом неканоничной силы.

– Вы знаете, что у вас нет тени?

Криан Аларис

Слова ведьмы меня не расстроили. И не заставили задуматься. Должно быть, она ожидала иной реакции, но я лишь равнодушно отвернулся, подавив желание посмотреть на её разочарование.

Мы ещё встретимся, ещё не раз поквитаемся и повоюем за последнее слово. Забавная «добронравная магическая сущность», надо будет нанести визит главе гильдии, разузнать подробности о деве, дарящей красоту. Уверен, услышу немало «приятностей».

Ведьмы недолюбливают друг друга. И обожают сотрудничать с инквизицией, когда это помогает снискать себе особые привилегии.

– В дом Лонгрен, – кивнул я кучеру— бородатому, нечёсаному и дикому богатырю, умевшему так приструнить лошадей и прочую живность, что ему прощалось многое. Например, то, что от него пахло псиной.

Оборотней извели давно, но некоторые их потомки уцелели. Не оборачивались, конечно, такое бы Святой орден не потерпел, но служили, как умели. И понятия не имели, какие силы дремлют в душе. Так оно и лучше: проживёт человек обычную жизнь с обычными радостями, пользу принесёт империи и не узнает, что демонов в груди носил.

Ехали мы по столичным широким улицам и не таились, как и положено служителям высшего закона, которому и император не смел перечить. Мимо стеклянных витрин, с выставленными в них драгоценностями или пирожными на крутящихся подставках. Мимо мрачных высоких зданий, шпилями протыкающих вечно затянутое облаками высокое небо.